Человек и мир в романе Гриммельсгаузена «Симплициссимус»
М. Г. Розен
Особенность творческого метода Гриммельсгаузена по сравнению с предшествующими ему немецкими авторами народных романов в том, что конфликт человека с действительностью Гриммельсгаузен изобразил с новой писательской позиции по отношению к изображаемому. Это позиция самостоятельной личности, со своими взглядами на мир, со своим отношением к старому и новому в нем. Мир в романе «Симплициссимус» — это немецкая действительность времен 30-летней войны, действительность появившихся новых, буржуазных отношений и новой светской морали. Но у Гриммельсгаузена главный конфликт романа состоит не только в столкновении общественной морали и индивидуального сознания, индивидуальной морали. С пестрой жизнью, с действительностью в ее конечности и преходимости, «телесности», лишенной высокой одухотворенности, в диалогическом взаимодействии находится мир духовно высокий, непреходимый. Бросается в глазах сходство этого мировосприятия по основе своей с тем, что Гегель назвал «распадом романтического искусства». «С одной стороны, — писал он, — выступает реальная действительность с ее, с точки зрения идеала, прозаической объективностью, содержание обычной повседневной жизни, постигаемое не в его существе, в котором оно содержит в себе нравственное и божественное, а в его изменчивости и конечной преходимости. С другой стороны, субъективность, со своими чувствами и взглядами, с правом и силой своего остроумия возводит себя в хозяина всей действительности».
Схема конфликта, его истоки и основа — похожи, историческое содержание — различно. Поэтому высказывание Гегеля, конечно, применимо к роману Гриммельсгаузена с большими оговорками. Эти оговорки в первую очередь касаются соотношения «прозаической объективности» и «субъективности» в модели мира у Гриммельсгаузена, противоречивого отношения писателя к понятиям субъективного и объективного, в конце концов космологии Гриммельсгаузена — человека XVII столетия.
В космической конструкции немецкого философа конца XVI — начала XVII в.в., Я. Беме, мир представляет собой арену борьбы двух сил: божественной и дьявольской, поэтому в мире есть, с одной стороны, добро, а с другой, зло. Оба начала сопутствуют друг другу в каждой земной вещи, а человек в особенности становится местом их ожесточенного столкновения. «Но как человек имеет побуждение в обоих, то и обратиться может к какому захочет: ибо он живет в сем мире между обоими, и оба качества в нем — злое и доброе; в какое человек вступает, тем он и облекается, в святую или адскую силу».
Нельзя сказать, что Гриммельсгаузен в точности заимствовал это миропредставление у Я. Беме. Но понимание Гриммельсгаузеном земной жизни полностью определяется представлением о мире, в котором все состоит из диалектически связанных двух противоборствующих начал: добра и зла. Как и Я. Бема, Гриммельсгаузен видит это единство в каждой земной вещи. Подобное миропредставтение лишено у Гриммельсгаузена теоретической прямолинейности, так как соединено с эмпирическим знанием жизни, как бы бытовизированно. Но все-таки корнями оно уходит в ту космологию, которую создал Я. Бема, в то представление о вселенной, которое разделяли в массе своей люди XVII века. Из предисловия Гриммельсгаузена к комическому трактату «Сатирический Пильграм»
Отсюда понятен «объективизм» Гриммельсгаузена, когда он изображает земную «телесную» действительность. Она изображается такой, какая она есть на самом деле, в ее сложности, как бы со знаком ±. Она имеет смысл сама по себе, оправдание в самой себе с точки зрения формирующихся в ней жизненных законов, житейской морали, с точки зрения светского начала жизни. Но это только одна сторона реальности у Гриммельсгаузена. Другая сторона реальности связана с противоположным «прозаической объективности» началом. Она объективна по отношению к отдельному сознанию человека, так как в первую очередь, это мир духовной бесконечности, непреходимости. Для познания его, для слияния отдельного сознания с ним необходимо отвратить взор от беспорядочной смены чувственных ощущений, подняться над ними душой.
Этот принцип являлся основной чертой немецкой мистики, которая внешний мир сводила на внутренний, а внутренний на созерцание бога. Можно сказать, что второй мир в романе связан с религиозным отношением к земной действительности. В нем мы обнаружим и характерные черты мистического мироощущения. Но на этом основании совершенно неверно считать Гриммельсгаузена религиозным писателем или мистическим, как это делают почти все западные немецкие литературоведы. Этот второй мир, во-первых, объективирован писателем, изображен как другая сторона действительности в широком смысле. Но эта, объективно и действительно существующая по модели мира у Гриммельсгаузена реальность, в то же время является в романе главным образом содержанием сознания отдельной личности, главного героя романа Симплициссимуса. Таким образом она становится личным миром отдельной личности, явлением сравнительно частным.
