Онейрическое пространство в романе Кадзуо Исигуро «Погребенный великан»

УДК 82-312.1(73)

Алина Андреевна Михейкина аспирант Института гуманитарных наук
Балтийский федеральный университет им. И. Канта236041,
Россия, г. Калининград, ул. Александра Невского, 14.

Подробно исследуется художественное пространство романа Кадзуо Исигуро «Погребенный великан». В частности, выявляются те приемы, которые сообщают данному аспекту хронотопа онейрический характер. Особое внимание уделяется анализу отдельных локусов художественного пространства романа, их топонимическим и семиотическим характеристикам. Среди средств, актуа­лизирующих онейрическое пространство в тексте, выделяются как особенности нарративного уров­ня - повествование от лица персонажей, представление происходящих событий через призму их со­знания, так и особенности художественного выражения и визуализации художественного мира рома­на: инкорпорация мифологических элементов, метафоризация и генерализация пространства, акцен­ты на его горизонтальной и вертикальной организации, а также дискретность. В результате проведенного комплексного анализа было выявлено, что онейрическая природа определяет топологические характеристики романа. Кроме того, онейрическое пространство выполняет функцию репрезентации работы мнемических механизмов, что определяет связь рассматриваемого аспекта поэтики с автор­ской интенцией, а также с темой памяти - основополагающей не только для рассматриваемого рома­на, но и для творчества писателя в целом. Выявлена аналогия хронотопа исследуемого романа с предшествующими произведениями Кадзуо Исигуро, что позволяет, помимо прочего, сделать вывод о том, что актуализация онейрического пространства представляет собой важную черту художественного метода автора.

Ключевые слова:онейрическое пространство; хронотоп; метафора; мифопоэтика; пространство памяти; мифологема.

Alina A. Mikheikina
Postgraduate Student at the Institute for the Humanities Immanuel Kant Baltic Federal University
14, Aleksandra Nevskogo st., Kaliningrad, 236041, Russian Federation.

THE ONEIRIC SPACE OF KAZUO ISHIGURO'S NOVEL ‘THE BURIED GIANT'

The article provides a detailed study of the fictional space of Kazuo Ishiguro's novel The Buried Giant. There are identified the features that give this aspect of the chronotope of the novel an oneiric charac­ter. Particular attention is paid to the analysis of certain loci of the novel's fictional space, their toponymic and semiotic characteristics. Among the artistic means that actualize the oneiric space in the text, there are distinguished the peculiarities of the narrative level (first-person narration, representation of the events through the consciousness of the characters) and the features of the artistic expression and visualization of the novel's fictional world: incorporation of mythological elements, metaphorization and generalization of the fictional space, emphasis on its horizontal and vertical organization. Some of the mythological characters are considered in the paper in terms of the additional meanings they contribute to the novel. Some motifs actualized by incorporation of mythological elements are also examined. A comprehensive analysis allowed us to reveal that the oneiric nature determines the topological characteristics of the novel. In addition, the oneiric space in The Buried Giant performs the function of representing the work of mnemonic mecha­nisms, which determines the connection of the considered aspect of poetics with the author's intention, as well as with the theme of memory, characteristic not only of the analyzed novel but of the writer's works as a whole. The study has also revealed an analogy in the representation of the chronotope with previous works by Kazuo Ishiguro, which allows us, among other things, to conclude that the actualization of the oneiric space is an important feature of the author's artistic method.

Key words:oneiric space; chronotope; metaphor; mythopoetics; memory space; mythologeme.

Просьба ссылаться на эту статью в русскоязычных источниках следующим образом:

Михейкина А. А. Онейрическое пространство в романе Кадзуо Исигуро «Погребенный великан» // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. 2020. Т. 12, вып. 4. С. 100-106. doi 10.17072/2073­6681-2020-4-100-106

Please cite this article in English as:

Mikheikina A. A. Oneyricheskoe prostranstvo v romane Kadzuo Isiguro «Pogrebennyy velikan» [The Oneiric Space of Kazuo Ishiguro's Novel ‘The Buried Giant']. Vestnik Permskogo universiteta. Rossiyskaya i zarubezhnaya filologiya [Perm University Herald. Russian and Foreign Philology], 2020, vol. 12, issue 4, pp. 100-106. doi 10.17072/2073­6681-2020-4-100-106 (In Russ.)

