О некоторых особенностях творческого метода Л.Н. Толстого позднего периода
Э.С. Афанасьев
В современных исследованиях о творчестве Л.Н. Толстого все настойчивее дается призыв к преодолению ставшей уже традиционной точки зрения, суть которой сводится к противопоставлению Толстого-художника Толстому-мыслителю.
Как должно воплощаться на деле это методологическое требование в подходе изучению творчества великого писателя? Очевидно, в возможно более конкретных четких характеристиках его художественного метода, художественного видения.
Иображение жизни позднего Толстого иногда подчинялось предвзятой мысли писателя. Так, анализируя повесть Толстого «Хозяин и работник», Н.Н. Ардене отмечает, что «в художественно крепкую реалистическую ткань произведения вклинился у Толстого и «прилаженный к тексту мотив (речь идет о просветлении Брехунова)... В данном случае нельзя не увидеть примера того, как реалистическая и гуманистическая мысль писателя, создавая глубоко правдивые образы, иной раз неосторожно подчинялась требованиям его пассивистской философии, порождая некоторые издержки в истолковании событий и образов».
«... В сложном и многообразном творчестве позднего Толстого, — пишет Б. Храпченко, — мы наблюдаем и такого рода явления, когда предвзятая мысль художника, не опирающаяся на реальный материал действительности, сама по себе определяет развитие сюжета, изображение действующих лиц произведения, образует характер повествования. Герои произведения в этом случае являются лишь иллюстрацией идеи».
Вполне естественно, что внимание исследователей было обращено в первую редь на изучение сильных сторон творчества Толстого; что касается его слабых сторон, в частности положительного идеала писателя и способов его воплощения, они в значительной мере остаются в тени.
На наш взгляд, известное влияние на концепцию творчества позднего Толстого оказала не вполне правильная оценка его народных рассказов, которые иногда рассматриваются как «ряд беллетризированных изложений... „веры“ писателя в виде назидательных притч, легенд, сказаний».
Спрашивается, почему народные рассказы должны характеризовать «веру» Толстого, а не его эстетический идеал? Учение Толстого достаточно полно характеризуют его трактаты, а народные рассказы, будучи фактом художественного творчества, и должны рассматриваться как факт творческой биографии писателя.
К сожалению, до сих пор четко не определено, что следует понимать под родными рассказами Л. Толстого. Нередко к ним относят и рассказы «Кавказский пленник», «Бог правду видит, да не скоро скажет» и рассказы и притчи, созданные Толстым в 80-е, 90-е, 900-е годы.
Под народными рассказами мы будем подразумевать только те произведения Толстого, адресованные простому народу, которые были написаны в период 1881 1886 годов. Эти рассказы отражают особенность позиции писателя в начале 22 годов по отношению к искусству. Все в этих рассказах — и содержание и форма ориентировано на уровень и специфику сознания простого народа. Они основаны на жанрах, имевших хождение среди патриархального крестьянства, главным разом — на народных легендах. В 90-900-е годы, когда народные рассказы уже играли свою роль в художественно-эстетическом развитии писателя, он к ним больше не возвращался, создавая собственно притчи для «образованных» классов («Три притчи», «Три сына», «Разрушение ада и восстановление его»), относить которые к народным рассказам нет оснований.
Следует отметить, что к «народной литературе», под которой Толстой подразумевал и фольклор и древнерусскую литературу, писатель в разные периоды своего чества подходил избирательно. В период создания народных рассказов Толстой по вполне понятным причинам делает упор на те ее жанры, в которых отражено религиозное (но отнюдь не христианско-ортодоксальное, церковное) сознание простого народа в его нравственном аспекте. И здесь лежит водораздел между написанными рассказами и рассказами «Азбуки», ориентированными на художественно эстетические нормы народного сознания в их противопоставленности эстетическим вкусам «образованных» классов и лишенными религиозного оттенка.
Из произведений «народной литературы» Толстой в 80-е годы отбирает все что соответствовало с его точки зрения сознанию современного ему патриархального крестьянства и его собственному представлению о должном поведении человека.
Народными рассказами Толстого открывается то направление в его творче позднего периода, которое связано с формированием нового нравственно-эстетического идеала писателя.
На наш взгляд, очень удачно творческую задачу Толстого в его народных рассказах определил Я.С. Билинкис: «... в течение какого-то времени в ходе перелома привычные формы, в которых выражалось сознание патриархального крестьянства, важны были Толстому для окончательного и органического усвоения нового для него видения вещей, для построения новой по самому своему существу художественной системы». Вот почему народная легенда как фольклорный жанр, отражающий религиозное сознание простого народа в его нравственном аспекте, стала особенно актуальна для Толстого в период создания народных рассказов.
