Одна семья и полвека французской истории
Л. Зонина
«Я считаю романиста историком настоящего времени, тогда как историк — романист прошедшего». Это определение, данное Жоржем Дюамелем, как нельзя лучше подводит нас к замыслу одного из самых значительных произведений писателя — десятитомной «Хроники семьи Паскье».
История семьи Паскье, прослеженная в «Хронике», охватывает почти сорокалетие — с конца восьмидесятых годов прошлого века до 1925 года. Каждый из романов цикла сюжетно завершен и может быть прочитан самостоятельно. Но только сумма биографий братьев и сестер Паскье воплощает полностью замысел автора: проследить через летопись одной семьи историю недавней эпохи, историю поколения. «Хроника семьи Паскье» создавалась с 1933 по 1944 год, в то роковое десятилетие, когда мрачная тень фашизма расплывалась по Европе и наконец накрыла и Францию: последний том своего цикла — «Страсти Жозефа Паскье» — Жорж Дюамель писал в уже оккупированном Париже. Но хотя писатель и работал над своей «Хроникой» в это насыщенное грозовыми политическими событиями время, в ней отражена не столько духовная история Франции, и, возможно, поэтому Первая мировая война остается, в сущности, за рамками «Хроники», действие которой после 1914 года переносится сразу в 20-е годы. Читая сегодня романы этого цикла, поражаешься зоркости Жоржа Дюамеля, уловившего уже в те далекие годы опасность, о которой заговорили в полный голос много позже — после ужасов Хиросимы, после того, как стали известны чудовищные эксперименты гитлеровских медиков, проводившиеся на людях, после того, как послевоенный сверхиндустриальный капитализм обнажил свое стремление к превращению человека в автомат, направляемый извне с помощью гигантской системы средств массового воздействия.
Уже в 1930 году в публицистическом очерке «Сцены будущей жизни», написанном после поездки в Соединенные Штаты. «Знание — это еще не мудрость», — говорит писатель. И эта тема сохранения ценностей подлинной гуманистической культуры от посягательств «машинизма», от посягательств бесчеловечной технической цивилизации становится на долгие годы ведущей темой его творчества.
О. Тимофеева приводит в своем предисловии слова Жоржа Дюамеля, который резюмирует основной сюжет «Хроники» как «восхождение семьи, вышедшей из народа, к вершина элиты». И в самом деле, Раймон Паскье, сын садовника из Неля, добивается вожделенного диплома врача лишь в пожилом возрасте. Дети Раймона продолжают начатый отцом подъем по социальной лестнице. Но как по-разному! Для старших — Жозефа и Фердинана — «выбиться в люди» — значит стать буржуа. Жозеф смолоду гонится за богатством, используя свой недюжинный талант для денежных махинаций. Фердинан, воплощенная посредственность, превращается в рантье. Младшие Паскье — Лоран, Сесиль и Сюзанна — самозабвенно служат науке и искусству. Они-то и есть истинные представители «элиты», умножающие подлинные богатства — богатства духа. Но, восприняв еще в отчем доме веру в благодетельность прогресса и абсолютную ценность науки, — Раймон Паскье преклонялся перед Луи Пастером, видя в нем самого великого человека своего времени, — все они, а в особенности Лоран, должны будут на личном опыте познакомиться с теневой стороной буржуазного «царства духа», должны будут убедиться, что разум не только не всесилен в том обществе, где они живут, но подчас даже и не благодетелен, служит целям, которые враждебны человеку.
Конфликт Жозефа и Лорана, противоборство буржуазного практицизма и бескорыстного служения — лейтмотив «Хроники». Лоран Паскье — любимый герой Дюамеля, наделенный отчасти автобиографическими чертами. Как и сам писатель, Лоран Паскье — биолог, врач, фронтовой хирург; как и сам писатель, он человек ищущий, подобно Дюамелю, Лоран Паскье проходит через опыт «внебуржуазного» существования, пытаясь вместе с группой друзей создать своего рода фаланстер, где каждый свободно трудится и свободно творит. Подобно самому Дюамелю, Лоран убеждается в невозможности «островного» идеального коллектива среди моря буржуазных отношений. Лорану Паскье отдает Дюамель свою высокую нравственную требовательность, свои представления о долге ученого, хотя, конечно, не следует видеть в Лоране автопортрет романиста. «Чтобы написать историю другого человека, я сотрудничаю со своей собственной жизнью, но не надо допытываться, что в этом вымысле безусловно от меня самого», — писал Дюамель.
Лоран Паскье куда «наивней» своего создателя. Но именно наивность Лорана, его идеализм (в житейском понимании этого слова), его, можно сказать, святая простота, делающая проницательного ученого слепцом и в личных отношениях и в понимании мира за пределами лаборатории, позволяют Дюамелю так убедительно и достоверно показать трудности изживания радужной веры в социальное всесилие научного прогресса, — а это, пожалуй, и есть основная тема «Хроники».
Конфликт братьев-антиподов: ученого, делающего науку, подчас рискуя собственной жизнью (Лоран испытывает на себе новую вакцину), и буржуа, использующего эту науку в корыстных целях, решается Дюамелем отнюдь не однозначно. Хотя все симпатии автора на стороне Лорана, но именно Жозефу с его деляческим цинизмом дано увидеть, куда может быть «повернута» наука в капиталистическом обществе. В романе «Вид на землю обетованную», написанном а 1934 году, Жозеф, который всю жизнь испытывает сложное чувство зависти и презрения к младшему брату и его друзьям-ученым, бросает им в приступе яростного самоутверждения: «Настанет день, и найдется какая-нибудь штука, чтобы можно было купить даже талант. Людей станут усыплять, делать небольшую операцию в голове и вкладывать туда талант, ум, все, что угодно. И поскольку это будет стоить денег, как и все остальное, последнее слово останется за деньгами... и, быть может, именно вы откроете эту штуку, потому что вы, сами того не желая, сами того не понимая, работаете на нас».
