Ацтекский миф в романе К. Фуэнтеса «Смерть Артемио Круса»
Далия Мендоса
Чтобы глубже понять сегодняшнюю действительность континента, латиноамериканские писатели все пристальнее вглядываются в богатое духовное наследие доколумбовой Америки, в фольклорно-мифологическое мышление предков. Воссоздавая внутренний мир латиноамериканца, писатели «магического реализма» все чаще обращаются к мифу, и тогда реальность предстает в их произведениях в мифологических формах. Подобная тенденция характерна и для творчества одного из ярких представителей нового латиноамериканского романа мексиканского прозаика Карлоса Фуэнтеса.
Как в нашем сознании совпадают словесная оболочка вещи и сама вещь, так и в произведениях Фуэнтеса неотделимы символ и символизирующее, оценка и оцениваемое, идеализация и реальность.
Эти же особенности характерны и для одного из самых значительных романов Фуэнтеса «Смерть Артемио Круса» (1962), в котором на примере судьбы главного героя раскрывается судьба нации за 50 лет. Последовательность событий здесь не имеет логической связи, а смелые монтажные сопоставления временных пластов создают особый динамизм действия.
С главным героем — миллионером Артемио Крусом — читатель знакомится в его последние часы, когда подводится итог жизни, и в результате такого структурного хода сама завязка романа становится его развязкой, полной драматизма. Роман начинается с описания прошлого Артемио, когда он осознает себя попеременно каждой частью своего тела. Кульминация романа — последние минуты агонии Круса. Определенная мифологическая форма повествования вместе со своеобразной структурой романа и дает семь снежных гор, превозмочь мороз, снег, ветер, устоять в единоборстве с тигром и только потом умереть.
Роман проникнут таким духом страдания, как будто смерть все время рядом с героем и, следовательно, с читателем: «Попытаешься мысленно разместить — с большим трудом — точки в своем мозгу, приказывающие тебе испытывать жажду и голод, заставляющие потеть от жары и трястись от холода, стоять или падать».
Наглядно миф прослеживается в сценах агонии Круса: «Ты не сможешь сильнее устать, нет, не сможешь. Потому, что очень много пройдешь пешком, пройдешь верхом и на старых поездах, а стране все не видно конца. Запомнишь ли ты страну? Да, запомнишь, хотя она многолика: тысячи стран под одним названием. Это ты узнаешь».
Миф о районе Миктлан подчинен ощущению близкого конца. Все направлено к мысли о катастрофе, голоде, войне, смерти. Отрицание будущего, которого может не быть, и приводило к идее повторяемости жизни.
Описание агонии Круса являет собой ключ к пониманию реальности: посредством нее читатель узнает о жизни героя, о его поступках. Агония показана так, как будто она продолжается годы. Каждый месяц в жизни Артемио — это час агонии, 13 часов агонии совпадают с 13 месяцами его жизни, описанными в романе, и, стало быть, укладываются в годовой цикл древних ацтеков.
Философия ацтеков предполагала, что духовное богатство — одно из необходимых условий для гармоничного существования человека, каким его представляли ацтеки (именно поэтому их лирическая поэзия глубоко пронизана размышлениями о жизни). Фуэнтес показал, что у героя романа было 13 возможностей стать счастливым, но Крус пренебрег ими и понял это лишь перед самой смертью. И теперь ему остается только отправиться в Миктлан: «Я, да и не один только я, другие тоже пытаются уловить в ветерке запах иной земли, полуденный аромат иных мест. Вдыхаю, вдыхаю то, что далеко от меня... далеко от горячих миазмов... Вот осенние леса, вот сухие листья... сосны под снегом; металл и гуано — сколько запахов приносит это вечное движение...»
Фуэнтес использует систему ацтекских мифов весьма широко, причем на уровне символа, на уровне ритуала. Показ мифологических обрядов дает ему возможность вскрыть общие корни развития цивилизации в прошлом и настоящем, взаимодействие современного и архаического типов мышления.