Феномен сна привлекал внимание человека с древних времен. В мифологии различных народов сон часто персонифицировался в виде бо­жеств. В качестве примеров можно вспомнить древнегреческих Гипноса и Морфея, индийскую Свапнешвари, славянских Сна и Дрему, кельт­скую Каэр Ибормет. Э. Р. Доддс подчеркивает, что существование интереса к феномену сна обеспечивается тем, что это состояние позволяет человеку «[находиться] в двух мирах <...> пред­лагает возможность общения, пусть и символи­ческого, с друзьями, находящимися далеко от нас, с умершими, с богами» [Доддс 2000: 153].

Необходимо отметить, что в литературе сон является самостоятельным художественным приемом, который может определять особенно­сти композиции, пространственные и временные характеристики, наделять героев теми или ины­ми чертами, формировать коллизию и сюжет. Так, Г. Ф. Узбекова, рассматривая многочисленные концепции сна как литературного приема, пишет о том, что он влияет на различные аспекты поэти­ки произведений, а также позволяет «раскрыть сущность героев» [Узбекова 2015: 178].

Сон как часть художественного пространства произведения можно отнести к разновидностям онейрического хронотопа. Е. Фарино отмечает, что такая разновидность времени и пространства в литературе принимает «вид то сновидений, то мечтаний, то миражей, то галлюцинированных картин, вызванных воображением или особым состоянием героя - утомленность, дремотность, расстройство; пространства-отражения, которые вводятся при помощи зеркал или иных отража­ющих поверхностей; <...> пространства-пред­ставления, которые создаются путем простран­ственного понимания заведомо непростран­ственных явлений, например, типа пространства музыки, души, своего или чужого <...> “внут­реннего мира”, памяти, подсознания; мифологи­ческие пространства» [Фарино 2004: 376].

Определенные Е. Фарино виды онейрическо- го пространства могут быть актуализированы с помощью таких художественных приемов, как введение двойников, зеркал, обращение к психо­логизму, включение в текст интермедиальных и интертекстуальных элементов. Добавим, что онейрическое пространство, согласно мысли В. Мазина, «заключено в образе, который явля­ется пейзажем» [Мазин 2008: 46-47].

Е. В. Царевская, принимая во внимание идеи М. Фуко, констатирует, что онейрическому в искусстве соответствует особый тип бытия, поэто­му анализ подобных элементов требует «пони­мания экзистенциальных структур» [Царевская 2018: 36]. Следовательно, онейрическое про­странство в литературных произведениях может принимать форму как топонимических образов реальной действительности, в которых начинают работать ирреальные законы, так и образов, при­надлежащих воображению, воспоминаниям, сно­видениям, мифам.

Важно отметить, что использование онейрического пространства является характерной чер­той поэтики произведений Кадзуо Исигуро. Пи­сатель признается, что основное место в его про­зе отводится «перелистыванию воспоминаний героев» [Crude 2015]. В некоторых интервью ав­тор делает акцент на своей приверженности к использованию техники сна в текстах: «Я часто обращался ко сну умышленно. <...> Мои прави­ла отличаются от тех, которые управляют реали­стической прозой» [Krider 1998: 152].

Так, в романе «Безутешные» пространство снов и воспоминаний героя включается в хроно­топ основного действия. При этом переходы между ними не маркируются в тексте, простран­ства перетекают друг в друга, соединяются, а затем снова разделяются. Например, гостинич­ный номер, в котором остановился Райдер, начи­нает выглядеть как комната, в которой он бывал в детстве. Перемещение протагониста в городе напоминает передвижение в сновидениях: картинная галерея Карвинского, которую посещает герой, то переносится за город, то соединяется непосредственно с гостиницей. В рассказе «Де­ревня после заката» незнакомый дом, на который Флетчер «набрел совершенно случайно» [Исигуро 2012], становится местом, где герой провел детство. В романе «Остаток дня» большая часть событий отражается через сознание персонажа: в форме воспоминаний дворецкого Стивенса.

