Томас Майн Рид. ​Всадник без головы

Томас Майн Рид. ​Всадник без головы

(Отрывок)

Пролог

Техасский олень, дремавший в тиши ночной саванны, вздрагивает, услышав топот лошадиных копыт.
Но он не покидает своего ложа, даже не встает на ноги. Не ему одному принадлежат эти просторы — дикие степные лошади тоже пасутся здесь по ночам. Он только слегка поднимает голову — над высокой травой показываются его рога — и слушает: не повторится ли звук?
Снова доносится топот копыт, но теперь он звучит иначе. Можно различить звон металла, удар стали о камень.
Этот звук, такой тревожный для оленя, вызывает быструю перемену в его поведении. Он стремительно вскакивает и мчится по прерии; но скоро он останавливается и оглядывается назад, недоумевая: кто потревожил его сон?
В ясном лунном свете южной ночи олень узнает злейшего своего врага — человека. Человек приближается верхом на лошади.
Охваченный инстинктивным страхом, олень готов уже снова бежать; но что-то в облике всадника — что-то неестественное — приковывает его к месту.
Дрожа, он почти садится на задние ноги, поворачивает назад голову и продолжает смотреть — в его больших карих глазах отражаются страх и недоумение.
Что же заставило оленя так долго вглядываться в странную фигуру?
Лошадь? Но это обыкновенный конь, оседланный, взнузданный, — в нем нет ничего, что могло бы вызвать удивление или тревогу. Может быть, оленя испугал всадник? Да, это он пугает и заставляет недоумевать — в его облике есть что-то уродливое, жуткое.
Силы небесные! У всадника нет головы!
Это очевидно даже для неразумного животного. Еще с минуту смотрит олень растерянными глазами, как бы силясь понять: что это за невиданное чудовище? Но вот, охваченный ужасом, олень снова бежит. Он не останавливается до тех пор, пока не переплывает Леону и бурный поток не отделяет его от страшного всадника.
Не обращая внимания на убегающего в испуге оленя, как будто даже не заметив его присутствия, всадник без головы продолжает свой путь.
Он тоже направляется к реке, но, кажется, никуда не спешит, а движется медленным, спокойным, почти церемониальным шагом.
Словно поглощенный своими мыслями, всадник опустил поводья, и лошадь его время от времени пощипывает траву. Ни голосом, ни движением не подгоняет он ее, когда, испуганная лаем койотов, она вдруг вскидывает голову и, храпя, останавливается.
Кажется, что он во власти каких-то глубоких чувств и мелкие происшествия не могут вывести его из задумчивости. Ни единым звуком не выдает он своей тайны. Испуганный олень, лошадь, волк и полуночная луна — единственные свидетели его молчаливых раздумий.
На плечи всадника наброшено серапе, которое при порыве ветра приподнимается и открывает часть его фигуры; на ногах у него гетры из шкуры ягуара. Защищенный от ночной сырости и от тропических ливней, он едет вперед, молчаливый, как звезды, мерцающие над ним, беззаботный, как цикады, стрекочущие в траве, как ночной ветерок, играющий складками его одежды.
Наконец что-то, по-видимому, вывело всадника из задумчивости, — его конь ускорил шаг. Вот конь встряхнул головой и радостно заржал — с вытянутой шеей и раздувающимися ноздрями он бежит вперед рысью и скоро уже скачет галопом: близость реки — вот что заставило коня мчаться быстрее.
Он не останавливается до тех пор, пока не погружается в прозрачный поток так, что вода доходит всаднику до колен. Конь с жадностью пьет; утолив жажду, он переправляется через реку и быстрой рысью взбирается по крутому берегу.
Наверху всадник без головы останавливается, как бы ожидая, пока конь отряхнется от воды. Раздается лязг сбруи и стремян— словно гром загрохотал в белом облаке пара.
Из этого ореола появляется всадник без головы; он снова продолжает свой путь.
Видимо подгоняемая шпорами и направляемая рукой седока, лошадь больше не сбивается с пути, а бежит уверенно вперед, словно по знакомой тропе.