Соединение субъективного с объективным, личного с надличным, всеобщего с частным и составляет своеобразие второго мира у Гриммельсгаузена. И это личное, субъективное настолько уже самостоятельно, что накладывает отпечаток на содержание объективного, на известные в то время религиозные и мистические представления, как бы секуляризует их.
Таким образом, и религиозность, и мистика не исчерпывают содержания этого второго у Гриммельсгаузена мира, они сливаются с духовным миром личности, который поднимается над уже известным, принятым. Он устремлен к новому, устремлен в такую бесконечность, которой нет имени. Отсюда вполне понятно, что Гриммельсгаузен не связывает этот второй мир с какой-либо определенной системой мистических учений. Речь идет о внутреннем общем содержании, которое необходимо ровно настолько, чтобы составить позицию, по отношению к «прозаической объективности».
То же самое мы наблюдаем и в столкновении двух моральных концепций в романе. Моральный протест индивидуума против складывающейся буржуазной этики, против морали коллектива, подчиняющей индивидуальное, ищет опоры в объективном: в христианской этике, в своей совести, как норме правдивой жизни, что свойственно мистике, в этике стоиков. Но эти уже известные этические учения, хотя и составляют этическое содержание образа Симплиция, но опять же не исчерпывают его. Этика Симплиция имеет индивидуальный характер. Таким образом, в романе столкновение индивидуума с обществом принимает форму столкновения нового со старым, эпикурейского со стоическим, светского с религиозным, плоти с духом. Возрождается прежний дуализм духа и плоти, но он возрождается на новой основе.. И модель мира у Гриммельсгаузена такова, что оба сознания, обе стороны реальности существуют как две самостоятельные правды, жизненные концепции, как два противоположных мировосприятия, которые в диалогическом единстве, корректируя друг друга, переплетаясь, но никогда не сливаясь, представляют истину бытия человека в мире. Поэтому неубедительна и заключительная фраза Симплиция в конце пятой книги «Прощай, мир!».
Стремление к цельности составляет основную внутреннюю пружину действия романа. Контакт двух миров, двух мировосприятий осуществляется через главного героя, по имени которого назван роман — Симплиция Симплициссимуса. Симплициссимус ищет смысла жизни. Другие люди, персонажи романа, находят его в самой жизни. Они удовлетворяются действительным миром, «прозаической объективностью», в которой живут. Симплициссимус не может ею полностью удовлетвориться. В ней нет для него конечного смысла существования, истины, к которой он стремится.
Тишина леса и суета жизни не сливаются. Симплициссимус в основе созерцательный, интровертивный герой, используя термин психологии, несмотря на то, что активно участвует в жизни. Но он несет в себе нечто несливаемое с окружающим человеческим миром, свое содержание, свое представление о правде и смысле жизни, которое находится с миром обыденным в диалогическом отношении.
Но уход Симплиция из жизни не есть нахождение смысла человеческого существования, ни истинной цельности, к которой стремится писатель, так как Гриммельсгаузен стремится именно к цельности, которая бы воедино сливала изображенную им прозаическую действительность с миром отдельной личности, с миром духовно глубоким, снимала бы напряженные противоречия в единой искомой цельности. Между тем эти противоречия не слиянны в собственном сознании Гриммельсгаузена. Дуализм остается и тогда, когда мы прочли роман, потому что Гриммельсгаузен искал не «конечный вывод мудрости земной», а соединение земной мудрости с «небесной» в единой цельности. Однако этой единой, цельной правды о смысле бытия так и не удается достичь. Гриммельсгаузен не может освободиться от основного противоречия, присущего жизни человека на определенных исторических этапах вообще, но которое эпоха подчеркнула, укрупнила, выделила как главное.
В. Дильтей, со свойственной ему замечательной художественной проницательностью, писал о Гриммельсгаузене: «Он позволяет нам вместе с ним пережить проблематический характер жизни. Но и для него противоположность между христианской религиозностью и новым мирским сознанием не разрешается, очевидно, в таком единстве как у Грифиуса или, как на иной манер, у Ангелюса Силезиуса. Его сердце поделено между глубоким проникновением в жизненный путь немецкого человека, которое местами напоминает Парцифаля, между немецкой поэзией лесного мира, народной песней отшельника «Услада ночи, соловей» и хаосом опустошающей чувственности и грубости».
Итак, основу поступков Симплициссимуса, пружину его действий, когда он попадает в людскую среду и начинает принимать участие в жизни, составляет постоянное внутреннее стремление найти смысл и оправдание существованию, конечную истину, которая бы соединила в себе преходящее с бесконечным, общественное с индивидуальным. Но каждый раз она рождается от переплетения правды мира, который он в себе несет, с философией жизни. Вечное движение, вечный, по-своему героический, духовный поиск, стремление к неуловимому «Святому Граалю», дает роману титанический размах.