Таким образом, в произведениях Исигуро большое место отводится онейрическому пространству. Его репрезентация в текстах связана как с введением ментальных пространств (вос­поминаний, снов, грез), так и с вторичной худо­жественной условностью, проявляющейся в поэ­тике произведений [Владимирова 2001: 10-12].

К настоящему моменту онейрический аспект художественного пространства «Погребенного великана» остается практически неисследован­ным. Основное внимание ученых уделялось мифопоэтике и особенностям ее проявления в тек­сте. Т. Л. Селитрина и Д. Л. Халикова рассмот­рели художественный мир романа с позиции ак­туализации в нем хронотопа средневековья [Селитрина 2017: 99]. Ю. Нестеренко исследовала некоторые мифологические локусы в художе­ственном пространстве произведения [Нестерен­ко 2018: 390].

Изображаемое пространство «Погребенного великана» имеет условную географическую номинацию. В начале романа мы встречаем следу­ющую формулировку: «Вам бы долго пришлось искать витиеватую тропинку или мирную лу­жайку, которые впоследствии стали визитной карточкой Англии. Вместо этого там были мили заброшенной, необработанной земли» |Ishiguro 2015: 5]. Слова рассказчика определяют некоторые пространственно-временные характеристики романа: присутствие нескольких временных пластов, использование ретроспекции, принадлеж­ность к Британскому острову.

Ретроспективные эпизоды в романе по боль­шей части представлены как повествование, заключенное в форму воспоминаний или размыш­лений. Художественная репрезентация памяти разных героев наделяет время и пространство произведения такими чертами, как фрагментированность, условность, неоднородность.

А. Б. Темирболат предлагает разделение ли­тературного хронотопа на внешний и внутрен­ний: «...внешний хронотоп несет в себе инфор­мацию о реальности, окружающей героев, месте развития описываемых событий; внутренний - охватывает духовный мир персонажей и рассказ­чика-повествователя, их сознание, память, вооб­ражение» [Темирболат 2011: 27]. Однако подоб­ная оппозиция не вполне соответствует темпорально-пространственному строению «Погре­бенного великана». Роман обращен к простран­ству прошлого, которое воспроизводится через призму сознания нарраторов (сэр Гавейн, лодоч­ник). Помимо этого, автор ослабляет реалистиче­ские характеристики пространства и универсали­зирует его благодаря включению в него мифоло­гем и образов из легенд, а также вследствие практически полного отказа от дескриптивных элементов.

Локус деревни бриттов, в котором живут про­тагонисты романа (пожилая пара Эксл и Беат­рис), отличается интермедиальными характери­стиками. Короткое описание поселения акценти­рует его сходство с галерейной могилой кельтов: «множество помещений и коридоров» под хол­мом соответствует визуализации захоронений кельтских племен, состоящих «из большого ко­личества комнат», напоминающих «дома под землей» [Hubbard 2012: 182]. Замена художественного представления жилища племени прак­тически точным изображением места, где совер­шались ритуалы захоронения, привлекает вни­мание к условности в изобразительном плане повествования, а также к тому, что семантиче­ская наполненность объектов пространства во многом зависит от особенностей их представле­ния автором.

В первый день путешествия путь пожилой па­ры проходит поблизости от холма, где, согласно тексту, похоронен великан. В начале романа представлены лишь отдельные факты без объяс­нения причин происходящего. Так, образы от­дельных локусов неясны, но то, как они описы­ваются в речи персонажей, позволяет говорить о том, что они имеют особые значения.

