Слово «под занавес»: поэтика метатекстового компонента комедии Шеридана «Школа скандала»
Татьяна Потницева
Комедия Шеридана «Школа скандала», как и любое драматургическое произведение английского XVIII в., включает в свой полный корпус то, что обычно выносят «за скобки» при изучении основного текста. И если «Пролог», написанный Гарриком и «Эпилог», написанный Джорджем Колманом, еще озвучивались актерами перед началом и в конце спектакля, посвящение-пролог, написанный самим автором, практически никогда не принимался во внимание ни драматургами-постановщиками, ни литературоведами-исследователями творчества Шеридана. Между тем, как не раз было доказано, любой метатекстовый элемент - заголовок, послесловие, эпиграф - то, что сегодня называют «заголовочным комплексом», функционально значим и по-своему обусловливает эстетико-семантическую целостность произведения. Порой то, что кажется безусловным в восприятии текста, может подвергнуться сомнению или уточнению при учете всех его составляющих. Пример - само «титульное» название комедии Шеридана, традиционно переводимое как «Школа злословия», искажающее в каком-то смысле восприятие проблемно-тематического плана произведения, соотносимого более со скандальностью, а не злословием. Полисемантический потенциал комедии тем более, как кажется, требует особого внимания к детали.
Традиционное понимание сути произведения Шеридана, связанного, по мнению исследователей, с обличительным пафосом, социальной сатирой, острой критикой дворянства, «разоблачением и осмеянием пороков современного общества», сменяется иной, не столь социологизированной, интерпретацией комедии в контексте современного понимания жанрово-стилевого разнообразия «Века Просвещения». И все же и в этом случае речь идет об основной части текста, без анализа тех важных, как оказывается, слов «под занавес», которые определяют иные акценты в замысле разыгрываемого на сцене действа.
Авторский пролог к комедии посвящен некой миссис Кру (1748-1818), в девичестве - Фрэнсис Анна Гревилль. По отзывам современников, она была светской красавицей с репутацией образованной, добропорядочной, очаровательной женщины - предметом многолетнего увлечения Шеридана. После премьеры комедии в
Конкретизация адресата подчеркнута Шериданом обращением к миссис Кру как к Аморетте (Amorett). Драматург называет ее тем именем-прозвищем, которым не раз называли светскую даму почитатели, посвящая ей поэтические экзерсисы собственного изготовления. Имя Аморетта, безусловно, отсылает к спенсерову образу, созданному английским поэтом XVI в. в цикле сонетов и в Книге III «Королевы фей». На это намекает и сам Шеридан в таких строках «Портрета...»:
Впервые именем Аморетта - «та, кто любима», «та, кто пробуждает любовь» - называет миссис Кру Элизабет Шеридан в поэме, написанной в поэтическом диалоге с Шериданом. В стихотворном послании мужу «батская красавица» давала характеристику своей сопернице:
Походкой легкою, изящна и стройна,
Лицом прекрасна, всем на загляденье -
Вошла красавица - и велика ль вина,
Коль бедный Сильвио охвачен был смятеньем.
Образ Аморетты - миссис Кру - появляется и в поэтическом наброске Чарльза Фокса, впечатлившим Горация Уолпола, о чем знаменитый автор готический романов напишет в одном из писем в
Шеридан как бы следует за Рейнолдсом в своей попытке создать еще один портрет, теперь словесный, но не только миссис Кру, а и некоего женского идеала, противопоставленного драматургом тем, кто займет свое место в школе скандала, - ревностным адептам салона леди Снируэлл, строго подчиняющимся общепринятым «правилам», «вкусам», «нормам» поведения. Среди них Шеридан видит завистников, снедаемых завистью и жаждой сплетен, тех, кто понаторел в изобретении «историй» с помощью своего «клеветнического языка». К таковым драматург относит и «непорочных критиков», известных своей антипатией к молодости, красоте и искренности, Шеридан, по сути, обозначает контуры персонажей «Школы скандала», которые через мгновение оживут, и будут действовать в соответствии с их выявленными характеристиками. Здесь намечена та видимая линия сюжета, которая связана с разоблачительным пафосом комедии. Дальше ее усилит Гаррик в своем Прологе, где будет разыграна миниатюрная сценка на тему того, как рождаются и раздуваются сплетни, а мистер Колман в Эпилоге подведет этому сюжету философско-дидактический итог:
Все бы можно бьшо воспринимать так, если бы не одна уточняющая характеристика тех, кто противостоит «Школе скандала».
