Одичалый писатель

Виктор Власов

Одичалый писатель

Я вам расскажу кто-то такой молодой омский поэт и прозаик Андрей Козырев. Для коллег-писателей он, прежде всего, редактор двух литературных альманахов: «Менестрель» и «Точка зрения». Высокий парень лет тридцати, был школьным библиотекарем, а теперь учитель иностранного языка с огромной учебной нагрузкой – почти как я. Он думает о творчестве, говорит о нём, живёт и дышит им, собирая соратников по перу на мероприятиях. Поздравляя, сообщая этим милым людям важную для их самооценки информацию.

Презентует ли Андрей Козырев свою книгу или чужую, журнал ли демонстрирует, но поражаешься, насколько сильна мечта этого человека стать писателем и крепкой оригинальной личностью – как омский советский писатель Александр Плетнёв в своё время или поэт Тимофей Белозёров. Признаться, мне не хватает его энергии, когда нужно появиться в нескольких местах города за день – Козырев же, чудится, может выступать в нескольких населённых пунктах одновременно. Я боюсь ему звонить или писать – он выдаёт столько информации, столько соображений, касающихся жизни и писательства в городах страны. Он сравнит, как живут-творят писатели в Омске и в Таре, в Новосибирске и в Москве. Он расскажет, о чём думал поэт Алёхин, закрывая свой лучший журнал поэзии «Арион», поделится интимными мыслями, словно из головы Галины Рымбу, известной молодой поэтессы из Санкт-Петербурга.

Андрей Козырев, омский культурный деятель и копилка мыслей, коллекционер творческих людей, которых неустанно печатает и обещает привести к почёту и славе. Своих писателей парень обещает выдвинуть на большие литературные премии от журнала, открыть дорогу к выступлениям для серьёзных аудиторий, с меценатами и заинтересованными читателями-фанатами. Нет в городе на слиянии Оми и Иртыша писателя или графомана, который бы не знал Козырева и не пожал бы ему руку, не опубликовался бы в его оригинальных изданиях, чьи редколлегии буквально переполнены членами СПР и СРП.

Андрей Козырев пожелает вам здоровья, пригласит на чашечку чая, приободрит и улыбнётся. Поглядев на вашу прозу или поэзию, он расскажет их перспективы: годны эти труды для толстого журнала или только сойдут для местечкового. А может – не стоит их и на своей странице «Вконтакте» размещать. Андрюха Козырев – член московского писательского союза, знаком со многими известными редакторами и писателями. Завсегдатай литературных жюри и других конкурсов, связанных с искусством и наукой.

Андрей Козырев набегается по городу иногда так, что не успевает сменить гардероб. Воцаряется за ним прогорклый запах, не сбивающийся и послеобеденным его лосьоном-одеколоном. Продолжая решать свои и чужие литературные проблемы-задачи, парень не замечает собственного душка. Пропадая, кружась в делах, стимулирующих КПД Министерства культуры, Андрюха превращается в зловонного, но по-прежнему доброго тролля, Шрека.

Издалека в своём сером двубортном пиджаке похож этот деятель на великана, приобщающегося к цивилизации. Он широкоплечий, чуть сутулый, в очках, тёмноглазый, брюнет. Волосы просалены от скорости и ритма жизни, а голос низкий, немного подсевший. Никто не слышал, чтобы Козырев кричал. Никто не видел, чтобы он подрался и бродил в нетрезвом виде. Он – трезвенник от природы, целеустремлённый и генетически сильный человек, имеет схожесть с Фредди Крюгером из-за длины ногтей на пальцах, но это излишки моды, он грамотно это объяснит.

Андрей Козырев – один из тех идейных омичей и писателей, о которых его доброхотам (один из них я) выходит написать без черновика. Смотришь на Козырева и читаешь работы Козырева – они похожи точно две капли воды, этот человек предстаёт во всей красе и ничего додумывать не приходится. Маловато таких людей, особенно среди омских писателей. А среди российских – и того меньше.

– Я сразу облекаю в словесную плоть костяк мыслей, своих или же заимствованных, услышанных от другого, когда описываю Андрея Козырева в действии, этого благостного человека, – делится со мной омский журналист Дмитрий Карин. Дима пишет прозу, но никому её не показывает, боясь опозориться и затаить злобу на собеседника.

Про некоторых матёрых омских писателей можно сказать словами из романа Генри Миллера «Тропик Рака»:

«– Он вечно расхаживал тяжело, выпятив живот, обтянутый жилетом, как будто прятал под ним винный бочонок».

