Роже Витрак. Виктор, или Дети у власти
(Отрывок)
Действующие лица:
ВИКТОР, девять лет.
ШАРЛЬ ПОМЕЛЬ, его отец.
ЭМИЛИЯ, его мать.
ЛИЛИ, их горничная.
ЭСТЕР, шесть лет.
АНТУАН МАНО, ее отец.
ТЕРЕЗА МАНО, ее мать.
МАРИЯ, их горничная.
ГЕНЕРАЛ ЭТЬЕН ЛОНСЕНГУР.
МАДАМ ИДА МОРТЕМАР.
ЗНАТНАЯ ДАМА, персонаж без слов.
ДОКТОР.
Действие происходит 12 сентября 1909 в Париже, в доме семейства Помель, и длится непрерывно с 8 часов вечера до полуночи.
Премьера “Виктора, или Детей у власти” состоялась в понедельник 24 декабря 1928 в Париже, на сцене Комеди де Шанз-Элизе, где была сыграна Театром Альфреда Жарри.Режиссером спектакля был Антонен Арто.
АКТ I
Сцена 1
Лили накрывает на стол, Виктор за ней наблюдает.
ВИКТОР. ...Благословен плод члена твоего.
ЛИЛИ. Вообще-то положено говорить “благословен плод чрева твоего”.
ВИКТОР. Возможно, но это не так выразительно.
ЛИЛИ. Хватит, Виктор! Хватит с меня этих разговоров. Из-за тебя я болтаю всякие глупости.
ВИКТОР. Это потому, что ты глупость ходячая.
ЛИЛИ. Твоя мать...
ВИКТОР. ...славная бабенка.
ЛИЛИ. Если бы твоя мать тебя услышала...
ВИКТОР. Я говорю, что она добрая женщина. О! Она очень добрая женщина! Очень, очень, очень добрая женщина.
ЛИЛИ. По-твоему, я с тобой шучу?
ВИКТОР. По-твоему, я не могу любить свою мать?
ЛИЛИ. Виктор!
ВИКТОР. Лили!
ЛИЛИ. Виктор, сегодня тебе исполняется девять лет. Ты уже не совсем ребенок.
ВИКТОР. Значит, в следующем году я стану взрослым? А, мой маленький дружок?
ЛИЛИ. Будь благоразумен.
ВИКТОР. ...и смогу благоразумно держаться подальше от такой шлюхи, как ты.
Она дает ему пощечину.
ВИКТОР (продолжает). ...если только ты не согласишься...
Следует новая пощечина.
ВИКТОР (тем же тоном). ...сделать для меня то, что ты делаешь для других.
Следует еще одна пощечина.
ЛИЛИ. Сопляк!
ВИКТОР. Попробуй сказать, что ты не спала с моим отцом!
ЛИЛИ. Вон отсюда, пока я тебя не задушила.
ВИКТОР. Что, моя девочка? Что, мой дружок?
ЛИЛИ. Жестокий возраст!
ВИКТОР. Ты трижды в этом возрасте, Лили...
ЛИЛИ. Замолчи, умоляю тебя, замолчи!
ВИКТОР (взяв со стола бокал). Видишь этот бокал, Лили?
ЛИЛИ. Ну и что из этого?
ВИКТОР. Он сделан из баккарского хрусталя. Имей в виду. Моя мать повторяет это каждый раз, когда мы садимся за стол. Этот бокал уникален, потому что он из уникального сервиза. Другими словами, стоит он недешево. Вот с чего я должен был бы начать. Слушай внимательно. Мне девять лет. Я всегда был образцовым ребенком. Я ни разу не сделал ничего такого, что мне запрещали делать. Мой отец постоянно твердит: это примерный ребенок, он приносит нам полнейшее удовлетворение, заслуживает всяческих похвал и ради него мы с радостью пойдем на любые жертвы. Моя мать добавляет, что готова отдать всю свою кровь до последней капли, при условии, конечно, что ее кровь останется в семье. И должен тебе сказать, что, как человек, унаследовавший благородную кровь своей матери, до сих пор я был безупречен. Может, я и прикладывал руку козырьком ко лбу, когда ссал...
ЛИЛИ. О!
ВИКТОР. ...как рекомендуется, зато никогда не засовывал свой палец в задницы маленьким девочкам...
ЛИЛИ. Замолчи, чудовище!
ВИКТОР. Как это делал Люсьен Паради. Когда ему исполнится девять лет, он признается в этом на исповеди, если осмелится. Но сегодня, 12 сентября, в день Святого Леонса, я намерен тебе сказать совсем другое: я не собираюсь ждать еще год, чтобы стать взрослым, потому что быть взрослым ничего не значит. А я решил что-то значить.