Аморетта Шеридана противостоит свету, «как святой злодею…», она, безусловно, красавица, но ценит и противопоставляет ее Шеридан свету, прежде всего потому, что она «искренна», «честна», а значит, естественна в своих поступках. Как и для Рейнолдса, миссис Кру для поэта - воплощение самой полнокровной жизни, искрящейся разнообразными оттенками, которые не могут быть подогнаны ни под какую модель и стандарт - ни социальный, ни художественный. Вот почему Муза, которая вдохновляла поэтов и художников на воссоздание образа этой Аморетты - суть самой красоты жизни - названа Шериданом тщетная Муза, ложная, со своим сводом «правил», которые дробят, искажают истину, изымают из целостного реального образа лишь его видимую и подходящую изменчивым «вкусам» часть.
Отсылая в подтексте своего читателя к знаменитому 130 сонету Шекспира - гимну во славу естественной красоты человека, не «оболганной» фальшивыми словами ангажированного поэтического стиля (перекличка с Шекспиром буквальна).
Шеридан обнажает иной смысл замысла «Школы скандала», на который обычно не обращается внимания. Пафос комедии не столько в разоблачении социального порока - злословия, лицемерия - сколько в выявлении несовместимости лицемерной, ограниченной «нормами» жизни света с жизнью искреннего, естественного человека, чьей натуре присуще разнообразие порывов и желаний, чье очарование и драматизм - в их искреннем проявлении.
Такова Аморетта - сама жизнь и сама любовь - изменчива, очаровательна, надменно остроумна, по-детски наивна, но всегда искренна, всегда неподвластна навязываемой социальной и нравственной модели поведения.
В ней как в идеале свободного естественного человека Шеридан видит то, что видел и открывал в своих героях автор «Сентиментального путешествия»: многообразие натуры, естественное «нравственное чувство и естественную тягу к индивидуальному счастью». Все это не могут увидеть, разглядеть в человеке оттого, что измеряют человека заготовленными светом шаблонами.
Высказана мысль, которая уводит далеко за пределы жанра посвящения прекрасной даме и приобретает некий универсально-философский смысл, спроецированный Шериданом на общество в целом и на самого себя. Здесь прозрачен выпад и против клубной жизни в Англии, представленной в миниатюре - гостиной леди Снируэлл. Участником этой клубной жизни, как известно, был и сам автор «Школы скандала», который на себе самом оценил сущность этой сферы английской жизни, самого места встреч писателей, художников, артистов, где культура развивалась как культура беседы, культура Слова - искреннего и ложного, поддерживающего человека и убивающего его наповал. Но рассуждения автора «Портрета» о мере естественности и лицедейства в природе человека переносятся в ту плоскость, которая больше всего волнует творческую личность, - в сферу искусства. Шеридан бросает вызов художникам, писателям, тяготеющим к нормативному и «нормированному» искусству, источником вдохновения для которых оказывается не жизнь, а главными принципами творчества, как писал Джозеф Аддисон, - «общее мнение и вкус людей».
В авторском прологе-посвящении, в этой кажущейся «безделице», случайном довеске к величайшему произведению английской комедиографии XVIII в., сформулирован в характерной для Шеридана игриво-ироничной манере вызов писателя против просветительской категории «общественное мнение», которое приобретало в его пору «универсальный, всеобъемлющий характер». Это-то, думается, и есть один из главных смыслов и самой комедии, раскрывающийся и в онтологическом, и в эстетическом плане - через игру значениями слов, переворачиванием понятий с ног на голову, через доказательства того, сколь относительна ценность привычных суждений и «мнений».
В «Портрете» речь идет и о самом художнике/писателе, к кому автор обращает свой вопрос: в силах ли он воссоздать, не исказив, полноту и радужность жизни, сможет ли понять ее истинную суть в каждом проявлении? Навряд ли, слышится ответ, если тот будет следовать в своих намерениях «правилам» и нормами искусства. Движение от нормативного искусства к жизни - бесплодно, и творец не сумеет в таком случае отразить нюансы красоты жизни и женского очарования, он лишь сможет приблизиться в изучении красоты, изящества явления к осмыслению сути их «неувядаемых очертании». Другое дело, если движение проходит в обратном направлении от жизни к искусству, то, что, как кажется Шеридану, характеризовало манеру Рейнолдса, который добавлял краски жизни, увиденные в реальной Аморетге, в академические портреты известных дам - Марии Изабеллы Гренби и Джорджины Девонширской.
