Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество. Дуэль и смерть

Михаил Юрьевич Лермонтов. Критика. Жизнь и творчество. Дуэль и смерть. Читать онлайн

Дуэль была назначена на 15 июля, в шесть часов вечера, у подножия Машука, в четырех километрах от Пятигорска. Секундантами Лермонтова были Столыпин и Трубецкой, секундантами Мартынова — Васильчиков и Глебов.

Лермонтов говорил Столыпину, что он стрелять в Мартынова не будет.

Условия дуэли были выработаны обиженной стороной — Мартыновым, условия крайне тяжелые.

Крайний барьер назначен был десять шагов. Пистолеты выбраны крупного калибра. Но самое тяжелое условие — установлено было право до трех выстрелов.

Противников поставили сначала на расстоянии тридцати шагов По команде «сходись» они могли подойти к барьеру и стрелять. Лермонтов не сделал ни шагу вперед, поднял руку с пистолетом дулом вверх. Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и начал прицеливаться. Столыпин крикнул: «Или стреляйте, или мы вас разведем!» Мартынов выстрелил. Лермонтов упал как подкошенный, не сделав никакого движения.

Какой богатейший духовный мир погублен навеки! Ни понять, ни объяснить невозможно того, что произошло в этот момент. Перед убийцей и секундантами Лермонтов стоял с поднятой рукой и с пистолетом дулом вверх — ведь было ясно, что стрелять не будет. Если от злобы убийца не внял ничему, то как Столыпин не сделал того, о чем только крикнул: «...или мы вас разведем»? . .

В жизни иногда бывают удивительные совпадения. За несколько минут до дуэли надвигалась на Машук со стороны горы Бештау огромная темная туча, «...и, как нарочно, — рассказывал Меринский, — сильная гроза разразилась ударом грома в то самое мгновение, как выстрел из пистолета поверг Лермонтова на землю...»

Как будто сама природа не осталась безучастной к происходившему — предгрозовой бурей выразила возмущение против злодеяния и давала возможность расстроить дуэль. Казалось, что само небо отозвалось на гибель поэта стоном скорби и горючими слезами: после раската грома полил сильный дождь.

У приятелей не хватило ни мужества, ни настойчивости, чтобы остановить вовремя Мартынова. Легкомыслие их сказалось во всем: не было ни врача, ни экипажа на случай тяжелого исхода дуэли. Глебов остался при убитом поэте, а остальные помчались в город, чтобы привезти доктора и устроить перевозку тела убитого домой.

Только в двенадцатом часу ночи тело поэта было перевезено на его квартиру.

На другой день с раннего утра печальная весть разнеслась по Пятигорску. Знавшие лично поэта были потрясены. Декабрист Н. И. Лорер писал, что на другой день он встретился с одним товарищем по сибирской ссылке, Вегелиным, «который, обратившись ко мне, вдруг сказал: «Знаешь ли ты, что Лермонтов убит?» Ежели бы гром упал к моим ногам, то бы и тогда, думаю, был меньше поражен, чем на этот раз. Когда, кем? — мог я только воскликнуть. Мы оба с Вегелиным пошли на квартиру покойника, и тут я увидел Михаила Юрьевича на столе в чистой рубашке. Вскоре и в дом и во двор, где жил Лермонтов, и на улице собралось множество народу. Возбуждение по поводу происшедшего было общее. До самой ночи и на завтра почитатели поэта толпились и в доме и во дворе. Раздавались угрозы по адресу Мартынова. Вмешалась власть. Помощник коменданта Унтилов дежурил. Несколько раз он обращался к народу, успокаивал, что это не убийство, а честный поединок».

Особенно кипела ненавистью к убийце молодежь.

По свидетельству декабриста Лорера, неизвестно откуда появилось множество жандармов в Пятигорске.

На другой день начались хлопоты о погребении Лермонтова. Но с этой стороны явилось осложнение: священники не соглашались исполнить обряд погребения, причисляя смерть на дуэли к самоубийству. Наконец одного из них удалось уговорить отслужить только панихиду и проводить тело покойного до могилы. На третий день, 17 июля, хоронили поэта. Собралось много народу. Э. А. Шан-Гирей писала, что священник, «увидев во дворе оркестр, тотчас повернул назад; музыку мгновенно отправили». Гроб несли на плечах товарищи, представители всех полков, в которых служил Лермонтов. «Шли за гробом в каком-то благоговейном молчании...» — вспоминает Э. А. Шан-Гирей. При полной тишине, общем молчании, со слезами на глазах опустили тело поэта в могилу на городском кладбище.

Понимал ли кто из присутствовавших по-настоящему, кого они хоронили, кого лишилась Россия?!

Когда весть о гибели Лермонтова дошла до Москвы и Петербурга, передовые журналы поместили извещение о безвременной кончине Лермонтова. «Отечественные записки» в статье Белинского оплакивали Лермонтова как «невозвратную утрату, которую понесла осиротелая русская литература».

