Поэзия Сальваторе Квазимодо
К. Зелинский
Знакомясь со стихами в западноевропейских журналах и с отдельными сборниками стихов, выходящих во Франции, Англии, Италии, ФРГ, видишь, что они в массе очень не похожи на наши. И по тематике, и по своей структуре. Их темы вместе с тем вечным, что всегда интересовало человека, вместе с чувствами любви, мыслями о природе и смерти вовлекают нас, словно в крутящуюся воронку, по преимуществу в субъективный мир поэтического «я». Там мы оказываемся окруженными образами, возникшими в душе поэта. Не всегда можно угадать внешние поводы или толчки самой действительности, которые вызывали рождение тех или иных поэтических мыслей и образов. Не всегда можно угадать и связи между ними. Эта трудность восприятия вызывается не изысканностью или непривычностью метафор и сравнений. Нет, отдельные мысли, взятые сами по себе, могут быть и оголены. Но их логика не всегда понятна. Трудность заключается именно в прихотливости, а то и капризной неуловимости рождения поэтической мысли. С этим связана и структура или построение самих стихов. Иногда они представляют собой вереницу рядом положенных образов, не связанных между собой ни сюжетом наблюдения, ни логикой развития идей.
Этот тип субъективной, романтической поэзии возник давно, еще в конце прошлого века, и первоначально был представлен в произведениях символистов. Ослабление или утрата интереса к внешнему миру, и прежде всего социальной борьбе, и перенос внимания на внутренние видения — все это было следствием проникновения в сферу поэзии и вообще идеологии тех начал, какие несло с собой развитие буржуазной цивилизации. Противоречия классового общества в условиях господства буржуазии самым глубоким и неблагоприятным образом сказались на развитии именно поэзии, отчуждая ее от здоровых интересов человека. Разумеется, было бы ошибкой смешивать воедино различные буржуазные поэтические течения или устанавливать прямую традицию между ними. В каждой стране это было по-своему, и кроме того, для англичанина Эллиот, француза — Малларме или Валери были уже чем-то старомодным, так же как немцу — Рильке, а тем более Георге для итальянских «герметистов». Но нельзя не признать, что в этом направлении утонченное самоуглубление в поэзии достигло большой изощренности, вырождаясь уже в нечто алогическое в духе, впрочем, тоже уже старомодного дадаизма.
Творчество наиболее крупных и известных современных поэтов Италии старшего поколения — Унгаретти, Монтале, наконец, Квазимодо развивалось именно в атмосфере этого романтического субъективизма и утонченного самоуглубления. Среди итальянских «герметистов» (хотя сам термин этот тоже уже дело прошлого, времен минувшей войны) наибольший интерес представляет Сальваторе Квазимодо. Это, пожалуй, вообще один из наиболее интересных современных поэтов мира. Человек нашего поколения (Квазимодо около шестидесяти лет), он был свидетелем и участником всех бурных событий нашего века. Уроженец Сицилии, сын путевого обходчика-железнодорожника, проведший детство в народно-демократической среде, Сальваторе Квазимодо благодаря своему уму и таланту поднимается на самые вершины современной европейской культуры. Он переезжает на север, в Милан, который становится его постоянным местожительством. Сальваторе Квазимодо написал, в сущности, немного, но его поэтические тетради, всегда очень изящно изданные, хранят на себе печать сосредоточенных раздумий над явлениями внутренней душевной жизни и, я бы сказал, печать некоторого аристократического духа (если это отнести в первую очередь к его довоенным произведениям). Конечно, и у Квазимодо можно найти немало стихотворений, в которых его мысли как бы качаются на ветвях деревьев, и мы ощущаем это чувство одиночества на каком-нибудь острове, откуда он видит свой высоченный парусник (так называется одно его стихотворение).
Когда я вспоминаю свои встречи с поэтом, я вижу перед собой чрезвычайно живое лицо южанина, умные и проницательные глаза, я вижу человека, который знает цену жизни и умеет любить ее. Даже в прежние годы, забираясь в абстрактные сферы герметизма, Квазимодо все-таки оставался человеком жизни. И это чувство с каждым годом брало у него верх и завершилось в годы войны и оккупации его родины гитлеровцами. После войны (в таких книгах, как «Жизнь и сон», «День за днем», наконец последней книге, «Земля несравненная») в поэзии Квазимодо голос социальной борьбы, любви к родине, любви к человеку заговорил громко и внятно. И пожалуй, идейное и художественное развитие Сальваторе Квазимодо, выход из круга узко личных и интимных тем на широкий мир того, чем живет человечество, — эта эволюция поистине замечательное свидетельство того, что больше чем полувековая эпоха господства традиций субъективного романтизма заканчивается. Рождается поэзия нового типа. И поэты, даже связанные прежде с этой традицией, идут разными дорогами, но идут к новому миру, идут к человеку с его социальными и новыми духовными интересами.
