Становление индивидуального драматургического стиля Я. М.Р Ленца под влиянием творчества римского комедиографа Т. М. Плавта

С. А. Бурикова

В 1774 г. Я. Ленц обратился к творчеству римского комедиографа Плавта, которого считал высоким образцом художественного творчества. Можно говорить об особом периоде в творчестве Я. Ленца, когда молодой драматург находился в поиске индивидуального стиля, много работал над совершенствованием форм отражения реальной действительности на сцене и осмысливал роль драматурга в концепции драматического произведения.

Я. Ленц перевел на немецкий язык и обработал пьесы Плавта “Miles glorюus” («Хвастливый воин») и “Traculentus” («Грубиян»). Несколько произведений драматург модернизировал: «Asinaria» (“Das Vaeterchen”, «Батюшка»), «Aulularia» (“Die Aussteuer”, «Клад»), «Curculio» (“Die Tuerkensklavin”, «Куркулион»), и «Captivi» (“Die Algierer”, «Пленники»). Пять комедий Плавта, созданных около 180 г. н.э., в обработке Я. Ленца были опубликованы в 1774 г. издательством Вейганг (Weigang) и вышли в свет во Франкфурте и Лейпциге под заголовком «Комедии Плавта для немецкого театра» (“Lustspiele nach dem Plautus fuers deutsche Theater”, 1774). Пьеса «Пленники» (“Die Algierer”) была затеряна и не вышла в свет.

Название сборника «Комедии Плавта для немецкого театра» (1774), свидетельствует, по словам О. Глута, что Я. Ленц намеревался обработать и «осовременить» комедии Плавта таким образом, чтобы они смогли «прижиться» на немецкой сцене1. Я. Ленц пришёл к творчеству Плавта, следуя за Г. Э. Лессингом, который в свое время занимался произведениями великого драматурга. Он перевел «Captivi (“Die Gefangenen”, «Пленники», 1765) и сделал вольную обработку «Trinummus» (“Der Schatz”, «Клад», 1766), «Stichus» (“Weiber sind Weiber”, «Женщины есть женщины» 1767) и «Pseudolus» (“Justin”, «Жюстин», 1767). В «Гамбургской драматургии» Г. Э. Лессинг дал подробный анализ творчества Плавта, комедия которого «Пленники» (“Die Gefangenen”) получила самую высокую оценку за гуманистические тенденции2. Позже, в XIX в. к творчеству Плавта обращались немецкие филологи М. Доннер и Ф. Ригель, открывшие новую эпоху изучения великого комедиографа.

Своими литературными обработками Г.Э. Лессинг и Я. Ленц внесли большой вклад в то, чтобы комедии великого мастера античности стали достоянием немецкого театра, «приспособив» римского комедийного писателя к немецкой сцене. Я. Ленц считал, что перевод с сохранением античных представлений о жизни и человеческих отношений должен быть понятен не только «ученым, беллетристам и антикварам». По его мнению, от публики нельзя потребовать

изучения римских древностей, римской истории, и римского права, чтобы понять коротенькие римские комедии.

Драматург переписал комедии Плавта на немецком языке, в немецких традициях. При этом он чувствовал себя первооткрывателем, как сам признавался в заключении к работе «Защита защиты переводчика комедий (“Verteidigung der Verteidigung des Uebersetzers der Lustspiele”, 1772).

В творчестве Плавта Я. Ленца привлекали черты, соответствующие духу Просвещения и идеям «Бури и натиска»: «Его гений был абсолютно не аристофановский, безжалостно сатирический. В его характере было слишком много доброты, мягкости, нежности и теплого чувства, чтобы подобно настоящему греку постоянно браниться. Он умел хорошо смеяться, но в его груди оставалось место и для слез. Его душа была очень нежная, способная чувствовать так же глубоко и искренне, как на это способен гений, и именно это придает Плавту особенную значимость. Он никогда не подает виду, когда страдает. Его лицо всегда сохраняет сдержанное выражение благородной боли, прекрасной чувствительности, необходимые для всех нежных и сострадательных сцен, выражение, без которого человек остается лишь двуногим животным»4.

Совершенно разными были взгляды на «модернизацию» Я. Ленцем плавтовских комедий. Е. Шмидт, например, ставит её Я. Ленцу в заслугу, в то время как Н. М. Розанов называет идею «модернизировать и германизировать древнего комика» неудачной5. По мысли О. Глута, в какой-то мере правы оба критика, однако предпочтение он отдает мнению K. М. Виланда, писавшего в «Немецком Меркурии» («Teutscher Merkur», Septemberheft, 1774), что «Я. Ленц приобрел еще большую славу благодаря своей глубокой работе над персонажами Плавта»6.

