Генрих Цшокке. Абеллино — великий разбойник. Книга 3
Глава первая
ФЛОДОАРДО И РОЗАМУНДА
Розамунда носила в душе своей горесть, причины которой никому не открывала. Эта горесть расстраивала ее здоровье и омрачала облик. Розамунда любила Флодоардо; его благородная осанка, величавая стать, выразительный взор — все показывало в нем любимца природы. Разве красота и великодушие соединяются не для того, чтоб владеть сердцами?
А Флодоардо? Мог ли он веселиться, когда страдала Розамунда? Он избегал общества и часто посещал отдаленнейшие города Венеции, надеясь рассеять свои мысли, беспрестанно устремленные к единственному предмету. И вот однажды, когда граф отлучился на три недели и никто не знал, где он, в Венецию приехал столь долгожданный князь Мональдески и начал требовать руки Розамунды.
Гость, которого раньше дож так хотел видеть, не очень его порадовал. Сейчас Розамунда не готова была принимать искателей ее руки, но прежде чем она выздоровела, князя нашли убитым в одном из венецианских садов. Окровавленная шпага его лежала на земле, записная книжка была похищена, а на ее месте на груди привязана следующая записка:
Вот участь всякого, кто посмеет просить руки Розамунды.
Разбойник Абеллино
— Кто теперь отомстит за меня! Кто меня утешит! — скорбно вскричал дож, услышав о происшедшем. — Ах, Флодоардо! Почему тебя нет со мною?
Едва он произнес эти слова — граф вошел.
— Здравствуй же, молодой храбрец! — сказал дож. — Желаю, чтоб ты никогда больше не оставлял меня так надолго. Ты видишь перед собой несчастного старика, у которого отнимают самое дорогое! Ты знаешь — Сильвио, Дондоли...
— Мне известно! — задумчиво ответил Флодоардо.
— Прогневанное небо ниспосылает кару свою на Венецию, когда в стенах ее чудовище по имени Абеллино совершает ужасные преступления. Он хочет лишить меня всего, что мне любезно! Флодоардо, из любви ко мне будь осторожен! Как ты уехал, я часто боялся за жизнь моего Флодоардо. Мне многое надо сказать тебе, мой друг, — приди вечером, а сейчас я должен дать аудиенцию одному знатному чужестранцу.
Слова его были прерваны появлением Розамунды, которая едва могла ступать от слабости. При виде Флодоардо легкий румянец покрыл ее щеки. Граф встал и поклонился.
— Не уходи, друг мой, — сказал дож, — может быть, я отделаюсь в полчаса. Пожалуйста, развесели мою Розамунду. Она болела, пока ты отсутствовал, — только вчера встала с постели.
Дож ушел и оставил молодых людей наедине. Розамунда стояла у окна. Флодоардо долго не мог решиться, но наконец подошел к ней.
— Простили ли вы меня, сударыня, за оскорбление?
— За оскорбление? — Розамунда вспомнила случай в саду, и ей стало приятно. — Я давно уже вас простила, если и стоило сердиться. Когда мы приближаемся к смерти, то должны быть снисходительны, ибо сами нуждаемся в снисхождении. Я чувствую, что конец мой близок...
— Как?
— Да, близится последняя моя минута! Вчера я встала с постели, но скоро опять в нее лягу — уже навсегда. Я должна просить у вас прощения за ту боль, которую вам причинила при последнем нашем свидании.
Граф молчал.
— Если вы откажете в моей просьбе, то будете очень жестоки.
Флодоардо посмотрел на нее с горькой улыбкою. Розамунда протянула ему руку.
— Помиримся! Не правда ли, вы все уже позабыли?
— Позабыл? О нет! Каждое ваше слово, каждый взгляд навсегда запечатлен в моей памяти! Не могу забыть и того, что оскорбил вас; а вы просите у меня прощения! — Он почтительно взял протянутую руку. — Ах! вы не могли оскорбить меня — и мне не за что вас прощать.
Оба замолчали. Наконец Розамунда сказала:
— Вас долго не было в Венеции! Далеко ли вы ездили?
— Довольно далеко.
— Весело ли вы путешествовали?
— Конечно, ибо везде я слышал похвалы Розамунде.
— Граф! — сказала она с укоризною, но кротко. — Вы опять хотите меня оскорбить?
— Скоро я уже не смогу оскорблять вас такими словами. Может быть, вы догадываетесь — почему.
— Неужели хотите опять уехать?
— Я должен, непременно должен навсегда оставить Венецию.
— Навсегда? — поспешно переспросила Розамунда. — Возможно ли! Неужели вы способны меня оставить? — Она запнулась и покраснела, заметив свою неосторожность. — Неужели вы решитесь оставить дядюшку, хотела я сказать?
— Я должен.
— А куда вы хотите ехать?
— На Мальту — там поступлю в рыцари, буду воевать с корсарами1, дослужусь до командира какой-нибудь галеры — и назову ее «Розамунда». Это имя я буду повторять в сражениях, и оно сделает меня непобедимым.
— Ваша насмешка слишком колка, граф! Я не заслужила, чтобы вы забавлялись моими чувствами...
— Я уважаю их, сударыня, и, единственно чтобы доказать вам это, хочу покинуть Венецию. Я не имею счастья быть вам приятным — так, по крайней мере, не стану оскорблять вас.
— Можете ли вы решиться оставить дожа, приобретя всю его дружбу и уважение?
— Дружба его мне лестна, но она не может составить моего счастья.
— Чего же вы желаете, чтобы быть счастливым?
— Того, о чем я просил на коленях — и в чем мне отказали.
Он взял руку Розамунды и прижал к своим устам.
— Воображение ваше слишком пылко, — едва вымолвила она, смешавшись.
А граф тихо произнес:
— Розамунда!
— Чего вы от меня требуете?
— Моего благополучия!
Розамунда в замешательстве смотрела на Флодоардо. Но вдруг она воскликнула, вырвав у него свою руку:
— Уйдите поскорей, Флодоардо! Я вам приказываю! Ради Бога уходите!
Граф в отчаянии заломил руки. Поттом поклонился и пошел в глубокой задумчивости. У самых дверей он обернулся, чтобы сказать «навеки прости», — когда внезапно она бросилась к нему, схватила его руку и, прижав к груди своей, произнесла:
— Флодоардо! Ты победил! Я твоя!
