Высшее искусство – жизнь (Библейские мотивы в лирике Б.Л. Пастернака)
О.Н. Николенко
Жизнь — как цепь неповторимых мгновений, как проявление изменчивых состояний, как органическое соединение разнородных начал, как постоянное движение и вечное чудо, которому поэт никогда не уставал удивляться. Он постоянно находил в жизни новые качества и через жизнь совершал открытия в человеке, в его высоком жизненном предназначении. Не случайно в одном из итоговых для своего творчества стихотворений «Во всем мне хочется дойти до самой сути...» (1956) Пастернак писал о смысле поэзии как о постижении сущности жизни во всех ее ипостасях:
Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сержечной смуте.
До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.
Все время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.
Всю лирику Пастернака можно условно назвать постоянным процессом совершения открытий — в мире, в себе, в природе и в поэзии. Жизнь лля Пастернака имела значение во всех ее прояатениях, во всем богатстве многообразий. При этом жизнь принималась и постигалась им как в отдельном, бытовом факте, так и в высоком бытийном содержании. Жизнь вне высокого духовного смысла для Пастернака не была жизнью в полной мере. Поэтому еще в одном произведении, выражающем его кредо, — «Быть знаменитым некрасиво...» (1956) — Пастернак писал о том, что главное — «быть живым, живым и только, Живым и только до конца». А «живым» он считал человека только внутренне богатого, который стремится к постижению глубинных основ бытия, но при этом не утрачивает связь с реальной действительностью, умеет ценить «чудо» каждого дня, каждого мгновения.
В «Охранной грамоте» Борис Пастернак писал о том, что «в отличье от науки, берущей природу в разрезе светового столба, искусство интересуется жизнью при прохожденье сквозь нее луча силового. Понятье силы я взял бы в том же широчайшем смысле, в каком берет ее теоретическая физика, с той только разницей, что речь шла бы не о принципе силы, а о ее голосе, о ее присутствии. Я пояснил бы, что в рамках самосознанья сила называется чувством». В качестве «луча силового», по-новому высвечивающего жизнь и преображающего ее, во многих произведениях Пастернака выступают библейские мотивы. В современном литературоведении сложилось мнение, что писатель обратился к реминисценциям из Библии только лишь в последний период творчества. Однако, как показывает целостный анализ лирики поэта, Библия была составляющей художественного сознания Пастернака.
Уже в ранних циклах «Близнец в тучах», «Начальная пора», «Поверх барьеров» появляются такие традиционные библейские мотивы, как Благовествование, Таинство, Рождество, Воскресение, мотивы жертвы, грехопадения, пророчества и другие. Но они возникают не в библейском, а в чисто жизненном контексте. В лирике Пастернака библейское неотделимо от действительного, поэтому образы и мотивы великой книги соединены с образами природы, истории, человеческой жизни. Миф и реальность, Библия и действительность переплавляются в творческом сознании поэта и представляют мир в обновленном, неожиданном для читателя обличье.
Многие его стихотворения представляют цепочку метафор или же одну развернутую метафору. Это касается и библейских мотивов. Они получают у Пастернака совершенно иное, нетрадиционное звучание. Например, в раннем стихотворении «Февраль. Достать чернил и плакать...» (1912. 1928) мотив благой вести наполняется новым содержанием. Благую весть о весне поэт уловил в феврале, но мотив благой вести означает предчувствие перемен не только в природе. но и в душе лирического героя, охваченного движением к чему-то новому, неизведанному, но обязательно творческому. «Чрез благовест» лирический герой жаждет перенестись в мир, где все живет полнокровной жизнью, где «ливень еще шумней чернил и слез», где «ветер криками изрыт» и где «слагаются стихи навзрыд». Благая весть — весть о новой реальности, новой жизни для героя стихотворения и для самого поэта. А библейский подтекст придает этой жизни глубокий духовный смысл.
В стихотворении «Когда за лиры лабиринт...» (1913. 1928) возникает мотив света, который также восходит к Библии, в которой образ света неизменно связан с образом Христа. Это свет высокой любви, истины, духовной жизни. У Пастернака свет распространяется на весь мир, на жизнь земли. Посредством этого мотива поэт утверждает необходимость одухотворения жизни, открытия в ней вневременного, вечного смысла.
