Толпа одиноких
Галина Коваленко
Всего три рассказа из сборника «Немного пения и танцев» молодой английской писательницы Сьюзен Хилл появилось в русском переводе, однако они вызвали большой интерес у читателей, и «Литературная газета», более склонная к проблемным и обзорным статьям, публикует статью И. Софинской «Самый простой выход? Темы и проблемы Сьюзен Хилл».
Такой широкий читательский интерес к ее творчеству не случаен: на родине за Сьюзен Хилл в критике прочно закрепилось определение «английский Толстой». Ниже мы остановимся на том, насколько правомерно и справедливо мнение критиков по отношению к писательнице, но в первую очередь стоит обратить внимание на «русскую» параллель. В самом деле, в ее творчестве ощущается родство с русской литературой, проявляющееся в постановке ряда проблем и особенно в повышенном интересе к человеческому типу, казалось бы, ничем не примечательному, но при внимательном взгляде интересному своей внутренней жизнью. Это сразу же почувствовал, понял и оценил читатель.
Творчество С. Хилл говорит об огромном, вот уже около столетия продолжающемся влиянии великой русской литературы на Запад. В исследовании Н. Я. Берковского «О мировом значении русской литературы» автор отмечает, что среди «данников русской литературы»... и популярные писатели, и утонченные мастера, считавшие для себя обязательной русскую школу» Сьюзен Хилл относится к числу таких популярных в лучшем смысле этого слова писателей.
Определение «английский Толстой» возникло после выхода в свет в 1971 году сборника «Альбатрос» и другие рассказы». К этому времени она была уже автором нескольких романов, за один из которых, написанный ею в шестнадцатилетнем возрасте, она получила титул «английской Франсуазы Саган», который, однако, за нею не закрепился.
Британская литература знает и «английского Чехова», так именуют писательницу Кэтрин Мэнсфилд (1868-1923).
Она преклонялась перед русской литературой, особенно перед Чеховым, чьи письма и дневники она перевела на английский и под чьим влиянием она находилась. С Чеховым ее сближает бережное и внимательное отношение к духовному миру человека, но ей не достает философичности и глубины проблематики, столь свойственных Чехову. Но именно «английского Чехова», К. Мэнсфилд, можно во многом считать предшественницей «английского Толстого», С. Хилл. Обе писательницы очень английские, национальные, и именно их национальное своеобразие без налета того, что именуется местным колоритом, умение через малое показать достаточно широкое течение жизни сближает их с русской литературой. В этом и есть та «русская школа», которую прошли и проходят многие писатели Запада.
Сьюзен Хилл, несмотря на свою молодость (она родилась в 1942 году), автор восьми романов и двух сборников сказов.
Рецензируемые рассказы из сборника 1973 года «Немного пения и танцев» интересно рассмотреть вкупе с романами 70-х годов. В 1972 году выходят в свет два ее романа: «Ночная птица» и «Странная встреча». Первый роман – о творчестве.
Интересна и долгая предыстория романа «Странная встреча», посвященного событиям Первой мировой войны.
Семья Сьюзен Хилл бережно хранит свою историю. Через детство писательницы проходит образ ее дяди, которого она никогда не видела. Девятнадцати лет он погиб в кровопролитнейшей битве на Сомме в 1916 году. Столь ранняя героическая смерть придавала ему романтический ореол в глазах девочки. Она долго вынашивала будущий роман, и после выхода его в свет все рецензенты отметили правдивое изображение войны, причем в ее повседневном виде, без героико-романтических прикрытий. Девичьи наваждения вылились в антимилитаристский роман. В романе ощущаются настроения «Смерти героя» Р. Олдингтона и «Прощай, оружие!» Э. Хемингуэя. В центре романа образ молодого офицера Джона Хилларда, семья которого является типичнейшей английской семьей, оплотом Британии, искренне гордившейся его участием в войне, видевшей в нем героя, выполняющего долг перед родиной. В романе развенчиваются веками освященные идеалы патриотизма, долга, показан адский труд и муки жизни людей, именуемых солдатами, которых чья-то чуждая и чужая воля ведет на смерть, напоминающую смерть на бойне. Этот хемингуэевский мотив явственно звучит у Сьюзен Хилл, но в своей собственной интерпретации, ибо роман Хемингуэя теперь стал не только художественным вымыслом, но и правдивым документом своей эпохи.