Во время путешествия через Великую Равни­ну (“Great Plane”) Беатрис обращается к Экслу со следующими словами: «Но есть отрезок пути, где мы должны быть осторожны. <...> Там, где тро­пинка ведет к месту, где похоронен великан. Для тех, кто не знает об этом, это лишь обычный холм, но я подам тебе знак, когда ты его увидишь, ты должен следовать за мной и сойти с тропы, чтобы обойти <...> Ничего хорошего ходьба по такой могиле не принесет…» [Ishiguro 2015: 21]

Несмотря на слабую детализацию в описании могилы великана, в ее образе актуализируется несколько семантических слоев, часть которых, однако, раскрывается в процессе дальнейшего развития действия произведения. Необходимо отметить, что практически полное отсутствие дескриптивных элементов в описании могилы великана способствует универсализации этого локуса, что также усиливается благодаря его принадлежности к пространству, обозначенному общим топонимом «Великая (или Большая) Рав­нина» (“The Great Plane”).

Включение мифологем в отдельные топони­мические образы романа создает эффект мифо­логизации художественного пространства, что, согласно исследованиям Е. Фарино, является од­ним из средств актуализации онейрических черт. Кроме того, локус имеет метафорическое значе­ние, поскольку образ погребенного великана становится воплощением подавленной памяти, отголоски которой впоследствии ведут к мести и конфликтам как на межличностном (Эксл и Бе­атрис), так и на межнациональном уровне (меж­ду бриттами и саксами). Метафорическая семан­тика, связанная с могилой великана, становится ясной в конце романа, когда саксонский воин Вистан произносит следующие слова: «Великан, который был однажды погребен, пошевелился. Когда он восстанет <.> дружеские связи между нами окажутся не более чем узелками, наподобие тех, что девочки плетут из цветочных стебель­ков» [Ishiguro 2015: 178].

Образ великана представляет собой пример сложной метафоры, в которой, используя мифо­логический код, автор создает образ прошлого, скрывающего предательства и душевные раны героев: измены супругов друг другу, нарушение королем Артуром мирного договора, заключен­ного с саксами. Могила великана становится ме­тафорическим представлением скрытой, «похо­роненной» памяти.

Локус разрушенной римской виллы также представляет интерес для исследуемой темы. Ру­ины описываются довольно кратко: «Вилла, должно быть, была прекрасна в римские времена, но сейчас от нее осталась лишь небольшая часть» [Ishiguro 2015: 22-23]. Автор использует такие эпитеты, как «изуродованный» (“disfi­gured”), «поблекший» (“faded”), «поросшие сор­няком» (“weeds and grass sprouting through”) [Ishiguro 2015: 23]. Это, с одной стороны, позво­ляет идентифицировать время и место действия в романе и соотнести его с реальной исторической эпохой. С другой стороны, образ лодочника, ко­торого бритты встречают в руинах, вносит эле­мент мифологизма, ослабляя реалистические черты в представленном описании.

Ю. С. Нестеренко соотносит лодочника в ро­мане с образом Харона, выполняющим функцию медиатора [Нестеренко 2018: 388]. Несомненно, древнегреческий перевозчик душ усопших явля­ется одной из мифологем, присутствующих в об­разе героя Исигуро, однако подобный герой- медиатор встречается не только в традиционной античной мифологической традиции. С. Боровска- Шершен связывает образ лодочника с перевозчи­ком душ Уршанаби [Borowska-Szerszen 2016: 33].

Мы полагаем, что лодочник может рассмат­риваться в качестве общемифологического элемента в повествовании. При этом указанный об­раз способствует актуализации интертекстуально­го кода в тексте, вносит мифологический и тана­тологический колорит в его художественное про­странство. Я. В. Погребная высказывает мысль, что нахождение лодочника в развалинах римской виллы способствует приданию миру романа се­мантики смерти [Погребная 2018: 196].

Значение пути в потусторонний мир приобре­тает и водная граница, через которую лодочник перевозит Беатрис на Остров. Такая семантика некоторых пространственных объектов влияет на характер хронотопа, придает ему черты вторич­ной художественной условности. Таким образом, историческая и географическая определенность в романе ослабляется.

Большое значение в создании онейрического пространства романа имеет образ моря. На мор­ском берегу герои встречают лодочника; путь на остров, который оказывается последним приста­нищем сына пожилых бриттов, а впоследствии и Беатрис, имеет метафорическое значение пере­хода в потусторонний мир, где тени «бродят в одиночестве, не видя и не слыша своих соседей» [Ishiguro 2015: 190].

