Стих Сурикова
Н. И. Неженец
Есть в школьной программе начальных классов стихотворение «Детство», незатейливое, но такое задушевное, что остается оно в нашей памяти на всю жизнь:
Вот моя деревня;
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;
Вот свернулись санки,
И я на бок — хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.
Это стихотворение принадлежит перу замечательного русского поэта 60-70-х годов XIX века — Ивану Захаровичу Сурикову (цитируется по изданию: «И. З. Суриков и поэты-суриковцы». М.-Л., 1966). На удивительную точность и звучность поэтического слова, эмоциональную насыщенность стиха Сурикова обратили внимание многие писатели.
И. З. Суриков — поэт демократического направления. Мотив сочувствия городской и деревенской бедноте слышится в большинстве его произведений как раннего, так и более позднего периода творчества.
Демократическое содержание определило и выбор изобразительно-художественных средств языка, специфику самих выражений. В несложных жанровых картинках, точно воспроизводящих жизнь («В поле», «Из бедной жизни»), в бытовых зарисовках-миниатюрах из крестьянского обихода («Косарь», «Нужда), песенных стихах, раскрывающих психологию народа в условиях пореформенной действительности («Доля бедняка», «Сиротой я росла...», «Головушка»), преобладают фольклорные образы, интонации, свойственные народным причитаниям, жалобам, сказам.
Устное народное творчество всегда было для поэта одним из благотворных источников не только сюжетов, но и образно-художественных средств. Уже в первых своих поэтических опытах («В зеленом саду соловушка...») Суриков умело применяет параллелизм, основанный на традиционном противопоставлении независимой природы угнетённой человеческой личности:
В зеленом саду соловушка
Звонкой песней заливается;
У меня, у молодешеньки,
Сердце грустью надрывается.
Широко использует поэт постоянные эпитеты, характеризующие внешность героини: личико румяное, ее социальную обреченность: доля несчастливая, обстановку действия: зеленый сад, застывшие метафорические выражения: «лицо... слезами умывается», «сердце грустью надрывается», «соловушка... песней заливается», гиперболизированное в народном духе сравнение («мое личико румяное красной зорькой разгорелося»). Есть в суриковском тексте и слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами: молодешенька, одинешенька, батюшка, и обиходный метонимический оборот («косою моей русою вся деревня любовалася»). Приближена к стилю устной поэзии также ритмика стиха, основанная на «обязательной» для всех строк «системе ударений» на третьем, седьмом, одиннадцатом (если есть) слогах:
Да сгубил меня мой батюшка,
Выдал замуж за богатого...
Сохраняя народную песенную основу, Суриков в каждом конкретном случае как бы создавал «литературный вариант» народной песни. Так, в народной среде бытовала песня, построенная на лирическом обращении к «головушке». Она имела несколько тематически близких вариантов:
Голова ль ты моя, головушка,
Голова ль моя молодецкая,
До чего тебе дошататися,
По всему ли свету белому...
Голова ль моя, головушка,
Игривая и шутливая!
У моей бедной головушки
Нет ни батюшки, нет ни матушки...
Ни один из этих вариантов не был положен Суриковым в основу его песни «Головушка», в которой раскрывается тема бедности русского крестьянина. Однако знакомство с русской народной песней, основанной на лирическом обращении к «головушке», помогло Сурикову определить как начало своего произведения, так и его ритм и направление мысли:
Голова ли ты, головушка!
Что на грудь ты наклонилася?
Отчего ты безо времени
Белым инеем покрилася?
Головушка
Первая строка пришла в данную строфу из фольклора; остальные — написаны но образцу народных.
Подобные фольклорно-стилевые опыты, непосредственно связанные с темой народной песни в творчестве Сурикова, в значительной степени способствовали выработке индивидуального стиля поэта, неповторимого видения мира, которое определялось не только идейными позициями автора, но и всей системой его художественных средств.
Наиболее высок «удельный вес» фольклора в произведениях, воссоздающих черты национального русского характера («Казнь Стеньки Разина», «Дед Клим» и другие).
Начальные три строфы стихотворения «Казнь Стеньки Разина» вводят читателя в обстановку действия и подготавливают появление героя.
Плаха черная далеко
От себя бросает тень...
Нет пи облачка на небе...
Блещут главы... Ясен день.
Казнь Стеньки Разина
Эти стихи напоминают народные речения лишь инверсионностью сочетаний, конкретизирующих сцену действия: «плаха черная», «место лобное», «площадь Красная».
Лаконизм и динамичность — одна из характерных сторон стиля Сурикова:
Вот толпа заколыхалась,—
Проложил дорогу кнут:
Той дороженькой на площадь
Стеньку Разина ведут.
Всего один фольклорный элемент включил Суриков в приведенные стихи — существительное с уменьшительно-ласкательным суффиксом дороженька. Однако этого оказалось уже достаточно, чтобы внести особый оттенок в их поэтическую атмосферу. В стилевом отношении данная строфа предопределяет последующие. После нее уже естественно звучит народнопоэтическая речь, которая привносится в текст традиционными сравнениями: «кудри черные, как смоль», «рыскал вихором стенным»; сказочно-повествовательным оборотом («с судов больших и малых»); постоянными эпитетами («Дон тихий», «Волга-матушка», «сила казацкая» и т. д.). Среди них особыми функциями наделен эпитет казацкий. Поэт впервые употребляет его в строфе, содержащей портретную характеристику героя («голова казацкая»). Но через две строфы он определяет этим же эпитетом войско, которое называет силою I казацкой, а еще ниже мы читаем голытьба казацкая, рать казацкая. Иными словами, эпитет казацкий повторяется в стихотворении несколько раз, в то время как слова, которые xaрактеризуются этим эпитетом, каждый раз либо меняются, либо даются в новой, вариативной форме. Легко заметить, что речь Сурикова в «Казни Стеньки Разина» максимально приближена к лексико-стилистическим нормам народной поэзии.
