Из цикла Максимилиана Волошина «Киммерийские сумерки»
Л.Л. Шестакова
«...Киммерия — страна опустошенная и печальная, каждый камень которой насыщен огромным безымянным прошлым». Так писал Максимилиан Волошин о восточной области Крыма, называя ее на эллинский лад Киммерией. Волошин считал себя уроженцем Киммерии «лишь по усыновлению», а не по рождению и, по его собственным словам, знал этот край наизусть. Киммерия стала одной из главных тем лирики Волошина. Посвященные ей стихи наполнены философскими раздумьями, мифологическими представлениями, археологическими и топографическими реалиями. В этих стихах проявилось не только его поэтическое, но и живописное мастерство.
Художественное открытие Волошиным Киммерии заключено во многих стихах поэта, в том числе в цикле «Киммерийские сумерки». Этот цикл был опубликован в первой книге стихов Волошина «Стихотворения 1900-1910» (вышла в Москве в
«Киммерийские сумерки» включают стихотворения разных строфических форм. Однако основу их составляют стихи, написанные в излюбленной поэтом форме сонета: «Полдень», «Облака», «Старинным золотом и желчью напитал...», «Здесь был священный лес...», «Равнина вод колышется широко...», «Сочилась желчь шафранного тумана...» и др. Цикл условно можно разделить на две, почти равные по количеству группы стихотворений — с заглавиями и без них. Шесть стихотворений заглавий не имеют, восемь — озаглавлены: «Полынь» (I), «MARE INTERNUM» (VIII), «Гроза» (IX), «Полдень» (X), «Облака» (XI), «Сехмет» (XII), «Одиссей в Киммерии» (XIV). Последнее стихотворение напрямую соотносится лексически с названием всего цикла, что придает ему (циклу) несомненную завершенность. Этому стихотворению, как и всему циклу, предпослано посвящение — писательнице, жене Вячеслава Иванова Лидии Дмитриевне Зиновьевой-Аннибал. А стихотворение «Гроза» включает эпиграф-цитату (не вполне точную) из «Слова о полку Игореве».
Стихотворения цикла относятся к пейзажной лирике. Пейзаж здесь, «суровый и едва ли не антипоэтичный», привлекает поэта «не условной красотой, а первобытной мощью, стихийной дикостью...»:
А груды валунов и глыбы голых скал
В размытых впадинах загадочны и хмуры.
В крылатых сумерках — намеки и фигуры...
Вот лапа тяжкая, вот челюсти оскал,
Вот холм сомнительный, подобный вздутым ребрам.
Чей согнутый хребет порос, как шерстью, чобром?
Кто этих мест жилец: чудовище? титан?..
(«Старинным золотом и желчью напитал...»).
Жанрово-смысловое единство цикла обеспечивается лексикой, связанной с темой природы. При этом целый ряд соотносящихся с ней слов переходит из стихотворения в стихотворение: земля, горы, холмы, долины, травы и т.п. Сумеречная тональность заглавия передается всему циклу: стихотворения, образующие его, глубоко лиричны, овеяны грустью; ключевые эпитеты здесь: грустный, скорбный, усталый, тоскующий и под. В этом косвенно отразилась душевная драма Волошина, переживавшего в
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель...
По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль,
И лежит земля страстная в черных ризах и орарях.
Припаду я к острым щебням, к серым срывам размытых гор,
Причащусь я горькой соли задыхающейся волны,
Обовью я чобром, мятой и полынью седой чело.
Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель!
Этот киммерийский этюд входит в ряд многочисленных стихотворений Волошина, воплотивших его мысль: «Человек — странник: по земле, по звездам, по вселенной...». Лексическими приметами темы странничества, скитальчества стали повторяющиеся в стихах поэта слова: путь, дорога, путник, прохожий, идти, пройти, бродить, брести, блуждать и под. В цитируемом стихотворении дорога — это вполне конкретная дорога из Феодосии в Коктебель, по которой Волошин часто ходил пешком. Одними из первых услышали это стихотворение сестры Герцык, которых Волошин посетил поздней весной
Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель...
По нагорьям терн узорный и кустарники в серебре.
По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль...
И еще в таких же нерифмованных античных ладах. Музыка не жила в Волошине — но вот зазвучала музыка».
