Проблемы литературоведческой методологии Я. Гримма
В. П. Неустроев
[…]
В 1985 г. научная общественность отметила двухсотлетие со дня рождения Я. Гримма, выдающегося немецкого филолога и фольклориста, основоположника германистики, внесшего огромный вклад в сокровищницу национальной и мировой культуры. Его совместная с братом Вильгельмом исследовательская, литературная и издательская деятельность, проводившаяся в течение длительного времени, была согласованной и активной, хотя между ними — при сходстве по многим вопросам метода и характера исследований — имели место и существенные различия.
Как было отмечено критикой, разница между братьями Гримм заключалась главным образом в том, что Якобу, которому принадлежала руководящая роль, было присуще стремление к постановке и решению теоретических проблем, к широким обобщениям, в то время как Вильгельм занимался исследованием частных вопросов, публикацией памятников старины, их комментированием и т. п. Я. Гримм, универсальный филолог и фольклорист, стал одним из создателей сравнительно-исторического метода в языкознании и литературоведении, с огромным успехом собирал и изучал произведения средневековой словесности.
Начатое Я. Гриммом в 50-е годы XIX в. издание фундаментального (четырехтомного) «Немецкого словаря» стало своеобразным завещанием для ученых XX в.
[…]
Несмотря на исключительную занятость, которая, казалось, не давала возможности интересоваться чем-либо, кроме науки, Я. Гримм не оставался кабинетным ученым. Начиная с юношеских лет (Гессен, университет в Марбурге, Париж, где под руководством профессора Ф. К. Савиньи, теоретика исторической школы права, им собирались и изучались научные материалы по истории права), а потом и в зрелые годы — в пору деятельности в качестве библиотекаря в Касселе и профессора Гёттингенского и Берлинского университетов — его мировоззрение складывалось и развивалось под непосредственным воздействием событий немецкой и европейской общественной жизни. Либеральные, а затем и демократические взгляды ученого, формировавшиеся под влиянием освободительного движения в Германии, получили развитие в связи с событиями Июльской революции 1830 г. в Париже. В 1837 г. оба брата в числе «семи гёттингенцев» выступили в защиту Конституции, отмененной королем ганноверским, и были отстранены от профессорских должностей. В связи с указом об изгнании его из пределов королевства Я. Гримм писал: «Я привлекаю к себе взоры власти и лишь тогда, когда она вынуждает меня собирать угли моего очага и переносить их в другое место. Эта независимость закалила мою душу; она устоит против тех инсинуаций, которыми хотели запятнать чистоту моего сознания».
Братья Гримм и в дальнейшем, будучи уже профессорами Берлинского университета и членами Немецкой академии наук, сохранили свою оппозиционную настроенность. Это сказалось прежде всего в их сочувственном отношении к революции 1848 г. Я. Гримм, принадлежавший к партии центра, стал даже депутатом Национального собрания. Показательно, что в обстановке революционного подъема он принципиально ставил вопрос об актуальности своих занятий историей и культурой прошлого. В создании трудов по истории языка, средневековой германской словесности, фольклору, мифологии и праву братья Гримм видели общественное дело, важное для современности. Так, издавая свою «Историю немецкого языка» (1848), Я. Гримм во введении напоминал о происходящих событиях, когда «на дальнем небосклоне, по гребням гор начинает проглядывать свет» и уже можно «прозреть светлое будущее». В послереволюционный период он также продолжал возлагать на научную деятельность высокие общественные задачи, о чем напоминал в предисловии к первому тому «Немецкого словаря» (1854).
В своем стремлении подчинить занятия древностью интересам современности Гриммы не были одиноки. Их активно поддерживали поэты (Э. М. Арндт, Гофман фон Фаллерслебен), ученые и литераторы (Беттина, К. Лахман, К. Зимрок, Г. Гервинус и другие) и прежде все-то Гёте, который по ознакомлении с фольклорными материалами Карла Зимрока выражал надежду на необходимость сделать древние сказания достоянием народа.
Научная и литературная деятельность братьев Гримм обычно связывается с кругом поздних романтиков и в первую очередь с гейдельбергской группой — К. М. Брентано, А. Арнимом, И. Гёрресом. Действительно, их объединяла тяга к Средневековью, его романтизация, фольклорная собирательская работа. Но между ними обнаруживались и серьезные разногласия. Гриммы не разделяли многих идеологических (преимущественно консервативных) позиций гейдельбержцев, были весьма осторожными в области поэтической обработки текстов. Объективно Я. Гримму, как теоретику-фольклористу, ближе оказывались принципы Гердера и Гёте, активно утверждавших сравнительное изучение культур и всемерно способствовавших созданию панорамы и концепции мировой литературы.
