Тед Хьюз. Стихи из книги «Письма ко дню рождения»
Дэниел Вайсборт
«Люди разных стран и разных убеждений, мы собрались сегодня, чтобы возблагодарить Бога за жизнь и творчество поэта-лауреата Теда Хьюза. Мы не станем слишком долго распространяться о поэте, тем более — в прозе, ибо этим мы рискуем убить дух его поэзии. Сегодня мы будем читать его стихи, возносить молитвы и просить Всевышнего быть милостивым к Теду и ко всем художникам, чей дар, полученный от Бога, направлен во славу Его творений, перед которыми мы отступаем точно так же, как удивленный художник отступает перед произведением «рук моих».
Этими словами настоятель Вестминстерского аббатства Уэсли Кар начал торжественную службу памяти Теда Хьюза, которая состоялась в четверг 13 мая 1999 года, спустя несколько месяцев после смерти поэта осенью 1998-го.
С 11 утра под сводами собора звучала музыка Баха и Бетховена. Читались Библия, Шекспир и стихи самого Хьюза — в исполнении Майкла Болдуина и Шеймаса Хини. На службе присутствовали писатели, переводчики и близкие поэта — а также Ее Величество Королева-Мать, Его Королевское Высочество Принц Уэльский и другие высочества, которых в Англии, как известно, пруд пруди.
Но весь этот королевский спектакль — напоминавший инсценировку «Алисы в Стране чудес» — нисколько не противоречил тому, что настоятель Уэсли Кар назвал «духом поэзии» Теда Хьюза. Я слышал, как читает Хьюз в записи: угрюмый голос, идеальная дикция, паузы, строгая интонация — что-то вроде проповеди на службе в Страстную пятницу.
Строгость интонации читатель найдет и в последней книге Хьюза «Письма ко дню рождения». Об этой книге очень много писали, но точнее других сказал о ней Шеймас Хини. Он сравнил воздействие «Писем» с кессонной болезнью, когда читатель почти физически ощущает перепады эмоционального давления в тексте. Лавинообразный поток языка неумолимо затягивает его, и на финальных строчках ему уже просто не хватает воздуха. Самого настоящего — а не метафорического: того, который состоит из азота и кислорода.
Забавно, что химические термины также не противоречат «духу поэзии» Хьюза. В его стихах вы найдете массу органических и неорганических соединений: вода, уголь, древесина, торф, — как если бы они повторяли строение геологических пород его родины Йоркшира.
Хьюз родился 17 августа 1930 года в Йоркшире — самой загадочной местности Англии. Поэты прошлых веков называли ее «moorland», «вересковая пустошь». На пустошах водились кролики. Шахтеры — Йоркшир был славен своим углем — жили небогато и часто добывали пропитание охотой на кроликов с помощью маленьких собачонок, которых таскали под курткой.
Росли в Йоркшире вереск во времена Хьюза, нам неизвестно, но среди шахтеров еще ходили слухи о «подземных людях», а мертвецов — из-за болотистой местности — закапывали не слишком глубоко, так что, гуляя по торфяникам, можно было запросто встретить не только тени, но и кости забытых предков.
Город находился в низине, над которой нависала огромная скала. Детским развлечением Хьюза стали походы на макушку горы, откуда вечером открывался фантастический вид на соседние, еще залитые солнцем долины. Ближе к ночи, однако, нужно было возвращаться домой — и он спускался вниз, где было уже совсем темно.
Возможно, именно этот йоркширский рельеф местности «продиктовал» Хьюзу будущие образы его стихотворений, а также его представления о «противоречии души и тела», «света и тьмы», когда каждое «погружение» обещает в итоге воздух, простор и свет.
Ярче всего этот принцип «качелей» был выражен в «Письмах ко дню рождения»:
Я заклеил коричневой бумагой окна над столом,
Заткнул «берушами» воспаленные чувства
И погрузился на дно. В соседней комнате.
На самом краю освещенной солнцем скалы.
Ты стучала на своем новеньком «Гермесе»,
И пока меня, как мешок, тащило по дну реки.
Птенец твоей тревоги даже еще не проклюнулся.
