Сол Беллоу. Кража. Операция Беллароза
А. Зверев
На протяжении 1989 года лауреат Нобелевской премии Сол Беллоу, о котором уже начали поговаривать как о писателе, принадлежащем прошлому, опубликовал две повести, заставившие умолкнуть его не в меру скептичных критиков. Скепсис относительно творческих возможностей Беллоу вызывался тем, что он печатал в последние годы, особенно романом «Многие умирают от инфаркта» (1987), действительно неудачным. После него никто не ожидал от Беллоу произведений столь необычных, как обе повести, вышедшие с небольшим интервалом одна за другой. Что ж, приходится признать, что положение живого классика не оптимально для писателя — по крайней мере в творческом смысле: давление сложившейся репутации склоняет к самоповторам. Беллоу наглядно продемонстрировал, что у него не иссяк вкус к эксперименту и новизне.
Разумеется, новизна эта относительна; точнее было бы говорить об ироничной имитации несколько старомодных форм — романа нравов («Кража»), плутовского романа («Операция Беллароза»). Но ничего подобного Беллоу не писал уже очень давно, со времен повести «Лови мгновенье» (1956). И рядом с его книгами последних десятилетий две новые повести воспринимаются как опыты в нетрадиционном для писателя направлении.
В «Краже» пародийные отсылки к имитируемому жанру особенно часты. Банальная фабульная ситуация с пропавшим кольцом, которое когда-то подарил героине — Кларе Вельде, принадлежащей к сливкам нью-йоркского общества, — многолетний ее возлюбленный Тедди Реглер, крупный правительственный чиновник из Вашингтона, под пером Беллоу обыграна так, что лицом к лицу сходятся очень разные люди, в совокупности олицетворяющие определенную социальную среду. Квартира Клары на Пятой авеню — не просто место действия, но своего рода символ нынешнего Нью-Йорка, именуемого в повести не иначе как «Гогмагогсвилль» и играющего в ней роль совершенно исключительную. Отпечаток этого специфического мирка, где жизнь подчиняется формуле «инерция, осознанная как стабильность», лежит на всех персонажах, и суть дела — не только в привычной, обыденной порочности отношений, понятий, норм поведения, но прежде всего в какой-то душевной размагниченности, заставляющей героев безвольно плыть по течению, как бы вовсе отучившись различать нравственное и аморальное, норму и противоестественность, разум и абсурд.
Когда-то Клара, подобно бальзаковским провинциалам, завоевывала Нью-Йорк, при этом демонстрируя энергию, какой хватило бы на десятерых. Теперь она просто пожинает плоды своей репутации престижного автора дамских журналов и озабочена единственно перипетиями своих отношений с Тедди: их не прервали четыре ее брака, включая последний — с миллионером, которого на целом свете не интересует ничего, даже судьбы собственных детей, а взволновать способна лишь особенно эффектная концовка очередного детектива; их он поглощает неутомимо.
История Клары почти зеркально дублируется линией второй героини — Джины Вегман. У нее в Нью-Йорке бурный роман с выходцем с острова Таити, который и украл кольцо, впрочем, вернул его, когда запахло судом. Однако широта взглядов и терпимость к адюльтерам, принятая в Нью-Йорке, — одно, а серьезная жизнь дома, в Вене, — совсем другое, и Джина, поглощенная страстью, отнюдь не забывает со всей требуемой обстоятельствами тщательностью готовить себе в Австрии солидный буржуазный брак. Нетрудно представить себе ее последующую судьбу — судьбу респектабельной матроны, которая время от времени будет себе позволять экзотические любовные приключения вдали от семейного очага.
Слов нет, Беллоу бывает язвителен, даже безжалостен к своим персонажам, но при всем том «Кражу» не отнести к беспримесно сатирической прозе. Тональность ее определяется неким синтезом сарказма и горечи — это самая характерная для Беллоу интонация, начиная еще с «Приключений Оги Марча» (1953), принесших ему славу. Украденное кольцо украшено крупным рубином — как объяснял Кларе даритель, символом связавшей их страсти. Теперь подобная символика воспринимается лишь как жеманный жест, но поначалу в ней была неподдельность, пусть пополам с безвкусицей. И в Тедди, и тем более в Кларе иной раз все еще распознается американская «простая душа», и чувствуется в этой дочке сельского священника «исчезнувшая Америка школ, которым хватало одного просторного зала для всех классов, и констеблей, и ужинов, накрытых салфеткой, и всего еще не урбанизированного, еще не порабощенного техникой мира». Мелочное тщеславие и незамечаемая — в силу своей обыденности — ложь, какими теперь определяется существование героев, лишь еще сильнее оттеняют это почти совсем в них всех заглохшее другое начало, и за комическими перипетиями фабулы возникает грустная мысль о том, что с людьми делает жизнь, пользуясь их нравственной бесхребетностью, их ничтожными страстями.
