Элементы народно-разговорной речи в лексике Сервантеса
Г. В. Степанов
На материале словаря произведений Сервантеса можно составить представление не только о лексическом строе литературного испанского языка, но и о других словарных особенностях общенародной речи Испании XVI века.
Элементы реализма в методе художественного изображения современной Сервантесу испанской действительности неизбежно толкали автора на поиски соответствующих реалистических форм языкового выражения. Широкий охват описываемых Сервантесом явлений социальной жизни объясняет нам ту лексическую емкость «Дон Кихота», которая послужила важным подспорьем в реалистической трактовке испанской жизни во всех ее существенных проявлениях.
Сехадор-и-Фраука в своем «Словаре» к «Дон Кихоту» зафиксировал 9350 слов. По его предположениям, словарь Сервантеса в масштабе всех его произведений составляет от 15 до 20 тысяч слов.
Сервантес по сравнению со своими предшественниками и современниками наиболее полно отразил словарный состав общенародного испанского языка периода XVI-XVII веков. Разумеется, лексический состав общенародной речи неизмеримо богаче и разнообразнее словаря любого писателя, тем не менее можно пользоваться данными языка художественной литературы для освещения вопроса о словарном составе общенародного языка того или иного периода. Наблюдения над лексикой Сервантеса позволяют установить те источники, которые обогащают язык писателя.
Прежде всего это употребление отдельных слов в значениях, отличных от «официальной» лексики литературного языка. Так, например, глагол santiguar (от лат. sancti(fi)care — «осенять крестным знамением»; comenzó a santiguarse con mucha prisa (II, XLVIII) — «стал поспешно креститься» — используется Сервантесом в фамильярном значении обиходно-разговорной речи «схрестить», «огреть», «отколотить»: me santiguaron los hombros con sus pinos (І, XV) — «они отколотили меня по плечам (букв., они окрестили мне плечи) сосновыми палками».
Сервантес своеобразно использует глагол abatanar (І, XXI) — бить вальками. С одной стороны, abatanar сохраняет связь с другими техническими терминами: batanar — валять сукно, шерсть; batanear — выколачивать шерсть, но будучи поставлен в один ряд с глаголом aporrear (от porra — дубина) в явно не техническом значении — дубасить, тоже теряет свои технологический оттенок и приобретает смысл: избивать сукновальными вальками. Этот глагол употребляет Санчо, пострадавший в знаменитом приключении с сукновальными машинами.
Наряду со словом anatomía (или notomía) в значении «анатомия», «тщательный анализ»: ver por sus ojos hacer notomía de las entrañas de su honra. (І, XXXIV) — «видеть, как на его глазах анатомируют внутренность его чести». Сервантес употребляет notomía в значении «скелет», обычном для народно-разговорной речи: con más ligereza que jamás prometieron los huesos de su notomía, (II, XI) — «с быстротой, которую допускали кости его скелета».
Слово siglo — «век», «эпоха» часто фигурирует в устах сервантесовских героев в значении «жизнь», «вечная жизнь», «мирская жизнь»: por los huesos Зе mi padre у por el siglo de mi madre (І, XXXV). — «Клянусь костьми моего отца и жизнью моей матери» (в речи хозяйки венты); por el siglo de mi madre (II, V — Тереса); buen siglo hayan y buen iposo (II, XIX — Санчо).
Наречное выражение a cuestas — «на спине», «на себе», у Сервантеса встречается в просторечном употреблении: con todos mis años а cuestas (I, Pról) — «с грузам лет на плечах».
В некоторых словах можно наблюдать явление так называемого расширения смысла, которое происходит в народно-разговорном языке. Так, например, пришедшее из южноамериканской лексики слово cacique — «касик», «князек» в устах Санчо приобретает значение «индеец», «туземец» (обитатель Американского континента): estando ella (voluntad) tan ajena detlo como de volverme cacique. (II, XXXV) — «причем моя воля так же далека от этого как и я сам от желания обратиться в индейца (краснокожего)».
Возможно, что слово cacique в данном употреблении имеет значение, близкое к устаревшему русскому «нехристь», сходное с весьма распространенным в живой разговорной речи выражением: Así hará (uno tal cosa) como volverse moro (Sbarbi) — «Он так же сможет это сделать, как и обратиться в мавра (в нехристя)».
Ср. в речи Санчо употребление слова turco: así escarmentará vuestra merced, como yo soy turco (І, XXIII) — «Ваша милость так же приобретет опыт, как я сделаюсь турком»; porque así son ellos como yo soy turco (I, XLVIII) — «потому что они такие же священник и цирюльник, как я турок».