Я — свет. Я тем и знаменит,
Что сам бросаю тень.
Я — жизнь земли, ее зенит,
Ее начальный день.
Не стоит думать, что будто бы Пастернак противопоставлял жизнь будничную и жизнь в некой высокодуховной ипостаси. Нет, в том-то и было его отличие от символистов, искавших высший смысл в отрыве от действительности, и от футуристов, творивших новый мир как антитезу реальности, что он постигал высокое через земное, бытийное — через будничное, в обыкновенном находил необыкновенное, имеющее глубокий смысл для всех и каждого. Поэтому уже в раннем творчестве появляется осознание такого понимания жизни и ее цели:
Я понял жизни цель и чту
Ту цель, как цель, и эта цель —
Признать, что мне невмоготу
Мириться с тем, что есть апрель,
Что дни — кузнечные мехи
И что растекся полосой
И жидкий, и в снега дорог,
Как уголь в пальцы кузнеца,
С шипеньем впившийся поток
Зари без края и конца.
Что в берковец церковный зык,
Что взят звонарь в весовщики,
Что от капели, от слезы
И от поста болят виски.
В этом раннем стихотворении в подтексте описания весенней природы угадывается прообраз Воскресения, которое распространяется поэтом на весь мир. Воскресения, обновленной жизни у Пастернака жаждет вся природа, вся действительность и сам человек, словно бы открывающий для себя мир заново. И поэтому обычный пейзаж приобретает необычное значение. Он под пером поэта не только движущийся, меняющийся, но еще и звучащий за счет нагромождения взрывных звуков, ошеломляющий неожиданными образами.
Уже на начальном этапе творчества проявилась такая отличительная особенность поэтического метода Пастернака, как умение соединять несоединимое, сочетать в пределах одного текста понятия и категории разного порядка, которые приобретают новую жизнь в творческом воображении писателя. Например, неодушевленное у него совершенно естественно превращается в одушевленное, настоящее сливается с прошлым и будущим, действительное изображается через мифическое и т. д. Сравнение, прямое или скрытое, становится излюбленным приемом поэта-лирика. В сравнении происходит как бы воссоздание мира в его органической сущности, во всей неразложимости разных основ. Это касается и употребления библейских мотивов, которые тоже нередко возникают в конструкциях сравнения. Так, например, в стихотворении «Метель» (1914. 1928) читаем: «Детство рождественской елью топорщится». Восприятие детства через праздник Рождества, собственно, неотделимость детства от Рождества придает образу детства какой-то высший и волшебный смысл, который лирический герои ищет и в настоящем.
В стихотворении «Счастье» (1915) гром сравнивается с Каином, в стихотворении «После дождя» (1915. 1928) возникает образ неопалимой купины и т. д. Это все произведения о природе, о ее бесконечных изменениях, о ее жизни «здесь» и «теперь», которая разворачивается непосредственно на глазах лирического героя. Но постичь суть этой природной жизни поэту помогает обращение к библейским мотивам. Это же и ключ к внутреннему миру лирического героя, потому что это в его восприятии возникает цепочка ассоциаций, культурных параллелей. Через библейское герой воспринимает жизнь действительную, и это придает ей глубинное содержание.
Рубежным дтя творческой эволюции Пастернака был сборник «Сестра моя — жизнь», имеющий подзаголовок «Лето 1917года». Впоследствии поэт объяснил суть этого подзаголовка в «Охранной грамоте»: «Я видел лето на земле,- как бы не узнававшее себя, естественное и доисторическое, как в откровенье. Я оставил о нем книгу. В ней я выразил все, что можно узнать о революции самого небывалого и неуловимого». Жизнь изображена писателем в этом сборнике в стремительном движении, изменении, обновлении. И эту жизнь, неспокойную, бушующую, грохочущую, поэт любит и принимает, он ощущает с ней кровное родство, что подчеркивается уже самим названием сборника.