В 1974 году выходит очень личное произведение С. Хилл «В весеннюю пору года», родившееся после пережитой ею смерти близкого человека. В романе запечатлена жизнь женской души, медленно воскресающей после смерти. В двадцать один год после года счастливейшего брака молодая женщина становится вдовой. Ее утрата рождает в ней пустоту, равную смерти.
И все же наиболее ярко ее дарование раскрылось в жанре психологической новеллы. Уже после выхода в свет ее первого сборника «Альбатрос» и другие рассказы» критика отмечала, что ее «рассказы намного глубже, чем романы некоторых писателей».
Одиннадцать рассказов включает в себя сборник «Немного пения и танцев», с тремя из которых теперь познакомился наш читатель. Небольшие по объему, ее рассказы емки по мысли. Их героями являются так называемые маленькие люди, жизнь которых писательница схватывает в переломный момент. Ее излюбленные герои старики - старухи, женщины критического возраста и дети. Ей дано увидеть «невидимые миру слезы». Она как бы просвечивает своих героев рентгеновскими лучами, создавая человеческие характеры, оказывающиеся неожиданно неповторимыми.
Особенно обнажается художественная манера С. Хилл в рассказе «Павлин», едва ли не лучшем в этом сборнике. Банальнейшую ситуацию — отдых двух английских супружеских пар в загородном пансионе — она превращает в глубокую человеческую трагедию. Ей удалось вырвать и запечатлеть несколько человеческих типов из безликой «толпы одиноких», столь точно описанной американским социологом Д. Ризменом.
Супруги Бэкингэм, англичане, долго жившие в Африке, вернулись на родину. Типичное английское семейство middle-class без связей и больших денег, ведущее замкнутое, бесцветное существование. Бездетны, далеки друг от друга, но временами именуют друг друга Папочка и Мамочка — так называли друг друга ее родители.
Супруги Теккерей, принадлежащие также к middle-class ведут, на первый взгляд, жизнь яркую, праздничную, интересную. В загородном отеле они пребывают, дабы отдохнуть между конференцией фотографов-любителей и концертами хорового общества и летней школы живописи. Ко всему прочему Элспет Теккерей готовила себя к писательской деятельности и не расставалась с самоучителем, призывавшим развивать в себе прежде всего наблюдательность, ибо «это первый шаг к созданию характера».
С. Хилл соединяет в небольшом рассказе сатиру, пародию, прибегает к гротеску, когда речь идет о «постижении» психологии творчества недалекой, свято верящей в параграфы самоучителя Элспет, наблюдавшей «за жизненной драмой, происходящей на ее глазах; это было материалом для литературы». Героиня рассказа Дейзи Бэкингэм предстает также через призму восприятия Элспет, подготовленного самоучителем. Элспет видит ее такой, какой ее видят все — незаметной, малоинтересной, лишенной каких бы то ни было чувств. Ей не было дано увидеть «следов жизненного крушения, несчастий, злости», которые таились в Дейзи и «готовы были прорваться, как нарыв». С. Хилл лаконично и точно ставит диагноз состояния Дейзи — одиночество, никогда ее не покидавшее, хотя практически одной она никогда не бывала.
Однажды на прогулке Дейзи зашла в летний домик, зашла лишь потому, что он напомнил ей Африку. Образ Африки проходит через весь рассказ, помогая постигнуть ее душевное состояние. Она рвалась из Африки, а теперь ей остро не хватало именно Африки, ей казалось, что там она не была так одинока.