Необходимо добавить, что водоемы в созна­нии племен, населявших Британские острова, связывались с потусторонним и чудесным. Ис­следовательница Д. Хук пишет, что «большая роль во всех древних верованиях отводилась во­де». Кроме того, отмечается, что ей было прису­ще амбивалентное значение. С одной стороны, она считалась «незаменимым источником жиз­ни» [Hooke 2018: 107]. С другой стороны, вода воспринималась как опасность, поскольку она «брала начало под землей, во тьме» [там же 107].

Высокая степень метафоризации в изображе­нии художественного пространства в романе, нереалистические черты, использование мифоло­гем являются средствами репрезентации онейрического пространства, выделенными в исследо­ваниях Е. Фарино.

Художественное пространство романа приоб­ретает онейрические черты не только благодаря мифологизации и метафоризации, но и с помо­щью других средств, используемых в тексте. В связи с этим необходимо обратиться к струк­турному делению романа. Так, первая и последняя главы третьей части получают маркирован­ные названия: «Первое забытье Гавейна» (“Gawain's First Reverie”) и «Второе забытье Га­вейна» (“Gawain's Second Reverie”). Выявление мотивации автора, повлиявшей на акцентиро­ванную номинацию данных глав, не является специализированной исследовательской задачей настоящей статьи. Для нас важен выбор автором такой лексемы, как “reverie”, определяемой в Кембриджском словаре как «нахождение в со­стоянии поглощенности мыслями, напоминаю­щими грезы / сны» (“(a state of having) dream-like thoughts”) [Cambridge Dictionary], что передает значение глубокой рефлексивной деятельности, представленной в главах. Таким образом, автор подчеркивает, что действие происходит в подсо­знании героя, вследствие чего восприятие худо­жественного пространства предполагает его принадлежность к психике персонажа, а не к непосредственной исторической парадигме, от­ражающей реальность.

Первая из упомянутых глав открывается ре­троспективным эпизодом, на что указывают формы прошедшего времени, которые присут­ствуют в высказываниях Гавейна: «И все же он отправил этих вдов мне навстречу, и я хорошо справился [с заданием], обратившись к ним веж­ливо. Даже когда они дошли до глупых оскорб­лений и бросали комки земли в спину Горация» [Ishiguro 2015: 125]. Примечательно, что после упоминания этой сцены как момента прошлого в начале главы действие возвращается к ней спу­стя несколько эпизодов, однако теперь происхо­дит непосредственно в момент времени, совпа­дающий со временем повествования. Эпизод от­личается фрагментарностью и нелинейностью художественного времени. Эти особенности ак­туальны и для пространственных характеристик романа. По аналогии с описанием пространства в других произведениях Исигуро («Остаток дня», «Безутешные», «Деревня после заката») в рас­смотренном эпизоде «Погребенного великана» практически не встречается прямых лексических обозначений переходов из одного локуса в дру­гой, слабо выражаются и причинно-следственные связи, что также сближает эпизод со сном.

Отметим, что в целом последовательность эпизодов в тексте дискретна, вследствие чего создается эффект воспроизведения потока при­поминающего сознания героя, отношения худо­жественного мира к психологической, а не кон­кретно-исторической парадигме: «… почему эти темные вдовы преграждают нам путь? <…> Мы остановимся у следующего гребня, - говорил я Горацию, когда мы поднимались по склону <…> дамы, разве я, едва отдохнув, не спешил к окраине долины, чтобы выполнить свое обещание, данное юной деве? <...> Она не была красавицей, <...> но, как и другие, о которых я иногда вижу сны, она принесла весну в мое сердце. Я увидел ее на обочине дороги...» [Ishiguro 2015: 127-128].

