Мир, достойный гнева
Н. Забабурова
Американская новеллистика XX века представлена выдающимися мастерами Э. Колдуэллом, Д. Стейнбеком, Д. Чивером, создавшими своеобразную поэтику американской новеллы, сочетающей стремление к живописной пластике с углубленно-философским видением жизни, рождающим подчас аллегорические гротескные ситуации и образы. К этой великолепной плеяде мастеров принадлежит и рано ушедшая из жизни американская писательница Фланнери О'Коннор, лучшие рассказы которой теперь представлены на суд наших читателей.
Художественный мир О'Коннор обладает внутренним единством, и ее новеллы при всей несхожести сюжетов развивают ряд сквозных тем, пронизаны определенной концепцией жизни. Это единство подчеркнуто уже сохраняющимся в своих основных приметах фоном действия. Герои О'Коннор живут обычно на маленьких разбросанных островках американских ферм. Это пресловутый средний класс, оторванный от большого мира не столько территориально, сколько духовно, погруженный в интересы своего маленького бизнеса, несложных житейских проблем. Переселяя своих героев с вольного простора в каменные коридоры города, О'Коннор по-прежнему сохраняет их «островное» положение, своеобразную замкнутость в сфере частно-житейской. Однако за этим таится глубокий социально-философский подтекст.
О'Коннор чужд абстрактно-метафизический взгляд на человека, хотя, казалось бы, он мог сказаться у писательницы, сохраняющей веру в религиозные догматы. В центре ее внимания — зло социальное. Создавая в своих новеллах обычно гротескные психологические коллизии, О'Коннор стремится исследовать глубинные пласты того миропонимания, которое формирует у человека американский образ жизни. Предмет осознанной страстной ненависти писательницы — примитивный прагматизм, мещанская скудость чувств и мыслей. Программным в этом смысле является рассказ «Откровение», где благодушная миссис Терпин (неизменно самодовольная, домовитая и аккуратная, у которой даже свиньи на ферме дочиста вымыты из шланга и чуть ли не благоухают) становится жертвой необузданного гнева юной девушки, глядящей на свиноподобную матрону глазами юношеского нравственного максимализма: «Она смотрела на миссис Терпин так, точно знала и ненавидела ее всю жизнь — не только всю свою жизнь, но и всю ее жизнь».
Мелкий буржуа-обыватель, с точки зрения О'Коннор, спасен, хотя в собственных глазах и в глазах большинства окружающих он просто порядочный человек — не вор, не убийца, рачительный хозяин и аккуратный налогоплательщик. Во многих рассказах О'Коннор с многозначительной настойчивостью повторяются ситуации, когда во время острых решающих испытаний «на человечность» обыватель становится подлинным преступником, попирающим неписаные законы человеческого братства. Неписаный закон буржуазного мира «каждый за себя» срабатывает в таких случаях, как автоматическое реле, отключая жалость, стыд, угрызения совести. Респектабельная миссис Макинтайр, владелица доходной фермы, не может отрешиться от шовинистических, годами воспитанных предрассудков, от тупого чванство чистокровной «янки» и ненавидит своего батрака, умницу и умельца, только за то, что он пришлый, европеец, не такой, как все («Перемещенное лицо»). И то, что Гизак бежал в Америку, спасаясь от фашистского концлагеря, и то, что в далекой Европе ежедневно гибнут десятки тысяч таких, как Гизак, ни в малейшей степени не интересует миссис Макинтайр. С обезоруживающей наглостью она обрывает пытающегося пробудить ее совесть священника: «Но ведь не я же поставила его в такое положение». Макинтайр раз и навсегда решила для себя, что она не может отвечать за все бедствия мира. И вполне логичным в рассказе выглядит то, что, защищая свое спокойствие и свои предрассудки, респектабельная американка, по существу, становится участницей убийства неугодного батрака: и она и ее клевреты молчат, когда на Гизака сзади надвигается сорвавшийся с тормозов трактор. Их молчание и бездействие — преступление.