Я. Гримм искал решения интересующих его философско-эстетических проблем в условиях сложного переплетения в современном искусстве романтических и реалистических тенденций. Само время выдвигало важные задачи общественной жизни и культуры, которые могли быть решены прежде всего в свете идей Великой французской революции. Но как? Крупнейшие ученые французской романтической историографии (О. Тьерри, П. Барант, Ф. О. М. Минье и другие) и, конечно же, великие писатели В. Скотт и А. С. Пушкин, заложившие основы научного и художественного историзма, объективно продолжали традиции века Просвещения, лучшие представители которого отстаивала не просто принципы правдивого изображения прошлого, но говорили; о роли масс в истории, ставили проблемы народоправия. По мыслит Ш. Монтескье («Дух законов», кн. XIX, гл. 21), законы должны соответствовать «нравам» и «традициям». Само понимание свободы и путей борьбы за ее обретение было различным. В Германии, в отличие от Франции, все большее распространение получал миф о «германской свободе», основанный на идее народности, носившей патриархальный характер.
Немецкие романтики, однако, обратили внимание и на слабую сторону мировоззрения просветителей — недооценку ими идеи развития, односторонность учения метафизического материализма, которое в силу его абстрактности и логического рационализма не соответствовало сложным и изменчивым формам современной европейской действительности и идеологии.
Более подходящей, соответствующей требованиям момента Я. Гримму и гейдельбержцам казалась историческая школа права Ф. К. Савиньи, далекая, однако, от передовых общественных задач эпохи. Порицая всякое проявление мятежных настроений, она апеллировала к «стабильному» прошлому — к истокам «народных начал», «национального духа», за которыми скрывалась политическая система феодального «старого режима».
[…]
Однако в политических взглядах и в понимании народности (Volkstum) Я. Гримм существенным образом разошелся с идеологами исторической школы права. Ревностно преданный науке ученый и незаурядная художественная натура, он романтизировал средневековье, видел в нем неисчерпаемый источник народной фантазии, запечатленной в мифах, легендах, памятниках фольклора. Мифы, наряду со сказками, заняли особое место в творчестве писателя.
Изданием своей «Мифологии» Я. Гримм не только привел в систему картину верований германских народов в процессе их исторического развития, но и осуществил исследование их связей с поэтической традицией. Философско-филологическое учение, получившее наименование мифологической школы, приобрело широкое распространение в среде романтически настроенных литераторов-фольклористов во многих европейских странах.
Сравнительно-исторический метод, примененный в области мифологии, дал неожиданный эффект: он позволил не только наметить типологию мифов (например, о животном и растительном мире), но и проследить их функцию в различных поэтических сюжетах, в частности в сказках. А. Н. Веселовский, внесший в понимание мифологии и ее взаимодействия с фольклором свою идею историзма, отмечал, что «когда комический элемент внесен был в религию, животный мир стал животным эпосом, сказкой». Значительно позже (в 1880-е годы).
З. Коскен, один из представителей теории заимствования, критикуя принципы мифологической школы и в первую очередь гипотезу Гриммов, относительно сказки как «разложившегося индоевропейского мифа», обращал внимание на тот факт, что в пору гриммовских публикаций не были известны многие фольклорные материалы других, не индоевропейских народов. Но, по мысли А. Н. Веселовского, «этот аргумент сам по себе не устраняет мифологической гипотезы, а только ограничивает ее...». Для ученого, воспитанного на принципах гриммовской школы (Ф. И. Буслаева и других русских «мифологов»), такого рода вывод был естественным.
Образность и таинственная символика первобытных мифов разных народов (в том числе восточных) носили универсальный характер. Они «свободно переходили в сказочные сюжеты, но получали в них новые художественные решения, приобретали иное понятие истории — как социального процесса. Народная поэзия, по словам Гримма, «рождается в душе всего народа». Поэтому индивидуальное творчество («искусственная поэзия»), даже поэзия Гёте, кажется ему менее значительным, нежели старинная мифология и словесность.
Конечно, в научном наследии Гриммов не все равноценно. В своих методологических основах они нередко были идеалистичны, связаны, с известными субъективными пристрастиями. «Язык, мифология, поэзия, материальная культура народа, — по словам В. М. Жирмунского, — являлись для них различными, но по существу едиными выражениями «народного духа», в этом Якоб Гримм видел бессознательное творчество недифференцированного народного коллектива». В меньшей степени эти тенденции сказались в литературной и издательской деятельности Гриммов, вошедших в историю немецкой литературы прежде всего как создатели бессмертных книг «Народных сказок».