Покажем это на примере рассказа Толстого «Кающийся грешник». «Сюжет Кающ [егося] Грешн [ика] мало известен, — писал Толстой. — Известен только, католический (т. е. международный, — Э. А.) или в русском пересказе).
Очевидно, Толстой имеет в виду народную легенду «Повесть о бражнике» (в рассказе Толстого те же святые Петр, Давид, Иоанн, что и в народной легенде «Повесть о бражнике» в сборнике А.Н. Афанасьева), хотя существует древнеруссское «Слово о бражнике, како вниде в рай». Сатирическое произведение древнерусской литературы высмеивает святость апостолов, чья жизнь была вовсе не безгрешной. В народной легенде бражник — такой же грешный человек, как все люди, в том числе святые.
В рассказе Толстого речь идет о грешнике, человеке, живущем без помысла о нравственном долге. Почувствовав смерть, грешник заплакал и сказал: «Господи, как разбойнику на кресте прости мне! Только успел сказать — вышла душа. И любила душа грешника бога и поверила в милость его». Душа грешника не в укоризну напоминает святым об их человеческих слабостях, но взывая к христианскому чувству всепрощения.
Желая выразить мысль о том, что искренне раскаявшийся в грехах человек поверил тем самым в учение Христа, т. е. нравственно воскрес, Толстой, проводит параллель с эпизодом из евангелия, в котором рассказывается, как разбойник перед смертью поверил в учение Христа и раскаялся. Христос простил его, обещав ему место в раю.
Комментируя поведение крестьянина, Никиты из повести «Хозяин и работник», Толстой писал В.Г. Черткову: «Мне главное хотелось показать то, что душа человеческая христианка, и что христианство есть ничто иное, как закон души человеческой». Человек-христианин — таков нравственно-эстетический идеал позднего Толстого. Поведение человека в соответствии с этой своей сущностью и находится в центре внимания писателя в его народных рассказах.
Однако нравственно-эстетический идеал Толстого в отличие от религиозных писателей средневековья обращен против бесчеловечных отношений между людьми, существующих в современном писателю обществе, и реально соответствует, нормам поведения патриархального крестьянства. Под пером Толстого жанр народной легенды получал современное звучание, хотя зачастую в народных рассказах Толстого не отражаются какие-либо реалии современной ему жизни.
Своего рода реалистическим аналогом рассказа «Кающийся грешник» является такое произведение позднего Толстого, как «Корней Васильев». Реализм описания нравственного воскресения героя этого рассказа обусловлен тем, что здесь писатель воспроизводит реальные черты патриархально-крестьянского сознания.
В соотнесенности христианских нравственных истин, выражавшихся в народных легендах, с патриархальным созданием современного ему крестьянства и заключается одна из важнейших особенностей народных рассказов Толстого. Это был этап формирования Нового нравственно-эстетического идеала писателя. На данном этапе Толстому было важно прежде всего осмысление положительных идеалов патриархального крестьянства, выраженных в «народной литературе». Специфика жанра нереалистического рассказа, рассчитанного на восприятие простого народа, обусловила и формы выражения этого идеала. Поэтому подчас действие рассказов происходит в условной обстановке, герой может быть также абстрактен, условен.
Авторитет бога в религиозной литературе — высший критерий истины. Чудо, текст священного писания — указание на тот же авторитет. Утверждаемое религиозное нравоучение, опираясь на этот авторитет, предстает как несомненно истинное. Так понимается правда в древнерусской религиозной литературе.
В представлении Толстого «духовная правда» в ее реальной сущности не имеет никакого отношения к богу, она — в самом человеке, она — реальность русской жизни. Однако в народных рассказах, последовательно ориентируясь на патриархально-крестьянское сознание, Толстой сохраняет чудесное. Вместе с тем он вводит в свои народные рассказы евангельский текст — прием не свойственный народной легенде, но характерный для поэтики древнерусской литературы.
В рассказе «Кающийся грешник» ссылка на евангелие призвана утвердить поведение условного персонажа легенды в качестве подлинно христианского, а значит единственно истинно?). Отсылая читателя к евангельскому эпизоду, Толстой указывает на пример должного поведения человека, соответствующий изображаемому в рассказе. Повторяемость ситуации становится знаком ее всеобщности.
Толстой, таким образом, осваивает приемы выражения своего нового нравственно-эстетического идеала.
Следует сказать, что в древнерусской литературе принимается в расчет и такой .способ утверждения истины, как показ правдивости обстановки действия, поведения человека.