Автор акцентирует движение по вертикали: «…и я должен снова отправиться в путь, но не в какую-нибудь деревню, где мог найти бы приют, а по крутой тропинке под серые небеса?» [Ishiguro 2015: 125] - (курсив наш. - А. М.), «мы видим, как на скалах сидят большие птицы, они поднимаются все как одна, но не летят в темне­ющее небо, а направляются к нам» [ibid.: 126]. Векторы направления перемещений персонажей различны, но отмеченные маркеры движения способствуют восприятию художественного ми­ра, организованного не только по горизонтали, что изображается благодаря описанию путеше­ствия по равнинным пейзажам, но и по вертика­ли, что выводит на первый план его многоуров­невую структуру. В связи с этим необходимо привести высказывание В. Н. Топорова, где под­черкивается, что «пространство определяется через совокупность путей, которые могут нахо­диться в нем» [Топоров 2004: 86].

Описание движения не только служит для уточнения пространственных характеристик ху­дожественного мира, но и придает ему особен­ный колорит. Так, присутствие вектора движения по вертикали семиотически связывается с ми­фом. По справедливому замечанию Н. О. Осипо­вой, «движение по вертикали является наиболее важным в мифопоэтической традиции» [Осипо­ва 2008]. В работе В. Н. Топорова отмечается мифологическая наполненность мотива пути, его проявление в мифах как сюжетообразующего элемента и аспекта, моделирующего художе­ственный мир. Помимо этого, ученый пишет, что рассматриваемый мотив может иметь функцию медиатора по отношению к герою, путешеству­ющему между мирами и «приобретающему по­вышение ранга в социально-мифологическом или сакральном статусе» [Топоров 2004: 76].

Таким образом, мотив пути в романе, вопло­тившийся в нескольких сюжетных линиях, спо­собствует мифологизации художественного про­странства. Этой цели служат и описания направ­ленности движения героев.

Т. Л. Селитрина отмечает, что роман «Погре­бенный великан» помещен в хронотоп, в кото­ром историческое сопрягается с легендарным и собственно «историческое время граничит с мифологическим временем и современностью» [Селитрина 2017: 216]. Приведенное наблюдение является справедливым, однако в романе, поми­мо исторического и условно-мифологического, присутствует и ментальное пространство, конструирующееся благодаря представлению эпизо­дов, принадлежащих воспоминаниям, снам или мыслям героев.

Таким образом, художественное пространство в романе универсализируется и наделяется нереалистическими характеристиками, например, с помощью общих топонимических номинаций, а также благодаря обращению к мифологемам и условности. Кроме того, роль в передаче особен­ностей пространства в романе играют и обозна­чения некоторых его структурных частей: назва­ния двух глав отражают принадлежность проис­ходящего в них к сфере ментального («Первое забытье Гавейна», «Второе забытье Гавейна»).

Семиотическая наполненность изображаемых образов имеет большое значение для придания пространственным характеристикам дополни­тельных смысловых оттенков, влияющих на об­щую репрезентацию хронотопа в тексте. Осве­щение событий посредством рефлексии героев по аналогии с другими произведениями Исигуро, например через подсознание сэра Гавейна или повествование от лица лодочника, введение ло­кусов, связанных с фантастическим, потусторон­ним и загробным мирами, недетерминирован­ность изображаемого логическими законами спо­собствуют тому, что художественное простран­ство романа, локализированное географически и исторически, вбирает в себя ирреальные черты.

Превалирование изображения в романе про­странства, принадлежащего к сознанию и подсознанию героев, над физическим позволяет нам сделать вывод о том, что оно может быть опре­делено как онейрическое. Необходимо отметить, что его онейрическая проекция способствует до­стижению авторской интенции, которая обозна­чена как «создание метафорической истории [о памяти и воспоминаниях], приложимой к множеству индивидуальных и политических си­туаций» [Chang 2015]. Конструирование подоб­ного типа пространства является не только чер­той поэтики рассматриваемого романа, но и од­ной из неотъемлемых черт творческого метода Кадзуо Исигуро, нацеленного на художественное представление и изучение памяти в ее различных аспектах.