Жизнь и индивидуальность: так противопоставлен Симплициссимус прозаической действительности, ведь в ней Гриммельсгаузен не находит индивидуальностей. Она — цельная масса. Следует тут же заметить, что у Гриммельсгаузена нет романтического высокомерия к миру житейской прозы. Симплициссимус противостоит ему объективно, по характеру своего духовного содержания. Конфликт между земным, чувственным миром действия и миром созерцания предстает как конфликт коллектива с индивидуумом, обществу противостоящего своей волей, своим внутренним отличным от общей нормы — миром. Это личность, стремящаяся отстоять свою свободу от подчиняющих, ломающих ее, нивелирующих общих законов человеческого общежития. Признавая для существования в этом мире необходимость подчинения своего личного своеволия закону общественной жизни, Симплиций так и не подчиняется ему до конца, уходит из жизни в отшельничество, в одинокий труд на необитаемом острове, где свобода его не встречает внешнего ограничения. Окунаясь в пеструю, хаотическую чувственную жизнь, разделяя со своими соотечественниками заблуждения и правила жизненного поведения, Симплиций легко освобождается от них. То, что для большинства людей становится твердыми жизненными правилами, то для Симплиция остается именно заблуждением, которое не затрагивает его нутра. Симплициссимус постоянно находится в конфликте с окружающей его средой. Собственными талантами Симплициссимус добывает богатство. Он гордится своими военными доблестями, которые дают ему сознание превосходства над офицерами дворянского происхождения. Однако жизнь возвращает его на место, уготованное ему общественными представлениями о рангах. «Поэтому я счел необходимым вести себя, смиренно, хотя на самом деле я смирения не испытывал. С простыми солдатами (gemeinen Kerlen) я вновь стал делить хлеб-соль и ночлег, а перед начальством снимать шляпу: я умерил кое в чем роскошь своего платья, до тех пор, пока не изменится мое сословное положение».
Из этой ситуации мы видим, что жизнь только внешне подчиняет себе Симплициссимуса. Но он подчиняется жизни ровно настолько, чтобы утвердиться в ней, т. е. по существу речь идет об утверждении своей личности, своей воли. И в этом Симплициссимус целиком человек своего времени. Но самоутверждение Симплициссимуса есть именно самоутверждение в жизни, а здесь оно обычно носит только эгоистический характер.
Писатель запечатляет распадение прежних человеческих общественных связей и появление новых, основанных на эгоистическом индивидуализме. Однако в этом обществе сильны и сословные представления, крепка сословная старая организация, хотя и она уже пошатнулась. Любопытно, что для героя плутовского романа, пикаро, внесословное положение естественно и законно. Все старые испанские представления о сословиях сдвинулись с места. В романе «Симплициссимус» внесословное пребывание героя равно почти нахождению в безвоздушном пространстве. И если, например, Гусман де Альфараче из плутовского романа М. Алемана удовлетворяется все-таки состоянием «отшельника» среди людей, а заключительное «Прощай мир» звучит совсем формально, то Симплициссимус уходит в настоящее отшельничество, в одиночество вне жизни. Враждебность людей друг к другу, их разъединенность и эгоизм мучительно ощущаются Гриммельсгаузеном. Их преодоление, трудные поиски контактов человека с человеком, лежат в основе основного стремления Симплициссимуса: поиска гармонической единой цельности, стремления к слиянию полярностей. В дружбе, которая всегда требует от человека преодоления себя во имя другого, способности к самопожертвованию, Гриммельсгаузен хочет найти залог для дальнейшей прочности общественных связей и бессмертия человеческого общества. Поэтому вполне понятен смысл, который получает у Гриммельсгаузена уход героя из жизни в отшельничество или в труд на необитаемом острове.
В отличие от М. Алемана, эти концовки получают определенное значение потому, что Гриммельсгаузен в противоречии соединяет в себе веру в личность, мощный индивидуализм, свободно разворачивающийся вне смирительной рубашки общества, с представлением о необходимости преодоления индивидуализма через слияние с объективным, надчеловеческим. Уходя в отшельничество, в труд на необитаемом острове, Симплициссимус свободно сливает свой внутренний мир с тем большим «свободным» миром, с которым он связан в романе: будь то служение богу или будущему, которые у Гриммельсгаузена бесконечны. Поэтому и Симплициссимус, фактически не связанный ни с одним сословием, в жизни почти не бывает во внесословном положении, так как для Германии это означало нахождение вне общественного закона, вне людей, и сам основной конфликт романа терял бы смысл. Симплициссимус как вынужденную, но временную необходимость переживает внесословное состояние, в которое забросила его военная судьба. «Итак, я стал сам себе господином, как нищий, который никому не подчинен», «...я стократ тогда не был ни бюргером, ни солдатом, и таким образом не имел себе подобных, с которыми мог бы разделять компанию».