«Свободному поэтическому утверждению жизни» в сборнике способствуют и библейские мотивы, которые звучат в стихотворениях «Демон», «Про эти стихи», «Плачущий сад», «Степь», «Возвращение», «Давай ронять слова...» и др.
Не случайно «Сестра моя — жизнь» открывается стихотворением «Демон», толчок к написанию которого дала одноименная поэма Лермонтова, иллюстрации М. Врубеля к «Демону» и, безусловно, Библия. В письме к И.С. Буркову от 23 июня 1945 года Пастернак писал: «Лермонтов именно в Прянишниковом иллюстрированном издании... оказал на меня почти такое же влияние, как Евангелие — и пророки». Однако образ Демона у Пастернака наполнен глубоко земным содержанием. Демон, как и лирический герой, не отделяется от жизни, он живет в ней, любит, страдает и постоянно к ней возвращается. Внутренняя связь с жизнью подчеркивается в пастернадевской клятве Демона: «Клялся льдами вершин: Спи, подруга, лавиной вернуся». А сам поэт в последующем стихотворении «Про эти стихи» пишет: «Я жизнь, как Лермонтова дрожь, Как губы в вермут, окунал».
Идея слиянности с жизнью в разных ее проявлениях находит воплощение в употреблении библейских мотивов, которые в сознании поэта не отделимы от жизни. Поэтому изображение, к примеру, первозданной красоты степи дается в эдемских категориях:
Вся степь как до грехопаденья:
Вся — миром объята, вся — как парашют,
Вся — дыбящееся виденье!
В стихотворении «Возвращение» Пастернак пишет о высокой миссии поэта как пророка, но его пророк включен во все многообразие реальной жизни, он — среди людей, он — в полноводном потоке действительности.
В стихотворении «Давай ронять слова...» поэт пытается приблизиться к разгадке вечной загадки жизни и смерти, поэтому здесь и звучит имя Экклезиаста. Мотивы книги Экклезиаста дают возможность писателю говорить о смысле жизни в ее конкретном проявлении, во всех ее земных деталях и подробностях:
Не знаю, решена ль
Загадка зги загробной,
Но жизнь, как тишина
Осенняя, — подробна.
Смысл жизни для лирического героя стихотворения в самой жизни, в той осени, которая стала для него неповторимой, в любимой, которая рядом и с которой он обретает себя.
Через всю поэзию Бориса Пастернака проходит мотив слова, также связанный с Библией. Слово наделяется у поэта необыкновенной творческой силой, оно способно этот мир воссоздавать, преображать. Художник при этом уподобляется творцу, ибо служит чуду сотворения жизни. Тема «творящего слова» звучит уже в раннем стихотворении «Не как люди, не еженедельно...» (1915). Она находит дальнейшее развитие и в сборнике «Сестра моя — жизнь», и в книгах «Темы и вариации» (1918) и «Второе рождение» (1930-1931). Примечательным в этом смысле является стихотворение «Стихи мои, бегом, бегом...» (1931). Здесь слово поэтическое обретает как бы двойную сущность: оно произрастает из жизни и неотделимо от этой жизни, но вместе с тем оно имеет значение «благой вести», которую поэт-творец посылает в мир.
Стихи мои, бегом, бегом,
Мне в вас нужда, как никогда.
С бульвара за угол есть дом,
Где дней порвалась череда,
Где пуст уют и брошен труд
И плачут, думают и ждут.
Где пьют, как воду, горький бром
Полубессонниц, полудрем.
Есть дом, где хлеб как лебеда,
Есть дом, — так вот бегом туда.
Пусть вьюга с улиц улюлю, —
Вы — радугой по хрусталю,
Вы — сном, вы — вестью: я вас шлю,
Я шлю вас, значит, я люблю.
Это стихотворение очень динамично, движение определяет весь лирический сюжет произведения, всю его ритмомелодику, оно же составляет и его главную идею. Пастернак утверждает мысль о необходимости постоянного творческого движения, воплощенного в данном случае в слове. Эта потребность постоянного творчества во имя жизни является характерной чертой лирического героя поэта и самого автора. В письме к родным 1917 года Пастернак писал: «Чем нравственно всякое искусство? Тем, что оно никогда не спит». Мысль о необходимости постоянной творческой работы поэт повторил и в позднем стихотворении «Ночь» (1956):
Не спи. не спи. работай,
Не прерывай труда,
Не спи. борись с дремотой,
Как летчик, как звезда.