Чувства оставили ее, и она упала на руки к графу.
Глава вторая
УЖАСНОЕ ОБЕЩАНИЕ
Кто может описать восторг счастливого Флодоардо? Он торжествовал — он услышал признание своей любезной — чего же еще оставалось желать? Он положил Розамунду на софу. Наконец глаза ее открылись; и прежде всего она увидела Флодоардо, стоявшего на коленях подле. Голова ее лежала на плече того, о ком она столько воздыхала, столько пролила слез, кто беспрестанно присутствовал в ее мыслях и так часто являлся в сновидениях.
Их взоры светились радостью. Они забыли, что смертны, им чудилось, будто они перенесены в лучший мир. Зала дворца преобразилась для Розамунды в рай; ей казалось, невидимые духи присутствуют при ее счастье, — и невинная душа ее возносила благодарения тому, кто вдохнул в сердца людские любовь.
Человек за всю свою жизнь может лишь однажды наслаждаться этими восхитительными минутами; счастлив тот, кто стремится к ним, счастлив тот, кто, насладясь, узнает им цену! Мирские мудрецы! Вы, кои почитаете эти скоропреходящие мгновения грезой, обвораживающим оком, от чар которого защищают вас истина и рассудок, — нет! вы не заставите нас разделить вашу ошибку. Есть ли на земле хоть одно благо, чья прелесть не умножалась бы нашим же воображением?!2
— Флодоардо! — слабо произнесла Розамунда, забыв советы Идуэллы. — Ты не можешь представить, как я счастлива, как люблю тебя!
Граф прижал ее крепче к груди и в первый раз запечатлел поцелуй на устах Розамунды.
В эту самую минуту отворилась дверь — и вошел дож. Едва освободился он от скучного иноземца, как поспешил к Флодоардо. Очарование было прервано, Розамунда с криком вырвалась из объятий Флодоардо, а тот встал во весь рост, ничуть не смешавшись.
Андреа долго смотрел на них; во взоре его были и гнев, и скорбь обманутого. Наконец он тяжело вздохнул, возвел глаза к небу — и хотел выйти вон. Флодоардо бросился к его ногам.
— Постойте, дож! — вскричал он.
Гритти повернулся; степенно посмотрел он на того, кто так подло изменил его дружбе и так низко заплатил за доверие.
— Молодой человек, — холодно произнес дож, — не оправдывайся.
— Нет, государь, — твердо сказал Флодоардо, — я не стану оправдываться в том, что люблю Розамунду. Но если обожать ее — преступление, то небо простит меня, это оно сделало Розамунду достойной обожания!
— Оставь пышные слова, — отвечал Андреа презрительно, — и не думай, будто ты ими обелишь себя в моих глазах.
— Я повторяю, государь, — сказал Флодоардо, поднявшись с колен, — что не хочу оправдываться в моих чувствах к Розамунде, но прошу у вас ее. Да, дож! Я люблю вашу племянницу и прошу ее руки.
Андреа Гритти весьма удивился столь смелой и неожиданной просьбе.
— Правда, я не более как бедный чужеземец, — продолжал Флодоардо, — и дерзость моя должна показаться вам странной. Однако я осмеливаюсь просить руки наследницы знаменитого венецианского дожа и уверен, что великий Гритти не отдаст ее человеку, все достоинство которого заключено в сундуках, наполненных золотом, в пространных владениях, в славе, приобретенной не им самим, а предками. Признаю, пока я не совершил ничего такого, за что Розамунда могла бы стать мне наградой; но скоро я буду ее достоин — или погибну, стараясь заслужить ее.
Дож отошел от Флодоардо с недовольным видом.
— Простите его, любезный дядюшка! — воскликнула Розамунда, бросаясь к дожу, обнимая его и прижимаясь лицом к его груди.
— Скажите, государь, — спросил Флодоардо, — что должен я сделать, чтоб заслужить руку Розамунды? Как бы ни сурово было ваше условие, я с радостью возьмусь его исполнить. Желал бы я, чтоб Венеции угрожали теперь величайшие опасности, — я спас бы ее, лишь бы только повести к алтарю Розамунду.
— Я пекся о благе Республики не один год, — отвечал Андреа с горькой усмешкой, — подвергал жизнь опасности, проливал свою кровь и в награду за все требовал только спокойной старости. Меня и ее лишили. Друзья, товарищи моего детства, которых я любил искренне, которые помогали мне нести бремя жизни, похищены у меня кинжалом убийц; и ты, Флодоардо, ты, осыпанный моими благодеяниями, отнял у меня последнее утешение. Отвечай, Розамунда, любишь ли ты Флодоардо?
Не убирая руки с дядюшкиного плеча, другою схватила Розамунда руку милого и прижала к сердцу; однако дож не был доволен этим ответом. Пока же Андреа говорил, Флодоардо опечалился; и, хотя он пожал руку любезной, во всем его облике сквозила горечь.
Андреа отвернулся от племянницы и, грустный и задумчивый, стал прохаживаться по комнате. Розамунда в слезах упала на стул. Флодоардо взволнованно глядел на дожа, ожидая решения своей участи.
Долго царило молчание. Андреа Гритти, казалось, был занят важной мыслью. Влюбленные со страхом приготовились к развязке — и каждая минута увеличивала их тревогу.
— Флодоардо! — молвил наконец дож, остановившись посреди залы. Граф почтительно подошел.
— Молодой человек! — продолжал он. — Выслушай мою волю. Розамунда любит тебя — и я не осуждаю ее, но она мне слишком дорога, чтобы я отдал ее за первого, кто придет просить ее руки. Супруг моей племянницы должен быть ее достоин. Она станет наградой за службу отечеству. До сих пор ты еще мало сделал для Венеции, но теперь представляется случай. Ты знаешь убийцу Дондоли, Конари и Сильвио. Поди и приведи его сюда!
Услышав требование, от исполнения которого зависело счастье и несчастье его жизни, Флодоардо побледнел и отшатнулся.
— Государь! — произнес он наконец, запинаясь. — Вы знаете...