Дверь в домике захлопнулась, ее крик о помощи не был слышен, хотя сама она слышала голоса своих спутников, и она осталась в грязном домике, куда пробивались лучи заходящего солнца, а в лучах ярко блестел роскошный хвост неизвестно как попавшего в ломик павлина. Она вспомнила, что ее мать считала, что павлиньи перья приносят в дом несчастья, болезни и даже смерть. От павлина исходил запах, вероятно, птица была больна и забилась в домик, чтобы умереть в одиночестве. Это был «запах опасности, страха, это был запах Африки. Она ненавидела Африку». Страшное прозрение произошло — это было полное осознание своего одиночества, слабости, ненужности. Птица пришла, чтобы умереть в одиночестве, а женщина умирает от одиночества ежечасно, ежесекундно, и эта случайная встреча, вспомнившееся поверье о павлиньих перьях на какое-то мгновение превращаются в ощутимый призрак смерти, сменивший призрачный образ Африки.
На смену сатире на бездуховную жизнь современных буржуа приходит напряженный, прорвавшийся в полную силу лиризм: суть «неинтересной» Дейзи, по-своему мятежной, страстной, обреченной жить пустой жизнью, которая ее иссушает и из которой выходом служить может лишь смерть.
Сходная ситуация возникает в рассказе «В оранжерее», где томящаяся от одиночества замужняя молодая женщина, казалось бы, нашла выход. Она заводит любовную связь, ставшую смыслом ее жизни. Она тщательно разрабатывала эту связь, манипулировала, придумывала романтические ситуации. Писательница показывает, как героиня любит свою любовную связь, не понимая, что любви нет. Она мечтала, чтобы муж узнал об ее измене и чтобы были ссора, слезы, а потом примирение. Но муж ничего не знал, а она становилась все более нервной и раздражительной.
Свидания происходили в загородном поместье, построенном как замок, где сдавались комнаты. Однажды она увидели в оранжерее мальчика-калеку, родственника сторожа. Мальчик часами рассматривал географические карты, которых в замке было великое множество. Занятие мальчика ей напоминало о муже, увлекавшемся военной историей и картами войн и походов. Она придумала, что мальчик шпионит за ней и даже жаловалась на него. В один из приездов в замок она нашла его мертвым, лежащим у бассейна в оранжерее. В оранжерейную, выдуманную жизнь героини вторглась чужая смерть, чужие страдания, и это было вторжение подлинной жизни. Некоторое время их наезды были прекращены, но потом снова возобновились. Героиня вновь вступила в замкнутый, очерченный ею же самою круг оранжерейных страстей. Ее метания бесполезны, беспочвенны, и выход невозможен. Освобождение от иллюзий не есть еще вступление в настоящую жизнь. Но С. Хилл отнюдь не издевается над своей героиней, в чем-то ей сочувствует, ибо по-своему эта женщина глубоко несчастна. Ее бунт, вылившийся в столь ничтожную форму, по сути говоря ничего ей не дал, ничего не изменил, породив лишь еще одну привычку, которыми и так переполнена ее пустая жизнь.
[…]
Хотя рассказы С. Хилл чаще всего о людском одиночестве, так как люди могут или не умеют понимать друг друга, сама она очень ценит человеческое общение, взаимопонимание, теплоту, наделяет она этим качеством очень немногих, преимущественно стариков и детей, вероятно, полагая, что только они способны нести это чувство.
На Западе старость — социальное бедствие, и в современной литературе часто изображается омерзительной. Особенно в этом преуспели драматурги театра абсурда, отражая в изломанном виде конкретную социальную ситуацию.
У С. Хилл старость необычайно благородна, духовна и беззащитна: вот почему к старикам так тянутся дети.
Рассказ «Дочь Хэллорана» посвящен дружбе обреченной на смерть дочери фермера и глухонемого старика, деревенского плотника и гробовщика. Они понимают друг друга, им было хорошо вдвоем. «Смерть его не волновала, он привык к ней... Но он не мог представить себе, что Дженни умрет, он не верил в это, хотя это было очевидным... Он не мог представить себе, что она умрет, а он останется жить».