Впереди, до самого горизонта, простираются безграничные просторы саванны. На небесной лазури вырисовывается силуэт загадочной фигуры, похожей на поврежденную статую кентавра; он постепенно удаляется, пока совсем не исчезает в таинственных сумерках лунного света.

Глава I
Выжженная прерия

Полуденное солнце ярко светит с безоблачного лазоревого неба над бескрайней равниной Техаса около ста миль южнее старого испанского города Сан-Антонио-де-Бехар. В золотых лучах вырисовываются предметы, необычные для дикой прерии, — они говорят о присутствии людей там, где не видно признаков человеческого жилья.
Даже на большом расстоянии можно разглядеть, что это фургоны; над каждым — полукруглый верх из белоснежного полотна.
Их десять — слишком мало для торгового каравана или правительственного обоза. Скорее всего, они принадлежат какому- нибудь переселенцу, который высадился на берегу залива и теперь направляется в один из новых поселков на реке Леоне.
Вытянувшись длинной вереницей, фургоны ползут по саванне так медленно, что их движение почти незаметно, и лишь по их взаимному положению в длинной цепи обоза можно об этом догадаться. Темные силуэты между фургонами свидетельствуют о том, что они запряжены; а убегающая в испуге антилопа и взлетающий с криком кроншнеп выдают, что обоз движется. И зверь и птица недоумевают: что за странные чудовища вторглись в их дикие владения?
Во всей прерии не видно никакого движения: ни летящей птицы, ни бегущего зверя. В этот знойный полуденный час все живое в прерии замирает или прячется в тень. И только человек, подстрекаемый честолюбием или алчностью, нарушает законы тропической природы и бросает вызов палящему солнцу.
Так и хозяин обоза, несмотря на изнуряющую полуденную жару, продолжает свой путь.
Каждый фургон запряжен восемью сильными мулами. Они везут большое количество съестных припасов, дорогую, можно даже сказать — роскошную, мебель, черных рабынь и их детей; чернокожие невольники идут пешком рядом с обозом, а некоторые устало плетутся позади, еле переступая израненными босыми ногами. Впереди едет легкая карета, запряженная выхоленными кентуккскими мулами; на ее козлах черный кучер в ливрее изнывает от жары. Все говорит о том, что это не бедный поселенец из северных штатов ищет себе новую родину, а богатый южанин, который уже приобрел усадьбу и едет туда со своей семьей, имуществом и рабами.
И в самом деле, обоз принадлежит плантатору, который высадился с семьей в Индианоле, на берегу залива Матагорда, и теперь пересекает прерию, направляясь к своим новым владениям.
Среди сопровождающих обоз всадников, как всегда, впереди едет сам плантатор, Вудли Пойндекстер — высокий, худощавый человек лет пятидесяти, с бледным, болезненно желтоватым лицом и с горделиво суровой осанкой. Одет он просто, но богато. На нем свободного покроя кафтан из альпака, жилет из черного атласа и нанковые панталоны. В вырезе жилета видна сорочка из тончайшего полотна, перехваченная у ворота черной лентой. На ногах, вдетых в стремена, — башмаки из мягкой дубленой кожи. От широких полей соломенной шляпы на лицо плантатора падает тень.
Рядом с ним едут два всадника, один справа, другой слева: это юноша лет двадцати и молодой человек лет на шесть-семь старше.
Первый — сын Пойндекстера. Открытое, жизнерадостное лицо юноши совсем не похоже на суровое лицо отца и на мрачную физиономию третьего всадника — его кузена.
На юноше французская блуза из хлопчатобумажной ткани небесно-голубого цвета, панталоны из того же материала; этот костюм — самый подходящий для южного климата — очень к лицу юноше, так же как и белая панама.
Его двоюродный брат — отставной офицер-волонтер — одет в военную форму из темно-синего сукна, на голове у него суконная фуражка.
Еще один всадник скачет неподалеку; у него тоже белая кожа — правда, не совсем белая. Грубые черты его лица, дешевая одежда, плеть, которую он держит в правой руке, так искусно ею щелкая, — все говорит о том, что это надсмотрщик над чернокожими, их мучитель.
