Джером Сэлинджер. Элейн
Была великолепная июньская суббота, когда помощник часовщика Деннис Куни отвлек внимание толпы от блошиного цирка, упав замертво недалеко от Сорок третьей улицы и Бродвея. У него остались жена, Эвелин Куни, и дочь, Элейн, шести лет, которая выиграла уже два детских конкурса красоты, один - в три года и второй в пять лет, уступив лишь мисс Зельде "Зайке" Кракауэр со Стейтен-Айленда, когда ей было четыре года. Куни оставил жене немного денег, впрочем, вполне достаточно, чтобы она забрала свою мать, вдовую миссис Гувер, из Гранд Рэпидс, штат Мичиган, где та подрабатывала кассиршей в кафетерии, и они втроем удобно устроились в Бронксе. Управляющего домом, в который переехала миссис Куни с матерью и дочерью, звали мистер Фридлендер. За несколько лет до этого мистер Фридлендер служил управляющим в доме, где "взяли" Блуми Блумберга. Фридлендер информировал миссис Куни, что по виду Блуми был не страшнее миссис Куни или кого-нибудь еще. Кроме того, он сказал, что Блуми звал его не иначе, как Морг, а он Блуми - Блуми.
- Я, помню, много читала об этом, - восторженно поддержала разговор миссис Куни. - Я хочу сказать, я помню, что много читала об этом.
Фридлендер одобрительно кивнул.
- Да, это было известное дело. - Он обвел взглядом гостиную миссис Куни. - А где миссис Бойл? - спросил он. - Что-то я не вижу ее в последнее время.
- Кого?
- Миссис... Вашу матушку.
- А, миссис Гувер. Моя мама - миссис Гувер. Уж я-то знаю. Когда-то это была и моя фамилия.
И миссис Куни от души расхохоталась.
Фридлендер тоже посмеялся с ней вместе.
- А я как ее назвал? - спросил он. - Бойл, да? Здесь раньше жила миссис Бойл. Вот почему. Гувер. Значит, она Гувер, да? Я запомню.
- Ее нет, - сказала миссис Куни.
- Вот как.
- Правда, ужасно? Она часами не бывает дома, и мне все время кажется, что ее переехал грузовик или мало ли что бывает в ее возрасте.
- Увы, - сочувственно произнес Фридлендер. - не хотите сигарету?
В возрасте семи лет маленькую Элейн отправили в школу No 332 в Бронксе, где она прошла новейшее и научнейшее тестирование и была записана в класс 1-А-4, в котором оказалось сорок четыре ученика "с замедленным развитием". Каждый день миссис Куни или ее мать, миссис Гувер, отводили девочку в школу и забирали обратно. Обычно отводила ее миссис Гувер и забирала днем миссис Куни. По крайней мере, четыре раза в неделю миссис Куни ходила в кино, обыкновенно на вечерний сеанс, поэтому на другой день она вставала поздно. Иногда из-за непредвиденных обстоятельств миссис Куни не успевала за дочерью, и девочка привычно ждала не меньше часа у второго выхода, пока за ней не приходила, тяжело передвигая ноги, рассерженная бабушка. Будь то по дороге в школу или из школы, беседы Элейн и ее бабушки никогда не поднимались до того высочайшего уровня взаимоотношений, который называется дружбой между поколениями.
- Не потеряй опять завтрак.
- Что, бабушка?
- Не потеряй завтрак.
- Опять арахисовое масло?
- Что опять?
- Арахисовое масло.
- Не знаю. Мама готовила завтрак. Подтяни трусики.
Их разговор всегда был таким же варикозным и малоприятным, как нош миссис Гувер- А девочка как будто ничего не замечала. У нее был вид счастливого ребенка. И она все время улыбалась. И смеялась над тем, что вовсе не было смешно. Казалось, ей безразлично, что мать одевает ее в отвратительно тусклые и дешевые платья. Казалось, она вовсе не была несчастливой. Но когда она училась уже в четвертом классе, ее учительница, высокая и изящная, но с некрасивыми ногами, мисс Элмендорф, посчитала необходимым поговорить о ней с начальницей.
