Особенности пространственно-временной организации романа Г. Шевалье «Клошмерль»
Ю. А. Ващенко
Архетипическая основа романа Г. Шевалье «Клошмерль» (1934) последовательно реализуется на всех уровнях его художественной структуры - сюжетно-композиционном (кольцевая композиция, отражающая цикличность временной организации), персонажном (регулярное «удвоение» персонажей, их подчеркнутый параллелизм или антитетичность), образном (структурированность теллурическими и солярными мифологемами) и др. При этом мифопоэтические модели и фольклорная образность зачастую воспринимаются Шевалье сквозь призму раблезианской традиции.
Роман «Клошмерль» отличается чрезвычайной разработанностью пространственных характеристик и отчетливо проявленной концепцией времени. «Местом пересечения пространственно-временных рядов» становится хронотоп провинциального городка, выступающего подлинным героем романа. Автор избирает характерный для мифологического сознания способ объяснения вымышленного топонима - логику «местного мифа»: «...объясним это название — Клошмерль. В XII веке ... эта местность ... была покрыта густыми лесами. На месте нынешнего города было расположено аббатство... Церковь была окружена высокими деревьями, на которых гнездились дрозды. Когда начинал звонить колокол, дрозды улетали, и тогдашние крестьяне называли его «клош-а-мерль» [«колокол дроздов. - Ю. В.]. Это название закрепилось». Местный миф, по замечанию Бахтина, «объясняет генезис географического пространства. Каждая местность должна быть объяснена, начиная от ее названия и до особенностей ее рельефа, почвы, растительности и проч., из человеческого события, которое здесь совершалось и которое определило ее название и облик. Местность - это след события, ее оформившего. Такова логика всех местных мифов и легенд, осмысливающих пространство историей». Бахтин обращает внимание на примеры создания пародийных «местных мифов» у Рабле. Так, название Парижа Рабле объясняет следующим образом. Когда Гаргантюа приехал в этот город, вокруг него собрались толпы народа, и он «для смеха» (par ris) «отстегнул свой прекрасный гульфик и сверху так обильно полил их, что утопил 260 148 человек, не считая женщин и детей...Вот отчего и город с тех пор получил название Париж». Шевалье, во многом ориентирующийся на поэтику Рабле, использует сходный (основанный на игре слов) способ этимологизации названия городка.
Провинциальный городок, как указывает Бахтин, «имеет несколько разновидностей, в том числе и очень важную - идиллическую - у региона листов» - время здесь подчинено цикличности сельскохозяйственного года, а «единство жизни поколений (вообще жизни людей) ... и большинстве случаев определяется единством места, вековой прикрепленностью жизни поколений к одному месту, от которого эта жизнь во всех событиях не отделена». Именно такую модель пространственно-временного континуума обнаруживаем у Шевалье: «Клошмерль, на овеянных ветром холмах, в кудрявой изумрудной зелени виноградников, представлял собою крепко спаянное единство, где гармоничное распределение полов, их взаимопонимание и удовлетворение обеспечивали продолжение рода и преемственность поколению». Здесь находят отражение и мифопоэтические воззрения о сущности жизни, которая полагается «в способности воспроизводить самое себя во времени в дискретном виде, когда определенным временным отрезкам соответствует серия, последовательность поколений».
А. Михайлов уже обращал внимание что, хотя «действие романа развертывается в 1922-1923 годах», создается «впечатление, что описан провинциальный городок по меньшей мере конца прошлого века. В нем все еще нет электричества, нет телефона; через него не проносятся рейсовые автобусы, автомобили здесь в диковинку, а до железнодорожной станции надо шагать чуть ли не добрый час». Пространственная замкнутость городка подчеркивает статичность природного времени, вернее, его движение в замкнутых рамках годового цикла. «Единство места жизни поколений ослабляет и смягчает все временные грани между индивидуальными жизнями и между различными фазами одной и той же жизни. Единство места сближает и сливает колыбель и могилу (тот же уголок, та же земля), детство и старость (та же роща, речка, те же липы, тот же дом), жизнь различных поколений, живших там же, в тех же условиях, видевших то же самое».