В «карриоле» — легкой карете, представлявшей нечто среднее между кабриолетом и ландо, — сидят две девушки. У одной из них кожа ослепительно белая, у другой — черная. Это — единственная дочь Вудли Пойндекстера и ее чернокожая служанка.
Путешественники едут с берегов Миссисипи, из штата Луизиана.
Сам плантатор — не уроженец этого штата; другими словами — не креол. По лицу же его сына и особенно по тонким чертам его дочери, которая время от времени выглядывает из-за занавесок кареты, легко догадаться, что они потомки французской эмигрантки, одной из тех, которые более столетия назад пересекли Атлантический океан.
Вудли Пойндекстер, владелец крупных сахарных плантаций, был одним из наиболее надменных, расточительных и хлебосольных аристократов Юга. В конце концов он разорился, и ему пришлось покинуть свой дом на Миссисипи и переехать с семьей и горсточкой оставшихся негров в дикие прерии Техаса.
Солнце почти достигло зенита. Путники идут медленно, наступая на собственные тени. Расслабленные нестерпимой жарой, белые всадники молча сидят в своих седлах. Даже негры, менее чувствительные к зною, прекратили свою болтовню и, сбившись в кучки, безмолвно плетутся позади фургонов.
Тишина, томительная, как на похоронах, время от времени прерывается лишь резким, словно выстрел пистолета, щелканьем кнута или же громким бархатистым «уоа», срывающимся с толстых губ то одного, то другого чернокожего возницы.
Медленно движется караван, как будто он идет ощупью. Собственно, настоящей дороги нет. Она обозначена только следами колес проехавших ранее повозок, следами, заметными лишь по раздавленным стеблям сочной травы.
Несмотря на свой черепаший шаг, лошади, запряженные в фургоны, делают все, что в их силах. Плантатор предполагает, что до новой усадьбы осталось не больше двадцати миль. Он надеется добраться туда до наступления ночи. Поэтому он и решил продолжать путь, невзирая на полуденную жару.
Вдруг надсмотрщик делает знак возницам, чтобы они остановили обоз. Отъехав на сотню ярдов вперед, он внезапно натянул поводья, как будто перед каким-то препятствием.
Он мчится к обозу. В его жестах — тревога. Что случилось?
Не индейцы ли? Говорили, что они появляются в этих местах.
— Что случилось, мистер Сансом? — спросил плантатор, когда всадник приблизился.
— Трава выжжена. В прерии был пожар.
— Был пожар? Но ведь сейчас прерия не горит, — быстро спрашивает хозяин обоза, бросая беспокойный взгляд в сторону кареты. — Где? Я не вижу дыма.
— Нет, сэр, — бормочет надсмотрщик, поняв, что он поднял напрасную тревогу, — я не говорил, что она сейчас горит, я только сказал, что прерия горела и вся земля стала черной, что твоя пиковая десятка.
— Ну, это не беда! Мне кажется, мы так же спокойно можем путешествовать по черной прерии, как и по зеленой.
— Глупо, Джон Сансом, поднимать шум из-за пустяков!.. Эй вы, черномазые, пошевеливайтесь! Берись за кнуты! Погоняй! Погоняй!

— Но скажите, капитан Колхаун, — возразил надсмотрщик человеку, который так резко отчитал его, — как же мы найдем дорогу?
— Зачем искать дорогу? Какой вздор! Разве мы с нее сбились?
— Боюсь, что да. Следов колес не видно: они сгорели вместе с травой.
— Пустяки! Как будто нельзя пересечь выжженный участок и без следов. Мы найдем их на той стороне.
— Да, если только там осталась другая сторона, — простодушно ответил надсмотрщик, который, хотя и был уроженцем восточных штатов, не раз бывал и на западной окраине прерии и знал, что такое пограничная жизнь. — Что-то ее не видно, хоть я и с седла гляжу!..
— Погоняй, черномазые! Погоняй! — закричал Колхаун, прервав разговор.
Пришпорив лошадь, он поскакал вперед, давая этим понять, что распоряжение должно быть выполнено.
Обоз опять тронулся, но, подойдя к границе выжженной прерии, внезапно остановился.
Всадники съезжаются вместе, чтобы обсудить, что делать. Положение трудное, — в этом все убедились, взглянув на равнину, которая расстилалась перед ними.