— Знаю, — прервал дож. — Легче с одной галерой пройти сквозь весь турецкий флот и полонить адмиральское судно, нежели поймать этого Абеллино, который повсюду рыщет и никому не дается в руки. Абеллино, презирающий инквизицию3 и правительство; Абеллино, одно имя которого приводит в трепет самых храбрых венецианцев, угрожает смертью даже мне, властителю своему! Да, я знаю, чего от тебя требую, но знаю также, что тебе вручаю. Ты не можешь решиться? Молчишь? Флодоардо, я долго тебя изучал и открыл в тебе редкий дух, который дает мне надежду. Только ты один можешь победить Абеллино. Отвечай!
Флодоардо молчал. Предложение дожа ужаснуло его! Смерть ожидала того, кто вознамерился бы поймать Абеллино4. Но, вспомнив о Розамунде, граф бросил на нее взгляд и тотчас решился.
— Если я доставлю Абеллино в руки правительства, — сказал он, — обещаете ли вы отдать за меня Розамунду?
Гритти. Обещаю.
Розамунда. Ах, Флодоардо! Как бы эта затея не погубила тебя. Абеллино так опасен! Боюсь, кинжал этого чудовища...
Флодоардо (прерывая ее поспешно). Не буди во мне робость, но крепи мое мужество! Благородный Андреа! Поклянитесь, что не будет препятствий моему благополучию, если я исполню свое обещание.
Гритти. Приведи сюда Абеллино или пришли его голову, и Розамунда — твоя. Клянусь тебе.
Флодоардо схватил руку дожа и прижал ее к своему сердцу; потом обернулся к Розамунде и хотел ей что-то сказать, но тут ударило пять вечера.
— Не станем терять времени! — воскликнул Флодоардо. — Через двадцать четыре часа Абеллино будет здесь, во дворце!
Андреа Гритти покачал головой.
— Молодой человек! — промолвил он. — Эта уверенность не обещает успеха. По крайней мере, в моих глазах.
Флодоардо (твердо). Как бы то ни было, что бы ни случилось, Флодоардо либо сдержит свое обещание — либо исчезнет навсегда. Мне уже кое-что известно об этом мошеннике, и я уверен, что завтра ровно в пять пополудни вы увидите его здесь.
Гритти. Помни, поспешность всегда опасна. Твое неблагоразумие все порушит, тогда как есть надежда на верный успех.
Флодоардо. Тот, кто жил от тревоги к тревоге и был игрушкой судьбы, должен научиться благоразумию.
Розамунда (взяв графа за руку). Заклинаю тебя, Флодоардо, не будь слишком самонадеян! Дядюшка тебя любит и дает весьма полезный совет: остерегайся кинжала Абеллино.
Флодоардо. Я не дам ему времени вынуть кинжал и потому избегну его удара. Через двадцать четыре часа Абеллино будет в моих руках. Дож! Позвольте вас оставить. Завтра я надеюсь вас убедить, что любовь готова на все!
Гритти. Верю; но этого мало — надо добиться успеха.
Флодоардо. Успех зависит...
Он вдруг взволнованно посмотрел на Розамунду и продолжил нетерпеливо:
— Дож! Не истребляйте во мне надежду на успех — и верьте моему слову. Прикажите завтра после обеда собраться в вашем дворце всей знати Венеции: если я исполню свое намерение, пусть все об этом узнают. Не забудьте позвать членов Десятигласного совета:5 пусть они увидят Абеллино, который так долго скрывался от их поисков.
Гритти (подумав немного, с удивлением). Я все исполню.
Флодоардо. Пригласите также и кардинала Гримальди, с которым вы помирились после смерти Сильвио. Он оправдал в ваших глазах Пароцци, Контарино и других своих приятелей; в моих путешествиях я слышал много хорошего об этих молодых людях и хочу, чтобы они знали, кто я. Если можно — прошу звать и их.
Гритти. Я согласен.
Флодоардо. И чуть не позабыл вам сказать: никто не должен знать причины этого собрания, пока все не съедутся. Прикажите окружить дворец солдатами. Не худо поставить стражей и в дверях залы. Абеллино опасен. Ружья у часовых должны быть заряжены; пусть в залу впускают всех, но никого не выпускают.
Гритти. Я выполню твои требования в точности.
Флодоардо. Мне нечего более сказать вам. Прощайте, дож! Прощай, Розамунда! Завтра, в пять вечера, мы увидимся. Завтра — или никогда!
С этими словами он ушел. Андреа покачал головой, а Розамунда, залившись слезами, бросилась к дядюшке в объятия.
Глава третья
НОЧНОЕ СОБРАНИЕ ЗАГОВОРЩИКОВ
— Ура! — закричал Пароцци, вбегая в покои кардинала Гримальди, у которого, по обыкновению, встречались главари заговора. — Ура! Все идет по нашему желанию! Флодоардо приехал сегодня в Венецию, и Абеллино уже заплачена.
Гримальди. У Флодоардо много достоинств; лучше бы как-нибудь переманить его на нашу сторону. Он осторожен, и его трудно провести.
Пароцци. Ему выгодно скрывать свои поступки, раз он никому не доверяет.
Фальери. Говорят, Розамунда к нему неравнодушна.
Пароцци. Погоди! Через двадцать четыре часа он найдет себе другую любезную. Головой отвечаю — завтра же Абеллино уведомит нас о смерти Флодоардо.
Контарино. Странно, что сведения, которые я постарался собрать во Флоренции об этом Флодоардо, так мало могут утолить наше любопытство. Мне отписали, что очень давно были там некие Флодоардо, но род их уже пресекся, и если и остался кто-нибудь из этой фамилии, то он в городе совершенно не известен.
Кардинал. Всех ли вас пригласил дож на завтрашний праздник?
Контарино. Всех до единого.
Кардинал. Я очень рад! Видно, мои похвалы вашим достоинствам его проняли. Камергер6 говорил, что вечером там маскарад?
Фальери. Говорил.
Меммо. Не кроется ли за этим праздником какой измены? Что с нами сотворят, если дож узнал о наших намерениях?
Кардинал. Ему невозможно знать их.
Меммо. Невозможно? Разве нет в нашей партии простачков, с них это легко станется! Будет весьма удивительно, если тайна, в кою посвящены столь многие, не откроется дожу.
Контарино. А разве ты не знаешь, что он из тех чудаков, которые и не подозревают о своих недостатках? Но, дабы и впрямь избежать разоблачения, не лучше ли нам поскорее выступить!