Ацтекский солнечный год Хиуйтл, согласно календарю Хиупоуали, состоял из 365 дней и насчитывал 18 месяцев по 20 дней; еще 5 дней — немотемы — были «пустыми», или, как называет их Фуэнтес, «замаскированными» (отсюда название его сборника рассказов), т. е. чрезвычайно неблагоприятными для судьбы каждого ацтека. Чтобы не провоцировать силы зла, в этот период не зажигали огня, всякая деятельность прекращалась. Когда последний день немотем заканчивался, начинался новый год, и в честь него от единственного светильника, в котором огонь поддерживался постоянно, огни зажигали вновь. Большое значение имел так называемый обряд «нового огня», совершающийся ежегодно по истечению очередного 52-летнего цикла, — этот праздник отмечали особенно пышно. Именно поэтому день рождения Артемио Круса, который приходится на праздник нового огня, так важен для понимания романа.
Ацтекский ритуал нового времени осуществлялся в один и тот же день священного календаря, особо отмеченный красным числом, что означало окончание одного года и начало следующего. Артемио обычно праздновал день своего рождения в доме на Койоакане. Но почему писатель уделяет такое большое внимание этому событию? Пристальное чтение подсказывает ответ: 66-летне Артемио включало несколько важных для него дат. В этот день в возрасте 13 лет он расстался со своим дядей мулатом Лунеро, в доме которого воспитывался, и с тех пор он прожил 52 года.
Смысл ацтекских календарей Хиупоуали и Тоналпоуали заключался в локализации космических временных циклов, что, по мнению жрецов, давало возможность контролировать время. Существовало 13 основных цифр календаря Тоналпоуали, сочетающихся с определенными знаками, носившими названия акатл, теспатл, калли, точтли (13×4=52). Завершался цикл цифрой и знаком, какими и начинался, и его окончание ознаменовывалось грандиозными празднествами. Вновь зажигались огни, начинался новый период в истории ацтеков (повое время) — так называемый «мексиканский век». Изображали его в виде снопа тростника. В философском смысле «мексиканский век» синонимичен ацтекскому циклу жизни и смерти, на который Фуэнтес накладывает жизнеописание Круса.
Число 52 становится ключом к пониманию мифологического контекста произведения. Так, в праздник Сан-Сильвестре исполняется ровно 52 года с того дня, как Артемио расстался с Лунеро, и начинается новый цикл, заканчивающийся смертью Артемио в 1959 г. И не случайно на завершающих страницах романа Фуэнтес соединяет первый этап жизни героя с последним — этим подчеркивается дуализм представления ацтеков о бытие. Они считали смерть и жизнь двумя аспектами жизни (что находит отражение в некоторых древних скульптурах: лицо человека моделировалось таким образом, чтобы одна половина была живой, а другая черепом): «Для ацтеков жизнь родилась из смерти, как маленькое растение, семя которого падает в землю и оплодотворяет ее». А сам Фуэнтес по этому поводу говорит: «Воспоминание о происхождении отождествляется со страхом перед будущим: ацтекское общество, его различия, его политика, его искусство — это заклинание, откладывание стихийного бедствия: каждые 52 года, когда исполняется наиболее обширный цикл, прошлое должно быть перечеркнуто, отвергнуто, уничтожено... люди приносят жертву, чтобы предотвратить стихийное бедствие; поэты поют, чтобы напомнить о краткости жизни».
Не случайно вспоминает Артемио и о будущем сыне Лорен- со, и о разводе с Каталиной, и о любовнице Лилии: «Ты будешь тем ребенком, который появляется на свет на этой земле, встречает эту землю, выходя из самых ее недр и определяет свою участь,— будешь им сейчас, когда смерть уравнивает происхождение и судьбу, протягивая между ними, несмотря ни на что, нить свободы». Циклы следуют один за другим, время не останавливается со смертью: «Ты станешь новой частью пейзажа, но скоро уйдешь отсюда, чтобы искать по ту сторону горы свое неведомое будущее».
Исабель Крус — мать Артемио — умерла при родах. Затем герой оказывается косвенным виновником в смерти Лоренсо, когда сын уезжает сражаться за дело республиканской Испании и погибает — иными словами, Лоренсо делает то, что должен был сделать и не сделал сам герой в прошлом; затем Артемио умирает на благо мифологического бога Тескатлипока для продолжения его существования.
В романе как бы два временных пласта: хронологическое и параллельное ему — но не противостоящее — мифологическое. Артемио родился в апреле — месяце, имевшем большое значение для ацтеков потому, что с него начинался весенний этап обновления, время метаморфоз. Перевоплощение старого времени в новое в романе олицетворяется одной ночью апреля.