Кругом не видно ничего, кроме черных просторов. Нигде никакой зелени — ни стебелька, ни травинки. Пожар свирепствовал недавно — во время летнего солнцестояния. Созревшие травы и яркие цветы прерии — все превратилось в пепел под разрушающим дыханием огня.
Впереди, направо, налево, насколько хватает зрения, простирается картина опустошения. Небо теперь не лазоревое — оно стало темно-синим, а солнце, хотя и не заслонено облаками, как будто не хочет здесь светить и словно хмурится, глядя на мрачную землю.
Надсмотрщик сказал правду: не осталось и следов дороги.
Пожар, испепеливший созревшие травы прерии, уничтожил и следы колес, указывавших раньше дорогу.
— Что же нам делать? — Этот вопрос задает сам плантатор, и в голосе его звучит растерянность.
— Что делать, дядя Вудли?.. Конечно, продолжать путь. Река должна быть по ту сторону пожарища. Если нам не удастся найти переправу на расстоянии полумили, мы поднимемся вверх по течению или спустимся вниз… Там видно будет.
— Но, Кассий, ведь этак мы заблудимся!
— Вряд ли… Мне кажется, что выгоревшее пространство не так велико. Не беда, если мы немного собьемся с дороги: все равно, рано или поздно, мы выйдем к реке в том или ином месте.
— Хорошо, мой друг. Тебе лучше знать, я положусь на тебя.
— Не бойтесь, дядя. Мне случалось бывать и не в таких переделках… Вперед, негры! За мной!
И отставной офицер бросил самодовольный взгляд в сторону кареты, из-за занавесок которой выглянуло прекрасное, слегка встревоженное лицо девушки. Колхаун пришпорил лошадь и самоуверенно поскакал вперед.
Вслед за щелканьем кнутов слышится топот копыт восьмидесяти мулов, смешанный со скрипом колес. Фургоны снова двинулись в путь.
Мулы идут быстрее. Черная поверхность, непривычная для глаз животных, словно подгоняет их; едва успев коснуться пепла копытами, они тотчас же снова поднимают ноги. Молодые мулы храпят в испуге. Мало-помалу они успокаиваются и, глядя на старших, идут вслед за ними ровным шагом.
Так караван проходит около мили. Затем он снова останавливается. Это распоряжение отдал человек, который сам вызвался быть проводником. Он натягивает поводья, но в позе его уже нет прежней самоуверенности. Должно быть, он озадачен, не зная, куда ехать.
Ландшафт, если только его можно так назвать, изменился, но не к лучшему. Все по-прежнему черно до самого горизонта. Только поверхность уже не ровная: она стала волнистой. Цепи холмов перемежаются долинами. Нельзя сказать, что здесь совсем нет деревьев, хотя то, что от них осталось, едва ли можно так назвать. Здесь были деревья до пожара — алгаробо, мескато и еще некоторые виды акации росли здесь в одиночку и рощами. Их перистая листва исчезла без следа, остались только обуглившиеся стволы и почерневшие ветки.
— Ты сбился с дороги, мой друг? — спрашивает плантатор, поспешно подъезжая к племяннику.
— Нет, дядя, пока нет. Я остановился, чтобы оглядеться. Нам нужно ехать вот по этой долине. Пусть караван продолжает путь. Мы едем правильно, я за это ручаюсь.
Караван снова трогается. Спускается вниз по склону, направляется вдоль долины, снова взбирается по откосу и на гребне возвышенности опять останавливается.
— Ты все же сбился с дороги, Каш? — повторяет свой вопрос плантатор, подъезжая к племяннику.
— Черт побери! Боюсь, что ты прав, дядя. Но скажи, какой дьявол мог бы вообще отыскать дорогу на этом пожарище!.. Нет-нет! — вдруг восклицает Колхаун, увидев, что карета подъехала совсем близко. — Мне теперь все ясно. Мы едем правильно. Река должна быть вон в том направлении. Вперед!
И капитан пришпорил лошадь, по-видимому сам не зная, куда ехать. Фургоны следуют за ним, но от возниц не ускользнуло замешательство Колхауна. Они замечают, что обоз движется не прямо вперед, а кружит по долинам между рощицами.