По Бахтину, именно «в земледельчески-трудовой идиллии достигается наибольшее приближение к фольклорному времени, здесь полнее всего раскрываются древние соседства и возможна наибольшая реалистичность». «Так, едят продукт, созданный собственным трудом, он связан с образами производственного процесса, в нем - в этом продукте - реально пребывает солнце, земля, дождь (а не в порядке метафорических связей). Так же и вино погружено в процесс его выращивания и производства». В романе Шевалье вся жизнь городка подчинена винодельческому циклу: «приди дни сбора пораньше, все устроилось бы хорошо: люди работали бы спозаранку, истекали бы семью потами от усталости и заботились о своем винце, которое им дороже всего на свете. Когда вино забродит в чану, все клошмерляне договариваются друг с другом, как одно дружное семейство, насчет того, как бы им продать вино подороже...».
По мнению Топорова, «...подлинное и самодовлеющее пространство в художественном произведении (особенно у писателей с мощной архетипической основой) обычно отсылает именно к мифопоэтическому пространству ... с характерными для него членениями и семантикой составляющих его частей».
Действительно, в организации хронотопа романа «Клошмерль» отчетливо видны следы мифопоэтической концепции пространства. Один из мифопоэтических вариантов «сакрального центра» - «мировое древо» в образе вековой липы, растущей в центре главной площади городка, - обнаруживаем в начальном эпизоде романа «Клошмерль»: «Посреди главной площади Клошмерля-ан-Божоле красуется великолепная липа». Значимость этого образа подчеркнута возвращением к нему в эпилоге: «Огромная липа казалась еще более несокрушимой, чем раньше. Зарывшись своими корнями в глубину минувших веков, она сама была одним из глубочайших корней городка».
Обозначив во вводном эпизоде «точку отсчета», Шевалье строит пространственный образ как ряд концентрических окружностей, кольцо кото-рых постепенно сжимается, приближаясь к «древу жизни»: Франция - ее города и провинции - провинция Божоле и божолезские городки – Клошмерль - городская площадь - вековая липа (или еще один вариант сакрального центра - церковная колокольня).
По наблюдениям французского археолога и этнографа А. Леруа-Гурана, именно земледельческим народам и народам городской культуры присущи «представления о статическом или радиальном пространстве (espace rayonnant), воспринимаемом в виде серии расходящихся от сакрального центра концентрических кругов, затухающих к границам неведомого» - подобные тем, которые и обнаруживаем в пространственной конструкции романа «Клошмерль». При этом, согласно мифологическим моделям, к центру ведет путь, т. е. то, что связывает самую отдаленную периферию и все объекты, заполняющие пространство, с высшей сакральной ценностью.
Путь к «сакральному центру» в романе описан детально, при этом обращает на себя внимание чрезвычайная насыщенность текста понятиями, связанными с семантикой круга, окружности. «Дорога незаметно поднимается, затем опускается, делая широкие петли. Долины и повороты следуют друг за другом. Все новые и новые подъемы, крутые виражи, мимо проплывают тихие деревеньки, ...змеятся дороги...»; «...победа над горизонтом, замкнутым вдали горными цепями...»; «последний поворот открывает вид на нашу долину»; «За изгибом дороги...»; или: «долины, ограниченные округлыми горными склонами»; «запах молодого вина, разносящийся ...по всей округе», «вдоль крутой дороги, огибающем холм»; «свободное пространство осталось только у крутого поворота дороги», «церковь была окружена высокими деревьями»; «расположенная между церковью и крутым поворотом дороги»; «по извилистой четырехкилометровой дороге»; «на опушке, в окружении вековых лесов».
Характеризуя некоторые аспекты «пространствености», Топоров говорит о той концепции и том «чувстве» круга, круглости, закругленности, сферичности, которые соединяют пространство и время в своего рода «циклический» континуум...Эта фигура в диахроническом плане форма - источник бытия, своего рода «первоэлемент»; синхронически она не только идеальная модель мира - времени, жизни, человека, но и наиболее совершенная эстетически конструкция».