- Мисс Каллахан? Не могли бы вы уделить мне несколько минут?
- Ну, конечно! - сказала мисс Каллахан. - Заходите, дорогая!
Юная мисс Элмендорф закрыла за собой дверь.
- Я бы хотела поговорить с вами об Элейн Куни...
- Куни. Куни. А! Это та самая прелестная девочка, - восторженно произнесла мисс Каллахан. - Садитесь, дорогая.
- Благодарю вас... Мисс Каллахан, я думаю, ее надо перевести на класс младше. Ей трудно учиться. Она не знает грамматики, не умеет считать. А слушать, как она читает, просто мука.
- Ах! - воскликнула мисс Каллахан. - Дин, дон, дел!
- Она прелестная девочка, - продолжала мисс Эдмендорф. - Самая красивая из всех, кого я знаю. Ну, просто вылитая Рапунцель.
- Кто? - довольно резко переспросила мисс Каллахан.
- Рапунцель, - повторила мисс Элмендорф. - Рапунцель, Рапунцель, спусти вниз свои золотые косы. Помните, как сказочный принц по косам Рапунцель влез в башню замка?
- Ах, да, - только и проговорила мисс Каллахан.
Она взяла в свои тонкие бесполые пальцы карандаш, и мисс Элмендорф пожалела, что заговорила о какой-то неизвестной Рапунцель.
- Мне кажется, - сказала мисс Элмендорф, - ей будет полегче, если мы переведем ее в другой класс.
- Ну и что?! В другой класс она пойдет, она пойдет, она пойдет, пропела мисс Каллахан, по-мужски вставая из-за стола.
Мисс Каллахан сказала свое слово, но когда вечером мисс Элмендорф обедала в одиночестве в кафетерии "Бикфорд", она поняла, что не может просто так перевести малышку, эту Рапунцель, в другой класс, не поговорив с ней. Ей хотелось сначала разочароваться в девочке, а потом уже перевести ее в младший класс. Поэтому на другой день она задержала Элейн, чтобы разочароваться в ней.
- Элейн, дорогая, - сказала она, - я хочу завтра послать твой дневник в класс 4-А-4. Поучись там немножко. Там, я думаю, нам будет полегче. Ты понимаешь меня, правда? Стой спокойно.
- Я учусь в 4-Б-4, - ответила Элейн.
Что этой мисс Элмендорф надо?
- Правильно, дорогая, я знаю. Но мы попробуем немножко поучиться в 4-А-4. Так нам будет полегче. Ты получше все запомнишь, и когда начнется следующий семестр, 4-Б-4 нам с тобой хлопот не доставит.
- Я учусь в 4-Б-4, - сказала Элейн. - Я учусь в 4-Б-4.
Глупая девочка, подумала мисс Элмендорф. Глупая. Совсем неумная. И платье на ней, уродливее не бывает. Вот я смотрю в удивительные синие глаза, а в них ничего нет, совершенно ничего. И все-таки она Рапунцель. Она красавица. Самая потрясающая, самая длинноногая, золотоволосая, пунцовогубая, очаровательноносая, гладкокожая девочка, какую я только видела в своей жизни.
- Мы попробуем, ладно, Элейн? - с отчаянием проговорила мисс Элмендорф. - Мы посмотрим, как это будет, ладно? Стой спокойно, дорогая.
- Да, мисс Элламдорф, - протянула в нос Элейн.
Чтобы закончить восемь классов, Элейн понадобилось девять с половиной лет. Когда она в первый раз пошла в школу, ей исполнилось семь лет, когда же она закончила ее, ей было шестнадцать.