ЛИЛИ. Что ты говоришь!
ВИКТОР. Да, что-то значить! Стать чем-то новым, черт побери!
ЛИЛИ. Нет, вы только послушайте!
ВИКТОР. Бокал из баккарского хрусталя все... еще в моей хрупкой руке. Интересно, кто из них двоих крепче?
ЛИЛИ. Виктор, не разбивай бокал!
ВИКТОР. Если этот бокал упадет и разобьется, семейство Помель, последним отпрыском которого я являюсь, потеряет три тысячи франков.
ЛИЛИ. Сейчас он его разобьет!
ВИКТОР. Успокойся, я его не разобью. (Ставит бокал на место.)
ВИКТОР. Нет, я не разобью бокал. Пожалуй, лучше я разобью вот этот большой горшок.
Толкает большую вазу севрского фарфора, стоящую на столике.
Ваза падает и разбивается.
Ну вот, теперь мое наследство стало на десять тысяч франков меньше.
ЛИЛИ. Он сошел с ума! Виктор, ты сошел с ума! Разбить такую прекрасную вазу!
ВИКТОР. Разбить такое прекрасное яйцо! Только я почему-то не вижу лошадки. Может быть, ты видишь лошадку? (Подражая сюсюканью взрослого, имитирующего детский голос.) Папа, что это? (Подражая ответу взрослого.) Это большое яйцо, из него вот-вот вылупится маленькая лошадка.
ЛИЛИ. Ни к чему у него нет почтения. Думаете, его мучают угрызения совести? Ни капельки. Ты сделал это нарочно!
ВИКТОР. Я? В чем моя вина?
ЛИЛИ. Не прикидывайся идиотом. (Передразнивая его.) В чем моя вина?
ВИКТОР. Что ж, моя дорогая Лили, ты только что разбила большую вазу севрского фарфора.
ЛИЛИ. Как! Ты обвиняешь меня в том, что сам минуту назад злонамеренно совершил на моих глазах?
ВИКТОР. Да.
ЛИЛИ. Но я же скажу, что это сделал ты.
ВИКТОР. Тебе никто не поверит.
ЛИЛИ. Мне никто не поверит?
ВИКТОР. Нет.
ЛИЛИ. Почему?
ВИКТОР. Увидишь...
ЛИЛИ. И все же мне бы очень хотелось, чтобы ты объяснил почему.
ВИКТОР. Увидишь...
ЛИЛИ. Это ужасно! Это отвратительно! Виктор, дорогой, я не сделала тебе ничего плохого. Разве я не была добра к тебе, разве я не защищала тебя...
ВИКТОР. Ты ни от чего меня не защищала. Никогда.
ЛИЛИ. Отец небесный! Что с ним? Что у тебя случилось, Виктор?
ВИКТОР. У меня за плечами девять лет. У меня есть отец, мать, горничная. У меня есть кораблик, работающий на бензине, который отплывает и возвращается обратно, дважды выстрелив из пушки. У меня есть собственная зубная щетка с красной ручкой. У моего отца зубная щетка с синей ручкой, а у матери — с белой. У меня есть пожарная каска со всякими принадлежностями: медалью за спасение, лакированной портупеей и абордажным топором. У меня есть чувство голода. У меня нос правильной формы. У меня беззащитный взгляд. У меня руки, не знавшие труда, потому что я еще слишком мал. У меня есть сберегательная книжка, на которой лежит пять франков, подаренные мне дядей Октавом на мои крестины. Вместе с самой книжкой и гербовым сбором это стоило ему семь франков. В четыре года у меня была корь, которой я переболел, не пользуясь градусником доктора Рибиора. Теперь я абсолютно здоров. У меня отличное зрение и верные суждения. И благодаря этим способностям я сумел разглядеть, как ты, без всякой на то причины, совершила поступок, заслуживающий порицания. Мои родственники определят стоимость нанесенного ущерба.
ЛИЛИ (хныча). Ты не имеешь права так делать. Это нехорошо. Если у тебя есть сердце, ты сам себя осудишь. Именно так поступают честные и добропорядочные маленькие мальчики.
ВИКТОР. Я не маленький мальчик и не стану брать вину на себя, потому что это ты разбила старый горшок.
ЛИЛИ. Еще посмотрим.
ВИКТОР. Ты мне угрожаешь? Послушай, Лили, сейчас я разобью что-нибудь другое.