Список литературы

1. Владимирова Н. Г. Условность, созидающая мир. Поэтика условных форм в современном романе Великобритании. Великий Новгород: [б. и.], 2001. 270 с.
2. Доддс Э. Р. Греки и иррациональное / пер. с англ., коммент. и указ. С. В. Пахомова; послесл. Ф. X. Кессиди. СПб.: Алетейя, 2000. 507 с.
3. Исигуро К. Деревня после заката / пер. с. англ. Ю. Линник // Новый берег. № 37. 2012.
4. Мазин В. Онейрография: Призраки и Снови­дения. Нежин: ООО «Видавництво “Аспект- Поліграф”», 2008. 304 с.
5. Нестеренко Ю. С. Мифологические образы и мотивы в романе Кадзуо Исигуро «Погребенный великан» // Преподаватель XXI век. 2017. № 2. С. 383-393.
6. Осипова Н. О. Мифологема пути в художе­ственном пространстве «Петербургских пове­стей». 2008.
7. Погребная Я. В. Поэтика романа Кадзуо Исигуро «Погребенный великан»: Европейский интертекст и японский подтекст // Научный элек­тронный журнал «АРТИКУЛЬТ». 2017. № 4. С.191-199.
8. Селитрина Т. Л. Фантазия мифа и правда ис­тории в романе К. Исигуро «Погребенный великан» // Филология и культура. 2017. № 3(49). С. 214-219.
9. Селитрина Т. Л., Халикова Д. Г. Художествен­ный мир средневековья в романе К. Исигуро «Погребенный великан» // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филоло­гия. 2017. Т. 9. Вып. 2. С. 97-107. doi 10.17072/ 2037-6681-2017-2-97-107
10. Темирболат А. Б. Поэтика литературы. Алма­ты: [б. и.], 2011. 168 c.
11. Топоров В. Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 1. Теория и некоторые частные ее приложения. М.: Языки славянской культуры, 2004. 818 с.
12. Узбекова Г. Ф. Сон как литературный прием в концепции Р. Г. Назирова // Назировский архив. 2015. № 1(7). С. 172-178.
13. Фарино Е. Введение в литературоведение. СПб.: Издательство РГПУ им. А. И. Герцена, 2004. 639 с.
14. Царевская Е. В. Создание онейрографической реальности в современной кураторской практике: выпускная квалификационная работа. СПб., 2018. 96 с.
15. Borowska-Szerszen S. The giants beneath: Cul­tural memory and literature in Kazuo Ishiguro's The Buried Giant // Crossroads. A Journal of English Studies. 2016. № 4. Issue 15. P. 30-42.
16. Cambridge Dictionary.
17. Chang E. A Language that Conceals: an inter­view with Kazuo Ishiguro, author of The Buried Gi­ant // Electric Literature. 2015.
18. Crum M. Kazuo Ishiguro On Memory, Censor­ship And Why Proust Is Overrated // Huffpost. 2015.
19. Hubbard B. The Celts, Picts, Scots and Romans. 2018.
20. Ishiguro K. The Buried Giant. London. 2015 [Электронная книга в формате PDF].
21. Krider D. O. Rooted in a Small Space: An Inter­view with Kazuo Ishiguro. The Kenyon Review New Series. 1998. Vol. 20, № 2. P. 146-154.