На выпускной вечер она единственная пришла с накрашенными губами, не считая итальянки Терезы Торрини, которой уже исполнилось восемнадцать и которая была матерью незаконного ребенка от таксиста Хьюго Мунстера. Двенадцатилетняя Филлис Джексон произнесла на выпускном вечере прощальную речь. Милдред Хорганд, тоже двенадцатилетняя, сыграла на скрипке "Элегию" и "Когда в долину к вам другой придет певец". Тринадцатилетняя Линдсей Фойрштейн прочитала наизусть "Ганга Дин" и "Бродил, как тучка, одинок". Тельма Аккерман, которой было тринадцать с половиной лет, исполнила сложный чечеточный номер, совсем как Эдди Кантор или Рэд Скелтон. ДРутие имена тоже были напечатаны в настоящей концертной программке: Бабе Вассерман - рояль, Долорес Стровак - птичьи голоса, Мэри Фрэнсис Лиланд - собственное эссе "Что для меня Америка". Всем этим девочкам исполнилось не больше тринадцати, а Долорес Стровак, умевшей имитировать голоса тридцати шести разных птиц, всего одиннадцать.
За сольными выступлениями последовала инсценировка под названием "Происхождение демократии", в которой приняли участие, все выпускницы.
Элейн Куни досталась в ней роль Статуи Свободы. Это была единственная роль без слов. От Элейн требовалось простоять с поднятой рукой минут пятьдесят, причем в этой руке она должна была держать тяжелый свинцовый, выкрашенный бронзой, факел, придуманный и сделанный старшим братом Марджори Британца, молодым врачом, которого звали Феликс. Элейн его не уронила ни разу. Она выдержала тяжесть свинца и нечто более весомое - бремя ответственности. Она не показала виду, как ей тяжело. Она даже ни разу не почесала у свою золотоволосую головку, на которой легко и плотно сидела картонная корона. Она и не пошевелилась ни разу.
Дважды во время представления "Происхождения демократии" левая ножка Элейн, неправдоподобно маленькая для ее роста, сурово претерпела от неловкости Эстеллы Липшущ и Марджорй Британца, но Элейн не поморщилась ни в первый, ни во второй раз. Она только немножко побледнела.
После торжеств в школе Элейн отправилась с матерью, бабушкой и мистером Фридлендером ("управляющим") в ближайший кинотеатр посмотреть фильм, о котором ее мать мечтала целую неделю. Элейн безудержно радовалась празднику, а третьесортный мультик привел ее в экстаз. Она даже посинела, хохоча над Микки-Маусом, и в ее огромных глазах появились восторженные слезы. Миссис Гувер пришлось стукнуть ее по прелестной спинке и прекратить истерику, напомнив, что она сидит в кино и плакать совершенно не о чем. Весь сеанс мистер Фридлендер прижимался к ней коленкой, но Элейн и не подумала отодвинуться, не усмотрев в этом ничего необычного. В свои шестнадцать лет она уже достаточно физически развилась, чтобы ей нравились или не нравились мужские прикосновения в темноте, но она совершенно не умела совмещать секс и Микки-Мауса. Или Микки, или все остальное.
Закончив школу, Элейн провела лето, посещая вместе с матерью кинотеатр или слушая вечерами многосерийные спектакли по искажавшему звук радио, стоявшему в гостиной. У нее не было подружек ее возраста, а с мальчиками она еще не зналась. Они свистели ей вслед, писали милые или мерзкие записки, окликали: "Привет, красавица", - в коридорах, аптеках, на перекрестках, но она еще ни с кем не встречалась и даже ни с кем из них не была знакома. Если ее приглашали погулять или сходить в кино, она отказывалась и говорила, что мама не пустит. Однако это была неправда. Дома ей и в голову не приходило об этом заговорить. Не то чтобы Элейн не хотелось пойти с мальчиком, просто она боялась неизвестных и ненужных осложнений.