Но вот ободряющий возглас вожатого сразу поднимает настроение путников. Дружно щелкают кнуты, слышатся радостные восклицания.
Путешественники вновь на дороге, где до них проехало, должно быть, с десяток повозок. И это было совсем недавно: отпечатки колес и копыт совершенно свежие, как будто они сделаны час назад. Видимо, по выжженной прерии проехал такой же караван.
Как и они, он, должно быть, держал свой путь к берегам Леоны; очень вероятно, что это правительственный обоз, который направляется в форт Индж. В таком случае остается только двигаться по его следам. Форт находится в том же направлении, лишь немного дальше новой усадьбы.
Ничего лучшего нельзя было и ожидать. От замешательства Колхауна не остается и следа, он снова воспрянул духом и с чувством нескрываемого самодовольства отдает распоряжение трогаться.
На протяжении мили, а может быть, и больше караван идет по найденным следам. Они ведут не прямо вперед, но кружат среди обгоревших рощ. Самодовольная уверенность Кассия Колхауна переходит в мрачное уныние. На лице его отражается глубокое отчаяние, когда он наконец догадывается, что следы сорока четырех колес, по которым они едут, были оставлены каретой и десятью фургонами — теми самыми, что следуют сейчас за ним и с которыми он проделал весь путь от залива Матагорда.
Глава II
След лассо

Не оставалось никаких сомнений, что фургоны Вудли Пойндекстера шли по следам своих же колес.
— Наши следы! — пробормотал Колхаун; сделав это открытие, он натянул поводья и разразился проклятиями.
— Наши следы? Что ты этим хочешь сказать, Кассий? Неужели мы едем…
— …по нашим собственным следам. Да, именно это я и хочу сказать. Мы описали полный круг. Смотрите: вот заднее копыто моей лошади — отпечаток половины подковы, а вот следы негров. Теперь я узнаю и место. Это тот самый холм, откуда мы спускались после нашей последней остановки. Вот уж чертовски не повезло — напрасно проехали около двух миль!
Теперь на лице Колхауна заметна не только растерянность— на нем появились горькая досада и стыд. Это он виноват, что в караване нет настоящего проводника. Тот, которого наняли в Индианоле, сопровождал их до последней стоянки; там, поспорив с заносчивым капитаном, он попросил расчет и отправился назад.
Все это, а также чрезмерная самоуверенность, с которой он вызвался вести караван, заставляют теперь племянника плантатора испытывать мучительный стыд. Его настроение становится совсем мрачным, когда приближается карета и прекрасные глаза видят его замешательство.
Пойндекстер больше не задает вопросов. Для всех теперь ясно, что они сбились с пути. Даже босоногие пешеходы узнали отпечатки своих ног и поняли, что идут по этим местам уже во второй раз.
Караван опять остановился; всадники возбужденно совещаются. Положение серьезное: так думает и сам плантатор. Он потерял надежду до наступления темноты закончить путешествие, как предполагал раньше.
Но это еще не самая большая беда. Кто знает, что ждет их впереди? Выжженная прерия полна опасностей. Быть может, им предстоит провести здесь ночь и негде будет достать воды, чтобы напоить мулов. А может быть, и не одну ночь?
Но как же найти дорогу?
Солнце начинает клониться к западу, хотя все еще стоит слишком высоко, чтобы уловить, в какую сторону оно движется; однако через некоторое время можно будет определить, где находятся страны света.
Но что толку? Даже если они узнают, где находятся восток, запад, север и юг, ничего не изменится — они потеряли направление!
Колхаун стал осторожнее. Он уже больше не претендует на роль проводника. После такой позорной неудачи у него не хватает на это смелости.
Минут десять они совещаются, но никто не может предложить разумный план действий. Никто не знает, как вырваться из этой черной прерии, которая заволакивает черной пеленой не только солнце и небо, но и лица тех, кто попал в ее пределы.
Высоко в небе показалась стая черных грифов. Они всё приближаются. Некоторые из них опускаются на землю, другие кружат над головами заблудившихся путников. В поведении хищников есть что-то зловещее.