Вполне понятно, что Толстой, отождествлявший нравственную сущность человека и его христианское поведение, должен был искать пути художественно убедительного показа такого поведения.
В основе народной легенда лежит та или иная нравственная истина. Нередко возводя эти истины к евангелию, утверждая их в качестве нормы: поведения человека, Толстой в то же время стремится опереться на реальное поведение простого народа.
Для Толстого жизнь простого народа, его быт, его сознание — принципиально неизменчивы. Поэтому писатель художественно обрабатывает, народную легенду таким образом, что ее события предстают как бы происходящими в реальной действительности. Те реалии жизни простого народа, которые в народной легенде выступают в неразвернутом виде, в народных рассказах представлены в их натуральную величину, но не в восприятии писателя-реалиста, а в восприятии патриархального крестьянина. Писатель как бы «забывает», о присущем ему видении действительности, принципах изображения характеров и обстоятельств. Народная легенда, сознание патриархального крестьянина и служат Толстому в качестве своеобразного регулятора в художественном видении им жизни простого народа.
Узость жанра народного рассказа не позволяла писателю в полной мере выразить свое отношение к злободневным проблемам жизни в свете своего нравственно-эстетического идеала. К тому же задача Толстого заключалась в том, чтобы показать реальность своего идеала в условиях современной ему действительности.
В 90-900-х годах Толстой создает ряд произведений, в которых акцент явно сделан на утверждении нравственных, христианских по форме принципов патриархально-крестьянского сознания — «Отец Сергий», «Хозяин и работник», «Фальшивый купон», «Божеское и человеческое» и другие. В этих произведениях «христианский» идеал Толстого вполне обнаруживает свой конкретный социальный смысл.
Нравственно-эстетический идеал Толстого, сформировавшись в процессе создания народных рассказов, не претерпел сколько-нибудь существенных изменений на протяжении всего периода позднего творчества писателя. Но в реалистических произведениях способы его выражения иные, чем в народных рассказах. Реалистически изображая поведение своих героев, Толстой соотносит это поведение с должным, стремится показать, что только поведение человека согласно его нравственной сущности есть единственно истинное, дающее человеку избавление от душевных мук.
В этих произведениях Толстой использовал опыт народных рассказов в приемах утверждения своего нравственно-эстетического идеала.
Показательна в этом отношении повесть «Отец Сергий». Исследователи неоднократно указывали на житийный характер повести.
Действительно, создается впечатление, что повесть создана по мотивам житий с воспроизведением присущих житиям общих мест. Здесь и предрасположенность героя с юных лет к богу, и разочарование в мирской жизни, и религиозное несовершенство молодого монаха, и поиски спасения в затворе, искушения, чудеса, падение, встреча с богоугодным человеком и обретение нравственной истины.
«Житийный» сюжет повести выбран писателем в связи с интересом к проблеме нравственного совершенствования человека. Как бы в параллель с житийным нравоучением об истинной и мнимой святости Толстой развивает проблему должного и ложного поведения человека, о чем свидетельствует замысел повести: «... рассказывал... историю жития и музыкальной учительницы. — Хорошо бы написать. — Купеческая дочь больная — соблазнител [ьна?] своей болезнью — и преступлением — убивает. — Духовник Ел. Серг. грубый мужик. От нас все к тебе ездят. Она все собиралась. А она, как ты святой был, была святее тебя».
Борьба героя с грехом гордости, грехом «славы людской» составила основное содержание повести.
В первом варианте повести Толстой оказался в значительной мере связанным рамками житийного жанра. Герой был лишен характера, ибо мотивом его поступления в монастырь было только религиозное чувство — обычный для житий мотив обращения человека на путь служения богу, а характерные черты современной писателю действительности весьма слабо проявились в произведении, хотя полемичность Толстого по отношению к житийной морали и здесь ощущается весьма отчетливо.
Когда Толстой стал поправлять этот вариант, он почувствовал необходимость более реалистически осмыслить жизненный путь своего героя. «... Стал писать Сергия сначала. Кое-что поправил, но, главное, уяснил себе, — записал Толстой в дневнике.— Надо рассказать все, что б[ыло] у него в душе: зачем и как он пошел в монахи. Большое самолюбие (Кузм [инский] и Ур[усов]), честолюбие и потребность безукоризненности».
Герой повести приобретает те черты поведения, которые писатель наблюдал у людей его крута. Он становится типичным представителем привилегированных классов.