Фальери. Ты прав. Все уже готово, и незачем ждать! Чем раньше, тем лучше.
Пароцци. Теперь чернь недовольна Андреа Гритти, она примкнет к нам и порадуется нашему успеху. Но если мы опоздаем, то гнев ее утихнет и она не будет помогать столь ревностно.
Контарино. Решимся! Пусть завтра настанет роковой день. Если хотите, я берусь заколоть Андреа — кинжалом в сердце. Уже не должно менять намерений. Либо мы победим, либо смерть укроет нас от мщения закона.
Пароцци. Возьми с собой оружие на праздник.
Кардинал. Всех членов Десятигласного совета тоже туда пригласили.
Фальери. Надо их скопом низвергнуть.
Меммо. Да! Сказать — не сделать. А ну как, наоборот, мы будем повергнуты?
Фальери. Ну так сиди дома, трус! И трясись за свою жизнь. Но если у нас получится, то не приходи уже просить обратно свои деньги: мы не вернем ни цехина!
Меммо. Ты обижаешь меня, Фальери! Если хочешь испытать мою храбрость, я готов доказать ее — вынимай шпагу. Я столь же смел, как и ты, но лучше умею управлять собой.
Кардинал. Полноте, друзья мои, помиритесь! Если мы потерпим неудачу, если убьем Андреа Гритти, а чернь против нас взбунтуется, тогда римский двор7 поможет нам в нашем предприятии.
Меммо. Римский двор! Неужели можно надеяться на его помощь?
Кардинал (подавая письмо). Не веришь — прочти: ты увидишь, что Рим нам покровительствует, ибо мы намерены утвердить в Венеции права Римской епархии. Перестань, Меммо, колебаться и согласись на предложение Контарино. Надо тайно собрать всех наших в доме Пароцци и всем раздать оружие. В полночь Контарино уйдет с бала и захватит арсенал; Себилли, начальник арсенала, наш. По первому знаку он отопрет нам двери.
Фальери. Адмирал Адормо со всеми своими матросами поддержит нас, как только услышит сигнал тревоги.
Пароцци. Сомневаться в успехе невозможно!
Контарино. Постараемся, чтобы всех охватило смятение, чтобы наши противники не могли отличить друзей от врагов и никто, кроме нас, не знал верхушки заговора.
Пароцци. Как я рад, что дело движется вперед!
Фальери. Пароцци! Ты роздал белые ленты, по которым мы сможем отличить своих?
Пароцци. Еще третьего дня.
Контарино. Стало быть, все готово. Излишне собираться еще раз.
Меммо. Не худо бы напоследок все хорошенько обговорить.
Контарино. Слова ни к чему, когда дело идет о бунте! Смелые поступки — вот что нужно от заговорщика! Когда правительство падет и неизвестно будет, кто начальник и кто подчиненный, тогда потребуется решать на месте, доколе стоит потакать беспорядку. Я не могу удержаться от смеха, как подумаю, что дож сам дарит нам случай исполнить наш замысел.
Пароцци. А Флодоардо я уже считаю мертвым; однако стоило бы до собрания потолковать с Абеллино.
Контарино. Постарайся-ка, Пароцци! Выпьем за славное наше дело.
Меммо. Да от всего сердца, лишь бы оно удалось!
Пароцци. Каждый из нас полон надежд на успех — и радость на лице у каждого. От души желаю нам и завтра повеселиться!
Глава четвертая
РЕШАЮЩИЙ ДЕНЬ
На другое утро все, по обыкновению, было спокойно в Республике, однако никакой иной день столько не значил для нее. Дворец не ведал покоя. Едва показались первые лучи дневного светила, нетерпеливый дож встал с постели, так и не сомкнув глаз. Розамунде же во снах виделся Флодоардо, и, пробудясь, она помышляла только о нем одном. Невзирая на нежное попечение Идуэллы, ночь она провела весьма дурно. Идуэлла любила Розамунду, как дочь, и видела, что этот день решит судьбу ее юной и прекрасной воспитанницы. Несколько часов девушка была необыкновенно весела: она подшучивала над печалью и смятением Идуэллы, а затем села к арфе и запела песню любимого своего поэта.
Дочь небес, Любовь златая,
Ты — владычица миров,
В суете земного края
Ты — мой светоч, мой покров.
С детских лет — моя защита,
Твоим духом я повита
И лобзанием сыта.
Сон мой первый был так сладок
У твоей груди святой.
Ты дарила мне отраду,
И надежду, и покой!
Ах, рука твоя качала
Колыбель мою сначала,
Но, увы, прощай, мечта!
Целый мир — твой храм чудесный,
Духом полнится твоим,
Его купол — свод небесный,
А земля — алтарь под ним.
И покуда взор мой тленный
Видит красоту Вселенной,
Я молюсь тебе, Любовь!8
Но вскоре веселость ее ушла, сменясь задумчивостью. Розамунда встала от арфы и принялась беспокойно ходить по комнате. Чем ближе был роковой час, тем сильнее билось ее сердце, тем более она волновалась.
Уже дворец наполняли самые знатные люди Венеции, уже наставал час, которого Розамунда так ждала и так страшилась. Дож велел Идуэлле отвести ее в залу, где все предвкушали ее приход.
Розамунда упала на колени и обратила к небу горячие молитвы.
Без кровинки в лице, с трепетом вошла она туда, где накануне призналась в любви и где Флодоардо поклялся заслужить ее руку или погибнуть. Он еще не появлялся.
Общество съехалось самое блестящее, говорили о политике и положении Европы. Кардинал и Контарино беседовали с дожем; Меммо, Пароцци и Фальери хранили молчание и размышляли о перевороте, назначенном на полночь.
Мрачное небо угрожало бурей. Сильный ветер волновал воды канала, лился частый дождь.
Пробило четыре часа. Розамунда становилась все бледнее. Дож молвил слово своему камергеру; и в ту же минуту послышался громкий топот и бряцанье оружия. Стало ясно, что подле дверей поставлен караул.
Тотчас прекратилась болтовня молодых придворных; злословие и новые наряды перестали занимать женщин; политики окончили ученые споры. Всякому не терпелось узнать причины столь чрезвычайных мер.
Дож стал посреди залы. Все взоры устремились на него. Заговорщики затаили дыхание.
