Почему книги Харуки Мураками привлекают читателей со всего мира
Что нового романы Харуки Мураками могут дать человеку западной культуры? В чем уникальность его сюжетов? Какие особенности японского мировоззрения нашли отражение в творчестве Мураками и той связи с непостижимым, которой проникнуты его романы? Почему у нас выступают мурашки при каждом появлении Человека-Овцы? Разбираемся во всех этих вопросах.
Для западной культурной традиции очевидно торжество рационализма и детерминизма: у всего есть свои причины и строгое логическое объяснение. И если его до сих пор не удалось найти, то в ближайшем (или не очень) будущем это обязательно получится. Однако мир Востока не таков, для него более характерным является поиск тонких, мистических связей между людьми и событиями. Что происходит, когда встречаются Восток и Запад? Да и в какой форме возможна эта встреча? Всё ли в мире доступно нашему привычному рациональному познанию, или же за обыденными, на первый взгляд, событиями и явлениями кроется нечто, скрытое от разума, но доступное чувствам. Ответ на эти вопросы можно найти в творчестве Харуки Мураками, покорившем как Запад, так и Восток.
Человек всегда стремился познать сущность природных и социальных явлений, это стремление, в свою очередь, определило его особое отношение к окружающему миру, самому себе и другим людям. В западной европейской культуре в Новое время сложилась определенная гносеологическая парадигма, которую принято называть рационализмом. Согласно этой парадигме, чтобы познать сущность явления, необходимо выстроить систему причинно-следственных связей и отношений между этим явлением и другими.
«Доктор, у меня болит голова, что делать? – Ну, знаете ли, необходимо выяснить причину головной боли, как правило, это то, что предшествовало головной боли во времени. Может быть, вы ударились? Может, вчера много выпили? Ну ничего, сейчас сделаем томограмму и выпишем лекарство».
По такому принципу поиска первопричин и рационального объяснения событий и явлений действует не только медицина, но и вся современная западная культура в целом. Но есть и другая традиция понимания взаимоотношений между миром и человеком, возникшая на Востоке, которая может восприниматься современным западным человеком как с насмешкой, так и с трепетом. В любом случае, она никого не оставит равнодушным. Свидетельством тому — популярность среди западных читателей магического реализма в творчестве японского писателя Харуки Мураками, произведения которого изобилуют скрытыми ссылками на национальные религиозные культы и традиции.
Отношения человека с миром в японской культуре в целом можно охарактеризовать как иррациональные, потому как логика рассудка тут не дает никаких объяснений. Отношения как между человеком и природой, так и между человеком и обществом здесь намного тоньше и сложнее и подчинены неизвестным нам принципам. Если такие принципы есть, то, возможно, они каким-то образом отражены в художественной литературе и других произведениях японской культуры, особенно актуальных во время периодов трансформации культуры, то есть кризисных для нее. Насколько удачно могут происходить подобные трансформации при взаимодействии двух культур? Приводит ли это к непоправимому расколу традиционной культуры и смене парадигм культуры? Каково человеку, живущему во время таких культурных катаклизмов, и как им противостоять?
Одним из выходов в ситуации культурного разлома и смены парадигм культуры является творчество, способное синтезировать, восстановить гармонию в сознании как творца, так и аудитории, погруженной в его произведения. Как происходит бунт через творчество и способен ли он привести к синтезу в трудные для культуры времена, может ли творчество одного человека помочь целому народу и какова ответственность автора перед ним? Для того чтобы ответить на эти вопросы, мы обратимся к произведениям Харуки Мураками.
Харуки Мураками — современный писатель, родившийся в Японии в 1949 году. Карьера Мураками началась с открытия своего бара. Слушая и запоминая рассказы посетителей за барной стойкой, он понял, что мог бы написать книгу. Как он сам про себя говорит: «я просто понял это, и все». После первого успеха Мураками уехал из страны в Европу, а после и в США, где его ждал еще больший успех, чем на родине. Интересно то, что в Японии его считают скорее западным, чем национальным писателем. В этом нет ничего удивительного, ведь японскими в его романах остались только имена героев и названия городов.
Однако для Запада Страна восходящего солнца не теряет своей таинственности, даже несмотря на свою вестернизацию во второй половине XX века. Окутанная мистикой, она всегда предстает загадкой для человека другой культуры. Почему же книги Х. Мураками привлекают читателей со всего мира? Что может открыться человеку, не владеющему специальными знаниями о японской культуре, в произведениях Мураками?
