Народная речь в рассказах Н. Д. Телешова
А. П. Прусаков
Имя писателя Николая Дмитриевича Телешова можно встретить в биографии почти каждого литератора конца XIX и начала XX века: кружок телешовских «сред» с 1898 по 1918 год объединял передовых людей из художественной интеллигенции, солидарных в вопросах общественного прогресса. Здесь постоянно бывали писатели И. А. Бунин, В. В. Вересаев, А. И. Куприн, Д. Н. Мамин-Сибиряк, А. С. Серафимович, художник А. М. Васнецов, артисты Ф. И. Шаляпин, В. И. Качалов. Посещал кружок и А. М. Горький, писавший впоследствии Н. Д. Телешову: «Ваши „Среды“ имели очень большое значение для всех нас, литераторов той эпохи».
Первые неизгладимые представления о силе воздействия на умы и сердца людей народнопоэтической речи Н. Д. Телешов получил уже в детские годы от своей старой няньки, Арины Афанасьевны Ивановой, урожденной Прусаковой. Няня Арина знала множество старинных народных песен, сказов и сказок, былей-небылиц и притч. Уже в старости Николай Дмитриевич писал о ней: «Это она пела мне народные былины, когда мне было не более трех лет, это она научила и меня петь про Егория Храброго, царицу Демьяницу, про стадо серых волков, что впоследствии вошло в один из моих рассказов. И кто знает, не было ли в этих песнях какого-то зернышка, которое запало в детскую душу и дало свои побеги?..».
На протяжении всего творческого пути писатель настойчиво и радостно трудился над извечной проблемой сближения языка литературы с живой и красочной народной речью. В начальный период творчества, в 80-90-е годы, он только вводит в свои произведения народную речь и элементы образной системы фольклора с целью добиться большей выразительности языка и лучшей характеристики героев. С 900-х годов и до конца жизни он наряду с теми же приемами умело переосмысливает и перерабатывает целые устные народные притчи, легенды, сказы и сказки, с завидным мастерством превращая их в самобытные произведения художественной литературы.
Телешов любил умные народные шутки, ценил их язык. Он писал: «...остроумная шутка бывает иной раз значительнее длинной речи». Крылатые народные выражения он вводит в речь своих героев. «Бывали и у вороны большие хоромы, а ныне и кола нет»,— говорит сутяга Зверобоев (Мещанская драма); «Спеши, не спеши, а раньше возможности не поспишь»,— заявляет паромщик Еремей (Хлеб-соль); «Дурная трава из поля вон»,— выкрикивает Воронов в рассказе «Крамола», а Федор отвечает: «Бог не выдаст, свинья не съест!».
По совету Чехова в 1894 году Телешов едет на восток. «За Уралом, — вспоминает он, — я увидел страшную жизнь наших переселенцев, невероятные невзгоды и тягости народной, мужицкой жизни. И когда я вернулся, у меня был готов целый ряд сибирских рассказов...». Это прежде всего знаменитый цикл «переселенческих рассказов», взволновавших общественное мнение.
Поистине незабываемы народные образы этих людей да и авторское повествование о них в переселенческих рассказах, будь то: «сломавшийся» от натуги дед Устиныч, его горемычная семья (Самоходы. 1894), добродетельный Митрич — сторож барака для сирот, оставленных переселенцами (Елка Митрича. 1897), несчастный беглец сирота Семка и его неизвестный друг (Домой. 1888), обнищавший донельзя Матвей, его жена Арина и брошенный ими Пиколка (Нужда. 1898), сердобольный мечтатель Еремей у речного перевоза (Хлеб-соль. 1900).
Даже самые названия рассказов служат прямым подтверждением тех языковых задач «мудрой простоты», которые ставил перед собой автор. Надо обратить внимание на своеобразие жанра этих рассказов. Здесь сделана попытка по-новому сблизить жанры очерка, рассказа и народной бывальщины.
Вот отрывок речи старика Еремея. В развитии сюжета и в системе образов он имеет узловое назначение. Этот страдалец болезненно сокрушался о том, что: «Теснота завелась в народе... Тесно стало на свете, ох тесно!.. Места-то много, девать некуда, а теснота. И добра всякого много, а никому не хватает... У иного на двоих, на троих, а он один и все себе сберегает, ну и теснота... А я бы... я бы не пожалел своего добра... И куда матушка правда подевалась... А мне каково? С своего брата бедняка гроши собираю... Хлеб-соль ем... нешто это порядок!..»; «И в этих вздохах чувствовалось ясно, как была для Еремея вкусна его ежедневная хлеб-соль».
Вот пример речи в рассказе «Елка Митрича». Отставной солдат, старик Митрич рассуждает: «...всем будет праздник как праздник, а вот, говорю, ребятишкам-то, выходит, и нет настоящего праздника... Поняла?.. Оно праздник-то есть, а удовольствия никакого... Гляжу я на них, да и думаю; эх думаю, неправильно!.. Известно, сироты... ни матери, ни отца, ни родных... Думаю себе, баба: нескладно!.. Почему такое — всякому человеку радость, а сироте — ничего!».
В этом же рассказе писатель оригинально использовал в общем языковом сплаве один из тульских плясовых припевов. Он вложил этот припев в уста Митрича, в изображении того центрального момента в движении сюжета, когда «только стемнело, елку зажгли... Затем он взял гармошку и, наигрывая па все лады, подпевал:
Живы были мужики,
Росли грибы-рыжики,—
Хорошо, хорошо,
Хорошо-ста, хорошо!».
И это помогло автору еще более усилить светлый радужный фон «праздника елки в нищем и забытом сиротском бараке».
Как видим, уже в переселенческих рассказах Телешов наряду с живой разговорной речью иногда вводит элементы фольклора. В 1905 году он написал «Слепцы». Здесь литературный путевой очерк сплавлен в единое художественное целое с фольклором и острой политической сатирой. Произведение написано по мотивам полюбившейся ему с детских лет древней русской песни-сказки о Егории Храбром и злодее царище Демьянище, о том, как Демьянище велел Егория «во пилы пилить, в топоры рубить, на воде топить, во смоле варить; но ничего Егорию не вредилося», — и как «приблизился гневный Егорий ко дворцу Демьянища. И забросался царь, заметался царь по своим белым каменным палатам... И ответствовал ему Егорий грозным голосом: — Не дано тебе сроку ни минутою!».
Легко понять, что писатель, знаток фольклора и родного языка, сделал в 1905 году эту старинную песню-сказку буквально богатырским сказанием, созвучным бурным событиям эпохи.
Причудливый язык и образная система народной фантастики легли в основу цикла сказок. Вернувшись в 1919 году к этому жанру, Телешов написал сказку-легенду «Живой камень» о богатыре, защитнике народа от врагов; сказку «Самое лучшее» о том, как пастух нашел по подкове клад; сказку «Крупеничка» об освобождении из татарского плена красавицы Крупенички и о «Дне Гречишницы» — времени посева гречихи.
В эту сказку включена песня:
Крупеничка, красная девица,
Голубка ты наша, радость-сердце,
Живи, цвети, молодейся,
Будь всем добрым людям на радость.
Здесь же описан и старинный народный обычай угощения кашей досыта в «День Гречишницы» всякого странника, чтобы «греча уродилась на полях видимо-невидимо».
И еще одна сказка, основанная на фольклоре, была создана Телешовым уже в 1921 году, — это «Зоренька», сказка о хитроумном молодце-женихе, сумевшем получить себе в жены красавицу Зореньку — дочь царя Косаря, вопреки его злым козням.
Л-ра: Русская речь. – 1971. – № 1. – С. 32-35.
Критика
