Осмысление уроков фашизма и Второй мировой войны в поздних романах Сигурда Хёля
О. Д. Дробот
Сигурд Хёль писал, что идеи социализма никогда не были ему враждебны, но отчасти под воздействием эклектических идей В. Рейха, стоявшего тогда на позициях фрейдо-марксизма, он избрал свой угол зрения для рассмотрения всех проблем. По убеждению Хёля, если писатель «до последнего штриха» изучит жизнь одного человека, ему откроется суть человеческой жизни вообще.
Главный герой поздних романов Хёля — интеллигент средних лет, гуманитарий, столичный житель. Как правило, он выходец из провинции, приехавший в свое время в Осло на учебу. Юность его полна материальных лишений и нравственных страданий в неприветливом, чужом для него городе. Упорным, хотя часто и бездуховным трудом ему удается пробиться в жизни, он переживает войну, добивается неплохого положения, по крайней мере материального. Но, подойдя к середине жизни, он испытывает чувство неудовлетворенности (не случайно во всех романах Хёля есть самоубийцы). Чтобы понять причину и разобраться в самом себе, герой решает проанализировать свою жизнь, погружается в воспоминания.
В каждом сложном положении человек выбирает всегда одно и то же. И, как правило, «прошлое мстит за себя». Образ судьбы, которая кусает себя за хвост, как змея, — этот символ постоянно присутствует у Хёля (он был и его личным экслибрисом). Предопределяют же выбор прежде всего впечатления раннего детства и черты характера, формирующегося до десяти лет под влиянием среды, которую Хёль понимает широко, вплоть до существующего социального строя и его политических и идеологических теорий.
Проблема вины — краеугольный камень концепции человека у Хёля. Осознать свою вину могут лишь люди духовно свободные, способные к самостоятельным оценкам, поскольку «грех» для писателя — это следование общепринятым нормам буржуазной морали, т. е. полная скованность человека. Очень часто вина героя имеет своей основой предательство в любви, ибо «слишком поздно юность понимает, что, предавая любовь, она предает все». Такой человек становится несчастьем для себя и для окружающих, и это первый шаг к принятию морали фашизма. Таким образом, зло у писателя отнюдь не мистического происхождения, оно вполне конкретно. Хёль верит не в фатум, а в силу человеческого разума, поэтому он так и не смог писать в манере Кафки, творчеством которого в свое время увлекался. Дело тут в разных мировоззренческих позициях.
Ставя в центр повествования героя-интеллектуала, Хёль и композиционно строит свои романы как сужающиеся круги его самопознания. Кульминацией же является решение героя заглянуть в «самый укромный уголок» своей души. Одновременно наступает и развязка — ведь в этом и была цель повествования. Только в одном романе («Я полюбила другого») существует фабульный конфликт, в остальных трех его нет, более того, в жизни героев здесь почти ничего не происходит. (Возможно, для компенсации, как отмечает У. Ойслебё, Хёль часто прибегает к броским внешним эффектам, к театральности.) Повествование ведется в двух, а иногда и более, временных планах, цель такого совмещения — выявить те нити, которые определяют судьбу героя, помочь ему понять «свою вину».
Герой сознательно управляет процессом своего внутреннего самопознания, и в такой постановке проблемы психологизма Хёль коренным образом отличается от К. Гамсуна, чей талант он высоко почитал. У Гамсуна господствовала стихия чувств и эмоций, а для Хёля важнее всего разум, интеллект. Четыре его романа, по словам критика К. Эгеланда, можно назвать «осенними». Действительно, лирическую основу их составляют воспоминания об ушедшей молодости. А отсюда мягкая ирония по отношению к себе в прошлом и легкий цинизм, нужный герою, рассказавшему о дорогих его сердцу воспоминаниях и немного стыдящемуся этого, боящемуся, что его могут ранить слишком больно. Если у Гамсуна все исполнено драматизма, если описания душевных порывов героя создавали впечатление хаоса, то Хёль прежде всего старается докопаться до той тайны, которая присутствует в каждом человеке. Можно объяснить, почему возник фашизм, но гораздо труднее понять, почему один брат стал антифашистом, а другой — предателем. В подобных случаях автор нередко прибегает к помощи психоанализа.
Хёль был не только одним из немногих норвежских писателей, живо интересовавшихся этим учением, но и, как сообщает А. Стай, сам имел четырех пациентов. Он был близко знаком с В. Рейхом и одно время увлекался его теориями (подробно этот вопрос рассмотрен А. Твяннераймом).