Первое, что приходит в голову, — это особая сенсорика. Обычно под сенсорикой понимают категорию, описывающую непосредственное восприятие ощущений, перцепцию нашего Я. И действительно, то, как детально порой в произведениях Харуки Мураками описывается восприятие музыки, красоты женского тела и даже приема пищи, невероятно завораживает до такой степени, что ничего, кроме «это особенности национального восприятия», и сказать не получается. Безусловно, эти особенности восприятия пронизывают все памятники японской культуры — от поэзии Басё, которой так восхищался Эрих Фромм, до фильмов Акиры Курасавы, для которого поиск правильно поставленного вопроса намного важнее самого действия героев в фильме.
В своей работе «Иметь или быть» Э. Фромм использует знаменитое хокку Басё для иллюстрации модели отношений с миром, которую он называет «быть». Описывая отношения человека к цветку, он пишет: «у поэта не возникает желания сорвать его – он лишь «внимательно вглядывается», чтобы «увидеть» цветок». Это стремление увидеть и передать сущность вещей, пускай в акте молчания, вполне соответствует духу японской поэзии и прозы. В основные задачи японского автора входит, прежде всего, передача своих ощущений, будь то эмоции от звучания классического произведение или созерцание пейзажа за окном. Чтобы наткнуться на такое описание в произведениях Мураками, не нужно долго искать. Судите сами, во второй главе второй книги «1Q84» на первых страницах мы видим следующий текст:
«Всякий раз, когда начинался «Atlanta Blues» — шестой и последний на второй стороне альбома, – подруга хватала Тэнго за что-нибудь и требовала, чтобы он непременно вслушался в «особо чувственное» соло Бигарда, затиснутое между вокалом и трубою Армстронга.
– Вот! Слышишь? Сначала вскрикивает, как младенец. То ли от удивления, то ли от восторга, то ли просто от счастья... А потом превращается в радостное такое дыхание — и улетает неизвестно куда. В какое-то очень правильное место, которого нам и знать не дано. Во-от! Настолько воздушное, трепетное соло может выдать только он и больше никто. Ни Сидни Вашей, ни Джимми Нун, ни Бенни Гудмен — ни один из мировых виртуозов кларнета на такую изощренную чувственность не способен».
Однако похожее описание мы можем также найти и в произведениях французской культуры, например, у Жана Поля Сартра в «Тошноте»:
«Еще несколько секунд — и запоет Негритянка. Это кажется неотвратимым — настолько предопределена эта музыка: ничто не может ее прервать, ничто, явившееся из времени, в которое рухнул мир; она прекратится сама, подчиняя закономерности. За это-то я больше всего и люблю этот прекрасный голос; не за его полнозвучие, не за его печаль, а за то, что его появление так долго подготавливали многие-многие ноты, которые умерли во имя того, чтобы он родился. И все же я неспокоен: так мало нужно, чтобы пластинка остановилась, — вдруг сломается пружина, закапризничает кузен Адольф. Как странно, как трогательно, что эта твердыня так хрупка. Ничто не властно ее прервать, и все может ее разрушить. Вот сгинул последний аккорд. В наступившей кроткой тишине я всем своим существом чувствую: что-то произошло – ЧТО-ТО СЛУЧИЛОСЬ. Тишина... В одно мгновенье; это было почти мучительно – сделаться вдруг таким твердым, таким сверкающим. А течение музыки ширилось, нарастало, как смерч. Она заполняла зал своей металлической прозрачностью, расплющивая о стены наше жалкое время. Я ВНУТРИ музыки. ... Вот в чем главная перемена — в моих движениях. Взмах моей руки развернулся величавой темой, заструился сопровождением голоса Негритянки; мне показалось, что я танцую».
Возможно, дело не только в особенностях эмпирического восприятия человеком окружающей его реальности. Но в чем тогда секрет особого мистицизма, пронизывающего романы Харуки Мураками? Попробуем найти истоки вдохновения автора в самой японской культуре, сохранившей природные основания, которые определяют национальное мышление.