«Москвитянин» извещал: «Еще утрата в русской литературе! Одна из прекрасных надежд ее, М. Ю. Лермонтов, скончался на Кавказе. Давно ли мы радовались его расцветанию — и уже должны оплакивать потерю! Он был представителем самого младшего поколения словесности нашей; бодро шел вперед; развитие его обещало много. Теперь все кончено. Сердце обливается кровию, когда подумаешь, сколько прекрасных талантов погибает у нас безвременно».

Не все понимали по-настоящему, кого лишилась Россия. Но многие почитатели поэта глубоко скорбели об утрате много обещавшего, незаменимого поэта. Туровский в своих записках хорошо выразил значение утраты: «... как бы ни было, а Лермонтова уже нет, и новый глубокий траур накинут на литературу русскую, если не европейскую».

Скорбь об утрате его не только как поэта, но и как человека была сильной и глубокой. Белинский писал другу, что смерть Лермонтова он переживает с острой болью, как свою личную утрату, которая вызывает в сердце его ощущение пустоты в жизни.

Самарин, очень сдержанный в выражении своих чувств, с горьким сожалением писал: «Это был один из тех людей, с которыми я любил встречаться, окидывая взором окружающих меня. Он «присутствовал» в моих мыслях, в моих трудах; его одобрение радовало меня. Он представлял для меня особый интерес в жизни».

«Высшие» же сферы отнеслись к гибели поэта с чувством полного удовлетворения. Царь встретил известие о смерти Лермонтова позорной фразой: «Туда ему и дорога».

Высшее командование кавказских войск отнеслось к известию об убийстве Лермонтова с большим сожалением. Генерал П. X. Граббе, получив это известие из Пятигорска от полковника Траскина, ответил ему: «Несчастная судьба нас, русских. Только явится между нами человек с талантом — десять пошляков преследуют его до смерти».

Известный генерал А. П. Ермолов по поводу убийства Лермонтова говорил: «Уж я бы не спустил этому Мартынову. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать да, вынувши часы, считать, через сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься».

Офицеры — сослуживцы по походам 1840 года — горячо сожалели о Лермонтове и все отмечали в нем исключительную храбрость, отзывчивость, чувство товарищества, несмотря на его склонность к вышучиванию.

Передовое общество Петербурга и Москвы, незнакомое с поэтом лично и непричастное к литературе, тоже было очень взволновано гибелью Лермонтова. Московский почт-директор записал в своем дневнике несколько очень прочувствованных слов: «Не стало Лермонтова. Армия Закавказская оплакивает потерю храброго своего офицера, а Россия одного из лучших своих поэтов».

Но в Пятигорске мало было людей, понимающих Лермонтова. Жалели о нем как о блестящем собеседнике, инициаторе в развлечениях, с которым весело жилось. Э. А. Шан-Гирей сама признавалась впоследствии, что «... он для нас был молодым человеком, как все». И. А. Васильчиков писал в воспоминаниях о поэте: «... все мы тогда не сознавали, что такое Лермонтов. Для всех нас он был офицер-товарищ, умный и добрый, писавший прекрасные стихи и рисовавший удачные карикатуры...»

Трагический исход дуэли вызвал много толков в Пятигорске, как событие, небывалое в жизни города. Но глубокое понимание потрясающего события было у немногих. Кажется просто невероятным, что на второй же день после похорон Лермонтова, 18 июля, полковником В. С. Голицыным, который бывал у Лермонтова не один раз, был дан пятигорскому обществу блестящий бал в городском саду. Э. А. Шан-Гирей рассказывала своей дочери, Евгении Акимовне, от которой мы это непосредственно слышали, что бал был по роскоши великолепен, все избранное общество Пятигорска было на нем. Лермонтовская компания не была приглашена, так как в начале июля произошла размолвка у нее с Голицыным из-за устройства вечера в гроте Дианы. По рассказам Э. А. Шан-Гирей, В. С. Голицын держался на балу блестящим хозяином, старался, чтобы всем было весело. Но все же в промежутках между танцами сходились группами и много говорили о дуэли, «хотя в сущности, — заключила Шан-Гирей,— никто ничего достоверного не знал». Письмо этого князя Голицына к жене по поводу убийства Лермонтова породило много слухов в Москве, которые отразились в письмах современников. В них есть подробности дуэли, которые психологически не вяжутся с характером Лермонтова. Вообще, считать письмо Голицына первоисточником верных сведений о дуэли не следует — в нем несомненно отразились бальные разговоры.

Самые верные сведения о дуэли и предшествующих обстоятельствах мог бы дать непосредственный свидетель последних дней поэта и участник трагедии — А. А. Столыпин. Но до сих пор не открыто ни одного указания на высказывания его по поводу дуэли. Остался ли он верен данному секундантами друг другу слову молчать как принятому в то время обязательному условию при дуэлях или это несчастье легло на его душу такой тяжестью, что ему было трудно рассказывать подробности его, — неизвестно.

Толки, вызванные смертью Лермонтова, сходились в одном: это была не дуэль, а убийство.

Из-за чего поднялась рука на поэта у Мартынова, этого ничтожного человека? В показаниях Мартынова на суде о причинах вызова им Лермонтова на дуэль обращают особенное внимание его слова, что насмешки Лермонтова над ним «чести его не касались».