О своем собственном эстетическом кредо - изображать искренность и правдивость жизни Шеридан заявлял не раз.
«Пролог», как видим, вовсе не «довесок» к комедии и не только ритуальная часть оформления драматургического произведения. Здесь в иносказательной форме воплощено главное, что объединяет преамбулу и основной корпус комедии, - мысль о ложной претенциозности «общественного мнения», редуцированного до «мнения света, салона», и нормативного эстетического вкуса, противопоставленных естественному многообразию человеческой природы, которое творческая личность должна учиться воспроизводить в разных сферах искусства.
Поэтическое вступление Шеридана - поистине камертон для восприятия того, что не лежит на поверхности, но о чем комедиограф умеет говорить серьезно и играючи одновременно. Его адресат, конечно, не только миссис Кру, а некий всепонимающий читатель-собеседник, на которого не напрасно рассчитывает автор «Школы скандала». Уже Гаррик, хотя акцентировал видимый проблемно-тематический план комедии, по-своему воспринимал социально-обличительный пафос в универсальном измерении как извечную борьбу человека с лицемерным миром, злословием - этой многоглавой гидрой, стоящей на страже лжи и искаженной картины мира Шеридан в борьбе с этой Г идрой видится Гаррику Дон Кихотом, не осознающим бесполезность и бессмысленность своего благородного дела. Увы, сама велеречивость стиля выдающегося английского актера была печальным и убедительным доказательством верности его предположений! Он был тоже в «цепких» руках непобедимого многоглавого чудища - стандартизированного художественного мышления. Да и шеридановский идеал - прекрасная Аморретта - миссис Кру — оказался поглощенным и уничтоженным стандартизированной жизнью реальной «школы скандала». С годами ее образ поблекнет и сольется с узнаваемыми образами завсегдатаев гостиной леди Снируэлл. Как отметит О. Шервин, «былая вдохновительница Шеридана, которую он почитал за идеал, превратилась с годами в скучную, заурядную особу... она стала такой же, как все, ни рыба, ни мясо...».
Сопоставление Шеридана с Дон Кихотом - стилевой штамп, который берет свое начало в
Совсем по-другому универсальность и многозначность замысла «Школы скандала» воспринимали романтики с их острым ощущением разрыва видимого и сущностного. Для Т. Мура, к примеру, был очевиден глубинный смысл, который, как он пишет, есть всегда в творчестве гения - «терпение поначалу изучает глубины, где спрятана жемчужина, а уж потом Гений отважно достает ее из вод и выносит на свет солнечных лучей». А Байрон как романтик и друг Шеридана видел субъективно-личностный смысл в проблеме «быть и казаться», «гений и толпа», человек и свет.
Личностное, соотносимое со «Школой скандала», подчеркнет и Томас Мур в своем стихотворении «На смерть Шеридана», где речь идет о ханжах-лицемерах, клеветниках, которые «при жизни его презирали / А по случаю смерти достали елей».
Иное, не социально-разоблачительное, увидит в комедии Шеридана и Лем. Высмеивая выспренность стиля в комедии прошлого века, особенно, когда речь в ней шла о мотиве донкихотства, воплощающем ясную «противоположность между дурным и хорошим человеком», писатель-романтик один из немногих увидет ценность и значимость искусства Шеридана в том, что «в нем нет отвратительной самоуверенной моральной оценки», а характеры не такие, какие хочет видеть зритель с их четким разграничением добра и зла.
Два пролога к «Школе Скандала» - авторское и Гаррика - в полной мере отражали двувекторность замысла комедии: с одной стороны, здесь было определенное следование ожиданиям зрителя, соответствие «правилам» жанра:
Когда в стране повсюду перемены.
Как им не быть в творениях для сцены?
Теперь обязан «грубый острослов»
Надеть на наготу свою покров.
И тот писатель мудро поступил,
Кто девку в Маргариту превратил,
а с другой - экстравагантный вызов этим «правилам» и ожиданиям, парадоксальное опровержение поверхностной морали комедии во славу человека естественного, искреннего, а значит, подверженного ошибкам и заблуждениям.
Парадоксальность эстетической манеры и содержательного плана комедий Шеридана подметил Б. Шоу, который написал - «невозможно смотреть «Школу злословия» и не морализировать», но тут же пояснил, что вложено у Шеридана в понятие «мораль». Суть ее в том, что «плохой человек не так уж плох, как самый плохой».
Л-ра: XVIII век: театр и кулисы. – Москва, 2006. – С. 140-147.
Произведения
Критика