ЛИЛИ (в слезах). О горе! Такой тихий, такой благоразумный малыш! Что с ним случилось? Что на него нашло?
ВИКТОР. Тебе не понять. Тебе не понять, потому что ты развратная, тупая и косорукая. Как только моя мать обнаружит содеянное, она легко убедит тебя в том, что я нисколько не преувеличиваю, и я уверен, что тебе еще хватит подлости умолять ее о прощении. А ведь самое маленькое оскорбление стоит в тысячу раз дороже большого яйца лошади.
ЛИЛИ. Он требует от меня оскорбить его мать!
ВИКТОР. Но ведь ты ей не дочь!
Горничная заливается слезами.
ЛИЛИ. Я не понимаю. Я больше ничего не понимаю.
ВИКТОР. Сейчас поймешь. Хоть я и не разбивал вышеупомянутого яйца...
ЛИЛИ. О!
ВИКТОР. ...я мог бы взять вину на себя. Я бы охотно это сделал, но мне не поверят.
ЛИЛИ. Что?
ВИКТОР. Мне не поверят, потому что я ни разу в жизни ничего не сломал. Ни рояля, ни детской бутылочки с соской. Тогда как на твоем счету уже числятся часы, чайник, бутылка ореховой настойки и разное другое. Если я возьму вину на себя, мой отец заявит: “Мое дорогое дитя, он хочет спасти Лили”. Моя мать скажет: “Виктор, ты поступаешь очень благородно, а вам, Лили, вам я отказываю от дома”. Поскольку при этом будут присутствовать посторонние, все обойдется без лишних оскорблений. Что ты хочешь, ты сломала вазу, я ничего не могу с этим поделать. Ничего. Потому что, раз я не могу быть виновным в том что она разбита, я не мог ее разбить.
ЛИЛИ. И все-таки она разбита.
ВИКТОР. Да, напрасно ты это сделала. (Пауза.) Конечно, я мог бы сказать, что во всем виновата лошадка...
ЛИЛИ. Лошадка?
ВИКТОР. Да, великолепная маленькая лошадка, которая должна была вылупиться из большого яйца. Если бы мне было три года, я бы так и сказал, но мне девять лет, и я страшно умен.
ЛИЛИ. Ах, лучше бы я разбила только бокал...
ВИКТОР. Я страшно умен. (Приближаясь к Лили и подражая голосу своего отца.) Не плачьте, Лили, не плачьте, дорогое дитя.
ЛИЛИ. Виктор, что на тебя нашло?
ВИКТОР (тем же тоном). Умоляю вас, не плачьте. Мадам желает вас уволить, но мнение мадам ничего не значит в этом доме. Я здесь хозяин. Впрочем, мадам меня обожает, но ее обожание не сравнится с моей любовью к вам. Я сам буду вести процесс и выиграю дело. Клянусь вам, дорогая Лили. (Обнимает ее.) Я спасу вас. Положитесь на меня, и на рассвете я принесу к вам в опочивальню добрую весть. Мой пылкий ягненок! Роза Давида! Вечерняя заря! Утренняя звезда! (Быстро вскакивает, и, воздев руки к небу, кричит изо всех сил.) Молитесь за нас, молитесь за нас, молитесь за нас! (Затем разражается взрывом смеха.)
ЛИЛИ (в ярости разговаривая сама с собой). Нет, нет, нет. Я уйду отсюда. Я уйду отсюда прямо сейчас. Виктор сошел с ума. Он больше не ребенок.
ВИКТОР. Детей больше нет. Детей никогда не было.
ЛИЛИ (тем же тоном). Чертов дом! Я ухожу отсюда. Теперь я сама хочу уйти отсюда. Я хочу уйти отсюда, и я уйду. А ведь ему только девять лет. Каков наш маленький Тотор!
ВИКТОР. Я всегда выполняю свои обещания, никто тебя не тронет. Останься.
ЛИЛИ. Нет.
ВИКТОР (вернувшись к прежнему тону). Ты останешься. Вы останетесь, дорогая Лили. Небесное видение. Котик — бархатный животик. Прародительница лун, вы останетесь...
ЛИЛИ. Хорошо, я останусь! Ты решил меня шантажировать, поганый мальчишка! Щенок! Пусть так, я останусь, но ты мне за это заплатишь!
ВИКТОР (ласково обнимая ее). Полно, Лили, я не желаю тебе зла, никто тебя не тронет, обещаю... Потому что я страшно умен. Жаль, что ты первая заплатила.
Лили уходит в слезах.
Сцена 2
Виктор остается один.
Садится, обхватив голову руками и некоторое время молчит.