Окружностью и ее элементами упорядочивается, «геометризуется» пространство в романе «Клошмерль». Здесь с наибольшей очевидностью проявлена «хронотопичность» романа. Время, по замечанию Бахтина, приобретает в хронотопах «чувственно-наглядный характер»; «сгущается, уплотняется, становится художественно зримым», «пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории». Интересно, что «языковая» мифология подтверждает единство пространства-времени нередкими примерами обозначения этих понятий одними и теми же словами или словами одного корня. «Классический образец - лат. orbis, «окружность», «круг», но и - «земной круг», «мир, «земля» (cp. orbis terrae или terrarum ; также «область», «страна», «царство и т. д., даже «небо», «небесный свод»); «годичный круговорот», «год», «круговое движение» (ср. orbis temporum, «круговорот времен», orbis annuus «годовой оборот») и, наконец, «человечество», «человеческий род»...».
Важные особенности художественной структуры «Клошмерля» проявляются также в наличии системы противопоставлений, характерных для мифопоэтической концепции мира. По Лотману, «...в основе внутренней организации элементов текста, как правило, лежит принцип бинарной семантической оппозиции... В тексте эти миры ... почти всегда получают пространственную реализацию: мир бедняков реализуется как «предместья», «трущобы», «чердаки», мир богачей — «главная улица», «дворцы», «бельэтаж».
Наиболее наглядно воплощена в структуре «Клошмерля» семантическая оппозиция верх — низ: «Почти все состоятельные горожане обитают в верхней части городка, выше церкви. О простолюдинах в Клошмерле говорили: «Он с низа» или просто «низюк», и это звучало как ругательство»; или: «Замок Куртебишей возвышался над всей долиной, и смиренные клошмерляне много столетий подряд непроизвольно воздымали свои взоры к этому замку, который казался им необходимым звеном между земной юдолью и небесами». В последнем примере бинарное «пространственно-социальное» противопоставление вписано в трехчленную вертикаль (земля - социум - небо).
Существенным признаком, организующим пространственную структуру романа «Клошмерль», является и оппозиция «замкнутый— разомкнутый». «Замкнутое пространство, интерпретируясь в текстах в виде различных бытовых пространственных образов: дома, города, родины — и наделяясь определенными признаками: «родной», «теплый», «безопасный», — противостоит разомкнутому «внешнему» пространству и его признакам: «чужое», «враждебное», «холодное». В хронотопе «Клошмерля» горная гряда выполняет функции пространственной границы, отделяющей замкнутый патриархальный городок от внешнего, чужого мира: «Защищенные горной грядой, дышат целебным воздухом божолезские городки, в своем замкнутом существовании до сих пор сохранившие что-то от былых феодальных времен»; «расстилаются другие долины, ограниченные округлыми горными склонами».
Характер хронотопа во многом определяет сюжетное движение; хронотопы, по Бахтину, «являются организационными центрами основных сюжетных событий романа. В хронотопе завязываются и развязываются сюжетные узлы. Можно прямо сказать, что им принадлежит основное сюжетообразующее значение». Именно такое значение обретает хронотоп в романе Шевалье - автор дает детальную топографию городка, указывая на чрезвычайную ее значимость для развития сюжета: «Развитие нижеследующих событий тесно связано с топографией этого городка. Имей Клошмерль другие очертания, весьма вероятно, что дела, о которых пойдет речь, никогда бы не свершились».