Слово abad — «настоятель монастыря» в народно-разговорном языке употребляется в значении «служитель культа всякого ранга», «поп»: los abades del pueblo (в речи пастуха Педро) (І, XII) — «деревенские священники, попы». Ср. народные поговорки: «A mal abad, mal monazillo» (Nuñez) —«плохому попу — плохой служка». El abad, y el gorrión dos malas aues son» (Nuñez) — «Поп и воробей — две дурные птицы».
Нуньес следующим образом поясняет поговорку Abad auariento, por un bodigo pierde ciento. — «Это можно наблюдать в деревнях: священник ссорится с тем, кто ему ничего не жалует, а из-за этого последний и вовсе ничего не жалует священнику».
Своеобразное превращение претерпевает в народно-разговорной речи выражение pared en medio — букв.: «стена посередине», «стена к стене». Санчо, заявляя, что ему очень хорошо знаком бакалавр, (говорит: «Я часто видел его в деревне и около (pared en medio) моего дома» — букв.: «тут же, у стены» (II, XVI).
Термин pared en medio служит для обозначения специфических построек в испанских деревнях, селах и небольших городах. Однако это выражение может употребляться и вне архитектурной терминологии в более широком смысле близкого соседства или даже со значением «рядом», «близко»: Pared en medio están de la ira. — «Они близки к шеву».
На материале лексики Сервантеса можно сделать ряд наблюдений над явлением так называемого сужения значения слов. Так, например, более или менее «нейтральное» наречное образование en allende (І, I) — «по ту сторону» употреблено Сервантесом в конкретизированном (суженном) значении — «в землях мавров», «по ту сторону Средиземного моря». Allende этимологически восходит к allá — «туда» и ende (из inde = de allí — «оттуда»). Видимо, многовековая связь испанцев с арабским миром привела к лексическому наполнению абстрактного en allende и сравнительно рано закрепила за ним конкретное значение: «в землях мавров». В «Сиде» allende (alen) употребляется в функции предлога: al Rey de alen mar — «заморскому королю» = «мавританскому королю». Alent mar в значении «по ту сторону (Средиземного) моря» встречается в Хрониках, у X. Мануэль и в «Fuego Juzgo».
В народно-разговорной речи возникло любопытное слово oíslo — фам. «жена». Санчо трижды употребляет oíslo вм. mujer, esposa: «Juana Gutiérrez, mi oíslo» (І, VII); «mi oíslo me aguarda» (II, III); «no me acuerdo de mi oíslo, digo de mi Teresa Panza» (II, LXX).
Как видим из последнего примера, оно заменяет имя Тересы Панса: «Я не помню о моей „послушай-ка” (о моей милочке), т. е. я хочу сказать о моей Тересе Панса».
В грамматическом отношении это своеобразное существительное видимо возникло из синтаксического сочетания глагольной формы II л. мн. ч. наст. вр. oís от глагола oir («слушать») и местоимения ср. рода. Буквальный смысл этого сочетания можно было бы передать так: «слушай-ка», «послушай-ка», «слышь что ли», которое известно и вне «супружеского лексикона»: «Cata, oíslo, que lo dejéis» (Rouanet, II), говорит пастушка, обращаясь к шуту. Разумеется, жена также могла употреблять oíslo в обращении к мужу, однако обычай закрепил за женой это «обезличенное» обращение.
Употребление слова rucio в «Дон Кихоте» дает интересный материал для наблюдений. В грамматическом отношении оно выступает то как прилагательное, то как существительное. Сравним две фразы: sobre un caballo rucio rodado (І, XXI,) — «на серой в яблоках лошади»; Sancho llegó a su rucio (І, XXX) — «Санчо подошел к своему серому».
Из всех употреблений слова rucio можно было бы составить картину развития значений этого слова от обозначения цвета («серый», «бурый») до значения «осел».
una cola rucia, о roja del buey (І, XXVII) — «(смастерил себе бороду из) бурого или рыжего бычьего хвоста»;
un caballo rucio (І, XXI) —«серобурая лошадь»; un asno rucio (II, XXXI) — «серобурый осел»;
A burla tendrá vuestra merced el valor de mi r u с i o: que rucio es el color de mi jumento (II, XIII) — «ваша милость подумает, что я шучу (говоря о) достоинствах моего серого («серки»), такой уж масти мой осел (букв.: «так как серый это цвет моего осла»)».
halló menos su rucio (І, XXIII) — «(Санчо) не нашел своего осла (серого)».
Подобное развитие значений вполне допустимо. Между прочим, очень похожую эволюцию претерпело слово burro (в современном языке — «осел»), обозначавшее вначале масть животных, обычно коров, телят.
Коваррубиас отмечал, что burro и borrico, некогда обозначавшие бурый цвет вообще, позже употреблялись в отношении масти ослов, а затем стали обозначать и само понятие «осел».