ВИКТОР. Страшно... умен. (Пауза.) Этой ночью я видел во сне своего дядю, депутата, любителя дрессировать медведей, стоящим под деревом туи в саду. Он был совсем белый, с белым, будто из мрамора сделанным, ружьем. Ему явно сопутствовала удача. Я приблизился к нему. Что за мания трогать мой лоб, приговаривая: “Весь в меня. Настоящий Помель”. Внезапно я увидел в небе молнию со знакомыми очертаниями... Как-то однажды, четырнадцатого июля, мы были захвачены врасплох грозой. Лошади встали на дыбы перед флагами на жандармерии. Всех охватило радостное возбуждение. Мой отец, державший поводья, был в черных перчатках. Как и тогда, молния была розовой. Она появилась всего лишь на мгновение, но я успел отметить ее форму. Она повторяла очертания берегов Ла-Манша. Стоя под дождем, я обвел ее контуры пальцем. Депутат, поддразнивая своих медведей, заверил меня в наилучших чувствах: “Виктор, ты страшно...” {Эта сцена в спектакле была опущена (примеч. во французском издании пьесы).}
Входит Эстер.
Сцена 3
Виктор, Эстер.
ЭСТЕР. Здравствуй, Виктор. Поздравляю тебя с днем рождения.
Целует его.
ВИКТОР. А, это ты, Эстер, здравствуй. (Пауза.) Спасибо.
ЭСТЕР. Что ты, тут и говорить не о чем.
ВИКТОР. Почему ты сказала “тут и говорить не о чем”?
ЭСТЕР. Из вежливости.
ВИКТОР. А я говорю: болтай, болтай, старый барабан.
ЭСТЕР. Это длиннее.
ВИКТОР. Послушай, Эстер, я не нуждаюсь в твоем внимании. Оставь меня в покое. Занимайся своими куклами. Облизывай своих кошек, люби ближнего своего, как самою себя, и будь послушной девочкой, пока не станешь верной женой и доброй матерью.
ЭСТЕР. Злюка, ты больше меня не любишь!
ВИКТОР. Ты не понимаешь. Где тебе понять. Ты такая же, как Лили. Нет, каково! Лили только что разбила вазу, и теперь ее наверняка выгонят из дома, потому что она собирается обвинить в этом меня.
ЭСТЕР. А это не ты?
ВИКТОР. Разумеется, нет. Если бы я что и натворил, я бы себя ничем не выдал.
ЭСТЕР. Ну конечно! (Пауза.) Бедняжка Лили!
ВИКТОР. Хватит об этом. У меня есть для тебя одна интересная история.
ЭСТЕР. Вот здорово! Рассказывай.
ВИКТОР. Ты знаешь Пьера Дюссена? Конечно, ты его знаешь. Того самого, который разгуливает по улице с большим хлыстом и коллекционирует змей. Так вот, вчера я провел с ним весь вечер.
ЭСТЕР. Провел с ним вечер? Без Лили?
ВИКТОР. Нет, Лили вышла из дома со мной. Но мы прогнали ее камнями. Она в этом ни за что не признается. Я держу ее в руках. Она поджидала нас у своей сестры, пока мы были на ярмарке в балагане.
ЭСТЕР. Ну и повезло же тебе, Виктор!
ВИКТОР. Тише!.. Это было великолепно.
Рассказывая, Виктор изображает актеров.
Перед красным занавесом в освещении множества газовых рожков мужчина с облепленным перьями лицом валялся в ногах у женщины на коне, державшей в руках большой крест.
ЭСТЕР. В самом деле?
ВИКТОР. Он пел:
Любите меня иль нет,
Сохраните ваш секрет,
Мне вы, право, все равно
Опостылели давно.
Несмотря на вашу боль,
Я продолжу есть фасоль.
ЭСТЕР. Это божественно.
ВИКТОР. Да, мадам Мано-дочь. Это божественно. Но это еще не все. После спектакля мы с Пьером завернули за балаганчик и приподняли занавеску.
ЭСТЕР. И что вы увидели?
ВИКТОР. Мужчина в перьях лежал на спине и сосал вымя козы.
ЭСТЕР. А женщина?
ВИКТОР. Женщина ела хлеб.
Долгая пауза.
ЭСТЕР. Слушай, Виктор. Я тоже хочу рассказать тебе одну историю.
ВИКТОР. Наконец-то!
ЭСТЕР. Почему наконец-то?
ВИКТОР. Просто так.
ЭСТЕР. Она немного похожа на твою.
ВИКТОР. У меня уже слюнки текут.
ЭСТЕР. Это о твоем папе.