Элейн прожила июль и август после окончания школы в кино-радио мире, заселенном исключительно звездами газетного репортажа, блестящими молодыми редакторами, молодыми нейрохирургами, бесстрашными молодыми детективами, неподражаемо сражавшимися, оперировавшими или выслеживавшими, если только их не уводило в сторону их собственное неискоренимое обаяние. В мире Элейн все прекрасно причесывались сами или доверяли свои волосы дорогим парикмахерам. Все ее мужчины говорили глубокими, хорошо поставленными голосами, от которых у шестнадцатилетней девчонки иногда дрожали коленки. Дослушав одну мыльную оперу, Элейн с матерью переходили к другой и, посмотрев один фильм, бежали на следующий. Они представляли собой странную картинку, когда, бывало, все вместе спешили по улицам Бронкса. Миссис Куни, иногда миссис Гувер, похожие на всех литературных нянюшек, и Элейн - вечная Джульетта, Офелия, Елена. Служанки-тролли и прекрасная госпожа. Ее ждет свидание с Ромео, с Гамлетом, с Парисом... Ее ждет свидание с "Уорнер бразерс", с "Репаблик", с "М.Г.М-", с "Монограм", с "Р.К.О."... Их видели тысячи прохожих, когда они спешили по улицам Бронкса. И ни один не закричал, не удивился, не остановил их...
В начале сентября, незадолго до начала занятий в старшей школе, произошло нечто непредвиденное. Один из билетеров соседнего кинотеатра, бледный стройный блондин, всегда носивший в кармане белую расческу и то и дело проводивший ею по волосам, пригласил Элейн съездить в воскресенье на море, и его приглашение было принято. Это произошло, когда мать Элейн, страдавшая насморками, отправилась перед сеансом в дамскую комнату закапать в нос капли. Элейн ждала ее при входе, разглядывая кадры из фильма, который должен был пойти на следующей неделе. Билетер по имени Тедди Шмидт заговорил с ней:
- Привет. Тебя зовут Элейн, правильно?
- Да! А откуда ты знаешь?
- Да я уж миллион раз слышал, как тебя зовет мать, - ответил Шмидт. Послушай. Я хотел спросить, ты что делаешь в воскресенье? Не хочешь прокатиться к морю? У Фрэнка Витрелли, он мой друг, есть "понтиак". Он, его девушка и я, мы вместе поедем в воскресенье на море. Поедешь? Хочешь поехать?
- Не знаю, - ответила недавняя выпускница начальной школы номер 332, с удовольствием оглядывая его волнистую женственную прическу.
- Будет весело. Тебе наверняка понравится. Фрэнк Витрелли - мой друг, он кого угодно рассмешит. Позагораешь, ну и вообще. Согласна?
- Я должна спросить у мамы, - ответила Элейн.
- Ладно! - сказал Тедди Шмидт. - В воскресенье в девять часов мы за тобой заедем. Где ты живешь?
- Сэнсом, дом два, квартира пятьдесят два.
- Ладно! Жди внизу!
Справившаяся с насморком миссис Куни прервала их беседу. Белыми-белыми руками Тедди Шмидт разорвал надвое билеты, и Элейн проследовала за своей матерью в привычную темноту зала.
Когда на экране замелькали титры, Элейн шепнула:
- Мама.
- Что? - не отрываясь от экрана, спросила миссис Куни.
- Можно мне в воскресенье поехать к морю?
- К какому морю?
- К морю. Меня пригласил билетер. Он едет, и я могу поехать с ним.
- Не знаю. Посмотрим.
На экране появился мужчина, и Элейн, мгновенно переключив на него внимание, сунула в рот палец. Прошло минут десять, прежде чем миссис Куни сказала:
- У тебя нет купального костюма.
- Что? - переспросила Элейн, захваченная экранным действом.
- У тебя нет купального костюма.
- Я куплю.
Миссис Куни кивнула в темноте, и на некоторое время море было забыто, тем не менее происходящее на экране окрасилось новыми для матери и дочери Куни чувствами, которые пробуждала в них неожиданно начавшаяся любовная история.