Первый том собранных Гриммами сказок вышел в конце 1812 г. По словам Вильгельма Гримма, сказки эти долго «принуждены были искать убежища в хижине крестьянина и ремесленника» и только теперь «вновь появляются на литературной сцене». О патриотических настроениях Гриммов свидетельствовала и запись Вильгельма, в дневнике от 18 октября 1812 г., спустя ровно год после Лейпцигского сражения о том, что Гензель и Гретель, маленькая Красная Шапочка, Снегурочка и Ганс-Простак заняли место рядом с Зигфридом, Роландом, Тилем Эйленшпигелем и персонажами народной песни, как свидетели прошлого, когда существовала немецкая нация, и как предвестники будущего. Якоб Гримм на собственном экземпляре «Сказок» также отметил «совпадение» их выхода точно в годовщину Лейпцигской битвы.
Первый и последующие выпуски немецких народных сказок смогли появиться лишь в результате огромной работы, проведенной Гриммами не только как скрупулезными собирателями фольклора, но и как вдумчивыми его исследователями. В кругу современных Гриммам немецких фольклорных изданий эти сказочные сборники заняли видное место. В принципах их составления ясно сказалось то бережное отношение к памятникам народного творчества, какое было характерно также для Гёте и Гердера. Чаще всего Гриммы стремились (особенно в начале своей деятельности) сохранять сказочные сюжеты в их «первоначальных», наиболее древних формах и вариантах, оставляя нетронутыми «примитивные» формы мышления и языка, народные суеверия. Однако сам фольклор оказывал на собирателей определенное воздействие. Они начинали осознавать несоответствие старых форм и обновляющегося содержания, видели, как сквозь фантастику в сказке пробивали себе дорогу суровая правда жизни, едкая социальная сатира, рассказы о нелегкой доле простых людей, мечта народа о счастье.
Литературная обработка сказок заключалась в том, что братья Гримм сами рассказывали их, по-своему размещая слова. В одном из писем А. Арниму Вильгельм Гримм признавался, что рассказывал сказки так, как ему хотелось в это время. Следовательно, мы вправе считать, что в целом ряде случаев форма народных сказок в передаче братьев Гримм приобретала новый, индивидуальный характер, хотя они по-прежнему продолжали бережно относиться к общему сюжету и композиции, к особенностям устной художественной традиции. Существенно у Я. Гримма и разграничение жанра сказки и предания. Для него «сказка более поэтична, предание более исторично». В художественных пересказах братьев Гримм сказки освобождались порой от излишних деталей, «разностильности», неизбежной при многократной устной передаче сюжета. Авторы стремились избежать и искусственного нравоучительного оттенка сказок, считая, что сама народная мудрость произведет в сказке должное — в этическом смысле — впечатление. Вот почему лучшие из этих гриммовских изданий стали своего рода эталоном для всех занимающихся сказочным фольклором.
Изучение немецких народных сказок было проведено Гриммами на широкой научной основе. Подводя итоги своей деятельности в этой области, Вильгельм Гримм в специальных комментариях к ранее изданным сказочным сборникам (Anmerkungen-Band, 1856) не только сообщил многочисленные варианты (так называемые литерные номера) сказок, записанных в разных областях Германии, но и привел многочисленные параллели, сопоставления немецких сказок со сказками романскими, славянскими, индийскими и персидскими.
Глубокое знание немецкого и, шире, мирового фольклора позволило Я. Гримму сделать множество ценных оригинальных наблюдений и общих теоретических выводов. Опираясь на них, оба брата выступили как глубокие знатоки сравнительной истории жанра сказки у разных народов.
Гриммы очень быстро стали организаторами собирания и записи народных сказок по всей Германии. Дело их начинает носить поистине общенациональный характер; они получают сказки марбургские (в записи К. М. Брентано), вестфальские — из Мюнстера и Падерборна, померанские, швейцарские и др.
Много гессенских сказок (в окрестностях Майнца, Кинцига, Касселя) было записано самими Гриммами. С большой признательностью они говорят о «крестьянине из Цверна близ Касселя», который иногда рассказывал прямо «на поле», о сказительнице Катарине Доротее Фьеманн, цвернской крестьянка, которая «знала и помнила много сказок, умела передавать их живо и с увлечением...». Любопытно, что многое в фольклористических принципах и приемах других романтиков не удовлетворяло братьев Гримм. Так, В. Гримм говорил с порицанием о методе Брентано, который записывал лишь отдельные слова из речи сказителей, впоследствии восполняя общую картину по памяти, «дополняя ее своей интерпретацией текста».