ВИКТОР. О!
ЭСТЕР. И о моей маме.
ВИКТОР. Неужели! Мадам Мано. Святая Тереза!
ЭСТЕР. Раз ты смеешься, я не стану рассказывать.
ВИКТОР. Я не смеюсь, я усмехаюсь.
ЭСТЕР. Так я могу кончить?
ВИКТОР. Кончить? Лучше не скажешь. Знаешь, на что ты только что намекнула?
ЭСТЕР. Нет, это просто к слову.
ВИКТОР. Она очаровательна.
ЭСТЕР. Спасибо. (Целует его.) Я сидела в гостиной на коленях у мамы и держала сережку. Мне недавно прокололи уши. Прошу зажечь торшер. Нет, не хочет. Тут звонят. Мама резко встает, и я скатываюсь на пол. Раз-два — обеими руками меня по щекам. “Ты что, не можешь быть осторожнее, идиотка”. Это я идиотка.
ВИКТОР. Не сняв колец?
ЭСТЕР. Конечно, нет. Она поранила мне щеку, но сломанная сережка осталась у меня в руке. Угадай, кто это был?
ВИКТОР. Мой папа.
ЭСТЕР. Точно.
ВИКТОР. “Иди спать”.
ЭСТЕР. “Я не хочу спать”. Конечно, стоит кому-нибудь прийти: тут же в постель!
ВИКТОР. И многие приходят?
ЭСТЕР. Нет, господин Помель.
ВИКТОР. Мой папа. Он красивый, да?
ЭСТЕР. Красивый? Он совсем бритый.
ВИКТОР. Ты хочешь сказать, совсем голый?
ЭСТЕР. Да нет же. Только лицо и руки.
ВИКТОР. Продолжай, дитя!
ЭСТЕР. Так вот. Я остаюсь. Мне бросают книжку. “Здравствуй, Шарль, здравствуй, Тереза. Где наш дорогой Антуан?” Папа спал. Они сели на диван, и вот что я услышала. Моя мама говорила: “Мур, мур, мур, мур”. Твой папа: “Гур, гур, гур, гур”. Моя: “Карло, я тебя обворожаю”, или что-то другое в этом роде. Твой: “Резо, ты роза трезора”. Моя: “А если Антуан, тут, вдруг”. Твой: “Не думай об этом, мой друг”. Моя: “Я не спасусь от этой угрозы сама”. Твой: “Оставь этого розового сома”. Я уверена, там был какой-то “розовый сом”. Остальное я не очень расслышала.
ВИКТОР. Это все?
ЭСТЕР. Моя заплакала, а твой ушел, хлопнув дверью.
ВИКТОР. А потом?
ЭСТЕР. А потом пришел папа в ночной сорочке и начал кружить по гостиной, приговаривая: “Мне нездоровится”. Он все время повторяет, что ему нездоровится. “Мне тоже,” — сказала мама. Он встал на колени. Мама задрожала. Он закричал, как это с ним случается в последнее время: “Телята достойны большего уважения, чем ваши дети! Базен! Маршал Базен!” И поскольку доктор советовал маме ему не перечить, все отправились спать.
ВИКТОР (встает, будто находится во власти внезапного исступления). Какая судьба! Меня поочередно подвергают испытанию молотом, рубанком, пером, прессом, паром, любовью. Теперь любовью. И надо всем этим — тяжелый сапог моего отца и великое головокружение женщин в их будуарах. (Декламирует.)
Я разрешила ему беспрепятственно в дом свой вернуться.
Я разрешила ему беспрепятственно в дом свой вернуться.
ВИКТОР (Объявляя.) Вас приветствуют: Анфан террибле, Неверный муж, Добрая мать, Любовница, Рогоносец, старик Базен. Да здравствуют ласточка! Дрофа, райская птица, какаду и зимородок! Да здравствуют скатавшиеся вьюнки и вьющиеся скаты! (Сменив тон, к Эстер, которая следит за происходящим с широко открытыми ртом и глазами). Да здравствует Антуан!
ЭСТЕР. Да здравствует папа! (Захлебывается слезами.)
ВИКТОР. Пора перевести дух.
ЭСТЕР (кричит). Ты меня пугаешь. (Снова принимается плакать).
Входят Шарль Помель, Эмилия Помель и Тереза Мано. Сцена 4
Виктор, Эстер, Шарль Помель, Эмилия Помель, Тереза Мано.
ЭМИЛИЯ ПОМЕЛЬ (входя). Шарль!
ШАРЛЬ. Здесь!
ЭМИЛИЯ (указывая на осколки вазы). Ваза, севрский фарфор.