References

1. Vladimirova N. G. Uslovnost', sozidayushchaya mir. Poetika uslovnykh form v sovremennom romane Velikobritanii [Conventionality creating the world. Poetics of conditional forms in the modern British novel]. Veliky Novgorod, 2001. 270 p. (In Russ.)
2. Dodds E. R. Greki i irratsional'noe [The Greeks and the irrational]. Transl. from English, commen­tary and index by S. V. Pakhomova, afterword by F. Kh. Kessidi. St. Petersburg, Aleteyya Publ., 2000. 507 p. (In Russ.)
3. Ishiguro K. Derevnya posle zakata [A village af­ter dark]. Transl. from English by Yu. Linnik. Novyy bereg [The New Shore], 2012, issue 37.
4. Mazin V. Oneyrografiya: Prizraki i snovideniya [Oneirography: Ghosts and dreams]. Nezhin, Vidav- nitstvo Aspekt-Poligraf Publ., 2008. 304 p. (In Russ.)
5. Nesterenko Yu. S. Mifologicheskie obrazy i motivy v romane Kadzuo Isiguro ‘Pogrebennyy ve- likan' [Mythological images and motives in Kazuo Ishiguro's novel ‘The Buried Giant']. Prepodavatel' 21 vek [Teacher the 21^st Century], 2018 issue 2, pp. 383-393. (In Russ.)
6. Osipova N. O. Mifologema puti v khudozhestven- nom prostranstve ‘Peterburgskikh povestey' [The mythologeme of the path in the fictional space of ‘The Petersburg tales'], 2008.
7. Pogrebnaya Ya. V. Poetika romana Kadzuo Isiguro ‘Pogrebennyy velikan': Evropeyskiy inter- tekst i yaponskiy podtekst [Poetics of the novel ‘The Buried Giant' by Kazuo Ishiguro: European intertext and Japanese subtext]. Nauchnyy elektronnyy zhur- nal ARTIKUL'T [Scientific electronic journal AR- TICULT], 2018 issue 4, pp. 191-199. (In Russ.)
8. Selitrina T. L. Fantaziya mifa i pravda istorii v romane K. Isiguro ‘Pogrebennyy velikan' [The fan­tasy of myth and the truth of history in Kazuo Ishi- guro's novel ‘The Buried Giant']. Filologiya i kul'tura [Philology and Culture], 2017, issue 3(49), pp. 214-219. (In Russ.)
9. Selitrina T. L., Khalikova D. G. Khudozhestven- nyy mir srednevekov'ya v romane K. Isiguro ‘Pogrebennyy velikan' [Fictional world of the Mid­dle Ages in K. Ishiguro's novel ‘The Buried Giant']. Vestnik Permskogo universiteta. Rossiyskaya i zarubezhnaya filologiya [Perm University Herald. Russian and Foreign Philology], 2017, vol. 9, is­sue 2, pp. 97-107. doi 10.17072/2037-6681-2017-2­97-107 (In Russ.)
10. Temirbolat A. B. Poetika literatury [The poetics of literature]. Almaty, 2011. 168 p. (In Russ.)
11. Toporov V. N. Issledovaniya po etimologii i se- mantike [Research on etymology and semantics]. Moscow, LRC Publishing House, 2004, vol. 1. Teoriya i nekotorye chastnye ee prilozheniya [Theory and some of its applications]. 818 p. (In Russ.)
12. Uzbekova G. F. Son kak literaturnyy priem v kontseptsii R. G. Nazirova [Dream as a literary de­vice in R. G. Nazirov's conception]. Nazirovskiy arkhiv [Nazirov's Archive], 2015, issue 1(7), pp. 172-178. (In Russ.)
13. Farino E. Vvedenie v literaturovedenie [Introduc­tion to literary criticism]. St. Petersburg, Herzen State Pedagogical University of Russia Press], 2004. 639 p. (In Russ.)
14. Tsarevskaya E. V. Sozdanie oneyrograficheskoy real'nosti v sovremennoy kuratorskoy praktike. Vypusknaya kvalifikatsionnaya rabota [Creation of an oneirographic reality in modern curatorial practice. Graduation thesis]. St. Petersburg, 2018. 96 p. (In Russ.)
15. Borowska-Szerszen S. The giants beneath: Cul­tural memory and literature in Kazuo Ishiguro's The Buried Giant. Crossroads. A Journal of English Studies, 2016, issue 4(15), pp. 30-42. (In Eng.)
16. Cambridge Dictionary.
17. Chang E. A Language that conceals: An inter­view with Kazuo Ishiguro, author of The Buried Giant. Electric Literature, 2015.
18. Crum M. Kazuo Ishiguro on memory, censorship and why Proust is overrated. Huffpost, 2015.
19. Hubbard B. The Celts, Picts, Scots and Romans. 2018.
20. Ishiguro K. The Buried Giant. London, 2015 [Electronic book in PDF format].
21. Krider D. O. Rooted in a small space: An inter­view with Kazuo Ishiguro. The Kenyon Review New Series, 1998, vol. 20, issue 2, pp. 146-154. (In Eng.)

Статья поступила в редакцию 16.04.2020