Зайна
В нашем дворе жила женщина по имени Зайна, ночь с которой можно было купить. Необязательно за деньги. В трудный для родины час пускала она к себе чеченских боевиков, вывесив на окно квартиры ичкерийский флаг как опознавательный знак.
Флаг был красивым, зеленым, с лежащим посередине пушистым волком. Брала за свои услуги Зайна недорого: миску муки да банку солений.
А после того, как гости покидали ее покои, Зайна надевала платок, прикрыв рыжие локоны, и спешила поделиться частью заработанной еды с детьми и стариками, которые жили по соседству.
Когда неприятельские силы в лице русских военных наступали, а боевики вынуждены были уйти за границы своих территорий, Зайна с таким же радушием принимала захватчиков у себя. Русские мужчины несли Зайне мясные консервы и джем в маленьких баночках, а после их ухода женщина поступала, как привыкла: делилась продуктами с инвалидами и многодетными семьями.
Поэтому, постоянно перешептываясь, называя ее за глаза шлюхой и, в общем-то, не считая за человека, весь наш район проявлял терпимость к Зайне.
Большая часть мужского населения пользовались ее услугами: такие женщины – огромная редкость в Чечне, ибо за подобное поведение полагается смерть.
Убивает такую мусульманку брат, дядя или отец. Никто никогда не осудит убийц. Наоборот, в народе они будут пользоваться всеобщим почтением и уважением. А милиция придет к ним руку пожать и сказать раскатисто: «Ассаламу алейкум!»
Но у Зайны родных не было. Не было ни отца, ни матери, ни братьев сестер, кто бы мог ее убить. Или защитить от такой жизни. Известно было, что родилась она в горах Дагестана, говорит на чеченском языке и меняет флаги на своих окнах согласно территориальным изменениям в Российской Федерации. Даже сколько лет ей – была загадка. Опытным взглядом местные праведницы оценивали ее как пережившую четвертый десяток.
– Красивая, потому что детей она не рожала! – зло говорили кумушки в длинных платьях и халатах.
И лица их искажались, словно в стекле, которое не выдержало ударов мужской руки и треснуло вдоль и поперек. Зайна носила брюки, единственная чуть ли не на весь город. Это тоже считалось неслыханным позором!
Родить ребенка Зайне никто бы не позволил: по местным традициям недостойна такая женщина носить в чреве ребенка.
В обычных семьях к сорока годам женщина как старуха. А как иначе? Восемь девять детей. В пятнадцать лет надо идти замуж, значит, в тридцать с хвостиком – уже бабушка.
Другое понятие о времени, о молодости. Другие нравы. Горские.
Пережила красавица Зайна и времена суровых шариатских гонений: другую бы расстреляли, конечно, забили бы камнями или палками, но не ее. Суровые мусульманские проповедники забредали в наш двор для разбирательств, но, увидев синеглазую хохотушку Зайну, начинали улыбаться в ответ и пропадали в ее маленькой квартире на несколько часов.
Худенькая, словно миниатюрная статуэтка, красавица околдовывала их с первого взгляда. Она любила танцы и музыку. Быстро и вкусно готовила восточные блюда.
Выйдя от продажной женщины, проповедники старались как можно быстрее унести ноги, чтобы люди не приметили их лица с длинными бородами и не стали сочинять про них непристойные шуточки.
– Здесь всё про всех знают! – сказала как-то тетушка Марьям. – Кто откуда приехал, кто на кого посмотрел, зачем…
– А как в нашем дворе появилась Зайна? – спросила я, рассматривая рыжеволосую хохотушку из окна на кухне, где мы с соседкой Марьям готовили плов.
– Привел ее Рамзес. Нашел где-то. Она счастливая была, думала, может, он женится. Но родные ему запретили даже думать об этом! А если родные не дадут согласия, никто против их воли не пойдет.
Рамзес был чеченцем, нашим соседом со второго этажа. Он пожил с Зайной какое-то время как с наложницей и передал ее друзьям, как передают пачку недорогих сигарет.
Зайне дали чужую квартиру, откуда сбежала в смутные времена какая-то русская семья, и жила она в этой квартире, как в своей собственной, а Рамзес иногда с ней здоровался, если был уверен, что никто из соседей не видит. Но такого у нас, в Чечне, конечно, еще не бывало: у всех глаза как плошки.
Особый обычай в Чечне – незапертая дверь. Даже если есть на ней замок – запирать бесполезно. Никто не стучит, так заходят. Соседи ведь!
– Тетя Марьям, нам утюг нужен! – забежали с верхнего этажа девочки аварки и, не дожидаясь, что скажет хозяйка утюга, схватили вещицу и понесли к себе.
Только дверь хлопнула…
– Это я. За водой пришел! – громыхает ведрами старик Ахмед, идя в ванную комнату мимо нас.
– Марьям, я тут сумку положу в коридоре, – кричит кто то невидимый. – А брат через час зайдет заберет!