На другой день, в субботу, когда Элейн с матерью возвращались домой из другого кинотеатра, миссис Куни дала дочери материнский совет:
- Не позволяй завтра мудрить с собой.
- Что? - переспросила Элейн.
- Не позволяй завтра никому мудрить с собой. В машине друга или & другом месте. Не веди себя как дурочка.
Элейн шла рядом с матерью и, приоткрыв рот, внимательно ее слушала.
- Будь осторожна, - посоветовала ей мать.
- Как? - переспросила Элейн.
- Будь осторожна, - повторила миссис Куни. - Хорошо бы твоя бабушка убирала после себя газеты в гостиной, - проговорила она с куда большим чувством. - Мне уже надоело ходить за ней. Надоело, надоело, надоело.
На другое утро без десяти девять Элейн стояла возле дома, держа в руках дешевую сумку с дешевым ярко-синим купальным костюмом, тоненькой и ненадежной купальной шапочкой и полотенцем. Поставив сумку на свою маленькую ножку, она принялась ждать. День был на редкость ясный и солнечный, и легкий ветерок, словно специально появившись, шевелил волосы Элейн. Не меньше трех машин, в которых сидели мужчины, сбросили скорость, проезжая мимо и сигналя ей. Один мужчина даже остановился и открыл дверцу.
- Нам не по дороге, крошка?
- Нет. За мной приедет молодой человек, - сказала Элейн.
- Он не приедет, - покачал головой мужчина. - Он мне сказал.
Элейн не поверила.
- Когда? - спросила она.
Мужчина не сводил с нее глаз.
- Как тебя зовут, крошка? - спросил он.
- Элейн. Элейн Ку-у-у-ни.
Радом затормозила машина, в которой сидел Тедди Шмидт. Элейн узнала Тедди, выглядывавшего в заднее окошко, и улыбнулась. Мужчина уехал.
Тедди вылез из машины, когда уже было без двадцати одиннадцать.
- Извини, что опоздал, - крикнул он отнюдь не виноватым голосом. Фрэнк не мог найти ключи!
Блестящая шутка! Он пихнул девушку на заднее сидение и уселся с ней рядом. Двое впереди, обернувшись, застыли с вытаращенными глазами.
- Элейн, это Монни Монахан. Монни, это Элейн. Элейн, это Фрэнк, перезнакомил всех Тедди.
Фрэнк Витрелли выразил одобрение долгим свистом.
- Привет, крошка, - сказала Монни, не отрывая глаз от Элейн.
- Привет, - ответила Элейн.
- Поехали, Макгинзберг, - приказал Тедди. Фрэнк Витрелли включил передачу, и машина тронулась с места. - Как поживаешь, Элейн? - демонстрируя перед Фрэнком и Монни наигранное равнодушие, спросил Тедди.
- Хорошо, - ответила Элейн, сидевшая очень прямо.
- Неплохо смотрится, а, Монни? - спросил Тедди у Монни, которая все еще не сводила с Элейн глаз.
- Чем занимаешься, крошка? - поинтересовалась Монни. - Учишься в школе?
-Я закончила.
- Среднюю?
- Нет. Восемь классов. На следующей неделе опять начну учиться. В школе имени Джорджа Вашингтона.
- Она совместная, да? - спросила Монни.
- Нет: В ней мальчики и девочки, - ответила Элейн.
Когда горячее солнце стало клониться к закату, Фрэнк Витрелли неожиданно вскочил и стряхнул песок с волосатых ног.
- Не знаю, - заявил он, - как остальные, а я или ухожу от вас, или мы вместе идем играть в мини-теннис.
Он нагнулся и без малейшего усилия поставил Монни Монахан на ноги.
- Будем играть парами, - предложила Монни. - Элейн, ты играешь в мини-теннис?
- Во что? - переспросила Элейн.
- В мини-теннис. Ладно, все равно пошли, сказала ей Монни, поглядев на Тедди Шмидта. - Смотреть тоже весело.
- Не-а. Мы тут останемся, - с безразличным видом протянул Тедди.