Андрей Козырев – прямой как столб, статный молодец-богатырь, с темноватой и лоснящейся от грязи кожей. Чёрными точками рассыпаны на его щеках угри – он борется с ними дешёвым лосьоном, потому что на более дорогие средства денег у парня не хватает. Он тратит их на издательства своих проектов и чужих – чтобы вписали в благодарностях и не забывали родимого товарища.

Читая стихи или прозу великана-Козырева, думаешь о том, что он испытывает потребность вычистить выгребные ямы миллионов душ, приобщить их к прекрасному, наполнив золотом, драгоценностями, синевой небосвода. Общаясь с вами, парень никогда не изображает наследного принца. Не высокомерен Андрюха ни с кем, ни разу ни о ком не произнёс дурного. Передаст сообщение коллег по союзу писателей и – всё на этом. Приукрасит в лучшую сторону, конечно. Не смеётся парень над бедными или психически-больными, протягивает руку помощи – готов помочь обратиться в реабилитационный центр. Слышишь его добрые речи и думаешь: наверняка он молится за болящих и страждущих, видя их возле православного храма. Наверняка и сам он постоянно ходит в храм и общается с батюшками. Пустобрёхи и проходимцы, болтуны и спесивые – не попутчики Андрею на дороге. Он голосует за солнце и чистоту в культуре, за качество в литературе и приличие в искусстве. А согласитесь: это спорный ведь момент – качество в искусстве?! Но Андрей не спорит, он знает, как правильно и как лучше для своего читателя и зрителя.

– Спорить, – говорит Андрей, – это всё равно, что слушать гудение москита в ночи, лучше не отвечать тогда уж и через время прислушаться к приятному шуму набегающих волн на берег. То есть собеседник на вас не обидится!

Да, друг и писатель Козырев с вами беседует, а вы чувствуете лишь его оболочку. Он слишком долгое проводит время на основной работе, споря, наверное, со школьниками – по-другому порой не получается – что писатель в нём потом раздвигает перегородки сознания и уходит в мир грёз. Выражается он порой образно, если нет смысла объяснять очевидность. Он был в гостях у престарелого писателя – у Юрия Виськина, затем у другого, графомана пока что, но помоложе – у Дмитрия Соснова, скажем. У первого и второго – одни и те же желания. Оба мечтают о богеме и тешат нутро рюмкой водки или кружкой пива, хотят написать прекрасную вещь, чтобы удивить народ или удовлетворить в себе писателя. А Козырев их комментирует с иронией:

– Встаёт в духоте предвечерья их мятежный дух, как громадный и тупой динозавр, ему нужно что-то, но инстинкт ведь не мозг, думать не позволяет. Вот и приходится им ежедневно отряхивать рододендроны, дрожать своим объёмом и не более того!

О писателях, молодых или не очень, Андрюха мне рассказывает вечером – мы сидим с ним в «будке» вьетнамской кухни. Я смотрю в окно и действительно замечаю, как в малиново-прозрачном мареве Омска дрожат объёмы низеньких «каменных коробок»: несколько киосков и крохотная станция технического обслуживания у автобусной остановки, где почти никого нет. Накалившиеся за день зданьица отдают тепло, а мне кажется, что это притаившиеся писатели, которые ожидают звонка или электронного письма из мощной редакции. Публикациями, типа выхлопами или короткими сигналами с пыльной дороги, их не удивишь, так они теряют терпение и потихоньку начинают тлеть и разлагаться духовно.

Андрей Козырев показал что-то нетленное Петру Алёшкину, генеральному директору журнала «Наша молодёжь», известному столичному писателю. Пётр Фёдорович может напечатать его работы на портале и в глянце, подчас выслать несколько номеров. Алёшкин – честный человек, не даёт пустых обещаний и словами не пылит, как многие знакомые «пеньки» – исписавшиеся и когда-то матёрые авторы. Он считает, что некоторые молодые омские прозаики пишут талантливее, нежели Захар Прилепин, Дмитрий Быков или Сергей Шаргунов – этим троим уже не достаёт художественности до нового поколения.

Как бы выразиться по-Козыревски, проза некоторых авторов становится не очагом, около которого можно согреться, не источником-подарком, открытом и сделанном от чистого сердца.