Пространственную структуру городка (следовательно, и основные романные хронотопы) организуют два топографических центра как две ипостаси «мирового древа»: городская площадь с вековой липой посередине («древо жизни») и городская церковь (еще один «сакральный центр» - ведь, как известно, именно через алтарь проходит «мировая ось»). Многократные указания на место действия («пройдя всю площадь», «пересекают площадь еще раз», «останавливаются посреди площади»; «покинув площадь») акцентируют роль этого элемента в системе романного хронотопа. Столь же значимым является здесь и образ церкви как мировоззренческого антипода того комплекса, который олицетворяет площадь («так близко от церкви»', «отделение церкви от государства»; «перед церковью Пьешю остановился»; «враждебность к церкви»', «они спустились... до самого центра, где стоит местная церковь»; «ходит в церковь»). «Пространственной доминантой» этого типа хронотопа является «романская колокольня, свидетельница иных времен, отягощенная бременем девяти веков». Когда речь зайдет о постройке гигиенического павильона, именно место его расположения - рядом с церковью, в «Тупике монахов», станет основой главного сюжетного конфликта - распри между консерваторами и поборниками «прогресса», которая разделит обитателей городка на две враждующие половины. Таким образом, определенная структура топоса становится «принципом организации и расстановки персонажей в художественном континууме», а также «выступает и качестве языка для выражения других, непространственных отношении текста».
В связи с постройкой «павильона» происходит конкретизация архетипа сакрального пространства. Функцию сакрального центра (вернее, одного из центров) выполняет новое сооружение: «...в самом центре этого благолепия мерно журчал писсуар». О возможности подобных «облегченных вариантов» сакрального говорит М. Элиаде, видя объяснение множественности «центров» в самой структуре сакрального пространства, допускающей сосуществование «бесконечного числа» «мест» в одном и том же центре. По Элиаде, речь идет о неискоренимой человеческой потребности «реализовывать архетипы всюду, вплоть до самых «низменных» и «грязных» уровней своего непосредственного существования». Примечательно, что в соответствии с игровой, пародийной эстетикой романа Шевалье законы ритуального отыскания сакрального места и его освящения («человек никогда не избирает данное место; он попросту «находит» его, иначе говоря, сакральное пространство тем или иным способом «открывается человеку») спародированы в ходе выбора места для сооружения писсуара: мэр «просто не мог найти в центре другого свободного места. Такового не существовало...». Величественный павильон (а именно так он описан: «воздвигнуть строгое архитектурное сооружение» «шествовать к месту, где будет заложено строение», «наш маленький монумент»; «писсуар высился у самого входа в «Тупик монахов») соответствующим образом освящен: «решено было окрестить его, разбив о стенку павильона бутылку с вином Божоле». Инициатива мэра («выбор места, столь близкого от церкви»), «приобрела характер вызова» и породила «скандал в Клошмерле».
Итак, хронотоп площади с присущим ему пафосом «пространственно-временной адекватности» (и его «облегченный», «грубый» вариант - писсуар) противостоит в романном сюжете хронотопу церкви как символу «средневековой вертикали», отражающей диспропорциональность феодально-церковного мировоззрения, «где ценности враждебны пространственно-временной реальности как суетному, бренному и греховному началу, где большое символизируется малым, сильное - слабым и немощным, вечное - мигом.». В сюжете и образах «Клошмерля» многообразно реализуется амбивалентная сущность площади как места сюжетного действия: «...сквозь реальную площадь как бы просвечивает карнавальная площадь вольного фамильярного контакта и всенародных увенчаний - развенчаний».
Нарушенное сюжетными событиями «эпическое равновесие» вновь восстанавливается в конце романа: «Все понемногу входило, в свою колею»; «раны зарубцевались, сломанные конечности срослись, страсти утихомирились...». Природное время восторжествовало в повторяемости календарного цикла: «леденящий ветерок предупреждал о неминуемом приходе зимы»; «Земля собиралась сменить зеленый наряд на грубые шерстяные одежды».
Таким образом, в романе «Клошмерль» автор сохраняет верность основным концептам архаичной «онтологии». Пространственно-временная модель романа характеризуется чрезвычайной разработанностью топографических характеристик, несущих сюжетообразующую нагрузку. Семантика круга объединяет пространственное и временное измерение, способствуя воссозданию идиллического хронотопа; актуальными оказываются также архаические оппозиции 'верх-низ' и 'замкнутость-разомкнутость'. Важными пространственными доминантами выступают хронотопы площади и церкви, за которыми закреплены противостоящие группы романных персонажей.
Л-ра: Литературоведческий сборник. – Донецк, 2000. – Вып. 4. – С. 127-134.
Произведения
Критика