Не спи, не спи, художник,
Не предавайся сну.
Ты — вечности заложник
У времени в плену.
Поэт у Пастернака приближен к Богу, потому что наделяется могучим даром творчества — словом. «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Иоан. 1. 1). И поэт, который владеет даром слова, в полной мере несет за него ответственность. Через слово он, по мысли Пастернака, призван выразить мир и преобразить, одухотворить его. Чудо жизни и суть жизни понимаются через слово и являются в слове. В «Охранной грамоте» Пастернак писал: «Мы перестаем узнавать действительность. Она предстает в какой-то новой категории. Категория эта кажется нам ее собственным, а не нашим, состояньем. Помимо этого состоянья все на свете названо. Получается искусство». В стихотворении «Август» (1953), итоговом для Пастернака, возникает «образ мира, в слове явленный», и звучит мысль о «творчестве» и «чудотворстве», которые совершают вместе Бог и поэт.
В поздний период творчества Пастернак все чаще обращается к Библии как к источнику поэтического вдохновения. Через библейские категории он осмысляет трагизм окружающей жизни. В книге «На ранних поездах» (1943) не раз появляется образ смерти. «Я вижу смерть в упор», — пишет Пастернак в стихотворении «Ложная тревога» (1941). Мотив смерти звучит в «Стихах о войне» и в произведениях, посвященных безвременно ушедшим поэтам (например «Памяти Марины Цветаевой» (1943). Однако уже в этой книге звучит библейский мотив преодоления смерти «верой в воскресенье».
Всегда загадочны утраты.
В бесплодных розысках в ответ
Я мучаюсь без результата:
У смерти очертаний нет.
Тут все — полуслова и тени,
Обмолвки и самообман,
И только верой в воскресенье
Какой-то указатель дан.
В книге «Когда разгуляется» (1956-1959) мысль о духовном воскресении становится центральной. Идея воскресения жизни вопреки смерти связывается с торжеством природы, творческого труда, духовности. Поэтому мотив «творящего слова» с особой силой зазвучал именно в этом сборнике. Поэт, по мнению Пастернака, призван служить воскресению мира, его одухотворению. И в этом состоит его Божественное предназначение.
Ночью, сном не успевши забыться,
В просветленьи вскочивши с софы,
Целый мир уложить на странице.
Уместиться в границах строфы.
Как изваяны пни и коряги
И кусты на ночном берегу.
Море крыш возвести на бумаге.
Целый мир, целый город в снегу.
С особой силой библейские мотивы звучат в поэтическом цикле Пастернака «Стихотворения Юрия Живаго», которым завершается роман «Доктор Живаго». Первые заметки к произведению датируются 1900 — 1910-ми годами, а в 1957-м году вышло полное издание романа в Италии. Таким образом, Пастернак писал это произведение всю жизнь, и в нем нашла отражение сложная и противоречивая эпоха первой половины XX века, насыщенная войнами и революциями, великими надеждами и утраченными иллюзиями. Пастернак писал летопись своего времени, он пытался определить, куда же движется история и какое место в ней принадлежит личности. Варианты названий романа были разными: «Мальчики и девочки», «Нормы нового благородства», «Земной воздух». «Живые и мертвые» и др. Обращает на себя внимание одно из названий — «Рыньва». Это название реки, образованное Пастернаком от церковнославянского наречия «рын» (настежь) и диалектного существительного «ва» (вода, река), то есть «река, открытая настежь». Персонификованная в романе, Рыньва воспринимается как «живая река», то есть «река жизни», а вода в ней та же, которая течет со Страстного четверга до Страстной субботы в стихотворении Юрия Живаго «На Страстной». Это река жизни, которая побеждает смерть, которая словно бы течет в бессмертие. В рукописи заголовок «Рыньва» потом был зачеркнут. Возможно, Пастернак отказался от него вследствие сложных ассоциативных ходов, но сама идея неудержимого течения жизни, эпохи, судьбы осталась в романе центральной.