Но вместе с тем между Симплициссимусом и людьми из изображенной Гриммельсгаузеном действительности нет и не может быть подлинной дружбы. В этой действительности нет ни одного лица, которое могло бы хоть частично разделить внутренний мир Симплициссимуса. Симплиций одинок со своим миром, как одиноки и другие лица в романе, когда они поднимаются над массой, например, Юпитер. Одиночество — это вообще жизненная норма для существования на ступени цивилизации, где каждый вынужден бороться за место под солнцем в одиночку или, по резкому выражению Гоббса, где существует «война всех против всех».
Как замечательный художник, Гриммельсгаузен с проницательностью изображает конечное одиночество человека среди людей, неизбежность этого одиночества. И в то же время, в отличие от многих писателей своего времени, от многих авторов плутовских романов, он видит в озверевших от страшного военного хаоса людях добрую старую бедность, человеческую привязанность, заложенные как потребность в человеческой натуре. Так верен Симплициссимусу Шпрингинсфельд, так сам Симплициссимус привязывается к Юпитеру, так одичавшие и озлобившиеся, циничные и грубые солдаты спасли в себе, среди военного разгула главное — чувство товарищества и верность. Человеческая дружба одна из самых высоких ценностей, дающих смысл и ценность самой жизни по Гриммельсгаузену. И если он не находит идеальной дружбы в своей действительности, то он хочет верить в возможность её существования, он домысливает. Херцбрудер кажется потому искусственным и ходульным персонажем, что он является скорее желанием, чем действительностью. Это аллегория ко взглядам Гриммельсгаузена на дружбу. Поэтому в целом неверно, хотя и имеет основание, утверждение Ханкамера, что дружба как «творчески-созидательная сила из области человеческого» восхваляется «почти против всего основного мировоззрения романа». Интересна с этой точки зрения хвала-брань деньгам в XIII главе 3-й книги. Обладание деньгами приносит радость человеку, но и грозит ему неприятностями. «Те, кто знает, что значат деньги, и поэтому чтут их за своего бога, имеют для этого не мало оснований. Если кто в мире и узнал их силу и почти божественные добродетели, так это я. Я знаю, каково становится на душе, когда они в запасе. Но зато мне не раз пришлось узнать, каково тому, у кого нет ни единого геллера. Да, да, я даже отважился бы доказать, что добродетель и сила денег намного больше силы всех благородных камней». Дальше, с лукавой обстоятельностью перечисляются все добродетели денег. Гриммельсгаузен показывает необходимость денег, дающих человеку независимость и прочность существованиями в то же время, эта прочность непрочна, когда человека охватывает корыстолюбие. Богатство вызывает врагов, завистников, рождает в человеке такие пороки как жадность, высокомерие. Деньги разъединяют людей. Прочность и радость существованию дает дружба, в которой Гриммельсгаузен видит как в духовной бескорыстной способности человека преимущество перед силой денег. У Гриммельсгаузена вовсе нет высокомерного презрения к деньгам. Деньги необходимы, но необходимы для того, чтобы приобретать расположение ближних, наживать друзей. Симплициссимус следует совету Юпитера и раздает часть своего найденного богатства. На вопрос Симплициссимуса, почему он должен раздать все свое богатство, Юпитер произносит следующую примечательную тираду: «Потому, — отвечает он, — что Вы этим приобретете себе друзёй, и освободитесь от лишних забот» - «Я ответил, что с большим бы удовольствием умножил свое богатство». — «Ну и ищите, где больше приобрести денег. Но таким способом Вы ни одного дня не будете иметь ни покой, ни друзей. Оставьте жадность для старых скаредов, а себя ведите как подобает молодому бравому парню; вы должны больше чувствовать недостаток в хороших друзьях, чем в деньгах» — «Я обдумал дело и нашел, что Юпитер прав...».
Следует отметить, что диалог этот подан не в прямолинейном дидактическом плане, как это было в немецких сатирических произведениях XVI-XVII в.в. Тирада Юпитера полностью принадлежит как бы его «голосу», идет в струе идеалистических воззрений которые проповедует «бедный фантаст». Но из столкновения Симплициссимуса с приобретенными из жизни взглядами на богатство и речей Юпитера рождается истина: деньги необходимы только как средство для достижения известной жизненной независимости и душевной радости от общения с людьми. Особенность этой истины в том, что она не обязательна для читателя. Читатель может сделать такой вывод, а может и не сделать. Гриммельсгаузен не дает синтеза, не объединяет словесный поединок в одном заключительном слове. Он только оба взгляда проверяет друг другом. Такой «дискуссионный» метод характерен для всего стиля романа, что и оставляет в нас после чтения его чувство проблематичности жизни. Истина есть лишь как диалогическое единство двух противоположных взглядов, она существует в их нерасторжимой борьбе. Таким образом, взгляд Гриммельсгаузена на деньги и дружбу, как именно симпатии и антипатии самого писателя, мы выводим из отрывка XIII главы лишь на основании знания всего контекста романа, где они проявляются и в других положениях. Эти взгляды носят также преимущественно характер личных взглядов писателя, как частного человека. Подобные приемы изображения действительности, а также сама «объективная» конструкция романа, позволяют говорить о зачатках полифонии в романе «Симплициссимус», как эта проблема сформулирована по отношению к Достоевскому в книге М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского». Однако это вопрос специального исследования.