В художественных целях Сервантес часто использует слова, переосмысленные в народно-разговорной речи по принципу так называемой «народной этимологии». Так появляются relucida вм. reducida (II, VI), cananeas вм. haeaneas (II, X), sorbe вм. orbe (Teat. сотр. III) и многие другие. К этому же приему прибегал и Руэда, используя «переделку» слов ученого словаря для достижения комического эффекта, например: porcuna юм. fortuna, orina вм. harina. У Руэды подобные «народные этимологии» остаются, так сказать, «без последствий», у Сервантеса же, как правило, они служат поводом для рассуждений о необходимости придерживаться правильных норм речи, точности употреблений и т. д.
Народные этимологии, которые использует Сервантес, интересны не только в плане стилистического анализа, но и с точки зрения лингвистической. Так, например, Санчо не случайно вместо книжного слова dócil (от лат. docilis «понятливый», «восприимчивый», «податливый») употребляет fócil, видимо, под воздействием более знакомого и употребительного fácil — «податливый», «послушный». По свидетельству Хуана де Вальдес слово dózil к середине XVI века только наполовину было введено в обращение, Санчо не был, разумеется, в числе тех, кто через книгу мог усвоить это слово, хотя, видимо, ему приходилось слышать его из уст своего образованного господина.
Большое лексическое разнообразие выявляют используемые Сервантесом стилистические формы отрицаний, широко распространенные в народно-разговорной речи. В стилистических отрицаниях нет полного абстрагирования от природы и характера отрицаемого, как это можно наблюдать в формуле грамматического отрицания типа no... nada. В отрицании типа no comió miaja — «не съел ни крошки» (букв.: «не съел крошки») много конкретной выразительности, яснее проступает индивидуальность речевой манеры говорящего. Так, дон Кихот на вопрос, есть ли у него деньги, отвечает, что у него нет и «полушки»:
Preguntóle si traía dineros; respondió don Quiqote que no traía blanca (І, III).
Слово blanca обозначает мелкую монету в полмараведи. В данном употреблении оно выступает как показатель минимального количества, не является уже точным выражением денежного знака, а приобретает значение, близкое к нашему «ничегошеньки», «совсем ничего».
Слово, обозначающее мелкую монету, может употребляться и вне связи «со сферой денежного обращения»: no vale dos maravedís para reina (І, VII) — «как королева она не стоит и двух мараведи» (в речи Санчо).
Очевидно, что э данном примере dos maravedís также является выражением чего-то ничтожного, незначительного. Но если в первом случае blanca обозначает ничтожность количества, то во втором dos maravedís используется для выражения качественной ущербности.
Слово ardite также используется в значении, близком к nada — «ничего»: у no se le diera por hallar otra aventura... un ardite (І, XXII). — «Он не дал бы и гроша ни за какое другое приключение»; no importan un ardite al entendimiento ni a la memoria (II, XXII) — «они ни гроша не значат ни для ума, ни для памяти».
В сходном значении выступает и слово higo — «фига»: no se me da un higo que digan de mi todo lo que quisieren (II, VIII). — «Я и фиги не дам за все, что людям вздумается про меня рассказывать» (Санчо).
У Сервантеса встречаем также по hablaré palabra (Teat. compl. III) — «не скажу ни слова»: yo no dejaré ostugo en todo este lugar (II, IX) — «Я ничего не оставлю в этом месте», — ostugo букв, значит «след»; «no se le viera un lince» (Teat. compl. I) — «его не увидела бы рысь», т. е. совсем никто его не увидел бы, даже рысь, обладающая исключительно острым зрением.
ni a vuesa merced ni a mí nos dejan hueso sano (II) — «ни вашей милости, ни мне не оставят ни одной здоровой косточки». Ср. у Лопе де Руэды: у cuéntame por extenso sin poner ni quitar tilde. (Obras I,) — «и расскажи мне все подробно, ничего не прибавляя и не убавляя (букв.: «не прибавляя и не убавляя тильды»); yo no le veo ni descubro palmo de tierra — «я не вижу его и не различаю (ни пяди земли).
Своеобразные превращения претерпевают в народно-разговорной речи слова, связанные с титулатурой и величанием. Тереса Панса буквально в одной фразе раскрывает различие в обращении к «простым смертным» и к титулованным особам, высказывая своему честолюбивому мужу сомнения по поводу возможного превращения их дочери «из простой Марики» и «ты» (т. е. которую все называют на «ты») в донью такую-то и «ваша милость». Тереса гордится своим чистым и простым именем без прибавлений, оторочек и украшений вроде dones ni donas. Выражение «Sin arrequives de dones ni donas» (II, V) строится по известному в разговорной речи типу отрицаний, в котором отрицание усиливается повторением существительного в другом грамматическом роде: sin insulos ni Ínsulas (І, XXVI), — «без всяких этих островков и островов».