— Не удивляйтесь этим предосторожностям, — сказал Андреа Гритти, — они не должны отравлять удовольствия нынешнего вечера. Вы знаете Абеллино — убийцу Конари, Дондоли и Сильвио, моих верных друзей; Абеллино, чей кинжал поразил знаменитого князя Мональдески; Абеллино, ставшего ужасом Республики. Вот-вот вы увидите его в этой зале.
Все (с удивлением). Абеллино? Как! Убийцу Абеллино?!
Кардинал. Он придет сюда по своему желанию?
Дож. Нет. Флодоардо вознамерился сослужить Республике важную службу — он обещал поймать Абеллино или потерять жизнь.
Один из сенаторов. Сомневаюсь! Такое обещание трудно выполнить.
Другой. Если Флодоардо преуспеет, то обретет неоспоримое право на благодарность нашего отечества.
Третий. Конечно, Венеция многим будет ему обязана, и я не знаю, чем она сможет вознаградить его!
Дож. Это я беру на себя. Флодоардо просил руки моей племянницы. В случае успеха он получит ее.
Все переглянулись, у иных изобразилось на лице удовольствие, у других — зависть.
Фальери (тихо). Пароцци, чем все это кончится?
Меммо. Меня трясет.
Пароцци (презрительно улыбаясь). Возможно ли, чтоб Абеллино дал себя поймать?
Контарино. Скажите, милостивые государи, видел ли кто-нибудь из вас этого Абеллино?
Несколько голосов вместе. Нет! Никто!
Розамунда. Я видела его однажды и вовек не позабуду его ужасного лица.
Дож. Нужно ли говорить, что и я его видел, — это всем известно.
Меммо. Я слышал множество жутких рассказов об этом разбойнике. Мне кажется, он должен иметь связь с дьяволом, и лучше б его сюда не вводили.
— Боже! — закричали женщины. — Не рассказывайте нам такие ужасы! Мы умрем со страха!
Контарино. Остается теперь узнать, кто из этих двоих возьмет верх — Флодоардо или Абеллино. Я уверен, что первый возвратится сюда, не исполнив своего обещания.
Один из сенаторов. А я бьюсь об заклад, что только он один во всей Венеции может поймать Абеллино. Я как в первый раз увидел Флодоардо, так сразу и предсказал: он сыграет в нашем городе важную роль.
Контарино. Ставлю тысячу цехинов: Абеллино не дастся живым.
Тот же сенатор. А я ставлю тысячу, что Флодоардо поймает его. Итак, мы побились об заклад.
Контарино (улыбаясь). Благодарю, вы подарили мне эти деньги. Флодоардо, конечно, храбр, однако в Абеллино он имеет Достойного соперника.
Кардинал (дожу). Позвольте спросить, ваша светлость! Взял ли Флодоардо с собой солдат?
Дож. Нет! Ни одного человека. Уже двадцать четыре часа преследует он разбойника один на один.
Кардинал (с торжествующим видом). Поздравляю, Контарино, вы выиграли заклад!
Контарино (почтительно кланяясь). Я не могу проиграть его, раз ваше преосвященство мне так предсказывает.
Меммо. Я понемногу начинаю приходить в себя. Посмотрим, чем все кончится.
Почти целые сутки истекли с той минуты, как Флодоардо дал свое дерзновенное обещание. Шло уже к пяти, а он все не показывался.
Глава пятая
ВСЕОБЩИЙ УЖАС
Дож начал беспокоиться, сенатор Витальба считал свой заклад проигранным, заговорщики едва скрывали радость, как вдруг Контарино встал и торжественно объявил, что готов потерять не только тысячу цехинов, но даже двадцать тысяч, если это поможет поймать Абеллино и упрочит благоденствие Республики.
— Уже бьет пять! — воскликнула Розамунда.
Все слушали, затаив дыхание, каждый удар колокола. Розамунда лишилась бы чувств, если бы Идуэлла не поддерживала ее. Роковой час настал — а Флодоардо не было.
Андреа Гритти искренне любил графа и вздрагивал при одной мысли, что тот мог пасть под ударом Абеллино.
Розамунда подошла к дяде, как бы желая ему что-то сказать; но глаза ее наполнились слезами, и ей не удалось вымолвить ни слова. Тщетно она боролась с волнением, переполнявшим ее душу, пока наконец не бросилась на стул, сложила руки и стала молить небо ниспослать Флодоардо помощь, а ей — утешение.
Повсюду в собрании шептались — царило смятение. Каждый хотел казаться веселым и спокойным, но никто не мог скрыть страха. Прошел еще час, а Флодоардо так и не было.
В это мгновение последние лучи заходящего солнца проникли сквозь облака и осветили лицо Розамунды. Она простерла руки к лучезарному светилу и воскликнула с улыбкой надежды:
— Милосердный Боже, повелевающий рассеяться бурям, разгонит печали души моей! Он сжалится надо мною!
Контарино. Не в пять ли пополудни обещал Флодоардо привести Абеллино? Уже целый час прошел после срока.
Сенатор Витальба. В каком бы часу то ни было! Если он приведет его — то исполнит свое обещание.
Дож. Тише! Слушайте! Мне кажется, чьи-то шаги. *
Лишь только он произнес эти слова, как дверь отворилась и вошел Флодоардо, кутаясь в плащ. Волосы его в беспорядке разметались по плечам, с обрызганного дождем шлема свисали перья и закрывали часть лица; глубокая задумчивость сквозила во всем облике графа. Он печально огляделся и поклонился собранию.
Все стеснились вокруг Флодоардо и принялись расспрашивать, заглядывая ему в глаза, словно старались угадать ответы.
— Боже мой! — вскричал Меммо. — Боюсь, что...
— Молчи! — в сердцах прервал его Контарино. — Еще нечего бояться.
— Почтенные венецианцы! — торжественно произнес наконец Флодоардо. — Его светлость известил вас, конечно, о причине, по которой вас сюда созвали. Я пришел прекратить ваше беспокойство. Но сперва, великодушный Андреа, я должен получить от вас публичное подтверждение того, что Розамунда будет мне наградой, если я предам в ваши руки разбойника Абеллино.
Гритти (глядя на него с беспокойством). Флодоардо, тебе удалось? Ты поймал его?
Флодоардо. Если Абеллино в моей власти, получу ли я руку Розамунды?