Расшатанные устои, пустота, притворство, омертвение человеческих связей, подменяемых в «Гогмагогсвилле» всего лишь принятым стилем общения и стараниями не отстать от новейшей моды, — обо всем этом Беллоу писал и раньше, но, пожалуй, впервые — с таким юмором. Персонажи комичны, а взгляд автора снисходителен, хотя для Беллоу не тайна, сколь они жалки. И это не снисходительность циника, а трезвость суждения, основывающегося на слишком достоверном знании сегодняшних духовных реалий.
Рядом с «Кражей» вторая повесть производит впечатление написанной другим пером, однако почерк Беллоу без труда различим и в «Операции Беллароза». Перед нами очередное возвращение Беллоу к неотступным для него вопросам, связанным с еврейским самосознанием в современном мире, хотя содержание повести не может быть истолковано в границах какого-то одного национального опыта.
Беллоу рассказывает необычную историю счастливчика — историю человека, которого в годы войны, когда Муссолини распространил на Италию действие нацистских законов о расовой чистоте, спасли от расстрела в овраге под Римом, доставили в Западное полушарие и дали возможность, женившись на подданной США, освоиться в американском обществе. Фонстейну действительно повезло: он уцелел. Повезло и толстухе Сорелле, его жене: крутой поворот истории избавил ее от участи старой девы. На Кубу, где Фонстейн очутился после того, как его через Лиссабон вывезли из Италии, во множестве наезжали богатые американки в поисках спутника жизни из числа интернированных там евреев, и дядя Сореллы не упустил шанса устроить судьбу своей племянницы. Как ни странно, семейный союз, возникший при столь специфических обстоятельствах, удался. Но тень прошлого омрачала счастливые будни супругов, и, может быть, не такая уж случайность, что Сорелла и Фонстейн погибли в автокатастрофе, когда их жизнь вроде бы совсем наладилась. Ведь оба они, по строгому счету, были только игрушками в руках не ими творимой истории.
Подобно тысячам других, Фонстейна спас от гибели прославленный бродвейский продюсер Билли Роуз. С помощью мафии, недовольной строгостями, которые ввел режим Муссолини, Роуз наладил тайную эмиграцию из Италии, но при этом им руководили вовсе не соображения гуманности, а исключительно заботы о собственном образе для публики: тогда, в годы войны, требовались жесты, свидетельствовавшие о мужестве и готовности к небезопасной игре. Приключение удалось, из Лиссабона пароход благополучно прибыл в Гавану, и больше Роузу нет дела до спасенных. Сорелла прибегнет даже к шантажу, чтобы заставить его хотя бы поинтересоваться, как устроилась жизнь Фонстейна, и натолкнется на яростное сопротивление. Война кончилась, и теперь в моде другое — и Роуз, все так же дорожащий одной лишь своей репутацией в бродвейских кругах, становится жарким приверженцем Израиля, хотя и тут налицо только жесты — вроде открываемого им в Тель-Авиве сада камней, который на собранные им средства устроил знаменитый декоратор-японец. Один ритуал сменился другим, только и всего.
Между тем для Фонстейна необходимость контакта со своим спасителем является жизненно важной, призванной соединить в единое целое нити собственного прошлого, осознав в своей жизни некую логику и закон, а не просто механическую цепочку событий, в которых сам он не решает ровным счетом ничего. Несостоявшаяся встреча с Билли оказывается для героя травмой, ибо он ясно почувствовал ненужность всего, что было его драмой, для общества, где ему предстоит окончить свои дни.
Печальную эту историю рассказывает давний знакомый Фонстейна, специалист по изучению законов памяти. В рекламных проспектах института, которым руководит повествователь, утверждается, что память составляет жизнь; но действительно ли так? Достаточно вспомнить о Фонстейне, и вся научная карьера рассказчика предстает ему жестоким парадоксом: теория логична и доказана, но жизнь не подчиняется теориям. Ни в чем.
И возникают в сознании повествователя образы двух внешне удачливых, а по существу несчастных обывателей-евреев, словно именно на их примере проясняется истинная природа реальности в наше столетие. А за ними тянутся мысли о том, что в отличие от Фонстейна, по собственному опыту знающего, какой бывает бесчеловечность, Билли да и сам рассказчик способны лишь теоретически судить о подобных феноменах, хотя не ими ли определена история нашего времени. Размышления о том, какую цену приходится платить за американское бестревожное, благоустроенное существование: эта цена — неведение, а значит духовная оскопленность.
О Беллоу часто писали, что он повторяет себя. В определенном смысле это действительно так, потому что существуют проблемы, к которым писатель привержен десятилетиями — например, проблема участия или непричастности, ответственности или стороннего наблюдения. В «Операции Беллароза» эта проблема вновь главенствует, хотя материал для Беллоу достаточно специфичен. Но ведь решает не материал сам по себе, а характер его осмысления. Беллоу верен себе, и не эта ли верность делает его одной из самых значительных фигур в сегодняшней американской прозе?
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1990. – Вып. 4. – С. 69-71.
Произведения
Критика