Органически спаяны с книжными элементы фольклорного стиля в стихах, посвященных теме социальной безысходности русского крестьянина и ремесленника в условиях пореформенной действительности. Здесь можно выделить две группы произведений. В одной из них явственно ощущается голос самого поэта, его настроение и миропонимание, обусловленные социальной несправедливостью. Стремясь избежать чрезмерной субъективности в своих стихах, автор в данном случае как бы причисляет себя к определенной общественной среде и говорит одновременно и о себе, и о тех, кого он «представляет». В связи с этим используемые фольклорные элементы в таких произведениях («Что ты, жизнь, мне дала?», «У тебя ума палата...», «Где вы, песни светлой доли...» и ряд других) служат средством обобщения изображаемого настроения или характера, их типизации. Примечательно в данном отношении стихотворение «Что ты, жизнь, мне дала?», где постоянные эпитеты горячая кровь, горькая слеза, ведьма-судьба, жизнь-злодейка; краткие прилагательные наг, бос сообщают о лирическом герое такие приметы его социально-психологической характеристики, которые свойственны любому труженику-бедняку старой России.
В другой группе стихотворений поэт полностью исключает себя из лирического повествования и создает объективные, обособленные от своего авторского «я» социально-психологические зарисовки из жизни городской и деревенской бедноты («Нужда», «Разгул», «Доля бедняка», «Беззаботный» и другие). Отличительной особенностью языка и стиля названных стихов является ориентация автора на устную разговорную речь:
Шум и гам в кабаке,
Люд честной гуляет;
Расходился бедняк,
Пляшет, припевает...
Разгул
Песенно-плясовая атмосфера стиха здесь устанавливается уже в первой строфе благодаря особой синтаксической конструкции, где главную функциональную роль выполняют глаголы. В первой строке сказуемое отсутствует; предложение представляет собой идиоматическое сочетание, типичное для разговорно-бытовой речи («Шум и гам в кабаке»), В трех последующих строках глагольная форма внезапно «оживает» и акцентируется с уточняющим, конкретизирующим нарастанием действия: «Люд честной гуляет; // Расходился бедняк, // Пляшет, припевает...». Такое построение строфы позволяет выделить из неопределенно-общего люд честной конкретно-частное расходился бедняк.
Рисуя социально-психологический портрет бедного ремесленника, поэт широко использует в речи своего героя пословицы и поговорки («проживем — наживем», «мышь башку не съела»), метафорические выражения («И без денег дадут // Хату под землею»). Есть у него стихи, где влияние фольклора исчерпывается одной-двумя лексическими единицами или ограничивается композиционно-сюжетной структурой («За окном скрипит береза...», «В зареве огнистом...», «Зима» и другие). Ни одного фольклорного образа, например, нет в стихотворении «В зареве огнистом...», а между тем оно воспринимается нами так, как если бы все было пронизано поэзией народа. И этот кажущийся колорит фольклорности не случаен. Он создан всей художественной организацией стиха, предельной ясностью поэтического слога, его «песенностью», всей системой поэтических образов:
В зареве огнистом
Облаков гряда,
И на небе чистом
Вечера звезда.
«В зареве огнистом...»
Паузы здесь распределены так, что не нарушается плавность течения речи; каждая стихотворная фраза заполняет собою две строки. Именно такая система фразировки присуща народной песне. Сравните:
Промежду белых берез
Вода протекала, вода протекала;
Нельзя, нельзя воду пить,
Нельзя почерпнути.
Говоря о лексико-стилистических свойствах суриковской поэзии, следует обратить внимание на отсутствие в ней всякой экзотической изобразительности. Суриков использует общеупотребительные эпитеты, метафоры, сравнения и достигает посредством их большой выразительной силы и доступности для широкого демократического читателя: светлая роса, горькая кручина; темный лес что шапкой принакрылся чудной; жизнь кажется тюрьмой; знать, чиста душа у деда и т. д.
Традиционные образы нередко переходят из одного стихотворения поэта в другое, создавая тем самым единую идейно-стилевую картину, воспроизводящую народную жизнь прошлой эпохи. Это такие извечные в фольклоре образы-эпитеты, как горькая кручина, судьба-злодейка, злая нужда, горькая доля и т. д. Эпитеты, метафоры, сравнения часто окрашивают произведения Сурикова в трагические тона. Однако не следует считать, что мрачные ноты преобладают в поэзии Сурикова. Многие его стихотворения построены по принципу тематической, а соответственно, и стилевой контрастности. Так, трагической картине смерти: «С неба дождик льет осенний, // Холодом знобит; // У твоей сырой могилы // Сын-бедняк стоит» — противопоставлены в стихотворении «У могилы матери» образы жизни: «Будет солнце надо мною // Жаркое сиять // Будут звезды золотые // Во всю ночь блистать...».
Вчитываясь в стихи Сурикова, убеждаешься еще в одном: преимущественно бытовая, чувствительная лексика в его словаре: могилка, зла тоска, грудь сжигает, сердце ноет — это не отголосок мещанско-слащавой слезливости, а сама жизнь, прочувствованная и выстраданная поэтом. Суровая проза жизни не допускала искусственной расцвеченности стиля, сложных художественных украшений, изысканности формы.
При всей традиционности поэзия Сурикова, его язык, стиль самобытны. Простота, художественная емкость слова — эти и другие отмеченные свойства суриковской поэзии делают ее достойной пристального внимания современного читателя.
Л-ра: Русская речь. – 1975. – № 6. – С. 49-44.
Критика