Гритти. Получишь — если предашь его в руки правительства. Я возобновляю свою клятву — и сдержу ее, как подобает дожу Венеции.
Флодоардо. Почтенные венецианцы! Вы слышали клятву Андреа?
Все. Слышали!
Флодоардо (твердым голосом, выступив вперед на несколько шагов). Итак, Абеллино в вашей власти.
Все. Абеллино в нашей власти? Где же он?
Гритти. Жив он или убит?
Флодоардо. Жив.
Кардинал (быстро). Абеллино жив?
Розамунда. Идуэлла! Не послышалось ли мне? Абеллино жив! Злодейская кровь его не оросила еще руку Флодоардо!
Витальба. Канторино, вы мне должны тысячу цехинов!
Контарино. Кажется, так.
Гритти. Флодоардо, сын мой! Ты сослужил Республике важную службу — я рад, что именно тебе Венеция обязана ею.
Витальба. Позвольте, славный Флодоардо, поблагодарить вас от имени всего сената за сей геройский поступок. Наша ближайшая забота — вознаградить вас достойно.
Флодоардо (печально посмотрев на Розамунду). Вот награда, которой я требую.
Гритти (радостно). Возьми ее! Но где же твой пленник? Я еще раз желаю увидеть этого злодея, который осмелился произнести: «Дож, мы равны с тобой; мы два величайшие человека в Венеции». Посмотрю, сохранит ли сей исполин твердость духа в оковах?
Несколько голосов вместе. Где он? Где? Приведи его сюда!
Женщины затрепетали.
— Ради Бога! — вскричали они. — Не вводите его в залу! Нам страшно.
— Милостивые государыни! — отвечал Флодоардо с улыбкой скорее грусти, нежели радости. — Вам нечего бояться. Абеллино не причинит вам ни малейшего зла.
Фальери. Абеллино уже во дворце?
Флодоардо. Вы не ошиблись.
Витальба. Так утолите же скорей наше любопытство.
Флодоардо. Через минуту вы увидите Абеллино! Пусть все станут позади дожа.
Пораженные страхом, зрители поспешно отступили за кресло Андреа, как будто он мог защитить их от ярости разбойника. Все волновались; заговорщики трепетали, ожидая появления сообщника.
Дож сидел спокойно, с важностью судьи, пред которым суждено предстать преступнику. Остальные стояли за ним полукругом. Глубокое молчание царило в зале. Розамунда положила голову на плечо Идуэлле и со спокойствием невинности смотрела на своего героя. Заговорщики держались в самом дальнем углу, с бледными, свирепыми лицами — не говоря ни слова и едва смея дышать.
— Сейчас, — молвил граф, — вы увидите Абеллино. Не пугайтесь; он уже не опасен.
При этих словах он подошел к двери. Завернув голову в плащ, стоял он недвижно минуту за минутой...
— Абеллино! — вскричал он наконец, открыв лицо, и протянул руку к двери.
Этот возглас ужаснул все собрание, и Розамунда невольно шагнула к Флодоардо: она боялась не столько за себя, сколько за своего любезного.
— Абеллино! — повторил граф грозным голосом. — Абеллино! — и вдруг отворил дверь и швырнул туда свои плащ со шлемом.
Розамунда бросилась к нему, задыхаясь от крика:
— Постой, Флодоардо!
Флодоардо исчез; на его месте стоял Абеллино!
Глава шестая
ВИДЕНИЕ
Вопли ужаса раздались в зале. Розамунда без чувств упала к ногам разбойника. Удивление, ярость и страх овладели душами заговорщиков; дамы бросились прочь от злодея; пораженные сенаторы застыли на месте. Дож не верил своим глазам.
Со спокойным и жутким видом стоял убийца перед собранием. Это был уже не Флодоардо во всей прелести юности и красоты — но Абеллино во всем своем безобразии. Густые черные брови усиливали его зверский облик, правый глаз сомкнулся, щеки избороздили морщины. Платье было невиданное, за пояс заткнуты кинжалы и пистолеты. Несколько минут смотрел он молча вокруг себя.
— Вы желали видеть Абеллино, дож? — резко возгласил он. — Абеллино исполняет вашу волю и требует руки вашей племянницы!
Андреа Гритти с ужасом смотрел на злодея и едва мог произнести:
— Неужели это явь? Не обманывают ли меня глаза мои?
— Стражи! — вскричал Гримальди, метнувшись к двери; но Абеллино выхватил из-за пояса пистолет и приставил дуло к груди кардинала.
— Первый, кто осмелится позвать стражей, — объявил разбойник, — первый, кто сделает хоть шаг, падет от моей руки. Безрассудные! Ужель пришел бы сюда Абеллино и велел поставить у дверей стражу, если бы хотел ускользнуть от вас? Нет! Теперь он в ваших руках. Но он отдается во власть вашу единственно по своей воле! Никому не удалось поймать меня! Если законы требуют моей крови, пусть предадут меня смерти. Не думайте, что Абеллино из тех заурядных разбойников, которые бегают от солдат или умерщвляют людей из подлой корысти. Нет! Абеллино не так виновен, как вы думаете! Я был разбойником — это правда. Но по причинам благородным и великим.
Гритти (в горести сложив руки). Боже всемогущий! Возможно ли?
Объятые страхом, все хранили молчание. Голос убийцы еще звучал в их ушах. Один Абеллино был спокоен.
Розамунда открыла глаза, и первый взор ее встретил злодея.
— Боже! — вскричала она. — Мне показалось, что Флодоардо... Нет! глаза мои меня обманули.
Абеллино подошел к ней и хотел помочь встать — она с ужасом оттолкнула его.
— Розамунда! — тихо сказал разбойник. — Глаза не обманули тебя. Флодоардо, которого ты любила, — это и есть убийца Абеллино.
— Нет! — отпрянула девушка и бросилась в объятия Идуэллы. — Нет, ты не Флодоардо! Ангельская красота не могла скрывать такого злого сердца! Флодоардо ценил добродетель и славу! Душа его была непричастна низости! Он отирал слезы несчастных и помогал бедным! Флодоардо я обожала, но смеешь ли ты, злодей, поносить его имя?
Абеллино (гордо). Разве ты хочешь отказаться от своих клятв? Смотри! Я теперь Абеллино. А теперь Флодоардо.