(«Ивовая улица, 9»)
Книга состоит из 88 стихотворений, написанных — за редкими исключениями — свободным стихом, и представляет собой хронологическую летопись отношений одной из самых известных литературных пар XX века: Теда Хьюза и Сильвии Плат. Книга напоминает фотоальбом, где на каждой странице — по снимку: Хьюз и Плат в свадебных нарядах; медовый месяц в Париже — на фоне Енисейских полей; на берегу океана в США; Плат читает Чосера коровам Грантчестера; на крыльце дома по Ивовой улице; за рабочим столом; в пещерах Карлсбада.
Итак в конце пятидесятых Сильвия Плат, американская подданная, получив стипендию для особо одаренных студентов, училась в Кембридже и писала стихи. Хьюз изучал археологию и антропологию, также писал стихи и, судя по фотографиям тех лет, был типичным «парнем из Йоркшира», то есть угловатым верзилой в кожанке. Они встретились в 1956-м на вечеринке в Кембридже и в тот же год поженились. Спустя некоторое время рукопись первого сборника стихотворений Хьюза «Ястреб под дождем» была отправлена по настоянию молодой жены на конкурс в Америку. Из 287 соискателей представительное жюри — Уистен Хью Оден, Стивен Спендер и Марианна Мур — остановило свой выбор на молодом англичанине, и через некоторое время книга Хьюза была издана в Соединенных Штатах.
Так началась его заокеанская карьера.
Два года — с 57-го по 59-й — наша поэтическая пара проводит в путешествии по США. Потом они возвращаются в Англию, чтобы поселиться в провинции: предположительно надолго. В апреле 60-го на свет появляется их дочь Фрида. Тогда же выходит первый сборник стихотворений самой Плат — «Колосс», и критики начинают говорить о незаурядном даровании молодой поэтессы. Через два года рождается Николас. Тогда же Плат уличает Хьюза в измене и демонстративно уезжает из деревни. А спустя некоторое время она, накормив и уложив детей, кончает жизнь самоубийством на кухне собственного дома.
Я — с улыбкою. Я — живучей Кошки, которая Неминучей
Девять раз избегает. Мне Тридцать. Это мой Номер Третий.
Что за причуда такая — не Уцелевать раз в десятилетие?
(С. Плат. «Восстающая из мертвых», перевод В. Топорова.)
Русский переводчик не зря уложил стихотворение Плат в цветаевский синтаксис: было, было между ними что-то общее и в лирическом максимализме, и в надрыве, и в чувстве судьбы. Разница только в том, что попытки самоубийства (а их было уже две) носили в случае с Плат — как бы это сказать? — терапевтический, что ли, характер. Каждый раз, чувствуя наступление мучительной депрессии, она пыталась предотвратить ее ответным ударом — сыграть в смерть и таким образом избежать ее. Первый раз, еще будучи ребенком, она выпила большую дозу снотворного. Второй раз, крутанув баранку, она бросила машину на встречную полосу и разбилась об эстакаду — но опять-таки уцелела. Третий — и последний — раз она воспользовалась газовой плитой.
Об отношениях Хьюза и Плат еще при жизни поэтессы ходило множество слухов. После смерти они постепенно сложились в легенду, из которой следовало, что мрачный тиран, мизантроп, изменник и циник Тед Хьюз довел бедную американскую овечку до того, что та покончила с собой. С легкой руки феминисток Англии и Америки легенда эта жила много лет: до выхода в свет «Писем ко дню рождения». О том, что Сильвия Плат уже дважды «играла в смерть» еще до знакомства с Хьюзом, феминистки как-то не вспоминали.
Сам Хьюз все происшедшее комментировать отказывался, но стихи надолго забросил, предпочитая оригинальному творчеству переводы. Единственные поэтические книги, которые он готовил к печати и публиковал, были сборники его стихов для детей и посмертные книги Сильвии Плат: «Ариэль», «Шествие по водам», «Избранное».
К концу 60-х Хьюз вроде бы преодолел свое затяжное «погружение», но в 69-м судьба снова напомнила о себе: покончила с собой Ася Гутман, подруга Хьюза тех лет. Самоубийство Гутман более или менее объяснимо — если исходить из тезиса о том, что любая легенда агрессивна, она навязывает роль и требует новых жертв. Так что во второй смерти уж если кого и винить, так это тех, кто преуспел в «мифотворчестве».
... Другое дело — Сильвия Плат.