Говоря о времени в представлении ацтеков, следует заметить, что все жертвы приносились ночью. И ночью же бог Тескатлипока проникал в сознание людей, заставляя их оценивать свои дневные поступки. И новый год ацтеки праздновали ночью. Все это находит отражение в романе: именно ночью происходят самые важные события в жизни Артемио: ночью 9 апреля 1889 г. он рождается, ночью 18 января 1903 г. расстается с Лунеро. Ритуальный новогодний праздник Сан-Сильвестре также происходит почью (31 декабря 1955 г.), и умирает Артемио Крус ночной порой. Согласно культовому церемониалу ацтеков, жрец поднимался на вершину пирамиды и оттуда провозглашал порядок следования дней и ночей (подтверждая таким образом их неизменный ритм). Как утверждает хронист Муньос Камарго, бой барабанов и звук рогов звучали шесть раз в день: с появлением Венеры, в 8 час. утра, ровно в полдень, в середине дня, вечером, ночью.
Повествование романа поочередно ведется то в настоящем, то в будущем, то в прошедшем времени, и каждому из них соответствует особый повествовательный пласт, обозначенный местоимением «я», «ты», «он». Но каждый из этих пластов можно рассмотреть и отдельно. «Я» — это тот, кто живет в настоящем времени и является личностью, с которой связаны важные моменты в истории Мексики.
Уровень «ты» относится к будущему. Здесь речь идет о жертвоприношении — человек отдает свою жизнь во имя бога: «Ох, спасибо, что ты показал мне, какой могла быть моя жизнь, ох, спасибо, что ты прожил этот день за меня, ибо есть нечто более страшное: а? Что? Оно-то существует, и оно — мое. Это и значит быть богом, да?.. Скажите мне, ваше преподобие, как мне спасти все это, и я проделаю все, что положено: буду бить себя в грудь, поползу на коленях до святых мест, выпью уксус и надену терновый венец».
Таков же и ритуал, осуществляющийся во время праздника Сап-Сильвестре:
«Слово господне, жизнь и обетование смерти,
Из глубины взываю к тебе, Господи,
Да будут уши твои внимательны,
Если ты будешь замечать беззакония,
Господи, кто устоит?
Надеюсь на Господа,
Надеется душа моя
молитвы и сожжение, речи и погребение, ты представишь себе вопреки желанию — эти ритуалы, эти церемонии, эти последние заботы: похороны, кремацию, бальзамирование. Тебя положат на высокий постамент, чтобы не земля, а воздух разрушал твои останки; тебя заточат в гробницу рядом с твоими мертвыми рабами, тебя будут оплакивать наемные плакальщицы, с тобою похоронят самое для тебя дорогое, твоих спутников, твои черные драгоценности: бессонные ночи...»
Образ Артемио, воплощенный в уровне «ты», — этот как бы обобщенный образ индейца: «В тебе — все: индейцы, говорящие па разных языках, — на языках кора, яки, уичоль, пима, сери, чонталь, тепеуана, уастек, тотопак, пауа, майя...».
«Ты» перекликается с «он» в хронологическом времени: «Время, которое потом наполнится жизнью, делами, мыслями, но никогда не сможет накрепко соединить первую точку прошлого с последней точкой грядущего... Время, которое будет существовать только в отдельных всплесках памяти, в отдельных взлетах желаний, но которое исчезнет, когда исчерпается жизнь, воплощенная в этом странном существе, каким являешься ты, мальчик или уже умирающий старик, словно по волшебству объединяющий в своем сознании маленьких насекомых, ползущих этой ночью по склону горы, с огромными светилами, несущимися в тишине по бесконечным склонам мироздания...».
В романе на уровне символа раскрываются ощущения жертвы в момент ритуального убийства: «Ох... чтобы предупредить меня о боли, которую я должен почувствовать... что бы я был настороже и мог осознать... потому что когда осознаешь ...ослабеваешь... я превращаюсь в жертву...» Ритуал, начало которого мы наблюдаем во время праздника Сан-Сильвестре, заканчивается, когда Артемио умирает, чувствуя нож на своей коже: «Ты уже ничего не узнаешь, не увидишь, твое раскрывшееся этой ночью сердце... твое вскрытое сердце... Говорят: «скальпель, скальпель...» ...Я — это был он, буду — ты... я слушаю, среди стекла, над лампой, в глубине, внизу, над тобой и над ним... «Скальпель»... тебя вскрывают... ее вспарывает тонкий, холодный нож...» Описанная в романе операция и есть жертвоприношение, в процессе которого жертве вспарывали ножом грудь (в действительности же хирург вскрывает Артемио желудок).