Прошло еще десять гнетущих минут. И вдруг к людям вернулась бодрость: они увидели всадника, скачущего прямо к обозу.
Какая неожиданная радость! Кто бы мог подумать, что в таком месте можно встретить человека! Снова надежда засветилась в глазах путников — в приближающемся всаднике они видят своего спасителя.
— Ведь он едет к нам, не правда ли? — спросил плантатор, не веря своим глазам.
— Да, отец, он едет прямо к нам, — ответил Генри и стал кричать и размахивать шляпой высоко над головой, чтобы привлечь внимание всадника.
Но это было излишне — всадник и без того заметил остановившийся караван. Он скакал галопом и скоро приблизился настолько, что можно было окликнуть его.
Он натянул поводья, только когда миновал обоз, и подъехал к плантатору и его спутникам.
— Мексиканец, — прошептал Генри, взглянув на одежду незнакомца.
— Тем лучше, — так же тихо ответил ему отец. — Тогда он наверняка знает дорогу.
— Ничего мексиканского в нем нет, кроме костюма, — пробормотал Колхаун. — Я сейчас это узнаю… Buenos dias, cavallero! Esta Vuestra Mexicano? (Добрый день, кабальеро! Вы мексиканец?)
— О нет, — ответил тот, улыбнувшись. — Я совсем не мексиканец. Я могу объясниться с вами и по-испански, если хотите, но мне кажется, вы лучше поймете меня, если мы будем говорить по-английски — ведь это ваш родной язык? Не так ли?
Колхаун подумал, что допустил какую-то ошибку в своей фразе или же не справился с произношением, и поэтому воздержался от ответа.
— Мы американцы, сэр, — ответил Пойндекстер с чувством уязвленной национальной гордости. Затем, как бы боясь обидеть человека, от которого ждал помощи, добавил: — Да, сэр, мы все американцы, из южных штатов.
— Это легко определить по вашим спутникам, — сказал всадник с едва уловимой презрительной усмешкой, взглянув в сторону негров-невольников. — Нетрудно заметить также, — добавил он, — что вы впервые путешествуете по прерии. Вы сбились с дороги?
— Да, сэр, и у нас нет никакой надежды найти ее, если только вы не будете так добры и не поможете нам.

— Стоит ли говорить о таких пустяках! Совершенно случайно я заметил ваши следы, когда ехал по прерии. Поняв, что вы заблудились, я прискакал сюда, чтобы помочь вам.
— Это очень любезно с вашей стороны. Мы вам признательны, сэр. Меня зовут Пойндекстер — Вудли Пойндекстер из Луизианы. Я купил усадьбу на берегу Леоны, вблизи форта Индж. Мы надеялись добраться туда засветло Как вы думаете, мы успеем?
— Разумеется. Если только будете следовать моим указаниям.
Сказав это, незнакомец отъехал на некоторое расстояние в сторону и поскакал на вершину холма. Оттуда он стал напряженно всматриваться в даль, видно стараясь определить, в каком направлении должны двигаться путешественники.
Силуэт всадника красиво вырисовывался на фоне неба.
Породистый гнедой конь — даже арабскому шейху не стыдно было бы сесть на такого коня! — широкогрудый, на стройных, как тростник, ногах, с могучим крупом и великолепным густым хвостом. А на спине у него всадник — молодой человек лет двадцати пяти, прекрасно сложенный, с правильными чертами лица, одетый в живописный костюм мексиканского ранчеро[7]; на нем бархатная куртка, брюки со шнуровкой по бокам, сапоги из шкуры бизона с тяжелыми шпорами; ярко-красный шелковый шарф опоясывает талию; на голове черная глянцевая шляпа, отделанная золотым позументом. Вообразите такого всадника, сидящего в глубоком седле мавританского стиля и мексиканской работы, с кожаным, украшенным тиснеными узорами чепраком, похожим на те, которыми покрывали своих коней конквистадоры. Представьте себе такого кабальеро — и пред вашим взором будет тот, на кого смотрели плантатор и его спутники.