Необходимо отметить в гриммовских сказочных сборниках наличие такого жанра, как новелла. Это были рассказы, заимствованные преимущественно из старых рукописей и популярных изданий. Заинтересовавшие братьев сюжеты при небольшой стилевой обработке приобретали сказочный оттенок. Таковыми стали сказки-новеллы, составленные по народным шванкам («Удачная торговля»), сюжетам из народных книг и «карнавальных масленичных представлений» XV и XVI вв. («Три лентяя», «Сказка-небылица»), по шуточным повестям Ганса Сакса («Ранец, шапочка и рожок», «Звери господни и чертовы звери»), по рассказам гуманиста Генриха Бебеля («Смышленый Ганс»), Иоганна Паули («Неблагодарный сын»), Ульриха Бонера («Волк и семеро козлят»).
Значение подавляющего большинства «сказок» братьев Гримм состояло в их подлинной народности, в том, что они в основной своей массе были «воплощением чувств», «творениями народной фантазии». Записанные большей частью со слов крестьян, солдат, странствующих подмастерьев и школяров, песни, сказки и истории действительно запечатлевали особенности немецкого характера.
В основной состав сборников вошло двести номеров сказок. Они могут быть условно разделены на три цикла: сказки «волшебные», «животные» и бытовые, близкие к реалистической бытовой новелле.
Одни сказки — это страшные повести о жестокостях и кровавых злодеяниях, рассказы о злых ведьмах и чертях, образы которых жили в поверьях и преданиях. Другие не уступали в мрачности колорита по иным причинам. В сказках Падерборнской степи, из Гессена, Померании и ряда других областей отражаются характерные особенности природных условий, быта и нравов людей, каждодневно борющихся с природной стихией.
Рассказчики гриммовских сказок, в отличие от аналогичных изданий многих других фольклористов, редко обращаются непосредственно к читателям. Отчасти это является результатом стилистической обработки сказочного материала собирателями. Лишь в немногих присказках сохранилось традиционное обращение или заключительная мораль.
Многие сказки были записаны Гриммами на диалектах, что давало возможность показать различные оттенки народных говоров, способствовало обогащению национального литературного языка. С большой тщательностью братья собирали и сохраняли присущие народной речи особые выражения, пословицы, игру слов, яркие сравнения, новые словообразования. При пересказе широко использовались также типичные для сказочного стиля повторения, звукоподражания, прямая речь, описательные имена (Rotkäppchen, Bruder Lustig, Dornröschen и другие).
Среди сказок основного гриммовского собрания есть немало сходных вариантов одного и того же сюжета. Тем не менее в этих случаях можно говорить не только об их сходстве, но и о различиях. В конкретном художественном воплощении каждая сказка представляет собой законченное целое. В сказках о Мальчике-с-пальчик обращает на себя внимание различие социального фона, на котором действует герой; «Кума» и «Смерть в кумовьях» существенно дополняют одна другую и т. д. В одной из сказок о братьях-лебедях сквозит явная ирония над чудесными превращениями, в то время как в другой, напротив, они значительно усилены. В «сходных» сказках можно увидеть одну из особенностей народных сказок в собраниях братьев Гримм — тягу к цикличности, которая является дальнейшим развитием бытовавших в них повторов (переплетение сюжетов о Золушке и Геновефе, сказки о Метелице со сказкой о Гензель и Гретель, гессенский и ганноверский варианты сказки «Гансель-игрок» и многие другие). Рассмотрение таких сказок в циклах позволяет глубже проникнуть и правильнее понять их идейные замыслы, а также многогранные формы.
Популярность гриммовских «Сказок» огромна. Об этом свидетельствуют и многочисленные переводы их на иностранные языки. Одним из первых переводчиков гриммовских сказок на русский язык был В. А. Жуковский. Исключительную популярность они приобрели в наше время. Лучшие сказки, прочно вошедшие в фонд классической литературы (особенно для детей), широко издаются и изучаются во всех странах мира.
Научное и литературное наследие Якоба Гримма продолжает играть огромную роль в развитии немецкой и мировой культуры. Глубоко прав был Н. Г. Чернышевский, указывавший на определенные противоречия в гриммовской методологии: отметив излишне архаический уклон мифологической теории и фольклористики, ученый подчеркивал, что в работах Я. Гримма «факты сильнее фраз», что беспристрастия у него «гораздо больше, нежели увлечения», и именно это позволило ему стать основоположником «исторической филологии». Своими успехами современная наука о литературе и фольклоре в немалой степени обязана лучшим сторонам наследия Я. Гримма.
Л-ра: Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. – 1986. – № 4. – С. 9-16.
Произведения
Критика