Признание полифонического характера структуры романа «Симплициссимус» ведет нас к пониманию существенного отличия романа от плутовского, который основывался на так называемом монологическом изображении мира, если употреблять терминологию М. Бахтина. Внешние же заимствования из плутовского романа как текстологические, так и идейно-формальные имеют место в романе Гриммельсгаузена. Речь идет, в первую очередь, о плутовском романе «Гусман де Альфараче» М. Алемана, который Гриммельсгаузен читал в немецком переводе Э. Альбертинуса (
Как и для Гриммельсгаузена, центральной проблемой в плутовском романе является существование человека в мире новых общественных связей и складывающихся буржуазных отношений.
М. Алеман изображает новую жизнь и нового человека в этой жизни. Роман строится как история жизни пикаро. Невинный душой и телом мальчик с «патриархальным» сознанием попадает в жизнь, где все держится на взаимном обмане ради личной выгоды. «Образовываясь» жизнью, пикаро уже зрелым человеком удаляется «на покой». Плутовской роман использовал мемуарную форму.
Как видим, сюжетная схема внешне повторяется и у Гриммельсгаузена. Но художественная модель мира у Гриммельсгаузена другая, иное отношение к изображаемой действительности, и герой у него тоже новый. Алеман изображает действительность как нечто преимущественно отрицательное, сатирически изобличает ее (реализм со знаком минус). Л. Е. Пинский отмечает в предисловии к роману «Гусман де Альфараче»: «Мизантропическая мысль Алемана тяготеет поэтому к безнадежности и пессимизму. Не жди лучших времен и не думай, что прежде было лучше. Так было, есть и будет» И действительность, и человек изображаются в романе односторонне-сатирически. Поэтому весь роман лишен подлинной проблематичности в изображении действительности. Вывод за читателя сделан автором. Роман Алемана — это большей частью только доказательство, художественное раскрытие его взглядов на человека и действительность, его понимания жизни и его отношения к ней. Впрочем, как это было свойственно литературе маньеризма и раннего барокко, мироощущение самого автора исходит из внутренней враждебности противоположных стремлений во всем живом. Жизнь алогична, и ее раздирают противоречия: дух спорит с плотью, разум со страстью, благородство с низостью. «Эти два начала — тело и душа, страсть и разум, природные влечения и нравственные веления, народная жизнь и законы — сосуществуют, но не переходят друг в друга».
Однако дуализм, свойственный маньеризму и барокко, не лежит у Алемана в основе структуры романа как принцип изображения мира. Между автором и изображенным им миром нет художественного разлада, так как всеобщий разлад, царящий в мире, описан автором, изображен им в струе своего сознания. Это слово автора о жизни, которое не встретит достойного себе сопротивления в романе. Принцип построения, изображения действительности не диалог двух противоположных жизненных тенденций, а монолог автора о жизни, в которой все основано на споре этих тенденций. Из разного отношения к среде в романе Гриммельсгаузена и в плутовском романе следует различное понимание влияния среды на героя, как и понимание самого героя. «У Алемана положение нынешнего века восходит к извечному злу, с ходом времени, лишь усугубляющемуся, — пишет Л. Е. Пинский, — развитие каждого человека, например Гусмана, — история порчи и упадка человеческой натуры. Плутовской роман «отрицательно-образовательный» роман».
Как уже было сказано, в конечном счете мотивами поступков Симплициссимуса руководит стремление не столько к личной удачи, как у пикаро, а познание смысла, сущности жизни.
Разделяя мотив плутовского романа об отрицательном влиянии жизни на героя, «порче и упадке человеческой натуры», Гриммельсгаузен в то же время показывает положительный смысл влияния среды на человека. Речь идет в романе не о характере влияния среды на героя, а о том, как происходит это влияние, не об оценке, а о процессе. Падение Симплиция сопровождается его восхождением. Через падение он доходит до познания жизненных ценностей. Такое прохождение героя через жизнь и сама мысль о формировании натуры человека жизнью уже ближе к воспитательным романам Фильдинга. Правда, последний придавал влиянию среды на героя преимущественно положительное значение. Различие между плутовским романом и романом Гриммельсгаузена не только в различии национального содержания изображаемой действительности. Они имеют принципиально важные художественно-формальные отличия. Литературная связь романа «Симплициссимус» с плутовским жанром более внешняя, нем может показаться на первый взгляд, хотя оба относятся к одной и той же жанровой традиции.