Стихотворение состоит из двух четверостиший (что, кстати, сближает его с третьим стихотворением в цикле — «Темны лики весны. Замутились влагой долины...»). Его словарь включает 51 знаменательное слово и носит безусловно именной характер: на 6 глаголов приходится 23 существительных (одно из них имя собственное — Коктебель), 11 прилагательных (к которым примыкают 3 причастия), 7 местоимений. Этими средствами воссоздается, сквозь призму личного восприятия и знаний поэта, картинка крымской природы. Среди существительных, в основе своей конкретных, выделяются: ландшафтная лексика — горы, нагорья, долины; названия хорошо знакомых Волошину растений — терн, миндаль, чобр (т.е. чабрец — душистая низкорослая южная трава), мята, полынь (последнее, характерное для словаря Волошина именование, вынесено в название первого стихотворения цикла «Киммерийские сумерки»). Другой ряд образуют слова, принадлежащие религиозной сфере: существительные риза («верхнее облачение священника при богослужении»), орарь («знак дьяконского сана в виде вышитой или цветной ленты, надеваемой через плечо»). К ним примыкают слова иных частей речи: страстная (от книжн. Страсти - «страдания, мучения»; ср., например, страсти Господни; страстной — «относящийся к последней неделе перед Пасхой»); причаститься («подвергнуться обряду причащения, принять причастие»); распятый (от распять — «казнить, пригвоздив или привязав руки и ноги к крестообразно соединенным брусьям»; ср: Христос был распят). Слова двух лексических групп, связанных с природой и религией, образуют в стихотворении два разных (но взаимопроникающих) пласта. Они формируют, с одной стороны, его семантически прямую основу, с другой — образный строй.
Заметную часть словаря стихотворения составляют прилагательные, вообще занимающие важное место в системе поэтических средств Волошина. (Это позволяет даже относить его к авторам, «которые думают не субстанциями, а атрибутами, не предметами, а их свойствами»). Качественным прилагательным и причастиям с «грустной» семантикой: скорбная, безрадостный, страстная, задыхающаяся, распятый, а также острый, горькая — противостоит одно прилагательное с позитивным смыслом и высоким звучанием — торжественный. Преимущественно минорной, сдержанной тональности стихотворения соответствует его строгая серо-черная цветовая гамма, которая создается словами: черный, серый, седой, в серебре, неяркий оттенок присутствует и в образе цветущего миндаля, который розовеет тонким дымом. Местоименная группа представлена в стихотворении личными местоимениями я и ты, а также соотносимым с первым дважды употребленным притяжательным мой.
В глагольном ряду противополагаются построфно глаголы несовершенного и совершенного вида (иду, розовеет, лежит в I строфе и припаду, причащусь, обовью — во II). Из незнаменательных слов акцентированы в стихотворении предлог по (начинает вторую и третью строки I строфы), а также соединительный союз и.
Лежащая в основе стихотворения идея человека в его отношении к миру, природе дается в развитии, в динамике: от отстраненного восприятия героем природы до глубокого, вызывающего душевный подъем единения с ней.
Стихотворение написано в форме монолога и носит ярко выраженный личный характер. Эго обозначено в первой же строке, содержащей и личное, и притяжательное местоимения: Я иду... в мой... Коктебель (вспомним слова поэта: «Коктебель - моя родина...»). Здесь же уточнительными эпитетами (дорогой скорбной, в... безрадостный Коктебель) задается тональность стихотворения. Она связана, полагаем, с внутренним самоощущением поэта - лирического героя, пребывающего в состоянии душевного разлада, в раздумьях (отметим знак многоточия в конце строки). Первая строфа стихотворения описательна. Здесь перечисляется, с использованием повторяющейся конструкции с предлогом по, соединительного союза и, то, что поэт видит по пути (он как будто говорит: «Я иду и вижу, отмечаю...»). Это растущие по нагорьям терн и кустарники, розовеющий по долинам миндаль, по-особому увиденная поэтом земля. Детали крымского пейзажа не просто именуются поэтом-художником, но образно определяются, что придает тексту красочную изобразительность. Во второй строке названия растений дополняются согласованным и несогласованным определениями: терн узорный, кустарники в серебре; в третьей строке (По долинам тонким дымом розовеет внизу миндаль) содержится развернутое описание цветущего миндаля, включающее творительный сравнения с усилительным эпитетом и глагол характеризующего свойства (розовеет здесь, полагаем, не «становится розовым», а «виднеется розовый»), Волошин, знаток крымской природы, передает ее как живописец; в целостной картине, заключающей в себе обширное пространство, отдельные детали и фрагменты естественно сополагаются.
Последняя строка I строфы: И лежит земля страстная в черных ризах и орарях — воспринимается как некое обобщение и проясняет характер видения, восприятия героем того, что его окружает. Эта метафорическая конструкция, восходящая к традиционной образной параллели «мир — храм», подчеркивает божественное начало земли, заключает в себе идею воскрешения через страдание и испытание. К этому образу «притягиваются» и сочетание скорбная дорога, и слово терн, вызывающие ассоциации с образом Христа в терновом венце, идущего на Голгофу. В этот же ряд попадает и слово миндаль: миндальное дерево неоднократно упоминается в Священном Писании. Образ переживающей весеннее возрождение земли влияет на состояние героя, способствует возвышению его духа.