Главную вину человека Хёль видел во внутренней несвободе. Одну из причин этого он, вслед за Рейхом, усматривал в том, что общество штампует соответствующих себе граждан, как бы одевает их в особый «панцирь» (образ мышления, манера поведения, формы активности). Посредником между индивидом и обществом является институт семьи. В статье «Мятежник или раб» Хёль писал, что детство — это состояние подчиненности, из которого есть лишь два выхода: противиться или согнуть спину. Называя ребенка «отцом Человека», писатель в своих романах показывает героев, которых в детстве надломили, сделав из них рабов. «Панцирь» не столько защищает внутренний мир индивида, сколько сковывает его (что проявляется даже внешне — по страницам романов кочуют калеки и инвалиды). У человека появляются «страх счастья», боязнь следовать чувству, отдаваться ему целиком, постоянный контроль над всеми своими поступками с точки зрения общепринятой морали. Наступает момент, когда он позволяет обществу с его нормами решать свою судьбу; тогда-то им и совершается предательство в любви.
Поскольку отныне основой человеческого поведения становится «мораль выгоды», т. е. политический и гражданский конформизм, фарисейство, стремление жить как все. не думая ни о чем самостоятельно, то такой «средний» гражданин нередко становится опорой фашизма. С другой стороны, писатель показывает, что среди «честных норвежцев» были и люди, просто поставившие на верную карту, и дельцы, не желавшие делить с кем-либо свое влияние в стране. И, наоборот, в числе уходивших на Восточный фронт были «идеалисты». Это следствие того, что перед войной во многих западных странах получила распространение своего рода «морально извращенная революционность», т. е. анархическое стремление любым способом изменить привычный образ жизни.
Хёль показывает, что стихийно хороших поступков еще недостаточно — его герой стремится руководствоваться разумом, действовать сознательно. В результате своих раздумий он приходит к идее взаимосвязи, видит все в более крупном масштабе. В этом и заключается гуманистический пафос повествования у Хёля: его герой ищет ошибку в своей судьбе для того, чтобы рассказать о ней людям, чтобы она больше не повторялась.
И хотя люди отчуждены друг от друга, возможность понять другого человека принципиально не утеряна. Композиционно это подчеркивается тем, что сознание одного героя «пропускается» через сознание другого в самых разных формах: комментирование высказываний, дневниковых записей, рассказов, «обмен» снами и вживание в них, попытка представить, что сказал или сделал. бы другой в подобной ситуации.
Сквозные композиционные символы в романах Хёля — это путь, кольцо, что видно уже из названий самих романов. Герой, утративший любовь и дружбу, оказывается неприкаянным бродягой, который ищет то, что когда-то потерял. Он идет сложным путем самопознания. А альтернативой тому могут быть лишь застой, успокоенность, тина. Пространство воспринимается героями Хёля как поле, по которому проложено много дорог. Движение же по вертикали редко приводит к чему-либо хорошему, ведь оно предполагает иерархию, а значит, угнетение.
Каждый отрезок времени на этом пути героя самоценен, лишь потом выяснится, насколько важен он был в общем потоке жизни. Время, как и сам путь, дробится на мельчайшие мгновения, в которые человек делает выбор, а значит, решает и свою судьбу. Так пространство и время образуют ту основу, на которой вышивается узор человеческой жизни.
В центр своей системы мира Хёль постоянно ставил человека. Он считал, что человек прежде всего должен быть счастлив. По его поздним романам можно составить представление об идеале писателя. Этот человек внутренне свободный, способный на подлинные чувства, думающий и видящий события в их связи, умеющий нести ответственность. Хёль понимает, что изменить социальные условия непросто. Но пусть тогда человек хотя бы не сковывает сам, себя, пусть не будет у него «страха счастья». Этому, конечно, надо учить. «Я полюбила другого» и «Встреча у верстового столба» являются романами воспитания в чистом виде: они прослеживают эволюцию героя и его характера от юности до зрелости. «У подножия Вавилонской башни» и «Свидание с забытыми годами» можно трактовать как романы воспитания в более широком смысле. Последний из них является к тому же и героическим эпосом. В нем, единственном из всех этих романов, присутствует герой, очень близкий к идеалу — на его примере можно и нужно учиться. Весь смысл своей жизни Свен видит в том, чтобы подавать пример другим. Той же воспитательной цели служит использование автором мифологических и сказочных мотивов — ведь это то, что уже выкристаллизовалось и вошло в духовную сокровищницу народа.
Шведский литературовед К. Кайлхау писал о Хёле: «Он снова и снова вступал в борьбу против всего, что называется тиранией. Против угнетения любви. Угнетения ребенка. Угнетения женщины. Угнетения других народов, рас и классов. В этой потребности свободы не оставалось места для предательства».
Л-ра: Вестник МГУ. Сер. 9 : Филология. – 1986. – № 2. – С. 69-72.
Критика