По голосу мы догадываемся, что это соседка Залина из дома напротив.
И так целый день.
– Когда мы переехали, – вспоминала мама, нарезая лук для плова, – мы дверь не запирали вообще. Только если шли в магазин, а дома никого не было. Замучаешься открывать: стучат каждые пять минут. Дети и взрослые! То забегут, спросят, как дела, то еды принесут, то что-то попросят. Никогда и нигде так дружно я не жила! Полюбила всем сердцем этот обычай.
Я, признаться, маминых восторгов не разделяла. Мне казалось, что каждый должен жить, наслаждаясь покоем, каждому нужно свое пространство, но, боясь получить тумаков, свои рассуждения прятала глубоко внутри.
Плов в тот летний день получился изумительным на вкус, и взрослые решили угостить Зайну, которая хлопотала около своего подъезда.
В чужом доме Зайна вела себя тихо, и только если ее спрашивали о чем то, начинала рассказывать маленькие веселые истории, будто вся ее жизнь была одним нескончаемым праздником, а все остальные жили в войне и грусти.
– Ах, какая я глупая была, – рассказывала Зайна с улыбкой. – По молодости, бывало, забывала дверь закрыть. Только мой гость приготовится к радости земной, штаны снимет, как на пороге соседка появится, вбежит без стука, чтобы сахару попросить или соли. Один сердешный господин из министерства так перепугался, увидев родную тетку, что спиной о стол ударился… Что-то внутри него хрустнуло.
И унесли горемыку друзья на носилках, а тетка родная бежала следом и носками лупила несчастного…
– Как ты дошла до жизни такой? – моя мама удивлялась. – Ведь обманул тебя кто то. Подлец попался. Вышла замуж, развелась, а родные назад не приняли?
Но Зайна только смеялась и ничего про юность свою не отвечала.
Во Вторую чеченскую, которая на самом деле была Третьей, Зайна опять повесила флаг с волком на окно. Флаг глубокой осенью изрешетило осколками, но она не убирала, так как нового не было. Снаряды разрывались прямо у подъезда, и мы ждали затишья, чтобы выбежать и набрать снега для питья.
Однажды стреляли так сильно, что, казалось, снаряды идут на дома непрерывающимся пунктиром и сотрут жилища вместе с нами в пыль. Что в это время чувствует человек, задыхаясь от осыпающейся со стен и потолка побелки? От взрывов дом трясется, как при шестибалльном землетрясении, и вздрагивает, подобно битому псу. А ты лежишь внутри этой конструкции на дощатом полу, вспоминая какие-то моменты из жизни. Пытаешься закрасить ими черную пустошь мрака, поглощающего все живое.
На соседней улице в момент этого обстрела находились муж и жена: чеченец Ахмед и русская жена Ирина жили вместе уже тридцать пять лет. Вначале, до Первой войны, никто не знал, кто из них какой национальности – никогда таких разговоров не было. Знали только, что их единственный сын погиб в автокатастрофе.
А потом вдруг выяснилось, что жена у дедушки Ахмеда – русская. Некоторые соседи после такого открытия стали ехидно интересоваться, не прогонит ли он ее за порог? Но, получив от дедушки Ахмеда кто ведро помоев, кто по шее костылем, примолкли и почтительно здоровались при встрече.
Их улица, состоящая из частного сектора, переходила из рук в руки: боевики отступили за гаражи со своей переносной пушкой, а русские солдаты заехали на БТРах, открыв огонь из всевозможного оружия. Старики не могли потушить свой загоревшийся дом и прятались в коридоре, где более прочные стены.
А Зайна лежала на снегу, не добежав до двери подвала, где собиралась спрятаться: нельзя было поднять голову и проползти на четвереньках, такой был обстрел. Женщина видела, что дом стариков горит, но позвать на помощь при таком грохоте было невозможно. Никто не слышал собственных слов.
Старуха Ирина в горящем халате появилась на пороге внезапно. Она что-то прокричала, размахивая руками, и вновь пропала в своем маленьком горящем доме.
БТР навел на этот дом пушку. Солдаты, выскочившие из военной машины, стали стрелять по дому стариков из автоматов, предполагая, что именно оттуда, вероятно, велся огонь боевиками.
Люди из подвала увидели происходящее через маленькое отверстие в стене и застыли, понимая, что старики сейчас погибнут. И в эту секунду Зайна вскочила и, не обращая внимания на разрывающиеся рядом снаряды, побежала к БТРу.
– Стойте! Там живут люди! – закричала она. – Не стреляйте!
Приникнув к отверстию в стене, выжившие жители наших домов не могли поверить в происходящее. В неизменных брюках, в легкой куртке нараспашку, потеряв в суматохе платок, Зайна закрывала собой чужой горящий дом.
Ее рыжие волосы падали крупными кольцами на худые плечи, синие глаза горели, и она казалась необыкновенно красивой посреди этого ада.