– Писатель в Юрии Виськине ослаб, Вить, потерял веру в себя и творческую ценность! – объясняет Андрей, переживая. – Последний раз он смотрел на меня мокрыми от слёз глазами! Я ему сказал, что он рабочий человек, а рабочие не сдаются, а восстают, если условия труда им не нравятся. Он воспрянет и напишет лучшее своё произведение, а то у него возраст и лишние сантименты!

Андрей Козырев приходит к тем, у кого случается обострение на разном фоне. Он снимет боль душевным разговором. Тихо плачешь, потому что отказали в публикации, но позвонишь Козыреву – напечатает вас у себя, в красивых альманахах. Собираешься носиться с дубиной за жюри литературного семинара, потому что завернули ваши работы – Козырев тут как тут и даёт иную оценку. Психика не выдерживает сплетен и лишней суетливости вокруг – он помогает разделить-разбавить вредную атмосферу, принесёт шоколадку или что покрепче. К старым женщинам парень идёт с коробкой конфет, а к старым писателям берёт водку или вино, закуски достаточно у тех и других.

Мы не часто общаемся с Андреем Козыревым в спокойной обстановке – за шашлыком или чашкой кофе – мы оба учителя и нагрузка у нас большая. Таким образом, мы видимся после литературных мероприятий и нам есть что рассказать. Разговоры одни у нас – о писателях и творчестве. Я не помню, чтобы Андрей затрагивал какую-то другую тему, если она не касалась бы культуры или искусства. А мне не слишком интересна чья-то личная жизнь.

В один прохладный уже, сентябрьский, но тихий субботний день звонит мне Андрей и предлагает написать в соавторстве роман о молодом и дерзком писателе, которому трудно достаётся хлеб насущный, зато греет вдохновение и небольшой успех его творчества. Я еду в автобусе – по пустому городу в это раннее время. Слушаю Андрюху Козырева как радио – он может долго говорить, не жалея средств на мобильном телефоне. Гляжу в окно и словно вижу человека отдалённо напоминающего молодого и устремлённого писателя. Он растрёпан и вроде одет не по погоде, но подкупает его независимость. Парень в очках гордо держит подбородок и расслаблен, крутит головой по сторонам, рассматривая симпатичных девушек на остановке. Не ёжится он от холода, как некоторые рядом люди, замотанные и окутанные, похоже, тёплого салона ждут не дождутся. Не курит он как парочка внутри остановки, а скорее всего, занимается спортом – заметно у него крепкое телосложение, он ведь одет легче всех, напомню, а фигура сразу бросается в глаза. В одной руке у парня светло-коричневый портфель и синий пакет, наверное, с едой, а вторая рука свободна, он ей боксирует воздух время от времени. Энергии в нём через край, ребята-читатели.

Автобус останавливается. Парень вальяжно заходит, шарит в кармане в поисках кошелька. На Андрея Козырева этот пассажир не похож – не вышел рослостью-статью. И на Петра Алёшкина не смахивает – глаза чересчур голубые, а волосы, оказывается, мелированные. На редактора «Литературной России» Вячеслава Огрызко не похож – подбородок слишком острый и в нескольких местах порезанный от неосторожного бритья. И ещё – пахнет от него перегаром. Он стоит около меня, держась за поручень и раскачиваясь в такт хода автобуса, и ждёт, когда к нему подойдёт кондуктор. Парень шевелит губами и не перестаёт вертеть головой. Какой же он замученный здесь писатель? Совсем не лихой ниндзя Татсумару – из моей повести «Красный лотос».

– Ты меня слушаешь, Витя? – вдруг повышает голос Андрей. Ответ ему нужен прямо сейчас, иначе он предложит мысль другому писателю, необязательно молодому как я, но тоже перспективному. Не Березовскому, не Трутневу, не Трегубову – они не очень молоды для этого дела – но Дмитрию Соснову или Ивану Тарану, например.

Я раздражаюсь и отвечаю, мол, некогда мне и пора выходить, настраиваться на рабочий лад. Андрюха обижается, наверное.

По дороге в школу я обдумываю предложение творческого товарища и редактора-Андрюхи. Правда было бы здорово написать роман о писателе (необязательно молодом), которому тяжело даётся физическая работа, потому что он врождённый романтик, а творческие искания – и того сложнее, поскольку денег у него маловато на путешествия и новые эмоции. Одичать нужно для этой работы, испытать невзгоды и лишения, как испытывал Фёдор Достоевский, Александр Солженицын или Эдуард Лимонов.