ШАРЛЬ и ТЕРЕЗА МАНО (хором). О!
ШАРЛЬ. Виктор, кто ее разбил?
ЭМИЛИЯ. Ты его спрашиваешь? Ну, это уж слишком. Где Лили?
ШАРЛЬ. Это Лили?
ВИКТОР. Нет, это Эстер!
ТЕРЕЗА. Это ты, Эстер?
ВИКТОР. Сами прекрасно видите — она плачет...
Входит Лили.
Сцена 5
Те же, Лили.
ВИКТОР (обращаясь к Лили). Они думают, что вазу разбила ты. Скажи правду. Это ты ее разбила?
ЛИЛИ. Нет.
ВИКТОР. Это Эстер. Я поступил неосторожно, сказав ей, что это яйцо лошади, и стоило мне отвернуться, она тут же ее разбила, чтобы увидеть, как на свет появится жеребенок.
ЭМИЛИЯ (обращаясь к Шарлю). Вот к чему привели твои дурацкие россказни!
ШАРЛЬ. Но Виктор-то ее не разбивал...
ЭМИЛИЯ. Виктор, конечно, Виктор. Он никогда не верил в твои небылицы.
Лили уходит.
Сцена 6
Те же, кроме Лили.
ТЕРЕЗА. Эстер, подойди ко мне. (Эстер не двигается.) Ты слышала, Эстер? Я сказала тебе подойти ко мне. Ты хочешь, чтобы я сама подошла? Получай! (Бьет ее обеими руками по щекам.)
ВИКТОР. Простите, мадам Мано. Вы не забыли снять ваши кольца?
ШАРЛЬ. Виктор, не вмешивайся!
ЭМИЛИЯ (обращаясь к Терезе). Малыш боится, как бы вы не поранили Эстер своими бриллиантами.
ТЕРЕЗА (в смущении). Он прав, но это несносное существо заслуживает наказания. Ваша ваза была очень редкой вещью и стоила больших денег, не так ли, моя дорогая подруга?
ШАРЛЬ. Боже мой, бросьте, Тереза, в этом деле я виноват больше всех, я и должен быть наказан.
ВИКТОР. К тому же подобные предметы, несмотря на их солидный вес, не так прочны, как ваши кольца или ваши серьги, не так ли?
ТЕРЕЗА (краснея). Насколько я помню, мои наказания никогда не были связаны с серьгами.
ЭМИЛИЯ. Что он такое выдумывает? Не сердитесь, Тереза. Я совершенно с вами согласна. По-моему, воспитание детей требует самого серьезного отношения.
ВИКТОР. Поверьте, мадам. Эстер достаточно наказана. И на правах именинника я прошу вас простить ее.
ШАРЛЬ. Браво, Виктор! Тереза, поцелуйте вашу дочь, и забудем об этом.
ЭМИЛИЯ. Подойди, сын мой, подойди, Виктор. Вот тебе десять франков.
ТЕРЕЗА (шепотом, обращаясь к Эстер). Эстер, скажешь ты мне наконец, почему ты это сделала?
ЭСТЕР (которая уже прекратила плакать). Потому что Виктору сегодня исполняется девять лет.
ТЕРЕЗА. Так получай! (Дает ей пощечину.)
ВСЕ. О!
ТЕРЕЗА. Дорогой Виктор, прости, но это было сильнее меня. Сегодня вечером это в последний раз.
Эстер не движется. Виктор подходит к ней, и они о чем-то шепчутся.
ШАРЛЬ. Поговорим о чем-нибудь другом, чтобы не омрачать криком и слезами наш маленький праздник. Скоро к нам присоединятся Антуан и генерал.
ТЕРЕЗА. О, этот Антуан! Если бы он не настаивал на своем приходе, я бы охотно оставила его дома.
ЭМИЛИЯ. Что вы такое говорите, Тереза? Вы бы оставили Антуана? Но, моя дорогая, мне было бы так жаль. И Виктор его обожает. Он бы непременно на вас рассердился.
ТЕРЕЗА. Ах, вы знаете, с ним так тяжело.
ЭМИЛИЯ. Что?
ШАРЛЬ. Да, моя дорогая Эмилия, Антуан болен. Он...
ТЕРЕЗА. Он сумасшедший.
ЭМИЛИЯ. Сумасшедший?
ТЕРЕЗА. Увы!
ЭМИЛИЯ. Это ужасно!
ШАРЛЬ. Не изображай удивление, Эмилия. Тебе прекрасно изветно, что у Антуана бывают припадки. Раньше они случались редко, теперь — все чаще и чаще. С каждым днем это все больше угнетало Терезу. Теперь она просто в отчаянии.