Очевидно, в творческом сознании Толстого «всплыл» и замысел двадцатилетней давности, относящийся к самому началу 70-х годов. Об этом замысле С.А. Толстая рассказывает следующее: «...в том начале, которое он (Толстой, — Э. А.) мне нынче прочел, опять замысел о гениально умном человеке, гордом, хотящем учить других, искренне желающем приносить, пользу, и потом после несколького времени путешествия по России, столкновения с людьми простыми, истинно приносящими существенную пользу, после разной борьбы, приходящему к заключению, что его желание приносить пользу, как он это понимал, — бесплодно, и потом переход к спокойствию, ума и гордости, к пониманию простой, существенной жизни, и тогда — смерть».
Характер Касатского — отца Сергия, движущая сила его духовных искании, крах его индивидуалистических устремлений (ср. в «Отце Сергии»: «... я, который думал что все знаю, который учил, других, как жить,— я ничего не знаю»), итоги его жизненного пути просматриваются в этом замысле о духовной жизни человека из привилегированных классов общества с ее типичными, в представлении Толстого, чертами.
По канве «житийного» сюжета Толстой пишет реалистическую социально-психологическую повесть, в которой критически оцениваются и ее герой, и различные сферы жизни общества. Своим критицизмом повесть сближается с такими произведениями позднего Толстого, как «Смерть Ивана Ильича», «Крейцерова соната», «Воскресение», в которых, однако, акцент поставлен на отрицании образа жизни господствующих классов. Разумеется, и повесть «Отец Сергий» насквозь полемична по отношению к общепринятой морали, но здесь значительное место занимает утверждение нравственно-эстетического идеала Толстого.
Так же, как у древнерусских авторов, критерием оценки изображаемого в повести выступает должное. Толстой убежден, что основа основ жизни — жизнь духовная, что духовное благо — высшее и единственно истинное из всех жизненных благ. Поэтому должное — это поведение человека, которое ведет к его духовному благу. Дело, однако, в том, что в самом понимании должного Толстой резко расходится с религиозным его пониманием. Для Толстого должное не ряд догм, а психологически выверенные закономерности жизни человека.
Для позднего Толстого нравственные закономерности жизни человека — не искомое, а уже найденное, определяемое поведением человека согласно евангельским заповедям в их своеобразной (применительно к реальным формам патриархально-крестьянского сознания) интерпретации. Психологизм в повести — не средство обнаружения нравственной истины, а средство доказательства несомненности ее. Показательно, что жизненный путь своего героя Толстой комментирует и как христианин («он предался гордости святости в монастыре — и пил с генерал[ом] и игумен[ом]. В затворе, он кается и высок в то время, как приезжает блудница»), и как художник-психолог («весь интерес — психологические стадии, к[оторые] он проходит» — «два состояния: первое —славы людской — тревога, второе — преданность воле б[ожьей], полное спокойствие»). Толстой как бы «примеривает» житийные ситуации к жизненному пути своего героя, психологически исследуя несомненность тех или иных нравственных истин.
Создавая последовательный ряд эпизодов из жизни своего героя, Толстой отталкивается при этом от житийных ситуаций. Так, внезапное поступление в монахи богатого или знатного человека знакомо житийной литературе, как и ревностное исполнение монахом монастырских служб, оборачивающееся «гордыней святости». Что касается эпизодов с Маковкиной и падения отца Сергия с купеческой дочерью, то в литературе о Толстом уже указано, что в их основе лежат соответствующие эпизоды из «Жития Иакова Постника». Как мы увидим дальше, заключительная часть повести Толстого также имеет соответствие с одним из произведений житийной литературы. Эти житийные ситуации Толстой переосмыслил применительно к современной ему действительности.
В изображении отрицательных сторон действительности Толстой менее всего связан необходимостью следовать житийным ситуациям. Понимание писателем того, что не соответствует должному. Настолько широко, что фактически означает любое критическое изображение действительности. Николай I и придворные круги, монастырские служители и богомольцы, неверующий профессор, помыкающий народом купец — современность и близкие к ней эпохи свободно входят в повествование о должном поведении человека.
Даже в тех эпизодах повести, когда в оценке заблуждений героя Толстой отталкивается от житийных нравоучений («гордыня святости», «грех славолюбия»), переосмысляя их, внутренняя жизнь героя изображается реалистически полнокровно и достоверно.
Рассказывая об исцелении отцом Сергием болящих, Толстой как бы сопоставляет этот эпизод со следующей житийной ситуацией: монах, много лет предававшийся в затворе постам и молитвам, преодолевший искушения, обретает способность творить чудеса.
Л-ра: Русская литература. – 1976. - № 4. – С. 159-166.