В письме к Б. Пастернаку О. Фрейденберг писала о том, как она поняла роман: «Это особый вариант книги Бытия... Знаешь, последнее впечатление. когда закрываешь книгу, страшное для меня. Мне представляется, что ты боишься смерти и что этим все объясняется — твоя страстная бессмертность, которую ты строишь как кровное свое дело». Пастернак очень обрадовался такому пониманию произведения: «Как поразительно ты мне написала!.. Как это дошло до тебя?! Это не страх смерти, а сознание безрезультатности наилучших намерений, и достижений, и наилучших ругательств, и вытекающее из этого стремление избегать наивности и идти по правильной дороге...».
Характерно, что в последние годы Пастернак написал на рукописи романа «Доктор Живаго» слова: «Смерти не будет». Эта фраза была взята художником из Библии, из Откровения Иоанна Богослова: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет: ибо прежнее прошло» (31:4). Мысль о бессмертии живого духа определяет основной пафос романа. Реку жизни, как считал Пастернак. невозможно остановить, в ее бурных поворотах исчезает все, что не имеет прочности, а эту прочность, по словам писателя, дает лишь одна сила — живой дух. Поэтому окончательное название романа — «Доктор Живаго» — приобретает символическое значение: жизнь в соединении с высокой духовностью представляет главную ценность на земле. Не случайно в подтексте названия угадывается библейское выражение: «Во имя Духа Живаго...».
Главный герой романа Юрий Живаго — человек с богатым внутренним миром и необычайно ранимой душой. Это философ, поэт, который все события истории воспринимает через свое «я» и берет личную ответственность за всех и каждого. В период кризисов и катаклизмов XX века, когда пуля весила намного больше, чем слово, он не утратил своих человеческих качеств и внутренней свободы. В конце романа он умирает, задыхаясь в трамвае (отсутствие воздуха — символ удушливой атмосферы пастернаковского времени), но остаются его стихи, которые несут свет высокой духовности, чистоты, совести.
Цикл «Стихотворения Юрия Живаго» был написан в течение 1940-1950-х годов. Это особо важный период в жизни писателя. Усложнились его отношения с правительством. Сталин в последний момент приостановил арест поэта, но была арестована близкая подруга Пастернака — Ольга Ивинская (прототип Лары в романе). В 1952-м году писатель пережил инфаркт, но впоследствии судьба подарила ему новый взлет для завершения произведения. 1956-1957-е годы — начало хрущевской оттепели, но это время стало трагическим для Пастернака. Его начали преследовать за «интеллигентщину» и «антисоветскую двусмысленность». Публикация романа за рубежом только ускорила драматическую развязку. После выхода романа в итальянском издательстве Фильтринелли и присуждения автору Нобелевской премии Пастернака исключили из Союза писателей СССР, его жестоко травили на страницах советской прессы, под угрозой оказалась жизнь его близких и родных. Отказ Пастернака от премии ничего не решил. И 30 мая 1960 года он умер, измученный болезнями и борьбой.
Таким образом, «Стихотворения Юрия Живаго», безусловно, несут на себе отпечаток судьбы автора. Однако цикл выходит за пределы автобиографического материала (хотя многие лирические произведения действительно связаны с конкретными эпизодами из жизни писателя), стихотворения из романа приобретают широкое философское звучание.
Их можно считать духовным завещанием Пастернака. С необычайной творческой силой, которая дает вечную жизнь поэзии, стихотворения Юрия Живаго утверждают главную идею автора: смерти нет для того, кто оставляет после себя духовные ценности.