А из-за занавесок кареты на всадника смотрели глаза, выдававшие совсем особое чувство. Первый раз в жизни Луиза Пойндекстер увидела человека, который, казалось, был реальным воплощением героя ее девичьих грез. Незнакомец был бы польщен, если бы узнал, какое волнение он вызвал в груди молодой креолки.
Но как мог он это знать? Он даже не подозревал о ее существовании. Его взгляд лишь скользнул по запыленной карете, — так смотришь на невзрачную раковину, не подозревая, что внутри нее скрывается драгоценная жемчужина.
— Клянусь честью! — сказал всадник, обернувшись к владельцу фургонов. — Я не могу найти никаких примет, которые помогли бы вам добраться до места. Но дорогу туда я знаю. Вам придется переправиться через Леону в пяти милях ниже форта, а так как я и сам направляюсь к этому броду, то вы можете ехать по следам моей лошади. До свиданья, господа!
Распрощавшись так внезапно, незнакомец пришпорил коня и поскакал галопом.
Этот неожиданный отъезд показался плантатору и его спутникам весьма невежливым. Но они не успели ничего сказать, как увидели, что незнакомец возвращается. Не прошло и десяти секунд, как всадник снова был с ними. Все недоумевали, что заставило его вернуться.
— Боюсь, что следы моей лошади вам мало помогут. После пожара здесь успели побывать мустанги. Они оставили тысячи отпечатков своих копыт. Правда, моя лошадь подкована, но ведь вы не привыкли различать следы, и вам будет трудно разобраться, тем более что на сухой золе все лошадиные следы почти одинаковы.
— Что же нам делать? — спросил плантатор с отчаянием в голосе.
— Мне очень жаль, мистер Пойндекстер, но я не могу сопровождать вас. Я должен срочно доставить в форт важное донесение. Если вы потеряете мой след, держитесь так, чтобы солнце было у вас справа, а ваши тени падали налево, под углом около пятнадцати градусов к линии движения. Миль пять двигайтесь прямо вперед. Затем вы увидите верхушку высокого дерева — кипариса. Направляйтесь прямо к этому дереву. Оно стоит на самом берегу реки, недалеко от брода.
Молодой всадник уже натянул поводья и готов был снова ускакать, но что-то заставило его сдержать коня. Он увидел темные блестящие глаза, глядевшие из-за занавесок кареты, — в первый раз он увидел эти глаза.
Обладательница их скрылась в тени, но было еще достаточно светло, чтобы разглядеть лицо необычайной красоты. Кроме того, он заметил, что прекрасные глаза устремлены в его сторону и что они смотрят на него взволнованно, почти нежно.
Невольно он ответил восхищенным взглядом, но, испугавшись, как бы это не сочли дерзостью, круто повернул коня и снова обратился к плантатору, который только что поблагодарил его за любезность.
— Я не заслуживаю благодарности, — сказал незнакомец, — так как оставляю вас на произвол судьбы, но, к несчастью, я не располагаю свободным временем.
Он посмотрел на часы, как будто сожалея, что ему придется ехать одному.
— Вы очень добры, сэр, — сказал Пойндекстер. — Я надеюсь, что, следуя вашим советам, мы не собьемся с пути. Солнце нам поможет.
— Боюсь, как бы не изменилась погода. На севере собираются тучи. Через час они могут заслонить солнце… во всяком случае, это произойдет раньше, чем вы достигнете места, откуда виден кипарис… Я не могу вас так оставить… Впрочем, — сказал он после минуты размышления, — я придумал: держитесь следа моего лассо!
Незнакомец снял с седельной луки свернутую веревку и, прикрепив один конец к кольцу на седле, бросил другой на землю. Затем, изящным движением приподняв шляпу, он вежливо поклонился— почти в сторону кареты, — пришпорил лошадь и снова поскакал по прерии.
Лассо, вытянувшись позади лошади ярдов на двенадцать, оставило на испепеленной поверхности прерии полосу, похожую на след проползшей змеи.
— Удивительно странный молодой человек! — сказал плантатор, глядя вслед всаднику, скрывшемуся в облаке черной пыли. — Мне следовало бы спросить его имя.