Э. Шмидт считал, что обработанный и модернизированный перевод — это всегда секущий меч, особенно это касается комического жанра7. Трагические судьбы имеют вечную человеческую ценность, они способны волновать на протяжении столетий и тысячелетий, даже если они представлены в духе и форме вчерашнего времени. В то же время старая шутка, как правило, изживает себя, теряет свою непосредственность, трудно поддается «разогреву». Трагическое — это выражение вечного, глубокого человеческого чувства на все времена. Комическое слишком привязано к духу и реалиям времени. Образованный человек может, конечно, перенестись в прошлые столетия и получить удовольствие от чтения Аристофана или Плавта, тем более, если у него к этому есть научный или антикварный интерес. Однако неправильно было бы наряжать в современные одежды произведения древних, сохраняя их внутренний дух, чтобы приблизить его к широкой публике. Негритянка останется негритянкой даже в парижском туалете, только единство стиля нарушится, и если вторгаться в тонкий организм драматического произведения и «переодевать» только его внешнюю сторону, то возникает невыносимая мешанина».

Удачным, по мнению, Г. Лоренц, считается датированный 7 сентября 1772 г. перевод «Miles glorious» (“Der grossprahlerische Offizier” — «Хвастливый воин»). Общее настроение комедии — веселое. Персонажи выступают энергично, образно, в духе Плавта и римской комедии. Однако вольный перевод в прозе звучит несколько более серьезнее, менее комично и весело.

Насколько обработка блекнет по сравнению с оригиналом, можно увидеть при сравнении текстов:

Artotrogus: (Uebersetzung I, 1) ”Mein Magen ist in meinen Ohren, wenn ich ihm zuhoere, die Zaehne grinsen mir vor Hunger.

(Bearbeitung): Mein Magen ist in meinen Ohren, wenn ich ihm zuhoere.” Артотрогус: (перевод I, 1) «Мой желудок находится в моих ушах, я его слышу, когда зубы скрипят от голода» (обработка) «Мой желудок находится в моих ушах, я его слышу».

Или другой отрывок:

Palaestrio: (Bearbeitung III, 1) “Mein Herr ist der groesste Hurenbock, der jemals auf 2 Beinen gestanden ist.”

Palaestrio: (Bearbeitung) “Mein Herr ist der groesste Jaeger, der seit Nimrods Zeiten kann existieren haben.”

Палаэстрио: (перевод III, 1) «Мой господин самый великий охотник до разврата, из всех стоящих на двух ногах».

Палаэстрио: «Мой господин самый великий охотник, какие только были на свете со времен Нимрода».

Чтобы конкурировать с остротами в стихах, шутка в прозе должна быть утонченнеее и острее. Точно так же выполненный в прозе Я. Ленцем перевод шекспировской комедии «Бесплодные усилия любви» («Love’s Labour’s Lost, 1598»), по мнению А. Майера, уступает стихотворному переводу К.М. Виланда.

В обработке пьесы Плавта Я. Ленц соблюдал последовательность и настроение сцен оригинала, воспроизведя монолог Palaestrio (II, 1), который находил непринужденным и естественным, отдав ему предпочтение перед “aengstlichen, gesuchten, gewundeten franzoesischen Expositionen” («нерешительными, робкими, изысканными, витиеватыми французскими сценами»)9.

В сцене c участием слуги и бездельника заметно стремление Я. Ленца изобразить естественную жизненную ситуацию в стиле «новой эстетики», не приукрашивая, и не усиливая её театральными приемами. Слуга в этой сцене не имеет никакой другой задачи, кроме как выступить со своими рассказами и болтовней, лишь бы публика узнала предысторию. Молодой драматург шел по пути «упрощения и оживления» оригинала. Подражая Плавту, Я. Ленц удачно использовал этот пассаж в монологе Лёйфера («Гувернер» I,1)

В своем переводе драматург не стремился точно придерживаться текста оригинала, свободно менял способы выразительности, стремясь изъясняться короче и более современным языком.

В его интерпретации действующие лица получили немецкие имена. Не превратившись в немцев по характеру, они остались одетыми по-современному типажами плавтовских комедий. Возможно, действующие лица выглядели довольно неправдоподобно и воспринимались, как куклы, особенно главный герой, хвастливый офицер. Тем не менее, следует признать, что это была удачная попытка молодого драматурга интерпретировать классика, сделать его творчество понятным и приближенным к жизни, таким образом, привлечь к театру людей из простого сословия, которые узнали бы себя в сценических персонажах.

Сомнение вызывает лишь соответствие реальности той сцены, где Я. Ленц попытался сохранить место действия в своей пьесе, повторив пассаж из оригинала перед домом офицера, когда происходит военный совет (III, 1). Наверное, лучше было бы изобразить ее в закрытом помещении, что более соответствовало бы реалиям немецкой жизни. На теплом юге, где происходит действие в пьесах Плавта, почти все события происходили на открытом воздухе, что в климатических условиях Германии выглядит несколько неестественно.