Фрэнк Витрелли вдруг отпрыгнул назад и нагнулся так, что его голова оказалась на уровне бедер Монни Монахан. Через секунду, скривившись от боли, девушка взлетела вверх на его широких плечах и сразу же заулыбалась, как ни в чем не бывало.
- О, какой ты! - пролепетала она.
Фрэнк сделал круг, демонстрируя себя остальным и крепко держась за ляжки Монни, чтобы обратить особое внимание на свои дельтовидные мышцы. Еще раз быстро крутнувшись, словно увертываясь неведомо от кого, он побежал прочь, и его ноша высоко и неловко запрыгала у него не плечах.
- Шутник, - сказал Тедди.
- Сильный, - справедливо заметила Элейн.
Тедди покачал головой.
- Накачанный, - коротко сказал он. - Видела его в воде?
-Нет.
- Накачанный. Понимаешь, он накачал себе мускулы. - Тедди переменил тему. - Послушай. Мне уже плохо от этого песка. Вон под навесом тень. Пойдем туда.
- Ладно, - сказала Элейн, и они встали.
Только сейчас Элейн заметила, что на пляже почта никого не осталось, кроме нескольких стойких, подобно Шмидт-Витрелли, компаний, однако вообще впечатление было такое, словно все отдыхающие разом свернули огромный зелено-оранжевый зонтик и потопали по обжигающему, песку к автомобильной стоянке. И Элейн внезапно охватил ужас. Она еще никогда не бывала на пляже, но в хронике видела толпы на Кони-Айленде Четвертого июля или в День труда, так что, оказавшись среди множества людей, не ощутила себя безжалостно вырванной из пределов своего мирка. Зато теперь неожиданно обнажившееся беспредельное пространство показалось ей таким же страшным, как ночная тьма. Пляж, который минуту назад был всего-навсего большим скоплением крошечных горячих песчинок, приятно скользивших между пальцами, вдруг превратился в чудовищного великана, непостижимо огромного и враждебного, готового проглотить Элейн... или бросить ее с громким хохотом в море. Неожиданный уход людей с пляжа изменил и ее отношение к юноше. Из симпатичного кудрявого Тедди Шмидта он стад Тедди Шмидтом, который не был ни матерью, ни бабушкой, ни кинозвездой, ни радиоголосом, ни...
- Что случилось? - ласково, но с обидой спросил Тедди, когда Элейн выдернула свою руку, словно ее ударило током.
Она не ответила. Потом они шли по пляжу, и он что-то говорил ей, но она ничего не понимала. Только сердце у нее билось вовсю. Ей хотелось одного, чтобы пляж и океан стали улицами Бронкса с гудящими клаксонами, лязгающими троллейбусами и одетыми толкающимися людьми. Ничего не слыша, она ждала, что пляж вот-вот встрепенется, прыгнет на нее и проглотит.
Песок под дощатым навесом оказался влажным и прохладным, и от него сильно пахло морем и гниющими отбросами прошлых пикников. Здесь было сумрачно, но, как ни странно, безопаснее, и чем дальше Элейн уходила с Тедди вглубь под навес, тем спокойнее билось у нее сердце и тем лучше она понимала, что он ей говорит.
- Не холодно? - изменившимся голосом спросил Тедди.
- Нет! - крикнула Элейн.
Она чувствовала себя, как ребенок, который, укрывшись с головой одеялом, боится выглянуть из-под него, чтобы не увидеть пугающие тени, и больше всего на свете она хотела остаться под навесом, пока чудом не перенесется в свои родной мир.
- Давай сядем, - очень вовремя предложил Тедди.
Его заурядное сердчишко заколотилось во всю мочь, потому что вековечная интуиция распутника безошибочно подсказала ему: на сей раз никаких осложнений не будет.... не будет...
В эту самую минуту на теннисном корте Монни Монахан подошла к сетке и попросила Фрэнка Витрелли:
- Пойдем обратно. У меня ноги горят.