Япония до сих пор придерживается своей национальной религии, корнями ушедшей в те времена, когда человек и природа находились в гармонии. Синтоизм — естественная религия, где божественное начало определяется достаточно размыто. Словом «Ками» в синтоизме именуются многочисленные божества. Так, в комментариях к «Кодзики», одному из древнейших литературных текстов Японии, сказано, что Ками — это птицы, звери, редкие явления природы, внушающие трепет человеку. Ками неотделимы от материальных предметов, в которых они пребывают — любая вещь одушевлена. Эта идея вытекает из космологии, в которой мир не сотворен, а рожден. Духи предков почитаются и после смерти пребывают в мире сначала индивидуально, а позже сливаются в Единое Ками. Ушедший человек не обрывает связь с живыми, пока не слился в Единое Ками.
«Смерть не противоположность жизни, а часть ее».
Художественный мир Харуки Мураками состоит из двух уровней: обыденного уровня, или наличного бытия, и сущностного уровня — Ками. На первый взгляд, говорить о таком четком разделении затруднительно, но после прочтения нескольких романов постепенно начинает вырисовываться интересная структура. Главные герои произведений общаются, прежде всего, на интуитивном уровне, на уровне Ками. Такое общение мы можем наблюдать в разных произведениях, начиная от «Норвежского леса» и «Охоты на овец», заканчивая последним трехтомным произведением «1Q84», в котором главные герои со школьной скамьи сохранили некую мистическую связь, которая в итоге вела их друг к другу на протяжении всей жизни. Такую же связь мы можем обнаружить и в романе «К югу от границы, на запад от Солнца», причем эту связь не может разорвать даже смерть.
Социальное и природное в синтоизме находятся в единстве. Природное ядро представлено в таких принципах конструирования реальности, как «Кэгаре» и «Цуми». Кэгаре — это загрязнение или скверна, которую приобретает тело, вступившее в контакт с небытием. Она проникает в мир живых, трансформируя и разрушая его. Цуми трактуется более широко, как нечто коллективное, а не индивидуальное. «Цуми может произойти вследствие инцестуальных отношений» или под влиянием сил природы: «...этический грех смешивается с материальным злом, так как все нарушения приводят к расстройству космологического порядка и приносят с собой загрязнение».
Подлинный мир героев Мураками постепенно, по мере накопления Кэгаре, и в результате какого-либо события, искривляется и переходит в хаос, в котором господствуют уже силы зла (Цуми). В таком мире возможными становятся любые события. Обычно точкой разлома в его произведениях выступают социальные события, такие как Вторая мировая война или студенческие восстания в Японии в 1968-1970 годах, в которых сам автор принимал непосредственное участие.
Но есть внутренний и внешний способы выпрямления мира, утверждает Мураками: праведность и следование долгу в делах и в мыслях. В романе «Кафка на пляже» одним из основных мотивов является поиск «камня от входа». Герою приходится совершить обряд «осквернения», для того чтобы взять камень и закрыть проход в другой мир, восстановив порядок и равновесие в мире. Синто — это религия жизни и плодородия, поэтому отношение к сексуальной близости в японской культуре не имеет негативного оттенка, что объясняет обилие откровенных сцен в романах Мураками. Необходимость обряда герой осознает через проводников между мирами, которые могут предстать перед ним в разных образах: полковником Сандерсом, человеком в костюме овцы или маленькой девочкой-подростком. Но физическая близость не спасает от зла, она лишь дает понять читателю, что мир повергнут в хаос, то есть маркирует Цуми.
Произведения Харуки Мураками наполнены ссылками на культурные памятники европейской цивилизации, автор прописывает их прямо и явно, берет за основу мифологические сюжеты античности, а также европейскую философию и литературу, однако ссылки на национальные мифы и символы, за счет которых происходит игра со смыслами и осуществляется диалог культур, требуют расшифровки. Мураками как автор ориентирован, прежде всего, на западную аудиторию, в его произведениях происходит узнавание брендов, музыки, литературы и кино, то есть пространство его романов внешне не отличается от европейского, однако структурно в них обнаруживается совершенно другая, чуждая европейскому сознанию космология и логика. Происходит гармоничный синтез двух культур, однако назвать его симметричным трудно.
Такой синтез особенно важен в кризисные времена: как для каждого человека (потому как помогает обрести ему подлинные основания, ценности и смыслы, демонстрирует человеку, что еще не все разрушено), так и для культуры в целом. В этом заключается сотериологическая роль искусства в жизни человека и общества.