Пьесы Плавта в обработке Я. Ленца сразу же заклеймили современники и прежде всего К. М. Виланд, даже при своем благосклонном отношении к автору. Он называл их не «настоящими»10. Молодой драматург признал критику и сделал новую обработку комедий Плавта, более тщательную. Сохранилось начало II акта «Aulularia» («Клад») (Пьеса легла в основу классицистической обработки Б. Мольера «Скупой»). Одной сохранившейся сцены, с участием Колера, Бригитты, Шплитерлинга и Лоренца, достаточно, чтобы увидеть, если бы Я. Ленц завершил начатое, то получился бы превосходный немецкий шванк.

Я. Ленц изменил сцену Плавта, отношения между персонажами «перевернуты». Сестра Колера-скупого Бригитта — ярая противница его женитьбы — целыми днями поет псалмы, дабы утихомирить любовную страсть брата, взяв с него обет никогда не жениться. У добродушного мелкого лавочника Шплитерлинга есть дочь, поджидающая приятелей матери, с которыми ей не разрешают встречаться. Лоренц — это хитрый сорванец, слуга скупого и тайный воздыхатель дочери лавочника. Как Я. Ленц намеревался привести к развязке запутанную историю — перевертыш плавтовской сцены — из короткого отрывка понять невозможно. Ясно одно — в уложенном Я. Ленцем на двух страницах длинном пассаже Плавта все четыре персонажа — Колер, Шплитерлинг, Бригитта и Лоренц — приобрели индивидуальность и реалистичность, которая производит комический эффект. Речь героев звучит естественно, и лишь в некоторых общих местах узнаваем стиль великого комедиографа.

Очевидно, что при таком сильном увлечении Плавтом Я. Ленц испытывал его влияние на свое драматургическое творчество. Прямое подражание технике Плавта проявляется, как уже говорилось, в монологе Лёйфера («Гувернер» I, 1). Мещанская «уютность» и тяжеловесность языка Плавта, стиль описания жизни народа, с легким юмором представленная жизнь семьи отражается в сценах с участием студента и школьного директора в «Гувернере». Однако главный герой Лёйфер предстает как бесшабашный лентяй, являясь новой интерпретацией плавтовского героя, передает характер, не похожий на плавтовского героя, композиция комедии совершенно другая.

Влияние Плавта на изображение Я. Ленцем персонажей возможно. Однако, относясь к творчеству Плавта с большим пиететом, драматург не подражал классику целенаправленно. Он, по мнению Г. Лоренца11, создавал образы, какими они являлись перед его вдохновенным взором, как наблюдал их в жизни, основываясь на реальных событиях.

Я. Ленц, по мнению М. Люзерке12, был самостоятельным писателем, и любые влияния растворились глубоко в его природе, слившись с ним воедино. Драматургу удалось дистанцироваться от образцов античного автора, выработать свой собственный стиль, создавая образы, оставаться верным своей теории художественного отражения реальной жизни.

Примечания:

Gluth O. Lenz als Dramatiker. Muenchen-Leipzig, 1912. Grund S. Vita Jakob Michael Reinhold Lenz. // In: Text + Kritik, H. 146: Jakob Michael Reinhold Lenz. April. 2000. S. 78-81.
Lessing G.E. Gesammelte Werke in zehn Baenden / Hrsgeg. von Paul Rille. Berlin, 1954-1958. S. 170.
Lenz J.M.R. Dramen des Sturm und Drang / Hrsgeg. von E. Unglaub. Muenchen Zuerich, 1988. S. 79.
Там же. C. 79.
Розанов М.Н. Поэт периода «бурных стремлений» Якоб Ленц, его жизнь и произведения. М., 1901. C. 26.
Gluth. Op. cit. S. 78-81, с. 34.
Schmidt E. Lenz und Klinger, Zwei Dichter der Geniezeit. Berlin, 1878. S. 79.
Genten E. Jahrbuch der Deutschen Schillergesellschaft. 8 Jahrg. Stuttgart, 1964. S. 79.
Lorenz H. Aestetische Anschaungen von J.M.R. Lenz, 1979. Luserke, Matthias: Lenz-Studien. Literaturgeschichte — Werke — Themen. St. Ingbert. Röhrig, 2001. S. 35.
Wieland C.M. Saemtliche Werke. Siebzehnter Bd. Leipzig 1820. S. 218.
Lorenz. Op. cit. Luserke, Matthias: Lenz-Studien. Literaturgeschichte — Werke — Themen. St. Ingbert: Röhrig 2001. S. 250.
Luserke-Jaqui Matthias. Mutmaßungen über „Jupiter und Schinznach“ // Lenz-Jahrbuch (St. Ingbert). Bd. 10/11 (2000/2001; ersch. 2003. S. 49.