Об этом же рассказ «Опекун». У старика, вырастившего мальчика, забрал ребенка родной отец. И старик, очень берегшийся, чтобы не умереть, ибо он был нужен мальчику, начал угасать: человек не может жить ради себя и для себя, ему необходима любовь к другому, забота о нем. Однако, дети в этих рассказах играют как бы вторые роли, хотя характеры их намечены очень точно: одиночество Дженни и ее преданность старику: в мальчике из второго рассказа запоминается нервозность, порожденная одиночеством, воспитанная стариком вежливость.
Тема человеческой незащищенности, неприспособленности интересно разработана в рассказе «Осси». Единственный раз в сборнике возникает слово «ответственность». Рассказ ведется от первого лица, некоего интеллигента 50 лет, случайно столкнувшегося в Венеции с другом своего детства, который рассказчику в детстве казался самой романтической фигурой: у него никогда не было дома. Англичанин, родившийся в России, он жил в Турции, Израиле, ведя жизнь космополита. В жизни рассказчика он возникал, как «яркая бабочка... неприспособленная, своевольная натура», которую он искренне любил. И теперь он встретил Осси, нищего, опустившегося, торгующего заводными обезьянками в великолепной Венеции, пришедшего к выводу: «в мире нет правды и добра». Осси умрет в Англии, но для рассказчика — это «смерть в Венеции». Рассказчик оставил себе на память об Осси заводную обезьянку: в сущности, такой заводной обезьянкой он и просуществовал всю жизнь. Кто виноват? Еще один «русский вопрос» в творчестве С. Хилл. «Ответственность», «друг», «я любил его» — понятия, редко встречающиеся в современной западной литературе, взывают со страниц этого рассказа, перекликаясь с хемингуэевской известной мыслью: «человек один не может».
По-другому, необычно и жестоко, решена эта тема в рассказе «Мистер Прудем и мистер Слейт». Он написан от первого лица — молодой писательницы, приехавшей поработать в маленький уединенный городок и познакомившейся с двумя стариками, ее соседями. Один из них мастерски делал куклы, которые были «такими живыми и в го же время совершенно мертвыми». Такое же впечатление производили и старики, живущие в достатке, окруженные прекрасной старинной мебелью и изысканными старинными вещами, но совершенно одинокие, беззащитные, забытые богом и людьми. Рассказчица покидает город, когда один из стариков тяжело заболел. Вскоре она прочла в газете о том, что полиция, расследует дело о смерти мистера Прудема и мистера Слейта, найденных мертвыми в квартире, полной газа. Развязка очевидна и понятна. Из жизни ушли двое людей, не нашедших себе места в потоке современной жизни. Но это отнюдь не элегический вздох-сожаление писательницы о современных Касторе и Полидевке, героях древнегреческого мифа, не пожелавших жить друг без друга, это обвинение писательницы обществу, где жестокость становится нормой.
Ключ к творчеству Сьюзен Хилл — дар людей друг другу всего самого лучшего и дорогого и есть путь к преодолению отчужденности, стены, воздвигаемой самими же людьми.
Сьюзен Хилл принято причислять к писателям так называемой «малой темы», для которых особенно характерен пристальный интерес к душевному состоянию человека, часто без учета общественных условий жизни. Действительно, в ее рассказах нет событий общественных масштабов, но ее герои имеют свое социальное лицо.
Вряд ли правы критики, сравнивавшие ее стиль со стилем Л. Толстого и называющие ее «английским Толстым». Справедливо отметить, что ей близки многие черты русской литературы. Французский исследователь Вогюэ писал, что «социальное сострадание есть главная и исключительная тема русской литературы». Соотечественница Сьюзен Хилл Вирджиния Вулф считала, что «душа — действительно главное в русской литературе».
Эти качества ощущаются в творчестве С. Хилл, и потому достаточно было знакомства всего лишь с тремя ее рассказами, чтобы вспыхнул интерес широкой читательской аудитории, почувствовавшей в ее творчестве столь дорогие черты, которыми так богата русская литература.
Л-ра: Дон. – 1977. – № 4. – С. 172-175.
Произведения
Критика