ТЕРЕЗА. Да.
ЭМИЛИЯ. Ну-ну, Тереза, не отчаивайтесь. И не теряйте головы так вдруг.
ВИКТОР (прислушивавшийся к разговору). Да, вдруг.
Все оборачиваются к нему.
ВИКТОР. Вдруг. В один прекрасный день он поднимает войска, как поднимают ветку с листьями.
Целится взглядом.
Прекраснейшие женщины мира томятся в кровавых кружевах, и реки поднимаются, как змеи под дудку факира. Человек в окружении целого штаба хищников атакует центр города, вокруг которого, плотно сомкнутые, как ящики для снарядов, маршируют дома. Цветы меняют плюмажи. Стада разбредаются. Леса раздвигают ветки. Десять миллионов рук совокупляются, превращаясь в птиц. Всякая дорога — смычок. Всякая утварь — музыка. Так вдруг. Он отдает приказ!
Все растерянно смотрят на Виктора.
ШАРЛЬ. Виктор! Что с ним? Что с тобой?
ВИКТОР. На меня что-то нашло.
ЭМИЛИЯ. Виктор. Я никогда его таким не видела. Тебе плохо, Виктор? Отвечай. Дать тебе лекарство? Вот настой лимонной мяты с кусочком сахара.
ВИКТОР (рассмеявшись). Что здесь происходит? Вы говорили об Антуане, не так ли? Вы сказали, Антуан должен прийти, несмотря на то что болен. Это в духе моей матери. Стоит при ней заговорить о болезни, как все ей кажутся больными.
ШАРЛЬ. Хватит шутить. Объясни мне, что ты хотел сказать.
ВИКТОР. Папочка, здесь нечего объяснять. Я прикинулся сумасшедшим. Это не так уж трудно!
ШАРЛЬ. Нет. Но это нетактично по отношению к Терезе. Ты должен попросить у нее прощения.
ЭСТЕР. Я запрещаю ему просить у мамы прощения.
ВСЕ. Что?
ЭСТЕР. Да, запрещаю.
ШАРЛЬ. И почему же, мадемуазель, позвольте у вас узнать?
ЭСТЕР. Не знаю. Но я не хочу, чтобы он просил у нее прощения. Меня же не просили извиняться за то, что я разбила вазу.
ТЕРЕЗА. Хорошо. Он не станет извиняться. Видите, она вовсе не так уж зла, эта Эстер. Но тогда пусть он нам объяснит, что означал этот бред, в котором, я уверена, никто ничего не понял.
ВИКТОР. Как, вы не догадались?
ВСЕ. Ах, нет! Я нет. Кто догадался?
ВИКТОР. Ладно, эти разбросанные в полном беспорядке слова когда-нибудь войдут в мои сочинения.
Стоит тишина, затем все начинают натянуто смеяться.
ШАРЛЬ. Каков плутишка! Каков весельчак! Что делать, нужно прощать ему кое-какие мелочи, он приносит нам полнейшее удовлетворение. Вчера я встретил его учителя, и тот опять мне это повторил. Этот малыш, если с ним ничего не случится, далеко пойдет, очень далеко, поверьте мне. Он страшно умен, слышите, Тереза, страшно.
ТЕРЕЗА. Я слышу, страшно...
Антуан Мано врывается как ветер.
Сцена 7
Те же, Антуан Мано.
АНТУАН МАНО. Добрый вечер. Где он? А, вот ты где. Он растет не по дням, а по часам. Сколько тебе лет? Девять, и у тебя рост метр восемьдесят. Сколько ты весишь? Ты никогда не взвешиваешься? Напрасно: кто следит за собой — тот хорошо себя знает, кто хорошо себя знает — тот имеет хороший вес. Какой у вас прекрасный ребенок, Шарль. Вылитый портрет Гальвани, этого, как его, дрессировщика лягушек. Немного посмеяться никогда не повредит. А вы, Эмилия, все так же грустите? Какая досада. Ничего не поделаешь, такова жизнь. А, теперь вы бьете посуду. Браво, Шарль. Да здравствует молот. Хотя я предпочитаю пилу, она мелодичнее. Дело вкуса, не так ли? Дело вкуса. Добрый вечер, Тереза. (Целует ее.) Как, ты не хочешь меня поцеловать? Она не хочет меня поцеловать. Она никогда меня не целует. Не знаю почему. Она не капитулирует. Одиннадцать тысяч ружей, триста пушек, иллюминация, флаги. Что за жизнь! А вот и маленькая маркитантка. Мамзель Эстер. С воинским приветом. Да здравствует Первый Консул! (Поет.)