Поэтический цикл «Стихотворения Юрия Живаго» имеет свою структуру, свою композицию. Место каждого стихотворения тут четко определено, и воспринимать произведения цикла следует только целостно, в их взаимосвязи и единстве. В цикле «Стихотворения Юрия Живаго» можно выделить четыре основных мотива: стихотворения на евангельские сюжеты («Гамлет», «На Страстной», «Дурные дни», «Магдалина», «Гефсиманский сад» и др.), о природе («Март», «Белая ночь», «Весеннее бездорожье», «Ветер», «Хмель», «Осень» и др.), о человеческих взаимоотношениях («Признание», «Зимняя ночь», «Разлука», «Свидание» и др.), а также стихотворения, в которых ощущаются ассоциации с мировой духовной культурой («Сказка», «Гамлет», «Свадьба» и др.). Характерно, что в одних и тех же произведениях могут соединяться разные мотивы, поэтому одно и то же стихотворение может быть воспринято по-разному, вмещая в себе разные темы и вызывая различные ассоциации у читателей.
Характерной особенностью творческого метода Пастернака является синтетизм повествования. Не исключением является и этот цикл. В стихотворениях Юрия Живаго соединяются в одно целое природа и человек, человек и культура, прошлое и современность, библейский и реальный миры. В цикле «Стихотворения Юрия Живаго» представлены разные сферы: природа, человек, евангельский мифологический мир и культура. Они объединяются в сознании лирического героя, который выступает как обобщенный образ человека XX века, который стремится разрешить важные вопросы в контексте вечности. Таким образом, можно сделать вывод о том, что в цикле «Стихотворения Юрия Живаго» в поэтической форме воссоздается общая картина макро- и микрокосмоса, в центре которой поставлен человек — центр и смысл всего сущего.
Стихотворения Юрия Живаго, на первый взгляд, не имеют четкой последовательности: цикл начинается стихотворением «Гамлет», в котором соединяются библейские и шекспировские мотивы, далее идут стихи о природе, о человеческих отношениях. а потом Пастернак опять возвращается к библейской теме, потом он опять уходит от нее в мир современности и т.д. Однако связь между стихотворениями внутренняя, их последовательность имеет особый смысл. Композиция цикла напоминает композицию самого романа, который построен по принципу контрапункта. Контрапункт — это соединение относительно независимых сюжетных линий, которые сходятся и расходятся друг с другом и развиваются с разной скоростью. Форма контрапункта, которая использовалась не только в романе Пастернака, но и в творчестве Ф. Кафки, Дж. Джойса, Г. Гарсиа Маркеса и др. соответствовала задачам изображения противоречивой эпохи XX века, когда распадались связи не только между людьми, но и между разными сферами бытия. Принцип контрапункта давал возможность художникам отразить дисгармоничную картину мира.
Большим художественным открытием Пастернака было то, что он использовал принцип контрапункта не только в романной, но и в лирической форме, в поэтическом цикле «Стихотворения Юрия Живаго». Кажется, что в цикле как будто бы по отдельности развиваются евангельская тема. линия любви, тема природы и др. Но в поэзии контрапункт отражает не только всеобщий распад, но и восстанавливает нарушенную целостность мира. Духовные, социальные, природные связи, которые были разрушены в романе, восстанавливаются в цикле «Стихотворения Юрия Живаго». Таким образом, автор утверждает идею гармонии вопреки разрушению.
Цикл имеет кольцевую композицию с точки зрения интерпретации библейского сюжета о страданиях Иисуса в Гефсиманском саду. Этот мотив звучит уже в первом стихотворении «Гамлет» (1946).
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси.
Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.
Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.
В стихотворении непосредственно воспроизводится библейская фраза, с которой Христос обращается к Богу: «Боже, да минует меня чаша сия!..» Это выражение свидетельствует о сомнениях, которые охватили душу Христа во время молитвы в Гефсимании. Такие же сомнения — бороться со злом или смириться с судьбой — переживал и шекспировский Гамлет («Быть или не быть...»), и Юрий Живаго, и сам Пастернак. Однако лирический герой стихотворения — не Гамлет, не Христос, не Юрий Живаго и не Пастернак. Это человек в широком культурно-историческом плане, который вобрал в себя духовный опыт предшествующих эпох. Пастернаковский герой принадлежит XX столетию, но он мучается теми же философскими вопросами, что и его предшественники. Это человек, который противостоит миру «фарисейства» и борется с ним с помощью силы духа, внутренней свободы и творчества.