К описанию жертвоприношения Фуэнтес обращается на всем протяжении романа. Поскольку жертвоприношение на благо и во славу бога Тескатлипока происходило ночью на самой вершине пирамиды Ку, куда надо было подниматься по множеству ступенек, Фуэнтес заставляет Артемио также совершить подъем на «вершину пирамиды» — взойти, когда ему становится совсем плохо, по лестнице вверх в доме на Койокане: «У первой ступеньки лестницы он погладил руку Лилии, а она взяла его под локоть и повела наверх, стараясь держать покрепче». Этот подъем продолжается во время агонии Артемио, когда он вспоминает, как сидел на вершине горы, расставшись с Лунеро, и как бы мысленно поднимается в горы по указанию чьего-то голоса, который постоянно напоминает ему о будущем: «Ты — будешь, ты станешь, ты поднимаешься». Прошлое старика переплетается с «вечным» настоящим, и его агония дает нам представление о вечности времени, о бесконечных болезненных ощущениях и переживаниях героя. Это прошлое, в свою очередь, связано с будущим Артемио посредством некоего голоса (можно предположить, голоса бога): «Ты услышишь только ночную тишину — не откликнется больше Лунеро, не отзовется звяканье копыт... в твоем сердце, раскрывшемся этой ночью навстречу жизни, в твоем раскрывшемся сердце...»; или: «Ты будешь стоять там, на первых отрогах горы, которая за твоей спиной поднимается выше, набирает силы... У ног твоих — откос, покрытый густыми ветвями, полный ночных голосов...»
В жертвоприношении — смерти Артемио воплощается представление ацтеков о солнце, о Вселенной, о динамическом движении космоса, что является важным элементом их религии: «Имеет смысл твоя жизнь... Ты есть, будешь, был воплощением Вселенной... Для тебя станут пламенеть галактики и разгораться солнца... Чтобы ты любил, жил, существовал...» «Ты» перевоплощается в «он», чтобы жизнь на земле продолжалась: «Будет кружиться Земля в своем непрестанном движении вокруг дирижера — Солнца... Будут кружиться Земля и Луна вокруг самих себя и вокруг другого небесного тела...»
В финале романа происходит сведение уровней «я», «ты», «он» в один: «Я — не знаю... не знаю. Он — это я?.. Ты — это был он?.. Или я — это все трое?.. Ты... я несу тебя в себе, и ты умрешь со мною... Господи боже... Он... я нес его в себе, и он умрет со мною...» 25
Поскольку «ты» есть как бы отражение уровня «я», можно предположить, что космическое «ты» в момент смерти определяется рождением уровня «он», что вполне может быть параллельно понятию «бог». Таким образом, каждый из уровней, распадаясь, дает следующее: «я» — «ты», «ты» — «он», «я» — обычный человек, «ты» — жертва, «он» — бог.
Благодаря приему разрыва во времени и логической структуре романа Фуэнтесу удается соединить «ты» с «он» и одновременно последнее действие «он» с умирающим «я», чем в итоге и создается эффект неподвижности времени.
Для Фуэнтеса мифологическое время имеет особое значение. Настоящее, прошлое и будущее сливаются в его романе в единое целое. Поэтому писатель и старается размыть границу времен (это как раз и проявляется в том, что произведение начинается с агонии главного героя). По словам писателя, не существует «исторического процесса» — есть лишь настоящее, в котором только повторяются обрядовые ритуалы. Если понимать эти слова буквально, то покажется, что к истории писатель относится недиалектически. Однако совершенно очевидно, что это далеко не так, и не только потому, что жизнь героя неразрывно связана с различными этапами истории Мексики, но и потому, что автор показывает процесс формирования буржуа, объясняя его с исторической точки зрения. Размывая границу времен, как бы «играя» со временем, Фуэнтес получает возможность происходившее раньше возрождать в настоящем.