Я дочь Мон-Табора, ра, ра, ра, ра.
Дочь тамбур-мажора, ра, ра, ра, ра.
(Целует дочь.) Послушайте, я счастлив видеть вас всех в добром здравии. Особенно Шарля. Шарль, старина, вы влюблены. Нет? Шучу. Эмилия, вы не дождетесь от меня комплиментов. Вы не можете удержать при себе этого молодца. Ну-ка, Тереза, покажи нам, как ты умеешь подсыпать пороху в огонь. Давай, игра рук, лодыжек, стрельба глазами, трепетание членов, наконец, умение вести позиционную войну.
ШАРЛЬ. Антуан, мой дорогой друг, возьмите... держите стакан хинной настойки.
ЭМИЛИЯ. Да, хинной настойки...
ТЕРЕЗА. Друг мой, прошу тебя, замолчи. Тебя слышат дети. Сядь.
АНТУАН. Славные люди! (Падает на стул.)
ВИКТОР. Месье Мано, месье Мано!
АНТУАН. А, что?
ЭМИЛИЯ. Это мой маленький Виктор, это он зовет вас.
АНТУАН. Это ты, Виктор? Подойди сюда, дорогой, скажи, чего ты хочешь.
ВИКТОР. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Базене.
ВСЕ. О, Виктор!
АНТУАН (говорит так, будто читает выученный наизусть урок). БАЗЕН (Ахилл), маршал Франции, родился в Версале. Отличился в Крыму, затем был главнокомандующим в Мексике, где успешно воевал; но, будучи назначен командовать в 1870-71 г. г. обороной Метца, воистину предал свою страну по причине собственной небрежности, бездарности, узости и эгоизма своих намерений. Позволил окружить город, создал лишь видимость усилий для выхода из сложившегося положения, вступил в подозрительные переговоры с Бисмарком, а затем сдал город, не совершив того, что предписывали ему честь и воинский долг. В 1873 г. был приговорен к смертной казни, которая потом была заменена тюремным заключением. Ему удалось бежать и скрыться в Испании, где он жил, окруженный всеобщим презрением (1811 — 1888) {Словарь "Larousse" (примеч. во французском издании пьесы)}. (Принимается плакать.)
ТЕРЕЗА. Это так стыдно, стыдно, стыдно. (Закрывает лицо руками.)
ШАРЛЬ. Нет же, Тереза, нет. Уверяю вас, это очень любопытно...
ЭМИЛИЯ. Шарль, довольно!
ВИКТОР. Спасибо, месье Мано, благодарю тебя.
ШАРЛЬ. Хватит, Виктор, ты делаешь это нарочно. (Отводя его в сторону.) Месье Мано болен, ты должен был бы пожалеть мадам Мано и Эстер.
ВИКТОР. Эстер мне заявила, что больше всего любит историю о Базене, и я думал, что доставлю ей удовольствие.
ТЕРЕЗА (слышавшая разговор). Опять ты, Эстер! Иди сюда! (Дает ей пощечину.)
ШАРЛЬ (Эмилии). Правда, любопытно?
ЭМИЛИЯ. Я ничего не понимаю. Впору поверить, что это заразно. Посмотри на Виктора.
ШАРЛЬ. Но Антуана не было здесь, когда Виктор...
ЭМИЛИЯ. Да, но он вот-вот должен был прийти. Я места себе не нахожу.
ТЕРЕЗА (подходя к ней). Прошу вас, простите меня, Эмилия, я должна была это предвидеть.
ЭМИЛИЯ. Что поделаешь, дорогая Тереза, у каждого свои горести, и мы рады случаю разделить их с вами.
ТЕРЕЗА (обнимая ее). Дорогая, дорогая подруга.
АНТУАН (очень непринужденно). Простите меня, кажется, я был немножко не в себе. Надеюсь, я не злоупотребил вашим гостеприимством?
ШАРЛЬ. Ничего, ничего, старина Антуан. Скажем, вы немного грезили, немного спали. Хватит об этом. Теперь с вами все в порядке?
АНТУАН. Мне уже хорошо.
ШАРЛЬ. Прекрасно.
ЭСТЕР. Да здравствует папа.
АНТУАН (взяв ее на колени и целуя). Нужно говорить: Да здравствует Виктор! Так ведь? Да здравствует девятый день рождения Виктора!
ЭСТЕР. Да здравствует Виктор!
Произведения
Критика
Поділитися