Мотив Гефсиманского сада звучит и в конце цикла «Стихотворения Юрия Живаго». Гефсиманский сад — это символ раздумий о людях, о мире, о Божьем предназначении. Но если в первом стихотворении цикла лирический герой еще сомневается в выборе своего пути, остро ощущает свое одиночество в своих поисках и противоречиях, то в последнем стихотворении — «Гефсиманскии сад» — он находит истину жизни и сознательно совершает свой нравственный выбор:
Но книга жизни подошла к странице.
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться.
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного его величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты.
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья проплывут из темноты.
За такой кольцевой композицией цикла скрывается авторская мысль о том. что настоящее рождение человека (духовное рождество) происходит только тогда, когда он начинает задумываться над смыслом бытия, сознательно избирает свой путь. По мнению Пастернака, вся жизнь человека — это постоянный выбор своей нравственной позиции. Лирический герой цикла прошел путь от Рождества до Воскресения («Я в гроб сойду и в третий день восстану...»). Здесь речь идет не только об Иисусе Христе, а о смысле существования каждого человека.
Идея воскресения становится центральной в цикле «Стихотворения Юрия Живаго», как и во всей поздней лирике Пастернака. Но путь к воскресению труден и противоречив. Об этом повествует стихотворение «На Страстной» (1946). Здесь описывается весна, время пробуждения природы. Основная тема произведения — изменения, которые совершаются в окружающем мире и в душе человека. В стихотворении показана напряженная борьба дня и ночи, зимы и весны, тьмы и света, что достигается средствами контраста (ночная мгла — рань на свете; земля голым-гола — колеблется земли уклад и др.). Обилие метафор и эпитетов создает впечатление бурных изменений, которые охватили всю вселенную (март разбрасывает снег; сады выходят из оград; вода буравит берега и вьет водовороты). Прием психологического параллелизма — главный принцип построения произведения. Пастернак показывает внешний мир параллельно внутреннему, поэтому напряженная борьба происходит не только в природе, но и в душе лирического героя. Перед читателем разворачивается символический пейзаж: деревья, сады, вода, лес, утро, март — все эти реалии принимают участие в библейском сюжете о Страстной неделе. Это некая аллегория, с помощью которой автор утверждает мысль о том, что истинная жизнь человека (как и жизнь природы) — всегда сложная борьба. Только это духовная борьба, борьба добра и зла, жизни и смерти. Страдания Иисуса, его распятие и воскресение должны напомнить каждому о его собственном выборе.
Но в полночь смолкнут тварь и плоть,
Заслышав слух весенний,
Что только-только распогодь —
Смерть можно будет побороть
Усильем воскресенья.
Стихотворение «На Страстной» содержит образы и мотивы, которые будут развиты в дальнейших стихотворениях цикла. Например, рассказ о смоковнице находим в стихотворении «Чудо», образ свечи — в «Зимней ночи» и «Дурных днях», образ святой ночи в Великий Четверг (то есть Белой ночи) — в стихотворении «Белая ночь», образ раскаявшейся блудницы — в «Магдалине». Так, с помощью библейских образов и мотивов, Пастернак показал незримое присутствие Христа, который ощущается везде как необходимый нравственный идеал. С другой стороны, тут создается аналогия человеческой жизни. Автор утверждает, что существование человека от его рождения до духовного воскресения — это тоже своеобразная «страстная неделя», которая длится всю жизнь, если человек ищет истину своего бытия, вступает в борьбу со злом и ориентируется на вечные ценности.
Символами великих изменений в мире и в душе лирического героя являются ветер («Ветер»), огонь («Бабье лето»), река, вода («Сказка»), метель, снег («Зимняя ночь», «Свидание»), дорога («Разлука») и др. Все эти образы словно открыты настежь, что создает эффект бесконечного пространства, земного и духовного, где начались важнейшие перемены.
Сомнения и противоречия лирического героя отражаются на уровне поэтического синтаксиса, в котором важную роль играют синтаксические параллелизмы, эллипсисы, риторические вопросы, восклицания, несоответствие строфических и синтаксических сегментов и т.д. Каждое стихотворение представляет собой напряженный монолог, обращенный к людям, к миру и к самому себе.