Смерть Артемио Круса как мифометафора принесения в жертву связана, с одной стороны, с богом Тескатлипока, во имя которого погибает Артемио. С другой стороны, его образ как бы олицетворяет самого бога. Но почему именно этого? Во-первых, потому, что Тескатлипока наряду с Кетцалькоатлем и Тлалоком — один из важных богов ацтекского пантеона. Он участвовал в возникновении жизни на земле, в создании человека. Во-вторых, можно проследить множество совпадений в поведении Круса и Тескатлипока.
Ацтеки считали, что до возникновения людей на земле существовали верховные боги «двойственности»: Ометекутли и его жена Умесиуатл (или Тонакатекутли и Тонакасиуатль); от них родилось четверо сыновей: красный Тескатлипока, черный Тескатлипока (или просто Тескатлипока), Кетцалькоатль и Уицилопочтли (голубой Тескатлипока). Цвета этих богов ассоциировались соответственно с востоком, севером и югом — Кетцалькоатль (согласно древнему кодексу из Болоньи), вероятно, занимает место, которое должен был занимать в древнем мифе белый Тескатлипока, соответствующий западу.
Тескатлипока — один из самых могущественных и одновременно самых противоречивых в пантеоне ацтекских богов.
Бог порядка и предусмотрительности, он является в то же время богом недоброжелательности и покровителем военных школ; защищая власть имущих, он сочувствует обездоленным; потворствует греху и жалеет страждущих. Тескатлипока — вездесущий и всезнающий бог, бог судьбы, бог ночи, образ которого реализовался в разных мифах о возникновении мира. Олицетворяя дух жизни, он благословляет праздники и пиры.
В образе Артемио нашли отражение, с одной стороны, мотив очищения человека, с другой — мотивы насилия и грехопадения. Надо отметить, что Тескатлипока, в отличие от других богов, изображался в человеческом облике, и тогда становится ясным, почему жертва «ты» во время агонии (дорога в Миктлан) размышляет о прошлом. «Ты» пытается найти способ спасения человечества, что удается только благодаря жертвоприношению. Артемио является участником и субъектом этого обряда, когда границы между временами стираются, и мы попадаем в мир некоего синтезированного времени.
Тескатлипока — это бог, которого принято называть «сеньор дымного зеркала». Его непременный атрибут — темное зеркало, из которого курится дым. Недаром зеркала в романе Фуэнтеса появляются постоянно: «Высокий старик с широкой грудью ... брел по светлым коридорам... глядясь в потускневшие зеркала и стекла старинных комодов...»; или: «Старик в последний раз остановился перед зеркалом и поправил «бабочку».
Во время праздника в Койоакане Артемио взирает па веселящуюся публику, восседая в кресле, свысока, подобно верховному жрецу: «Неписаное правило... Гости не должны приближаться к нему — разве только для того, чтобы в нескольких словах похвалить дом и ужин...» Рядом с ним восседают собаки, по ацтекской мифологии сопутствующие богу: «Он поднял бокал и встал; слуга дал ему в руки поводки — псы не расставались с ним весь остаток вечера».
Мы попытались выявить мифоструктуру романа Фуэнтеса «Смерть Артемио Круса» — одного из лучших современных латиноамериканских романов. На наш взгляд, это существенно как для более глубокого понимания смысла данного произведения, так и для латиноамериканской типологии романного мышления в целом. И здесь хотелось бы остановиться еще на одном моменте: названии романа. Слово «крест» (служащее фамилией героя) означает для мексиканцев одну из форм жертвоприношения — поза принимавшего смерть человека напоминала крест. Следует отметить также, что Тескатлипока изображали в разных обличиях. Одно из них — Тескатлипока, сидящий в царственной позе на скамье и облаченный в раскрашенную мантию с изображением черепов и костей; в левой руке он держит круглый белый щит с пятью нарисованными на нем коробочками хлопчатника, расположенными в виде креста. Но крест — это, конечно, и распятие по христианской символике. Совпадения эти не случайны. Ибо корни дуализма мексиканской нации — в дуализме двух противоположных, но имеющих сходное мифологическое происхождение религий. Может быть, поэтому три наиболее важные и тесно связанные друг с другом линии — жертва — распятие — крест и получили столь яркое отражение в романе Фуэнтеса, который анализирует прошлое своей страны, размышляет о ее судьбе, пытается предсказать ее будущее при помощи календарей своих предков.
Л-ра: Латинская Америка. – 1983. – № 8. – С. 88-98.
Критика