Он вытер лицо платком. Глаз открылся, отвратительный лик исчез — ив одежде разбойника стоял перед собранием Флодоардо.
Абеллино. Я могу разно менять свое лицо — но я тот, кого ты любила, я — Флодоардо.
На лице дожа застыло удивление. Абеллино подошел к Розамунде и с мольбой произнес:
— Разве ты хочешь нарушить свои клятвы? Разве ты перестала любить меня?
Розамунда не в силах была отвечать. Абеллино взял ее трепещущую руку и прижал к губам.
— Розамунда, — вопросил он, — могу ли я надеяться владеть тобою?
Розамунда. Ах! Зачем увидела я, зачем полюбила Флодоардо!
Абеллино. Согласна ли ты отдать мне свою руку?
Любовь и страх боролись в душе красавицы.
Абеллино. Послушай, Розамунда! Любовь к тебе привела меня сюда. Любовь заставила отдаться в руки правительства. Чего только не делал я, чтобы добиться тебя! Отвечай, Розамунда, слова твои решат мою судьбу!
Розамунда молчала, но взоры ее изменяли чувству. Она отвернулась и кинулась в объятия Идуэллы.
— Да простит тебе Бог, — простонала она, — те мучения, которые я терплю от тебя, палач!
Между тем дож вышел из задумчивости, в глаза его сверкали от ярости.
Он хотел было броситься на Абеллино — но сенаторы удержали. Разбойник подошел и со спокойным видом просил правителя умерить свой гнев.
— Дож, — сказал он, — все слышали ваше обещание! Сдержите ли вы его?
— Изверг! — закричал Андреа Гритти. — Ты сумел заманить меня в свои сети — но не думай, чтобы благородные венецианцы пожелали припомнить мне неосторожно данное слово. Ты уже давно отправляешь подлое ремесло твое — лучшие наши граждане пали под твоими ударами, — и ценой их крови ты роскошествовал в Венеции. Я принял тебя за человека честного, а ты употребил во зло дары, данные тебе природой, — обольстил сердце моей несчастной племянницы. И теперь как смеешь ты, выманив у меня необдуманное обещание, требовать его исполнения? Отвечайте, венецианцы, должен ли я исполнить свою клятву?
Все сенаторы. Нет! нет!
Абеллино. Неужели можно нарушить обещание, данное торжественно при всех! Итак, Абеллино, сдержавший свое слово, обманулся, почитая вас людьми честными! Еще раз спрашиваю, дож, — произнес он грозно, — собираетесь ли вы исполнить свое обещание?
Гритти (повелительно). Отдай свое оружие!
Абеллино. Значит, вы хотите лишить меня заслуженной награды? Значит, я ничего не получу за то, что предал в ваши руки Абеллино?
Гритти. Не разбойнику Абеллино, а храброму Флодоардо обещал я руку моей племянницы. Пусть он придет ее требовать — я сдержу свое слово; но убийца никогда не получит руки Розамунды. Повторяю тебе: отдай оружие!
Абеллино (со свирепой улыбкой). «Убийца», говоришь ты? Убийства мои не могут быть причиной твоего отказа! Я сумею в них оправдаться.
Гримальди (дожу). Какая ложь!
Абеллино. Кардинал, мы с вами знакомы — я выполнял все ваши требования! Просите за меня Андреа!
Кардинал. Несчастный! Не проси моей помощи! Мне не за что помогать тебе. Ваша светлость, не мешкайте, прикажите стражам взять его!
Абеллино. Итак, Абеллино должен лишиться всякой надежды! Никто не хочет заступиться за него? (Он остановился.) Довольно! Судьба моя решена, впустите стражей!
Розамунда (бросаясь к ногам дожа). Дядюшка, простите его!
Абеллино (радостно). Ангел кротости просит за Абеллино в эту минуту!
Розамунда (обнимая колени Андреа). Простите его! Он виновен, но предоставьте небу наказать его! Он виновен, но Розамунда все еще его любит.
Гритти (отталкивая ее с возмущением). Прочь, недостойная!
Абеллино с восторгом смотрел на Розамунду, и слезы лились из глаз его. Она схватила руку Андреа и покрыла поцелуями.
— Если вы не хотите сжалиться над ним, — вскричала она, — то сжальтесь надо мною! Смертный приговор ему окончит дни мои. Не за него, за себя я молю вас простить Абеллино. Не отвергайте моей просьбы!
Гритти (в гневе). Абеллино должен умереть!
Абеллино. Жестокий! Ты никогда не любил Розамунду. Теперь она уже не принадлежит тебе. Она — моя!
Он поднял и поцеловал ее.
— Да, Розамунда! Ты — моя. Даже смерть не разлучит нас. Я получил от тебя доказательство твоей любви, и я счастлив! Пусть судьба гонит меня теперь — удары ее для меня ничто.
Он отдал девушку в объятия Идуэллы и, став на середину залы, возгласил:
— Венецианцы! Вы решились предать меня всей строгости закона. Мне уже нельзя надеяться на прощение! Жизнь моя скоро кончится — но сперва нужно кое-что объявить вам! Вы видите во мне убийцу Конари, Дондоли, Сильвио. Хотите ли знать, кто подкупил меня убить их?
Он свистнул. Двери растворились; вбежала стража и схватила всех главарей заговора.
— Вы знаете свой долг, — сказал Абеллино стражам, — отвечаете жизнью за ваших пленников. Венецианцы! Взгляните на этих подлецов: им должны вы отплатить за смерть лучших ваших граждан! Я обвиняю в убийствах их — и даже самого кардинала.
Обвиненные были в смятении. Ни один не смел возразить Абеллино, а молчание свидетельствовало об их вине.
Сенаторы с удивлением воззрились друг на друга.
— Клевета! — вымолвил наконец кардинал. — Этот прохвост, не надеясь на помилование, хочет сделать нас соучастниками своих преступлений!
Контарино (ободрившим!). Он превзошел всех злодеев, живя на свете, и хочет превзойти их, покидая его!
Абеллино (гордо). Ни слова больше! Оправдания напрасны! Я знаю все ваши планы! И в эту самую минуту по моему приказанию останавливают всех, у кого повязаны на руке белые ленты. Не в нынешнюю ли ночь хотели вы ниспровергнуть Республику?