«Стихотворения Юрия Живаго» посвящены разным темам, они звучат то тревожно и взволнованно, то спокойно и мелодично. Но всех их объединяет то, что можно назвать одним словом — преображение. Изменение времени года в природе — всегда преображение. То, что совершается в жизни, по мысли Пастернака, влияет и на изменения во внутреннем мире человека. Но главным событием для всех и каждого он считал духовное преображение, когда человек в конце концов осознает, для чего он живет и куда идет.
Само слово «преображение» пришло также из Библии и связано с жизнью Христа. Рубежным моментом для Христа было Преображение (или Спас), когда Он, пройдя половину своего земного служения, решил необычным способом доказать ученикам славу своего Божества. Он взял троих апостолов и отправился с ними на гору Фавор, где во время молитвы лицо Его осветилось как солнце, а одежда сделалась подобной свету. Согласно христианскому вероучению, сияние Фаворского света — это весть человечеству о том, что всякая сотворенная материя может быть обожествленной. Обожествление человека — это восстановление того образа, по подобию которого человек был создан, это весть о возможности преображения всего мира, всего человечества. По Библии, Преображение Христа открывает всем людям цель их жизни — быть преображенными и прославленными величием Бога.
Праздник Преображения отмечается в конце лета. С этим символом связано стихотворение Пастернака «Август» (1953), в котором отчетливо звучит мотив преображения, распространяющийся поэтом и на природу, и на жизнь человека.
Обыкновенно свет без пламени
Исходит в этот день с Фавора,
И осень, ясная как знаменье,
К себе приковывает взоры.
В стихотворении персонифицируется образ смерти («Стояла смерть среди погоста, Смотря в лицо мое умершее, Чтоб вырыть яму мне по росту»). Считается, что в этом стихотворении Пастернак предсказал свою скорую кончину. Но вместе с тем здесь содержится и мысль о бессмертии. Лирический герой уже перестал бояться смерти, поскольку его душа пережила счастливый миг преображения. Он теперь точно знает, что смерти нет, ибо дух, любовь, творчество переживут его самого. Поэтому финальные строфы стихотворения воспринимаются не только как прошание с жизнью, но и как утверждение того, что дает жизнь вечную.
«Прощай, лазурь Преображенская
И золото второго Спаса.
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины!
Простимся, бездне унижений
Бросающая вызов женщина!
Я — поле твоего сраженья.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство,
И образ мира, в слове явленный,
И творчество, и чудотворство».
Библия учит, что у человека есть две жизни и две смерти — одна жизнь и смерть физическая, другая — духовная. Самая страшная смерть — духовная. Но ее можно преодолеть. Более того, Пастернак доказал, что можно не бояться и смерти физической. Настоящее рождество для человека — не первое, а второе рождение, то есть духовное преображение, когда человек начинает понимать важные истины: что есть нечто сильнее смерти — это дух добра, любви, искусства. Вера в это определяет высокий жизнеутверждающий пафос творчества Бориса Пастернака.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придет пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
Таким образом, библейские мотивы в творчестве Пастернака не являются единичными или случайными. Они проходят сквозь всю лирику поэта, являются составной частью художественного мира писателя. Пастернак живо ощущал мир в единстве природного и исторического, действительного и мифического, сиюминутного и вечного. Он воспринимал жизнь через призму духовной культуры человечества разных времен и народов. В «Охранной грамоте» он писал: «Я любил живую суть исторической символики, иначе говоря, тот инстинкт, с помощью которого мы, как ласточки саланганы, построили мир, — огромное гнездо, слепленное из земли и неба, жизни и смерти и двух времен, наличного и отсутствующего. Я понимал, что ему мешает развалиться сила сцепления, заключающаяся в сквозной образности всех его частиц». Библейские мотивы в лирике Пастернака обладают той особой «силон сцепления», которая связывает в единое целое творческий мир поэта и позволяет воспроизвести жизнь во всем ее многообразии и изменениях, в историческом и культурном контексте.
Л-ра: Русская словесность в школах Украины. – 2004. – № 1. – С. 39-45.
Произведения
Критика