- Еще один сет.
- Мне не нравится, что этот парень с крошкой.
- Какой парень? - спросил Витрелли и оглядел соседние корты.
- Да нет. Шмидт.
- Тедди? Он хороший парень. Давай. Ты подаешь, - сказал Витрелли и отбежал от сетки.
Монни подала, ненавидя Вигрелли, но не в силах забыть, что он зарабатывает шестьдесят пять долларов в неделю и потому может ей очень пригодиться в будущем.
Когда после первого вечера, проведенного под навесом с Тедди Шмидтом, Элейн приехала домой, ее почти ни о чем не спросили. Миссис Куни мыла голову в ванной комнате, а миссис Гувер уже спала.
- Элейн, это ты?
- Да, мама.
Элейн вошла в ванную и стала смотреть, как мать моет голову.
- Хорошо провела время?
- Да.
- Купальник сел? - пожелала узнать ее мать.
- Не знаю, - ответила Элейн.
- Ты что-нибудь ела?
- Бутерброды с горячими сосисками и с соусом.
- Хорошо.
Элейн не уходила. Она почти готова была признаться.
- Никто там не мудрил с тобой?
- Нет, - ответила Элейн.
- Хорошо. Дай мне полотенце, моя куколка.
Элейн подала ей полотенце.
- Посмотри в газете, что идет в "Капитолии"? Может, завтра утром сходим?
- Не могу, - сказала Элейн. - Тедди не работает по утрам. Он хочет научить меня играть в бридж.
- А, это хорошо! Когда ты научишься, то сможешь играть со мной, с дядей Моргом и бабушкой. Тогда поймешь, что для меня бридж, куколка.
Через месяц и за две недели до своего семнадцатого дня рождения Элейн вышла замуж за Тедди Шмидта. Праздничный обед был накрыт в доме Шмидтов, и на него пригласили всех многочисленных родственников Тедди и его друзей. Сторону невесты представляли миссис Куни, миссис Гувер и мистер Фридлендер. Стоял холодный дождливый октябрьский день, угрожавший перейти в еще более холодный и дождливый вечер, на Элейн был дешевенький "дорожный" костюм с поникшими гладиолусами на корсаже, которые выбрала для нее сестра Тедди - Берта-Луиза, и, тем не менее, ни один второсортный голливудский фильм не принес Элейн столько счастья, сколько, судя по ее виду, церемониал ее собственной свадьбы. А если бы она могла увидеть со стороны, как сама тянется губами к тонкогубому женственному рту своего мужа, ни один финальный поцелуй никогда больше не взволновал бы ее сердце.
Тедди нервничал весь день, и во время церемонии, и потом, когда его молодая жена за праздничным столом разрезала свадебный торт. Элейн была слишком счастлива, чтобы справиться с этой задачей, и он, раздраженный ее неловкостью, вырвал у нее из рук нож.
Мать Тедди и миссис Куни поначалу вежливо спорили о некоем киногерое, в мужественности которого миссис Шмидт позволила себе усомниться, а так как миссис Шмидт и миссис Куни были одинаково уверены в своей правоте, то им потребовалось всего несколько минут, чтобы забыть о сдержанности и начать орать друг на дружку, а когда мистер Фридлендер послушался миссис Куни, потребовавшей, чтобы он "не вмешивался", она нанесла прицельный удар открытой ладонью прямо по лицу своей новой родственницы. Мать Тедди с криком бросилась на нее, но наткнулась на Фрэнка Витрелли. Фридлендер схватил миссис Куни. Испуганный молодожен стоял в стороне и не принимад участия в драке под тем предлогом, что не может оставить молодую жену. Элейн, как ребенок, захлебывалась слезами, забыв о каком бы то ни было счастье, словно в середине фильма порвалась пленка. Монни Монахан подошла к Тедди.
- Уведи ее отсюда, - сказала она.