Русские военные даже стрелять перестали от неожиданности, и боевики со своей пушкой затихли за гаражами.
Зайна бросилась в дом и вытащила дедушку Ахмеда, задыхающегося от дыма, а затем и бабушку Ирину, которая смогла сбросить с себя охваченный огнем халат и теперь куталась в старое пальто темно зеленого цвета.
– Здесь живут люди?! – как то ошарашенно переспрашивали друг у друга военные.
Потом один из них подошел поближе к старикам и прокричал:
– Где ваши документы?
– Там! – показала бабушка Ирина рукой на потрескивающий черный остов. – Если хотите поискать, не стесняйтесь, идите прямо туда!
И, воспользовавшись затишьем, Ахмед, Ирина и Зайна поспешили в подвал. Их никто не останавливал.
Русские солдаты и боевики продолжили воевать.
Через время весть о храбром поступке продажной женщины прогремела по всем дворам.
– Ты такая смелая! – говорили люди при встрече Зайне, а когда отворачивались, шептали: – Все равно все знают, кто она. Одно хорошее дело не перевернет историю молодости.
А Зайна всё так же пела песни и хохотала и однажды пришла к моей маме погадать на картах. Мама давным-давно не гадала, но Зайна ее упросила. Сказала, очень важное дело: жизни и смерти.
– Скажите, я умру молодой? Я не хочу дожить до старости! – твердила Зайна. – Старуха доживает свой век в окружении внуков, а из меня какая старуха? Не получится! Не способна я на это!
Мама раскладывала карты веером и внимательно на них смотрела.
– Вижу, жизнь была у тебя суровая. Но все пройдет. Изменится. Ты встретишь хорошего человека. И будет у тебя дом, и будешь ты старая, и будут у тебя внуки правнуки.
– Неправда!
– Правда! Еще ни разу карты меня не обманывали. Из-за тебя грех взяла, а ведь обещала больше не гадать.
– А внуки точно будут? – Зайна задумалась.
– Точно. Вижу, мальчик будет маленький, но не сын твой, внук. Любить тебя будет сильно. Будешь с ним играть! И девочка, в розовом платье. Совсем крошка… Подожди ка, ты беременная?!
Зайна надкусила печенье, которое лежало рядом с ней на стуле. И тут мы заметили, что она плачет. Правда, она тут же начала улыбаться сквозь слезы, чтобы никто о ней дурного не подумал. Спряталась за стаканом воды.
– Хочешь, прочитаю тебе свои стихи? – спросила я.
Зайна кивнула.
Шум, проходящий сквозь тишину.
Время, которого нет.
Кто-то зачем-то придумал войну
Длиною в сто тысяч лет.
Кто-то зачем то дал имена
И разделил века.
В мире, в котором всегда война,
Прокляты облака.
Каждый рожденный тянул билет,
И каждый из нас умрет.
Ты выбираешь – идти на свет
Или упасть на лед.
Наступила тишина.
– Топай отсюда! – порекомендовала мне мама. – Поэты в России жили и писали лучше тебя, и все умерли в нищете. Твои стихи никому не нужны.
– Я просто хотела…
– Спасибо! – сказала Зайна. И улыбнулась. А потом, смущаясь, добавила: – Меня в тринадцать лет замуж выдали, я жизни не знала. Старалась старшим угодить. Били. За непослушание муж ребра сломал – не понравилось ему, как я ответила соседу. В больнице лежала. Потеряла ребенка… Помню, муж бил меня ногами, а в другой комнате были его сестры и мать. Никто мне на помощь не шел. А я все кричала: «Я тебя не люблю! Я тебя никогда не любила!» Так и потеряла сознание… К родным я после больницы не вернулась, сбежала. Не простила их. Скрываюсь с тех пор. На самом деле меня зовут Аминат.
– Никому не расскажем! – сразу сказала мама, внимательно посмотрев на меня.
– Теперь, когда жизнь прошла, это уже ничего не изменит.
– Изменит! Карты говорят, всё будет у тебя хорошо. Во второй половине жизни будет свет, а в первой была тьма.
Зайна побыла еще немного и ушла. Шли недели. Соседи спрашивали друг у друга, куда делась наша хохотушка? Никто не знал. Мы, занятые своими делами, тоже стали забывать ее золотисто рыжие локоны и синие глаза, пока однажды не увидели на рынке стариков Ирину и Ахмеда. Они переехали к дальним родственникам в село и в городе редко появлялись.
– Пропала Зайна! – сообщили мы.
Старик вздохнул, но перевел разговор на другую тему. А старуха не выдержала, сказала:
– Зайна изменила имя, родила ребенка. Смутные сейчас времена. Но и в них есть нечто хорошее: можно затеряться, начать жить заново. Мы чем смогли поддержали ее.
И старики, пожелав нам добраться без обстрела домой, пошли к своему авто.
Полина Жеребцова.