«Мы были два молодых идиота, которые совершенно бездумно бросились в объятия друг друга», — сказал как-то Хьюз в частной беседе. Она была красивой американкой прусского происхождения — то есть гостьей из полумифической для послевоенного англичанина страны. Он был англичанином — то есть европейцем, представителем земли обетованной для каждого культурного американца. Вокруг них был послевоенный Лондон, они были молоды, неприкаянны, и судьба, скорее всего, просто сыграла с ними злую шутку, навязав взаимную страсть:
Я ли получил тебя, подкупив Судьбу?
Ты ли искала встречи со мной? Не знаю, зачем
Мы очутились вместе и для чего судьба
Свела нас и бросила, беззащитных...
(«Регби-стрит, 18»)
«Письма ко дню рождения» — это не исповедь, не покаяние и не отповедь. Это попытка понять логику «слепой всевидящей богини» — судьбы; разобраться в ее смысле; проследить тайную канву очевидных событий; понять основу, на которой держался — а ведь он держался! — этот самый громкий и тем не менее самый хрупкий союз в литературе второй половины двадцатого века.
Все громкие литературные браки нашего века — Сартр и Симона де Бовуар, Олдингтон и Хильда Дулитл — держались на том, что их участники были друг для друга перманентным источником энергии. Была ли энергия положительной или отрицательной, дело десятое — в случае с нашей парой не было ни той, ни другой. Сильвия Плат и Тед Хьюз оказались абсолютно самостоятельными и равновеликими поэтическими единицами, чьи темпераменты и поэтики не пересекались. Поэтому Хьюз и написал, что «миф, который мы искали, был мифом смерти», то есть мифом пустоты и одиночества.
Ни диссонанса, ни резонанса их союз не рождал. Но тотальное отчуждение друг от друга происходило на фоне негаснущей, но и ненужной любви — следствием чего и стала третья попытка игры в смерть, на которую решилась Сильвия Плат, как существо более неустойчивое в эмоциональном отношении.
Вот и все.
С тех пор прошло тридцать пять лет. За эти тридцать пять лет Хьюзу была присуждена Королевская золотая медаль за достижения в поэзии, он стал поэтом-лауреатом Англии и получил премию «Уитбред» за переводы из Овидия. Все эти тридцать пять лет он писал в стол стихи — или письма ко дню рождения, — которые были опубликованы незадолго до его смерти. Он посвятил книгу детям, Фриде и Николасу. На ее обложке была воспроизведена картина их дочери. Картина изображала огромные красные маки. Красный цвет был любимым цветом Сильвии Плат.
«Язык стихотворений — как лава, которая застывает у вас на глазах в самых причудливых и еще горячих формах», — писала «Санди таймс», откликаясь на выход книги. «Стихотворения мерцают сквозь тьму, оставляя вопросы без ответов, являясь нежными элегическими актами памяти» («Обсервер»). «Даже без учета биографического наполнения этим текстам гарантирована долгая жизнь — благодаря их образам и технике стиха. Хьюз, безусловно, один из крупнейших поэтов нашего века, и «Письма ко дню рождения» — его величайшая книга» («Таймс»).
Ко всему перечисленному я добавил бы еще несколько выводов, которые можно сделать по прочтении «Писем».
На мой взгляд, этой книгой Хьюз раз и навсегда закрыл тему своих отношений с Сильвией Плат — так что теперь любые феминистские разговоры о палачах и жертвах будут выглядеть спекуляцией. Но даже расставив все точки над «i», Хьюз все равно не ответил на вопросы, которые мучили его последние годы: почему все случилось так, а не иначе? какой в этом смысл? Написав и опубликовав эту книгу, он, как античный герой, продолжал блуждать в замкнутом лабиринте собственной памяти. Треть века прошло — а он так и не смог пережить или изжить комплекс нежных чувств к женщине, которая давно погибла. Мучительное ощущение ошибки, абсурда и длящейся любви долго не покидает читателя этой книги.
Что касается самих стихотворений, то в них Хьюз сумел найти адекватный поэтический эквивалент запутанным, непредсказуемым и почти не поддающимся описанию вещам этой жизни — любви и судьбе. И это, согласимся, немало.
Л-ра: Иностранная литература. – 2000. – № 6. – 168-176.
Произведения
Критика