Милый старичок Хед из рассказа «Гипсовый негр», пленяющий сначала читателя своей детской наивностью и даже какой-то инфантильной шаловливостью, идет на подлое предательство, бросая своего внука в минуту опасности, отдавая его на произвол толпы. Опомнившись, Хед заискивает перед ребенком, сам потрясенный собственной низостью, словно на предательство его толкнула чья-то сильная чужая воля. И совершенное зло приоткрывает ему глубины собственного животного эгоизма, о котором он и не подозревал. Характерно, что герои О'Коннор совершают свои нравственные преступления в тех ситуациях, которые сами по себе требуют мгновенной импульсивной реакции, и полноценно человеческой может здесь быть только одна реакция — броситься на помощь тому, кто терпит бедствие. И именно этот инстинкт людской солидарности исключен из морали буржуазного мира, а вместе с ним способность сопереживать, жертвовать, чувство органического единения с ближним — все то, что ценит в человеческих отношениях Фланнери О'Коннор.
Писательница склонна поэтизировать инстинктивно-эмоциональное начало в человеке, ополчаясь с почти романтическим пылом на ratio, опошленный обывателем, сведенный до степени вульгарного практицизма. Жизнь сердца и жизнь ума противопоставляются подчас Фланнери О'Коннор как добро и зло. Интересно, что в своих новеллах она жестоко карает тех, кто ставит в основу жизненной позиции рассудочность. В рассказе «Соль земли» жертвой этой позиции становится девушка-калека Хулга Хоупвел, отгородившаяся от жизни и людей броней философского спокойствия, привыкшая презирать все и вся и судящая о мире с вершин схематической, абстрактно-философской мудрости. Именно «спячка» сердца, эмоциональная сухость помешали героине разглядеть утонченного мерзавца в мнимо наивном, пленительно-чудаковатом пареньке, торгующем вразнос библиями. Унижение и боль, пережитые Хулгой,— это своеобразное авторское возмездие героине.
Но если вина Хулги — это вина, так сказать, «метафизическая », то герой рассказа «Хромые внидут первыми» Шепард несет настоящую ответственность за погубленную человеческую жизнь. Шепард, кажущийся апостол добра, сознательно стремящийся делать лишь добро и как будто следующий собственной миссии, точно так же наделен эмоциональной неполноценностью. Он напичкан педагогическими теориями, он мнит себя знатоком детской психологии и с искренним рвением берется за устройство судьбы малолетнего преступника Руфуса Джонсона. Но детские души для Шепарда — за семью печатями, и его отношения с ними строятся на сухих, рассудочных формулах. Втолковывая собственному сыну за завтраком катехизис «добродетели», Шепард вызывает у мальчика непроизвольный приступ рвоты, и эта детская реакция сама по себе символична. Шепард слеп в сфере человеческих отношений и особенно в сфере чувств, не укладывающейся в логические определения. И если герою за его «добро» воздается зло, то, с точки зрения О'Коннор, это заслуженное возмездие. В этом рассказе с особой поэтичностью и болью звучит тема поруганного детства, детства, отвергнутого и загубленного черствой рассудочностью взрослых. И тоску маленького Нортона об умершей «мамочке», даже вещи которой для мальчика священны, смог понять только внешне циничный Руфус — неблагодарный объект альтруистических экспериментов Шепарда. Сказки Руфуса о потустороннем звездном мире, где души всех сирот встречаются с «мамочками», падают на благодатную почву: в холодном доме собственного отца Нортон переживает воистину трагическое сиротство. И именно с негласного благословения Руфуса десятилетний Нортон устремляется в свой «космический полет», повесившись на чердаке, возле телескопа, через который он, как ему казалось, увидел ту самую звезду — новое воплощение «мамочки». Поздно открываются Шепарду душа Руфуса и душа собственного сына.
Рассказы О'Коннор не принижают человека, не утверждают его неизбежный компромисс со злом. Трагическая ирония писательницы сохраняет гуманистический пафос: ее объект — не человек вообще, а человек, искалеченный буржуазной цивилизацией. Сохраняя веру в человека, Фланнери О'Коннор обычно проводит его через «очищение» страданием. Сама идея этого «очищения» рождена религиозной догматикой, но под пером писательницы приобретает широкое этическое звучание. Пережитое страдание как бы очищает броню эгоизма, невольной жестокости, создает своеобразный «катарсис». «Милосердие рождается в страданиях, которые неизбежны для каждого и неисповедимыми путями ниспосылаются детям», — пишет О'Коннор в рассказе «Гипсовый негр». И хотя моральным нормам буржуазного мира писательница может противопоставить лишь абстрактно-гуманистические ценности, сама нравственная бескомпромиссность художественных решений обусловливает гневный обличительный пафос ее новелл.
Л-ра: Литературное обозрение. – 1975. – № 9. – С. 83-85.
Произведения
Критика
