«И в храм бессмертья проведут…»
А. А. Смирнов
Дар малый природа
Иметь мне дала:
Для пользы народа
К стихам привела.
М. Херасков
За автором монументальной героической поэмы «Росспада» при жизни прочно удерживалась слава «русского Гомера и Вергилия», которую И. И. Дмитриев афористически выразил в надписи к портрету М. М. Хераскова:
Пускай от зависти сердца зоилов поют;
Хераскову они вреда не принесут!
Владимир, Иоанн щитом его покроют,
И в храм бессмертья проведут.
Белинский относил Хераскова к тем деятелям в области культуры, которые «навсегда останутся в истории русской литературы и будут достойны уважения и изучения» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. в 12-ти томах, т. 4, М., 1954).
Велика роль Хераскова в сплочении первых русских литераторов. Будучи директором Московского университета, он проявил себя добрым и мудрым наставником молодых поэтов. Под его эгидой в типографии университета издавались журналы «Полезное увеселение», «Свободные часы», где увидели свет первые творения Богдановича, Фонвизина. Большая творческая дружба связывала Хераскова с тогдашними «корифеями» — Державиным, Карамзиным, Новиковым, Дмитриевым. До конца своих дней Херасков увлеченно и заинтересованно относился ко всему новому в русской и зарубежной литературе, никогда не был литературным старовером, сохраняя свежесть эстетического восприятия, тонкость художественного вкуса.
Херасков свыше сорока лет необычайно преданно и самоотверженно служил делу отечественного просвещения в Московском университете. Он страстно и настойчиво боролся за то, чтобы преподавание в степах университета, первого, российского, велось на русском языке, и добился победы.
В 70-е годы Херасков передал в аренду Новикову университетскую типографию, ставшую центром русского просветительского движения, открыл при Московском университете Благородный пансион, в котором впоследствии учились В. А. Жуковский, А. С. Грибоедов, Ф. И. Тютчев, М. Ю. Лермонтов.
Творчество Хераскова — наглядное свидетельство плодотворности того нормализующего начала в русском литературном языке, который осознавался как результат сложного синтеза «славенского» языкового ядра и «российского» типа речи. Херасков последовательно различает основные жанры не только со стороны поэтики, но и литературного языка.
Стихи Хераскова 50-х годов открывают линию «дворянской» усадебной поэзии, герой которой критически относится к пышной суете города, где царят ложь, корысть и несправедливость.
Ложь и обманы
Сеет злодей;
Рвут, как тираны,
Люди людей.
Строги уставы
Мучат нас век:
Денег и славы
Ждет человек.
Тот богатится,
Наг тот бредет;
Тот веселится,
Слезы тот льет.
«Только явятся...»
Поэтому поэт-философ удаляется от светской жизни, полной коварств и интриг, и на лоне природы наслаждается деревенским уединением и мудростью великих людей прошлого. Наиболее счастливыми, по мнению поэта, оказываются бедняки:
Сребро и пышные чертоги
Спокойства сердцу не дают;
Вода и хлеб приятны нищу,
Когда он ими насыщен.
Богатство
Душевный покой добродетельного человека достигается отказом от ложных страстей и непомерных желаний.
Вершиной творчества Хераскова по праву считается эпическая героическая поэма «Россиада», вышедшая первым изданием в 1779 году. В основе сюжета лежит взятие Иваном IV Казани. Изображение важного события в истории России Херасков связывает с острыми проблемами современности — критикует тиранию, вельможных льстецов.
В «Россиаде» отчетливо выражены важнейшие черты героического стиля русского классицизма: высокий слог повествования, исполненный театрализованной патетики, возвышенные речи величественных героев. В эпическом стиле «Россиады» «высота» слога нередко «превосходит» даже Ломоносова. Так, в лексическом отношении поэт использует многие устаревшие славянизмы: «стонают души те, которые мучимы в их были ивоте» (жизни) ; «но стогнам (городам) светлого не видно торжества»; редкие глагольные варианты «женут (гонят) врагов»; гиперславянизмы: «не отменил (не отказался от) совета». Почти не встречается полногласие, редчайший пример — голос, узкоархаические слова вещать, лепота, зреть наряду с архаическими формами с небеси, изшедый образуют тот стилистический пласт, который дает ясное представление о том, что норма высокого слога в поэме выражена последовательно и полно.
Примечательными сторонами поэтического синтаксиса Хераскова в «Россиаде» стали развернутые олицетворения («Отчаяние туда вбежало вслед за ним»; «Унынье, растрепав власы, по граду ходит»); сравнения («как острый меч, печаль Морозова пронзает», «главу единому, как шар, он разрубил»); тройные повторы («Забвен, забвен Ллей, забвен и целый свет»); эмоциональные восклицания и риторические вопросы: («Внимайте, музы мне! Россиян петь хочу!», «За что расторгли два народа тишину?»); гиперболы («реками слезы льет», «кровавые ручьи мгновенно полились»). Особое значение приобретают традиционные «украшающие» эпитеты — кровавая брань, румяная заря, смертный бой, златой перст, — своеобразно сочетающиеся с эмоционально-психологическими нежное чувство, прелестные места, приятны грации.