Вспоминаются слова Лермонтова по поводу убийства Пушкина Дантесом, что истинно русский человек простил бы Пушкину любую обиду, следовательно, и затрагивающую честь, щадя в нем славу России. Лермонтов был тоже славой и гордостью России и чести Мартынова не затрагивал; Мартынов был русский человек, бывший его приятель, и не пощадил его из-за пустой шутки.

Ясно, что за этим злодеянием стояли какие-то темные силы.

Современное лермонтоведение стало на путь более глубокого анализа всех обстоятельств гибели Лермонтова и выявления этих темных сил. Недавно опубликованные Государственной библиотекой имени Ленина материалы о дуэли Лермонтова 1841 года: «Дело штаба Отдельного Кавказского корпуса», относящиеся к следствию и суду над убийцей Лермонтова, устанавливают с несомненностью такие важнейшие факты:

1) Лермонтов в последний свой приезд в Пятигорск состоял под негласным надзором посланного из Петербурга Бенкендорфом жандармского штаб-офицера Кушинникова.

2) Черновики ответа Мартынова на вопросы следственной комиссии указывают на сбивчивость и лживость его показаний.

3) Пятигорский окружной суд, куда перешло дело следственной комиссии о дуэли, допускал возможность какой-то иной причины ссоры, кроме шуток и острот. Вопросы суда об условии дуэли предполагали возможность преднамеренного убийства.

4) Приказ царя: «всех трех подсудимых (2-х секундантов и убийцу) передать военному суду не арестованными, с тем, чтобы судное дело было окончено немедленно и представлено на конфирмацию установленным порядком».

5) Вмешательство царя не дало суду возможности довести выяснение темных вопросов о дуэли до конца. По гражданскому суду убийце грозило лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы. Распоряжение царя всем показало, в какую сторону направлено сочувствие царя, и оно помешало всем, от кого зависело решение участи Мартынова, высказать свое мнение.

6) Отношение военного министра о необходимости «принять возможные меры к поспешнейшему окончанию дела».

Все эти документы свидетельствуют о желании правительства поскорей снять волнующий вопрос с очереди и заглушить возбуждение почитателей поэта.

Наконец, приказ о монаршей милости царя к подсудимому, оправдание секундантов и ничтожное наказание убийце: три месяца ареста и церковного покаяния.

Все эти документы указывают, что злодеяние Мартынова с точки зрения царя и его ближайших приспешников в преследовании великого поэта было благим делом.

Аристократическая компания, подстрекавшая Мартынова поднять руку на поэта, несомненно предвидела, знала, что преступление останется безнаказанным. Но ни подстрекатели, ни сам убийца не предвидели, что потомки заклеймят их черные имена навеки и что к ним будут применены пламенные стихи погибшего поэта, направленные против убийц Пушкина:

И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь...

* * *

Бабушке, Е. А. Арсеньевой, долго не говорили о смерти Михаила Юрьевича, но наконец должны были сказать. С нею сделался апоплексический удар. От слез парализовались ее веки. Погас «свет очей» ее, и ее глаза закрылись. Трудно представить себе ее страдания! Едва собравшись с силами после тяжкого потрясения, она стала хлопотать через родных перед царем о разрешении перевезти тело Лермонтова в Тарханы.

В начале 1842 года было уже дано разрешение, что видно из письма Афанасия Алексеевича Столыпина к А. Г. Столыпину от 13 февраля: «Сию минуту получил письмо твое от 2 февраля. Не знаю, как благодарить тебя за успех перевезения покойного Лермонтова; это бедную сестру Е. А. несколько утешит...»

Получив извещение о разрешении, бабушка отправила старого слугу Андрея Ивановича Соколова и тех двух слуг, которые были с Лермонтовым в последнюю поездку на Кавказ, в Пятигорск и с ними большой свинцовый гроб. Дощатый гроб, в котором был похоронен Лермонтов, переставили в свинцовый и тут же, около разрытой могилы, запаяли.

21 апреля 1842 года тело Михаила Юрьевича было привезено из Пятигорска в Тарханы и 23 апреля похоронено в склепе фамильной часовни, близ церкви, в центре села. Там уже были погребены мать поэта — М. М. Лермонтова и его дед по матери. Впереди их памятников на могиле поэта был поставлен большой памятник из черного мрамора. На боковых сторонах его написан год рождения и смерти, а на обращенной , к входу — только: «Михайло Юрьевич Лермонтов».

В склеп, где погребен Михаил Юрьевич, недавно сделан ход. Никаких повреждений при открытии его не оказалось, гроб блестит, как новый. На него теперь возложено много венков.

Доступ к гробу величайшего поэта для всех его почитателей свободен. На время посещения склеп освещается свечами.

Вокруг часовни разросся сад. В доме Е. А. Арсеньевой открыт музей.

Не только творения великого поэта, но и усадьба, где он провел детство и отрочество, и дом в Пятигорске, где он жил последние дни, стали достоянием его родины, которую он так любил.