Тедди нервно кивнул и огляделся, как будто ища верный путь к спасению. И остался стоять, не в силах двинуться с места от страха.
- Уведи ее отсюда, дурак! - закричала на него Монни Монахан.
Тедди грубо схватил жену за руку.
- Идем, - сказал он.
- Нет, - воспротивилась Элейн. - Мама!
Она вырвалась и бросилась к матери, которую с трудом удерживали мистер Фридлендер и миссис Гувер.
- Мама, - взмолилась Элейн. - Мы с Тедди уходим.
- Я ее убью, - в ярости грозилась миссис Куни.
- Мама. Мама. Мы с Тедди уходим, - не унималась Элейн.
- Иди, крошка, - посоветовал ей мистер Фридлендер. - Твоя мама нездорова. Будь счастлива и не делай ничего такого, чего я бы не сделал.
-Мама.
Миссис Куни неожиданно перевела взгляд на свою дочь. И случилось нечто совершенно необыкновенное. На ее лице появилось выражение величайшей нежности, она взяла в ладони прелестное лицо дочери и притянула его к своему лицу.
- До свидания, куколка, - сказала она и несколько раз страстно поцеловала ее в губы.
- До свидания, бабушка, - сказала Элейн миссис Гувер.
Миссис Гувер заключила ее в объятия и заплакала над ней. Тедди ткнул ее в бок локтем, чтобы она положила конец прощанию.
Молодожены направились было к выходу, как вдруг произошло то, чего никто не ждал.
- Элейн! - взвизгнула миссис Куни.
Элейн повернулась, широко открыв глаза. Следом за ней - ее муж с открытым ртом.
- Ты никуда не пойдешь, - сказала миссис Куни.
Все гости разом уставились на нее, даже мать жениха перестала рыдать.
- Что, мама? - переспросила дочь.
- Ты возвращаешься домой, моя красавица, - плача, распорядилась миссис Куни: - Ты никуда не пойдешь с этим маменькиным сынком.
- Послушайте, - взорвался Тедди. - Мы прямо сейчас...
- Тихо ты, - скомандовала миссис Куни и повернулась к миссис Гувер. Пойдем, ма.
Миссис Гувер, как ей ни было трудно, послушно вскочила на свои больные ноги и следом за дочерью через всю комнату направилась к внучке.
У Тедди заметно дрожал подбородок.
- Послушайте, - едва сдерживаясь, сказал он теще, когда она, не обращая на него внимания, обняла за талию его жену. - Знаете, она моя жена. Понимаете, она моя жена. Если она со мной не пойдет, я аннулирую наш брак.
- Хорошо. Пойдем, куколка, - проговорила миссис Куни и пошла к двери.
- До свидания, Тедди, - через плечо, но очень дружелюбно попрощалась с ним Элейн.
- Послушайте, - сказал Тедди, стараясь внушить дамам Куни мысль о неминуемой беде.
- Пусть уходят! - крикнула его мать. - Пусть их ноги здесь не будет!
На улице миссис Куни довольно бестактно прогнала Фридлендера.
- Иди вперед. Морг, - сказала она.
И обиженный Фридлендер пошел вперед.
Молодая жена, мать и бабушка шагали по тротуару. Молча, они завернули за угол, прошли еще полквартала, и миссис Куни сделала маленькое объявление, которое пришлось по вкусу всем троим.
- Мы пойдем смотреть кино. Хорошее кино, - сказала она.
Они, не останавливаясь, шагали дальше.
- Генри Фонда играет в "Трок", - предложила миссис Гувер, которая не любила далеко ходить.
- Пусть Элейн выбирает, - огрызнулась миссис Куни.
Элейн посмотрела на гладиолусы на своем платье.
- Ну, вот, - сказала она. - Они вянут. А были такие красивые. - Потом она подняла голову. - Бабушка, кто в "Трок"?
- Генри Фонда.
- Он мне нравится! - подпрыгивая от восторга, воскликнула Элейн.
Произведения
Критика