В XIX веке возникло представление, что роман «Симплициссимус» является «воспитательным романом». Эта точка зрения отстаивалась и защищается до сих пор многими немецкими литературоведами. Воспитательный роман, как и плутовской, посвящен истории жизни человека, истории прохождения героя через жизнь и воспитанию его жизнью. Воспитательный английский роман XVIII века и роман Гете «Вильгельм Мейстер» использовали по существу в той или иной мере форму плутовского романа, его сюжет, композицию, подчинение художественного материала проблеме личности. Сторонники взгляда на роман Гриммельсгаузена, как на воспитательный, находили в его романе развитие характера и определенную этическую позицию, которые, по мнению этих исследователей, являются признаком того, что «Симплициссимус» — «роман развития» или «воспитательный роман». Первым в справедливости этой точки зрения усомнился Р. Алевин. Против интерпретации романа как «воспитательного» решительно возразил Лео Домагалла, Клеменс Луговский, Г. Рорбах и другие исследователи также считают, что «Симплициссимус» не является «романом развития» (Entwicklungsroman).
В романе Гриммельсгаузена герой, как и в «воспитательном романе», проходит через жизнь и испытывает на себе ее воспитательное влияние. Однако характер воздействия жизни на героя в «Симплициссимусе» принципиально иной, чем в «воспитательном романе». Принципиально иное само отношение между героем и жизнью. Воспитательный роман показывал человека в жизни. Гриммельсгаузен представил человека и жизнь как две противоборствующие силы. Симплициссимус противостоит жизни с ее моралью, своей этикой, своим сознанием. Речь может идти не о формировании характера, а об открытии тех образовательных возможностей для человека, который таит в себе жизнь. Симплициссимус, хотя и является личностью из плоти и крови, имеет свое собственное неповторимое лицо, в то же время не является характером. Характерность еще далеко не есть характер. Мы не можем назвать достаточно характерных черт Симплициссимуса, которые могли бы в совокупности составить его характер. И не только потому, что Гриммельсгаузен не изобразил характер Симплициссимуса внутренне (отсюда понятно, что о внутреннем развитии героя, которое имеет место в «воспитательном романе», не может быть и речи). Он не изобразил и внешнего проявления характера, как совокупности определяющих характер черт. Правда, Симплициссимус не остается неизменным на протяжении всего романа. Но он обнаруживает скорее различные стороны своего сознания, которое дает отпечаток характерности поведению Симплиция. Таким образом, формирование героя жизнью, насколько оно есть у Гриммельсгаузена, происходит в сфере его сознания, а не характера. Симплициссимус уходит из жизни, познав ее, но это познание становится содержанием его сознания, обогащает это сознание, а не формирует характер. Особенность этого осознания в том, что, как уже указывалось, личное сочетается в нем с внеличным. Поэтому, употребляя понятие «сознание» применительно к Симплицию, надо иметь в виду, что это сознание не может служить достаточной основой для образования личного характера, так как оно является одновременно и программой определенного общего взгляда на мир, общего отношения к нему. Казалось бы, в противоречии с вышесказанным находится тот факт, что в поведении Симплициссимуса последовательно проявляются такие черты, как простодушие, доверчивость, внутренняя чистота, непосредственность, доброта, которые можно было бы назвать чертами его характера. Однако эти черты, главным образом, есть лишь персонификация общего содержания сознания, они есть следствие определенного восприятия жизни и отношения к ней, и настолько общего, что они создают определенное лицо, но не достаточны для создания характера. Симплициссимуса поэтому нельзя назвать «фигурой», механически продвигающейся от одной ситуации романа к другой, как это делает Г. Рорбах. Но в то же время он и не является характером. Таким образом, Симплициссимус имеет свою личность, свое «я», которое он последовательно отстаивает, но содержание этого «я» не есть индивидуальный характер. Очень близко к пониманию этой особенности образа Симплициссимуса подошел А. Морозов. Совершенно справедливо он пишет: «Потребность в последовательном развитии отвечала риторико-дидактической цели. Но нарастание греховности или, напротив, праведности человека не является ступенями его «внутреннего развития». Грех приходит извне как соблазн и совращение, происки и козни демонических сил. Важно удержаться вовремя. Тирада включается в общую символику эпизода, выражает не идею «развития», а дидактическую проповедь воздержания от соблазна. Этот же принцип приложен не только к малому «назидательному примеру», вставленному в аллегорическую картину, но и ко всему роману. Этическая каузальность связывается с мотивом раскаяния...