При переходе ко II строфе меняются акценты: статика сменяется динамикой, пассивный, созерцающий герой — активным, воодушевленным. Сравним используемые в строфах слова действия. В первом случае — это входящие в описание природы нейтральные по окраске и семантике глаголы несовершенного вида в форме 3-го лица ед. числа розовеет, лежит, занимающие разные позиции внутри третьей и четвертой строк (во второй строке глагол вовсе отсутствует). Единственная здесь форма 1-го лица (иду) относится к герою и обозначает обычное, повторяющееся действие. Во втором случае — это соотносимые с героем глаголы совершенного вида с семантикой активного действия в форме будущего времени, неизменно сопровождаемые местоимением я: припаду я, причащусь я, обовью я. Эти глаголы носят «выдвинутый» характер: предшествуя существительным-подлежащим, они занимают сильную позицию первого слова в каждой из первых строк — простых предложений в рамках одного сложносочиненного. Выступая как единое целое, они ясно выражают интенцию героя, его желание соединиться с природой, прийти через единение с ней к очищению, духовному воскрешению. Момент единения подчеркивается семантикой омонимичного элемента при- (припаду, причащусь): Припаду... к серым срывам гор. Причащусь я горькой соли... волны, подобно тому, как прикладываются к иконе, причащаются — приобщаются к Иисусу Христу, вкушая освященные хлеб и вино, в которых воплощены его тело и кровь. Два глагола сближаются начальными частями: приставке при- первого глагола соответствует во втором элемент при- (в современном членении — часть корня). В третьей строке значение приобщения, приближения героя к природе усилено сочетанием глагола обовью с тремя однородными существительными-дополнениями: чобром, мятой и полынью (седой).
Динамика II строфы связана не только с активностью героя. Она создается и использованными здесь причастными формами, в том числе формами с метафорическим значением, которые соотносятся с природой: размытых гор, задыхающейся волны — и с Коктебелем: в весне распятый. Немаловажно отметить, что герой видит себя в единении не с природой вообще, а с разными ее началами: неживым — камень (щебень, срывы гор), вода (морская волна) и живым — терн, кустарники, миндаль...
Первоначально заданная минорная тональность продолжает звучать в первых трех строках II строфы. Ср.: Припаду я к острым щебням... (т.е. способным поранить); Причащусь я горькой соли задыхающейся волны. Сохраняется и строгая цветовая гамма: серым срывам, полынью седой. Однако решающая роль глаголов придает монологу во второй его части заметную экспрессию, патетику, которая уже более явно звучит в заключительной строке стихотворения: Здравствуй, ты, в весне распятый, мой торжественный Коктебель! Антропоморфизм, проявившийся уже в предшествующих строках (земля... в черных ризах и орарях; задыхающейся волны), здесь проступает особенно отчетливо: поэт прямо обращается к Коктебелю, одушевляя его (Здравствуй, ты), уподобляя распятому «в весне» Спасителю. Светлое начало Коктебеля, важное для поэта, подчеркивается возникшим ранее образом страстной земли, а также контрастом сочетания, завершающего последнюю строку стихотворения: мой торжественный Коктебель! - по отношению к сочетанию, входящему в первую строку: мой безрадостный Коктебель... Заметим, что контраст возникает и на словесном уровне (прилагательные-эпитеты), и на интонационном (восклицательный знак и многоточие). Перекличка начала и конца стихотворения придает ему строгую, законченную форму.
Стихотворение написано редким лирическим размером — галлиямбом. Название размера происходит, как пишет М.Л. Гаспаров, «от «галлов», жрецов культа богини Кибелы, которые будто бы пользовались им в своих экстатических песнях». Галлиямбом создается размеренность, ритмическая неторопливость, музыкальность монолога. «Экстатичность» этого размера, т.е. исполненность воодушевлением, восторгом, хорошо видна во втором четверостишии, синтаксической границей которого становится восклицательное предложение.
Признанное свойство Волошина-поэта — его чуткость к звуковому оформлению, звуковой связанности слов. Он не раз подчеркивал сходство дорогих ему имен Крым, Киммерия, Кермен, Кремль: «Всюду один и тот же основной корень КМР, который в древнееврейском языке соответствует понятию неожиданного мрака, затмения и дает образ крепости, замкнутого места, угрозы и в то же время сумрака баснословности». Звуковая плотность характеризует многие стихотворения поэта, в том числе и рассмотренное нами. Повторы звуков объединяют слова одной строфы, расположенные контактно и дистантно: серым срывам, безрадостный — страстная; слова, входящие в разные строфы: безрадостный — страстная — здравствуй – распятый. Сквозной звуковой ряд образует сочетание рст — в такой и иной последовательности (стр), а также в сокращенном и расширенном составе (ср, трст, стрс). Слова, содержащие такой звуковой ряд, созвучны с именем Христос, что не случайно и в этом стихотворении, и в поэзии Волошина вообще.
Небольшое киммерийское стихотворение «Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель...» насыщено аллюзиями, смысловыми перекличками, звуковыми соответствиями. В основе всего этого — не только характерное для поэта восприятие мира сквозь призму собственной личности, но и осознание им себя.
Л-ра: Русский язык в школе. – 2002. – № 2. – С. 68-73.
Произведения
- Рождение стиха
- Сквозь сеть алмазную зазеленел восток
- Я иду дорогой скорбной в мой безрадостный Коктебель
Критика
- Из цикла Максимилиана Волошина «Киммерийские сумерки»
- Поэтика художественного времени в микроцикле М. Волошина «Когда время останавливается»
- Своеобразие мифологических реминисценций в поэзии М.А. Волошина
Поділитися