Женский род dona вместо doña в сочетании dones ni doras тоже, видимо, связан с формулой отрицания. Вне этой формулы по отношению к лицам женского пола вместо doña употребляется мужской род don, объединяющий понятия «дон» и донья»: le hiciese merced que de allí adelante se pusiese don y se llamase doña Tolosa (І, III) — «чтобы она сделала ему милость и отныне прибавляла бы к своему имени дон и именовалась доньей Толосой».
Словечко don в разговорно-бытовой речи довольно часто встречается в функции своего рода усилительной частицы в сочетании с самыми разнообразными ругательными эпитетами вроде don hijo de la puta (I, XXII) — «дон шлюхин сын» или don bellaco (II, XVII), букв.: «дон подлец», где bellaco — «возводится» в высший ранг при помощи «присвоения» ему титула «дон». Все сочетание значит, примерно: «подлец из подлецов». У Лопе де Руэды в различных комедиях встречаем don asno или don asno — «дон осел», «донья ослица», doña galinilla — «донья куренок», don diablo meridiano — «дон бес полуденный», don traidor — «дон изменник», don ladrón — «дон мошенник», don Bachillerejo — «дон бакалавришка». У Фелисиано де Сильва во «Второй Селестине»: dora borracha — «донья пьянчуга», doña puerca — «донья свинья». Еще более сильным ругательством являются образования типа don bellacazo (La seg. Cel.), в котором помимо усилительного словечка don суффикс -azo дает некую превосходную степень: «дон наиподлейший».
Ср. в одной из пьес XVI века: don un asnazo (Rouanet. II).
Don с целой серией неприличных слов встречается в «Ласарильо», в пьесах Руэды, у Нуньеса и в многочисленных анонимных пьесках из народной жизни. Любопытно отметить, что don часто может сохранять оттенок оскорбительности даже в тех случаях, когда по существу этот «титул» сопровождает слова, которые, казалось бы, не содержат в себе ничего обидного и оскорбительного. Так, например, don caballero — «дон рыцарь» неизбежно ассоциируется с сочетаниями типа don villano — «дон мужик», «дон мальчонка» и др.
Сервантес очень своеобразно использует «оскорбительный заряд» don в сочетании don Ginesillo de Paropillo (І, XXII). Дон Кихот.
желающий выразить крайнее презрение к Хинесу де Пасамонте вм. Ginés употребляет это имя с уменьшительным (в данном случае с уничижительным) суффиксом -illo, нарочито искажает Pasamonte, переделывая его в Paropillo, в котором ясно звучит оскорбительный pillo — «мошенник», а кроме того наделяет каторжника титулом «дон».
Слово señor помимо употреблений, сходных по значению со словом don: señor ladrón (І, XXII) — «сеньор мошенник», часто используется в народно-разговорной речи в комическом плане. Дон Кихот называет львов señores leones (II, XVII), к обезьяне-отгадчице обращается, величая ее señor adivino (II, XXV). Санчо также почтительно называет обезьяну señor mono (II, III) и даже señor monísimo (II, XXV). Приключение, с которым сталкивается дон Кихот, Санчо величает señora aventura (II, XII).
В «Дон Кихоте», кроме перечисленных выше, встречаем также señor Neptuno (ядовитый сарказм этого «мирского» величания бога Нептуна направлен в адрес сумасшедшего, возомнившего себя богом морей); señor Júpiter (II, І); señor rapador (II, I) — «сеньор брадобрей»; señor rapista (II, I) — «сеньор цирюльник»; señor Bacía (II, I) — «сеньор Бритвенный таз» (о цирюльнике) и т. д.
В разговорной речи слово señor подвергается иногда морфологическим преобразованиям и переосмысляется вне зависимости от фразеологических связей. Señor с увеличительным суффиксам -azo (señorazos, II, VIII) не укладывается, естественно, в систему официальной титулатуры и приобретает значение, близкое к нашему «сеньорище». Ср. то же самое в слове condazo (II, V) от conde — «граф» и суффикса -azo; caballerote (II, V) от caballero — «рыцарь» и увеличительного суффикса -ote. В устах крестьянки слово señoricos (II, X) от señor и уменьшительного суффикса -ico значит примерно: «господчики», «барчуки», «повесы».
В языке персонажей романа «Дон Кихот» отражены основные нормы речи испанскою общества XVI столетия. Сочная, выразительная речь кастильского крестьянина, профессионально окрашенные выражения бродячих комедиантов, близкий к литературной норме язык сельских интеллигентов — цирюльника и священника, крепкие словечки в разговоре погонщиков мулов, острословие студентов и затейливая речь служанок и пажей, изысканный язык герцогской четы и рыцарская тарабарщина — все эти речевые манеры и стили, переплавленные в художественном произведении, необыкновенно расширяют лексический диапазон романа.
Л-ра: Романо-германская филология. – Ленинград, 1957. – С. 291-298.
Произведения
Критика