— Удивительно самодовольный молодой человек, я бы сказал, — пробормотал Колхаун, от которого не ускользнул взгляд, брошенный незнакомцем в сторону кареты, так же как и взволнованный взгляд кузины. — Что касается его имени, то о нем, пожалуй, и не стоило спрашивать. Наверняка он назвал бы вымышленное. Техас переполнен такими франтами, которые, попав сюда, обзаводятся новыми именами, более благозвучными, или же меняют их по каким-нибудь другим причинам.
— Послушай, Кассий, — возразил молодой Пойндекстер, — ты к нему несправедлив. Он, по-моему, человек образованный, джентльмен, вполне достойный носить самое знатное имя.
— «Джентльмен»! Черт возьми, вряд ли! Я никогда не встречал джентльмена, который рядился бы в мексиканские тряпки. Бьюсь об заклад, что это просто какой-нибудь проходимец.
Во время этого разговора прекрасная креолка выглянула из кареты и с нескрываемым интересом провожала глазами удалявшегося всадника.
Не этим ли следует объяснить язвительный тон Колхауна?
— В чем дело, Лу? — спросил он почти шепотом, подъезжая вплотную к карете. — Ты, кажется, очень торопишься? Может быть, ты хочешь догнать этого наглеца? Еще не поздно — я дам тебе свою лошадь.
Девушка откинулась назад, очевидно недовольная не только словами, но и тоном кузена. Но она не показала виду, что рассердилась, и не стала спорить — она выразила свое недовольство гораздо более обидным образом. Звонкий смех был единственным ответом, которым она удостоила кузена.
— Ах, так… Глядя на тебя, я так и подумал, что тут что-то нечисто. У тебя был такой вид, словно ты очарована этим щеголеватым курьером. Он пленил тебя, вероятно, своим пышным нарядом? Но знай, что это всего лишь ворона в павлиньих перьях, и мне, верно, еще придется содрать их с него и, быть может, с куском его собственной кожи.
— Как тебе не стыдно, Кассий! Подумай, что ты говоришь!
— Это тебе надо подумать о том, как ты себя ведешь, Лу. Удостоить своим вниманием какого-то бродягу, ряженого шута! Я не сомневаюсь, что он простой почтальон, нанятый офицерами форта.
— Почтальон, ты думаешь? О, как бы я хотела получать любовные письма из рук такого письмоносца!
— Тогда поспеши и скажи ему об этом. Моя лошадь к твоим услугам.
— Ха-ха-ха! Как же ты несообразителен! Если бы я даже захотела, шутки ради, догнать этого почтальона на прерии, то на твоей ленивой кляче мне это вряд ли удалось бы. Он так быстро мчится на своем гнедом, что, конечно, они оба исчезнут из виду, прежде чем ты успеешь переменить для меня седло. О нет! Мне его не догнать, как бы мне этого ни хотелось.
— Смотри, чтобы отец не услышал тебя!
— Смотри, чтобы он тебя не услышал, — ответила девушка, заговорив теперь уже серьезным тоном. — Хотя ты мой двоюродный брат и отец считает тебя верхом совершенства, я этого не считаю, о нет! Я никогда не скрывала это от тебя — не так ли?
Колхаун только нахмурился в ответ на это горькое для него признание.
— Ты мой двоюродный брат — и только, — продолжала девушка строгим голосом, резко отличавшимся от того шутливого тона, которым она начала беседу. — Для меня ты больше никто, капитан Кассий Колхаун! И не пытайся, пожалуйста, быть моим советчиком. Только с одним человеком я считаю своим долгом советоваться, и только ему я позволю упрекать себя. А поэтому прошу тебя, мастер Каш, воздержаться от подобных нравоучений. Я никому не стану давать отчет в своих мыслях, так же как и в поступках, до тех пор, пока не встречу достойного человека. Но не тебе быть моим избранником!
Закончив свою отповедь, девушка снова откинулась на подушки, смерив капитана взглядом, полным негодования и презрения. Потом она задернула занавески кареты, давая этим понять, что больше не желает с ним разговаривать.
Крики возниц вывели капитана из оцепенения. Фургоны снова двинулись в путь по мрачной прерии, которая едва ли была мрачнее мыслей Кассия Колхауна.

Биография

Произведения

Критика


Читати також