Он видит уличного клоуна, который кривляется перед прохожими. Он глядит на вас глазами хорька, он бесстыдно изгибается. И в этом поэт видит социальную анатомию современной цивилизации (стихотворение «Почти эпиграмма»). Или вот стихотворение из газеты «Хроника». Двое юношей — Клод и Жак — убили двух молодых влюбленных, находившихся в автомобиле, стоявшем совершенно неподвижно в парке Сен-Клу на аллее Счастья. И этот факт заставляет воскликнуть итальянского поэта: «О древнейшие из латинян, спасайте важнейшие стимулы жизни». Противоречия современной капиталистической цивилизации, обесчеловечивание, которое несет она, душат итальянского поэта даже на верхних этажах его поэтического уединения. В стихотворении «В этом городе» Квазимодо писал, что «в этом городе есть даже такая машина, которая и мечты перемалывает в порошок».
Эта машина стоит в угловом баре перед строем платанов, здесь, в столице моей или в какой-нибудь другой. Ну, смелее крутани рукоять — механизм включен! (Перевод JI. Мартынова)
Нет, не нужна поэзии такая цивилизация, к черту такие машины. Вот, например, стихотворение «Мертвые гитары»: «Сицилия моя прижалась к морю реками своими, и нет иного места на земле, где речь лилась бы медленней, текучей», но и как много горя здесь. Мертвы гитары, не поют песни, но «мы еще умеем ранить глубоко и жгуче». Прав был поэт, сказав, что «поэзия обладает силой, побеждающей абстракцию, поэзия живет в своем историческом времени».
Противоположность между севером и югом занимает немалое место в поэзии Квазимодо, как, впрочем, и во всей итальянской литературе. Север Италии — это и дымы заводов, и плодородные долины, и богатые виллы. Юг — обугленные зноем оливы, каменистые поля, жилистые коричневые руки крестьян. Юг — это постоянное напоминание о социальных противоречиях, о нищете. Это постоянный вызов, который жизнь бросает тем, кто забывается, кто ослеплен блеском витрин больших городов. В превосходном стихотворении «Отцу — путевому обходчику» поэт вспоминает мессинское землетрясение, которое потрясло воображение его в детстве, убитых женщин и детей и вспоминает сумрачный полустанок, где его отец встречал поезда со своим фонарем:
Я скажу тебе, как батрак
Говорит своему господину:
«Целую руки твои».
Только это. Больше ни слова.
Как стихийно могуча жизнь.
(Перевод Ал. Янова)
Да, жизнь могуча. И в ней правда поэзии. Со всей силой она ворвалась в поэзию Сальваторе Квазимодо, как я сказал, в годы войны. Бомбы, обрушившиеся на его родной Милан и другие города Италии, гибель близких, разорение великой страны и великий патриотический гнев, поднявший на борьбу с фашизмом и гитлеровцами миллионы людей, — все это имело громадные последствия не только для Квазимодо, но и для всей итальянской литературы. Движение Сопротивления властно вдохнуло в нее мысль о народе, образ народа, пафос социальной борьбы, подняло волну горячей любви к родине. Все это заставило переоценить многие ценности и в новом свете увидеть прежние романтические миражи поэтов. «Как петь могли мы, чувствуя на сердце подкованный ботинок иноземца», — восклицает Квазимодо в стихотворении «На прутьях ив», которое все дышит беспощадной правдой жизни:
Когда на площадях, на клумбах мерзлых неубранные разлагались трупы, и всюду дети жалобно стонали, и мать, рыдая, шла навстречу сыну...
(Перевод Е. Солоновича)
В замечательном стихотворений «Моя страна — Италия» Сальваторе Квазимодо пишет о том, что чем дальше от нас отходят видения войны, тем глубже они врезаются в сердце, тем ближе ему становится родной народ и родная страна:
Знай, чужеземец — враг!
Моя страна — Италия.
Пою ее народ и даже плач ее,
Приглушенный морским прибоем.
Прозрачно-ясный траур итальянских матерей
Хочу воспеть,
Чтоб славить жизнь Италии!
(Перевод Г. Брейтбурда)
Какие это прекрасные слова — воспеть свой народ и жизнь своей родины!
Л-ра: Зелинский К. В изменяющемся мире. – Москва, 1969. – С. 398-403.
Произведения
Критика