«Симплициссимус» обладает энергией поступательного движения, последовательностью в изложении темы.
Правда, А. Морозов, очевидно, не считает Симплициссимуса характером, хотя и не останавливается подробно на этом вопросе. Так что фактически остается неясным, что скрывается под этим определением. Ибо та характеристика, которую он дает Симплициссимусу, на наш взгляд, является не определением характера, а «лица», личности Симплициссимуса. «Совсем иначе в романе, — пишет он в комментарии к переводу «Симплициссимуса». — Введенные в него шванки, готовые остроумные ответы отражают движение мысли Симплициссимуса, соотнесены с его личностью и характером. Одни характеризуют его детскую наивность, простоту и неведение, другие относятся к тому периоду, когда он уже приобрел житейский опыт, ловкость и лукавство... Гриммельсгаузен «нанизывал» на Симплициссимуса не любой подвернувшийся под руку материал, а лишь подходящий к его облику, его поведению, поставленным перед ним задачам». Как видим, для такой характеристики более уместны понятия «личность» или «облик». Она не убеждает нас в том, что Симплициссимус является характером. Более того, А. Морозов дальше замечает: «При всем своеобразии облика Симплициссимуса, его мышление и поведение не разработаны в индивидуально-психологическом плане, а остаются обобщенно типическими. Его сентенции либо книжного, либо фольклорного происхождения. Его понимание вещей чаще всего выражено через пословичную мудрость. Личное определяется у него отношением с внешним миром, а потом уже с самим собой. Внутреннее состояние героя не раскрывалось аналитически, а только называлось или упоминалось в связи с положением, в которое он попадал». А. Морозов объясняет это условностью и аллегоричностью образа Симплициссимуса. На наш взгляд, такое объяснение не раскрывает сущности образа, его своеобразия, является недостаточным. Дело в том, что мышление и поведение Симплициссимуса не являются обобщенно-типическими, так как это по сути дела есть более условное изображение определенного типа, характера. Таким обобщенным социально-типичным образом был пикаро испанского «плутовского романа». Поведение и мышление Симплициссимуса не есть реализация общих представлений об определенном типе человека, а следствие его позиции по отношению в миру, его восприятия действительности, которое дано обобщенно. Характерные черты Симплициссимуса, проявляющиеся в его поведении, это черты, свойственные преимущественно романтическому отношению к действительности, отношению с точки зрения идеала.
Они могут быть и свойствами романтического характера. Но в романе Гриммельсгаузена они даны именно не как свойства характера, а как черты, характеризующие в действии романтическое восприятие мира. Не характер в центре внимания писателя, а «правда существования», которая рождается из столкновения отличных друг от друга отношений к жизни, к долгу, к назначению человека в нем. Поэтому так остро ощущается нами не характер Симплициссимуса, а то слово о мире, которое он в себе несет, его отношение к жизни. Это делает его личностью более самостоятельной, цельной и содержательной, чем пикаро «плутовского романа». В силу замысла романа Симплициссимус является не только носителем определенного взгляда на мир, специфического сознания, но и воплощением идеи Гриммельсгаузена о человеке вообще. Под этим углом зрения рассматривается в конечном счете и столкновение личности и коллектива в романе. Гриммельсгаузену свойственен внеисторический, антропологический взгляд на человека. Наряду со многими своими современниками (например, Я. Беме и мистики) Гриммельсгаузен считал, что человек в мире находится между двумя силами: добром и злом. Человек соединяет в себе два эти борющиеся начала. В качестве риторической фигуры Симплициссимус занимает среднее место между Оливье и Херцбрудером. Оливье — воплощение зла, Херцбрудер — добра. Симплициссимус как человек не является ни абсолютным злодеем, ни святым.
Человек у Гриммельсгаузена не нечто застывшее, статическое. Роман содержит определенные идеи о воспитании человека средой, которые иллюстрирует развитие действия в романе, история прохождения героя сквозь жизнь. Поэтому мысль о том, что «Симплициссимус» является воспитательным романом возникла не случайно. В 9-й главе I книги Гриммельсгаузен излагает свои педагогические взгляды. На «чистой доске» — душе Симплициссимуса — жизнь откладывает различные следы, формируя ее в соответствии со своей жизненной моралью. Но это «формирование» относится не к характеру Симплициссимуса, а к его поведению. До самого конца герой остается Симплицием Симплициссимусом — простейшим из простых. Жизнь корректирует поведение Симплициссимуса, пока он действует в ней, обучает его ремеслу жизни. Воспитательные идеи Гриммельсгаузена осуществляются лишь постольку, поскольку он показывает, что жизнь может формировать и формирует человека, он открывает воспитательные возможности в жизни, но не реализует их, как это делает воспитательный роман. Преподанные жизнью уроки, хотя и принимаются Симплицием к сведению, но не затрагивают его сознание, которое внутренне оказывает сопротивление давлению на него жизни.