Еще в начале творчества Херасков детализирует оттенки значений эпитетов, раскрывающих различные стороны душевных движений: тихое воздыхание, стенящие горлицы, приятные птички, тонкий мрак. Традиционные эмблемы античной мифологии свирепый Борей, тихий Зефир, цветущая Флора, сладкая Помона, авроры, дриады причудливо сочетаются с немногочисленными, но показательными приметами фольклорной семантики дремучий лес, верные слуги, ракитов куст, темный лес. Отзвуки народно-поэтического слога сказались в типичных формах деепричастий — рыдаючи, стонаючи, играючи, имеючи. Ослабление славянизирующей тенденции высокого слога отразилось также в использовании просторечной формы глагола пужаласъ, варваризма — тартар (подземелье), во фразеологическом обороте — потупила взор.
Особенности и приметы высокого стиля художественной речи Хераскова реализуются и на морфологическом уровне. Следуя одической традиции Ломоносова, Херасков «возвышает» предмет с помощью старославянизмов чело, нощь, глас, перси, рамена, новообразованных слов на -ость, усиливающих абстрактную семантику, послушность, тайность, умильность, румяность. Хотя и умеренно, Херасков использует в указанных целях формы двойственного и множественного числа очеса, древеса, колена, други, человеки, мраки, блески, печали, времяна, имяна; звательный падеж старче, мужи, князи; родительный единственного и множественного любови, крил; сравнительные формы имен прилагательных жарчае, тончае; особые глагольные формы пришед, вшед, имети, быти, питлю, такие формы повелительного наклонения, как нуди, гряди, напои, да узрит.
Определяя свою позицию по вопросам литературного языка, Херасков стремился к компромиссу между ломоносовским одическим «парением» и «средним» слогом Сумарокова. Так, в ряде эпизодов «Россиады» он осторожно использует слова и выражения, почерпнутые из сферы «среднего» слога, столь ярко обнаружившего свои поэтические возможности в поэме Богдановича «Душенька». В теории Тредиаковского допускалось использование «легкого слога» в романических эпизодах. Этому указанию новаторски следует в своей поэтической практике Херасков, усматривая тесную зависимость слога от темы. В своих «новых одах» (по существу философских размышлениях) он в том же направлении подготавливал почву для сентименталистов.
И прозе Хераскова тоже господствует высокий стиль. Авторская речь и речь персонажей обладают равным образом размеренной напевностью, она полна украшений, перифраз, инверсий, повторов, отдельные периоды достигают внушительно больших размеров — до 150 слов. Аллегорически иносказательная проза Хераскова как своей ритмичностью, так и словарем предвосхищает прозу Карамзина. Вот показательный отрывок: «Заря уже проперла румяную ризу по лазурным небесным сводам; свет утренний, нисходя с вершины гор и лесов дремучих, рассыпался по лицу земному» (Херасков М. М. Творения, ч. IX). Этот отрывок показателен тем, что насыщен «сладостной» и «привлекательной» лексикой (румяная риза, приятный сон), эмоционально-лирической настроенностью — герой просыпается на заре, когда и природа пробуждается ото сна в радостном предвкушении дневных удовольствий. Лирический колорит отражается не только в номинативной лексике заря, вершины гор, но и в своеобразии синтаксического построения фразы, которое сближает прозу с поэзией за счет ее ритмизации с помощью глагольных форм простерла,.. нисходя,.. рассыпался,.. наслаждался. Херасков хочет убедить читателя в том, что интересно не то, о чем говорится, а сам говорящий, в центре внимания — настроение героя.
На страницах романа Хераскова «Полидор, сын Кадма и Гармонии» появляется и образ «чувствительного повествователя», столь свойственный прозе Карамзина. «Души чувствительные, не читайте сего плачевного повествования; оно ваши нежные сердца растрогает», и традиционные для массовой сентименталистской литературы образы красивых дев, белые власы которых простираются волнами, очи небесно голубые, румянец, распускающейся розе подобный и т. п.
Заметный след оставил Херасков в русской драматургии. Уже в первой трагедии «Венецианская монахиня» содержится прогноз будущих исканий М. М. Хераскова в этой области. В произведении явственно проступают отличительные черты «послесумароковского» классицизма и нарождающегося русского сентиментализма. Хотя в пьесе соблюдены формальные требования жанра, она выделяется целым рядом новаторских черт: это прежде всего выбор самих героев, простых людей с их личными горестями, заботами и волнениями. Херасков выступает за право человека на счастье, против сил, стесняющих свободу любящих сердец. Просветительский гуманистический пафос пьесы направлен против религиозного фанатизма, церковной морали, монастырских заповедей. Херасков уже в предисловии отмечал политическую направленность своей трагедии: «Строгие венецианские законы всему свету известны; сия республика, наблюдая свою вольность, в такую неволю себя заключила, что часто печальнейшие приключения от того происходят».
В творчестве М. М. Хераскова отразились характерные изменения в литературном процессе 2-й половины XVIII века. Творец бессмертной «Россиады», сохраняя верность традициям Ломоносова в жанрах высокого стиля и ориентируясь на творческий опыт Сумарокова в «средних», в то же время оказался предшественником Карамзина, что наглядно проявилось в его «слезных» драмах, в прозаических романах и особенно в поздних поэмах («Вселенная», «Пилигримы», «Бахариана»).
Михаил Матвеевич Херасков — свидетель выдающихся событий русской истории XVIII века, активный участник становления и развития русской поэзии и литературного языка, — по праву занимает почетное место в литературном пантеоне XVIII века. Он предназначал свои «творения» для «умеющих чувствовать, любить свою отчизну».
Л-ра: Русская речь. – 1983. – № 6. – С. 8-14.
Критика