Гритти (с удивлением). Абеллино, что это значит?
Абеллино. Так, мелочь! Я раскрыл заговор против Венеции и против дожа. Убийца Абеллино, которого Андреа посылает на смертную казнь, спас ему жизнь!
Витальба (пленникам). И вы молчите, когда вас обвиняют в таком страшном преступлении?
Абеллино. Им больше ничего не остается, оправдываться бесполезно! Всех их сообщников уже переловили и заперли в тюрьму. Спросите их, они подтвердят мои слова. Я требовал, чтобы была поставлена стража у дверей залы, не для того, чтобы поймать разбойника Абеллино, а чтобы схватить сих преобразователей правления! Теперь, венецианцы, судите мои поступки! Подвергая свою жизнь опасности, я уберег отечество от грозившей ему гибели. Переодетый разбойником, я сумел проникнуть в гнездо этих злодеев и, чтобы спасти вас, пошел на все. Когда вы покоились в объятиях сна — я пекся о вашей безопасности; мне обязана Венеция своим спасением и жизнью своих граждан. Неужели я не буду вознагражден? Побуждала меня надежда получить Розамунду, и что ж — вы не отдадите ее мне? Абеллино обязаны вы жизнью ваших жен и детей — а сами посылаете его на эшафот!
Прочтите этот список — и вы узнаете, сколько граждан умерщвлено было бы нынешней ночью. Разве не видите вы мук совести на лицах этих злодеев? Пусть собственное их признание сейчас докажет вам истину моих слов.
Он обратился к заговорщикам:
— Тот, кто первым признается в своих преступлениях, будет прощен — слово Абеллино свято!
Заговорщики молчали — но внезапно Меммо бросился к ногам дожа.
— Венецианцы! — вскричал он. — Абеллино сказал правду!
— Меммо лжет! — завопили все заговорщики.
— Молчите! — сурово произнес Абеллино. — Если вы не признаетесь, то ваши жертвы сами подтвердят мое обвинение. Явитесь, несчастливцы! Явитесь! Уже время вам выйти из гробов ваших!
Он снова свистнул. Двери распахнулись — и Конари, Дондоли и Сильвио, друзья дожа, о смерти которых было пролито столько слез, вступили в залу.
— Нас обманули! — прорычал с яростью Контарино и вонзил себе в грудь кинжал.
Слезы радости текли по лицам Андреа Гритги и друзей его. Он не надеялся увидеть их на этом свете и благословлял небо, которое продлило ему наслаждение их присутствием. Все взирали на трогательную встречу, и никто не заметил, как заговорщиков вывели из залы, а тело Контарино вынесли вон; никто, кроме Идуэллы, не видел, как Розамунда бросилась в объятия Абеллино и судорожно произнесла:
— Ты не убийца!
Всех переполняла радость. «Слава спасителю Венеции!» — восклицали зрители. Имя Абеллино то и дело раздавалось в зале, все превозносили его. Абеллино, пятью минутами раньше осужденного на смертную казнь, называли теперь ангелом-хранителем Республики. С удовольствием смотрел он на спасенных им; но глаза его блистали восторгом, когда обращались к той, которая должна была за все вознаградить его.
— Абеллино! — сказал Андреа Гритти, подойдя к нему и протягивая руку.
— Я не Абеллино и не Флодоардо, — с улыбкой отвечал молодой человек, приложив руку дожа к своему сердцу. — Я родился не во Флоренции, а в Неаполе. Меня зовут Обиццо. Смерть князя Мональдески — моего давнего смертельного врага — позволяет мне открыть настоящее мое имя.
— Мональдески? — переспросил дож и вспомнил это убийство.
— Да, — подтвердил Обиццо, — он пал от моей руки, но пал в поединке со мною. Он сам ранил меня, и шпага его окроплена была моей кровью. При последних его минутах им овладело раскаяние, и мое оправдание написано его рукой в этой записной книжке. Он успел сказать мне, как могу я вернуть отнятые у меня земли. Все это я уже объявил в Неаполе, и хитрости, употребленные Мональдески для моего изгнания из отечества, теперь открыты. Его могущество и мое бедствие заставили меня переменить имя. После долгих странствий прибыл я наконец в Венецию. Черты мои так переменились, что быть узнанным я уже не боялся. Но я находился в крайней бедности. Случайно мне встретились в Венеции разбойники, и я вошел в их шайку, намереваясь передать их правительству и узнать, кто их подкупал. Мне удалось и то и другое — я освободил Венецию от разбойников, умертвив сперва их главаря на глазах у Розамунды. Я остался один из шайки и познакомился с подлецами, которые не смеют сами убивать, но подкупают других, дабы осуществлять свои злодейские намерения. Я видел, что жизнь друзей дожа в опасности, — и, желая избавить их от погибели, притворился, будто согласен убить их. Канари один знал о моем замысле и представил меня дожу как сына друга. Он показал мне все потайные ходы в саду, и по ним уходил я от стражей. В день, который я назначил заговорщикам для убийства Канари, я уговорил его скрыться вместе с Дондоли и Сильвио в тайном месте и оставаться там, пока все не закончится. И вот разбойники повешены, заговорщики переловлены, я исполнил свое обещание. Теперь, венецианцы, вы слышали все. Я готов идти на эшафот.
— Радетель наш! — воскликнули в один голос сенаторы. — Прими нашу благодарность за спасение отечества!
— Обиццо! — сказал дож, отирая слезы. — Разбойник Абеллино сказал мне однажды: «Мы с тобою два величайшие человека в Венеции». Но теперь я вижу, насколько он превзошел меня. Да будет Розамунда, которая для меня дороже всего на свете, твоей наградою!
— Обиццо, — подала она руку тому, кто предназначен был ей в супруги.
— Ура! — вскричал он. — Розамунда моя! — и прижал ее к груди.
Глава седьмая
ЗАКЛЮЧЕНИЕ9
Право же, можно было бы мне теперь усесться вместе с графом Обиццо, прекрасной Розамундою и старым дожем да послушать рассказ Обиццо о его происхождении и приключениях, приведших его в Венецию. Однако ограничусь только двумя вопросами, ответы на которые решают всё. Во-первых: приятно ли публике слушать мои сказки? И во-вторых: есть ли у меня время рассказывать сказки?..
Конец