Понимание действительности, которую Гриммельсгаузен изображает, тоже лишено историчности. Конфликт Симплициссимуса с действительностью принимает таким образом общую форму столкновения человека с жизнью. Нередко это в чистом виде столкновение общества, как смирительной для отдельного человека силы с личностью, в бунте своем противопоставляющей ему абсолютную свободу. Во второй и третьей книге рассказано о том, как Симплициссимус стал егерем. Он стремится к жизненному успеху, хочет получить звание офицера, однако ему не хватает для этого житейских «добродетелей»: осмотрительности, хитрости, житейской смекалки. Это добродетели нового буржуазного общества. Прославление их стало традиционным для народных книг, которые отражали рост самосознания немецкого бюргерства. И Тиль Уленшпигель, и ловкие герои шванков, хотя и противопоставлены среде, но они противопоставлены с позиций новой житейской этики. Простофиля, попадающий в смешное положение, не встречает сочувствие автора. Немецкий шванк всегда на стороне ловких и хитрых. Сам Тиль Уленшпигель в смешном положении почти не бывал. Симплициссимус и есть простак, который остается не раз в дураках, попадает в смешное положение. Но автор не присоединяется к оглушительному хохоту. Смежная ситуация смягчается, она раскрывается с позиции побежденного. Смешное переходит в трогательное. Неудача Симплициссимуса вызывает наше сострадание. Будучи егерем, Симплициссимус быстро выдвигается за счет находчивости и смелости. Но для того, чтобы добиться успеха в обществе, ему не хватает житейской находчивости и смелости. Симплициссимус не умеет урезать своеволие, притворяться и лицемерить, где надо приспосабливаться, быть себе на уме, ловчить. То, что в глазах Симплициссимуса как отдельной личности с неограниченной личной свободой выглядит геройством, в жизни негероической, повседневной, эгоистической является величайшей глупостью, слабостью, ведущей к жизненным поражениям. Конфликт Симплиция со средой нарастает, пока не приводит к разрыву с обществом. Наступает раскаяние. «Не менее злобились на меня и все фельдфебели, ибо я был предпочтен им всем. А что до простых рейторов, то их любовь и дружба также поколебались, ибо, по всей видимости, можно было заключить, будто я их презрел, ибо как о том было уже сказано, меньше водил с ними компанию, а подбивался к большим господам, коим не стал оттого любезней. Горше всего было, что не сыскалось ни одного человека, который открыл бы мне, как всяк на меня досадует, а сам я того не мог приметить, ибо тот, кто говорил мне в лицо самые лучшие слава, охотнее всего увидел бы меня мертвым. А посему жил я все равно как слепой, и час от часу становился все заносчивей, и хотя уже знал, что тому или другому не по сердцу, когда я превосходил в роскоши знатных и благородных офицеров, однако же сие меня не удерживало... Был я тогда ужасным молодым дурнем, который выпускал зайцев из кармана, заместо того, чтобы вести себя толком, и ежели бы денежки, которые я из простой спеси и без всякой пользы навешивал на себя, истратил бы на то, чтобы подмазать, где следовало, то не только вскорости получил бы прапор, но и не нажил бы себе такое множество врагов». Правда, раскаяние Симплициссимуса мало что меняет и в поведении героя почти не реализуется. Оно лишь раскрывает перед читателем сущность конфликта. Итак, поведение Симплициссимуса в данном конфликте противопоставлено окружающей среде, как абсолютная личная свобода коллективным законам. Из их столкновения в данном отрезке романа следует вывод о нежизнеспособности свободной, воли индивидуума. Человек зависит от окружающих его людей, от их мнения и расположения, от обстоятельств, а не от собственной силы. Автор не сочувствует слабым и обманутым, но испытывает к ним сострадание. И в этом его высокая человечность. Старые шванковые ситуации, попадая в роман (как история кражи сала у попа), приобретают новое значение. Они, наряду с искренним смехом. вызывают чувство сострадания к невинно обманутому. Шванк превращается в реалистическую жизненную зарисовку, свободно включается в реалистический контекст романа.
Человек и действительность изображены в романе Гриммельсгаузена не в единой плоскости, а как бы в двух параллельных плоскостях. Для Симплициссимуса невозможно слияние с миром, состоящим из разъединенных личностей, а слияние лишь с чем-то внемирным, с будущим, с той действительностью, в которой он не живет, которую он мыслит не как нечто конкретное, реальное, а как неопределенно-утопическое, как проекцию своей современности в будущее.
Роман «Симплициссимус» оптимистически устремлен к будущему.
Л-ра: Вопросы зарубежной литературы. Учёные записки. – Москва, 1968. – № 304. – С. 200-216.
Произведения
Критика