Опасность, грозящую науке со стороны людей, подобных дельцу Жозефу, Лоран ощущает с юности. Но он еще долго останется в плену иллюзий, полагая, что ученый всегда действует, заботясь о благе человечества, что талант неотделим от Научной добросовестности и высокого морального уровня. Первая туча на этом лазурном небосклоне — обнаруженная еще в отроческие годы нравственная нечистоплотность отца, который представлялся мальчику Лорану человеком прогресса. Затем — соприкосновение с метрами, с крупными учеными Шальгреном и Ронером, от которых начинающий биолог ждет не только знаний, но и мудрости — «наставничества», «науки жизни». Образ Ронера — одно из самых провидческих творений Жоржа Дюамеля. Талант Ронера — жестокий и холодный, пренебрегающий «сентиментами», исполненный презрения ко всякого рода «предрассудкам» гуманизма. Лоран постепенно понимает, что Ронер не так уж далек от Жозефа Паскье. «Мне кажется, — пишет он Жюстену Вейлю, — что профессор Ронер рассуждает так же, как рассуждал бы мой братец Жозеф, будь он по-настоящему образованным человеком». Ронер даже опаснее для науки и для человека, ибо в противоположность откровенному делячеству Жозефа ученый прикрывает свои, в сущности, вполне фашистские взгляды («...идиотские законы пока еще запрещают нам экспериментировать на человеке...», — говорит он) рассуждениями об объективном знании и защите рационализма.
Но и преодолев искус «науки для науки», холодного рационализма, почитающего слабостью человечность, Лоран Паскье еще не достигает полного прозрения. Он обнаруживает при первом же — и как ему кажется, совершенно невинном — выступлении в печати, что за пределами его ученой обители властвуют неуловимые и непонятные ему силы. «Битва с тенями» представляется обескураженному Лорану сражением с чем-то неосязаемым — с необъяснимой трусостью уважаемых им людей, с коррупцией и карьеризмом, которые, как он полагал, чужды миру науки. Но для Дюамеля «битва с тенями» имеет и второй — гораздо более значительный, глубокий смысл: пока Лоран переживает свою личную неудачу, сражаясь со своими тенями, Европа вползает в войну. Этого Лоран даже не подозревает. Кабинетный ученый, он слишком узко понимает свой долг, предоставляя вершить политику другим.
Сам Жорж Дюамель был значительно прозорливей своего героя. Не принимая прямого участия в политической жизни, он тем не менее не был и пассивным свидетелем событий. В своих публицистических работах тридцатых годов он резко выступал против расизма, против потворства западных демократий нацистской Германии, против духа мюнхенства. Он спорил с теми французскими пацифистами, которые готовы были расплатиться чужими жизнями, чужой свободой за свое право жить в мире. Борьба против нацизма была для Дюамеля прежде всего борьбой за человечность, разум, справедливость. Линия Мажино, по выражению писателя, имела ценность при условии, что за ней вставала «линия Декарта» — стена духовных укреплений. В 1935 году, когда его принимали во Французскую академию, Жорж Дюамель сказал о себе в традиционной речи: «Человек, принимаемый вами сегодня, не перестает вот уже двадцать лет вопрошать себя об устремлениях и капризах цивилизации, создателями, потребителями благ и жертвами которой мы являемся. Думая о тех, кто придет после него... он не перестает надеяться, что наш мир не даст поглотить себя самозабвенным усладам метаморфозы и что он сохранит некоторые нравственные ценности, те ценности, хрупкость которых прямо пропорциональна нашей готовности смириться с их гибелью». «Поэтому обязанность интеллигенции Дюамель видит в неустанном укреплении «линии Декарта», в упорном, непрерывном умножении духовного богатства человечества. «Долг разума в наше смутное время, — пишет он, — не только в том, чтобы служить и сражаться, но и в том, чтобы работать. Только в настойчивом труде дух ежедневно набирает новые силы и обновляет свои права».
В тяжкие для Франции дни писатель показал, что умеет не только учить нравственной стойкости и интеллектуальному трудолюбию, но жить в соответствии со своими принципами. В июне 1940 года пятидесятишестилетний Жорж Дюамель едет навстречу своим сыновьям — фронтовым хирургам — и, оказавшись в охваченном паникой, брошенном властями Ренне, как четверть века назад, надевает белый халат, оперирует, спасает жизнь раненым. О страданиях беженцев с Севера расскажет он вскоре в «Месте убежища» — книге, которую вместе со сборниками предвоенных статей Дюамеля сочтет нужным запретить и уничтожить гитлеровское ведомство пропаганды в первые же дни оккупации.
Годы войны Жорж Дюамель провел в Париже. Отвергая все предложения о сотрудничестве в коллаборационистской прессе («Я в трауре, в трауре по моей стране. Траур обязывает к молчанию»), отказываясь перебраться в свободную зону («Я тоже занимаю Францию»), он продолжает работу над последним томом «Хроники». Этот роман — итог раздумий Дюамеля о трагедии цивилизации, устремленной к погоне за материальными благами и забывшей о духовных и нравственных ценностях. Но и в эти мрачные годы Жорж Дюамель не теряет ни своей веры в человека, ни своей требовательности к человеку. Последнее слово в «Хронике семьи Паскье» остается за Лораном: «Покуда существует жизнь на земле, покоя нет, продолжается борьба за Разум, за Человека».
Л-ра: Литературное обозрение. – 1975. – № 2. – С. 94-96.
Произведения
Критика
