Томас Бернгард. Корректура
Ю. Архипов
Чем-то маниакальным веет от прозы Бернгарда, каждая новая книга которого как продолжение предшествовавшей: один и тот же стиль, одна и та же идея, схожие, словно на одно лицо, герои. На редкость замкнутый художественный мир, не знающий ни движения, ни изменения...
Стиль сухой, монотонный, точный, то есть старающийся быть точным: фраза Бернгарда разветвляется на бесчисленные придаточные, так и сяк переворачивая опорную синтагму, нажимая на нее бесконечными повторами, протяженность в две-три страницы для нее не редкость, к тому же, обрываясь, она тут же герметически стыкуется со следующей фразой — три с половиной сотни страниц романа «Корректура» выглядят как сплошная словесная глыба, не ущербленная ни единым абзацем.
Герой всегда последовательный рационалист, выученик неопозитивиста Витгенштейна, одержимый желанием дойти до границ рационального осмысления жизни, занятый своим мышлением гораздо больше, чем самой жизнью; человек, как правило, незаурядный, подчас выдающийся, но из-за отторгнутости от жизни глубоко несчастный.
Идея целиком выводится из начальной фазы одного из «Фрагментов» Новалиса, где говорится, что доведенная до конца мысль неизбежно сводится к смерти. Во всей западной литературе в настоящее время вряд ли найдется другой писатель, в такой степени сосредоточенный на теме смерти, как Томас Бернгард. Сказанное полностью относится к последнему роману Бернгарда — «Корректура». В центре внимания автора — сознание (здесь не годится напрашивающееся: судьба, жизнь — именно сознание) трех бывших школьных товарищей, формировавшееся (как и сознание самого писателя, о чем он поведал в автобиографической книге «Причина», вышедшей в 1974 году) в конце войны.
Лидер тройки, безусловно, Ройтхамер. Выдающийся архитектор, он в то же время обладает абсолютным музыкальным слухом (в музыке он видит наглядное воплощение законов математики) и недюжинным умом рационалистического философского толка. Его духовные ориентиры выдают давние привязанности самого автора: Монтень, Новалис, Гегель, Шопенгауэр, Эрнст Блох, Витгенштейн. В музыке — Перселл, Гендель, Бах, Моцарт, Хауэр, Шенберг, Веберн. Как и многие другие герои Бернгарда, он ненавидит женщин — за их близость темной, иррациональной природной стихии, и Австрию — за расплывчатость ее политики и культуры. Единственная женщина, для которой Ройтхамер делает исключение, — его сестра. Для нее, завершив учебу в Кембридже и уединившись на чердаке по-тирольски основательного дома своего друга Хёллера, он в течение шести лет вынашивает план уникального архитектурного сооружения — дома в виде кегли. Однако построенный наконец в геометрическом центре местного леса дом, девять из девятнадцати комнат которого лишены окон, пугает воображение сестры идеей смерти, заключенной в нем, — и она умирает. Опечаленный и вразумленный, Ройтхамер распоряжается не заселять дом — «предоставить его природе» — и обращается к последнему делу своей жизни — двойной корректуре многолетних записей, содержащих его размышления о смысле человеческого существования. Каждая корректура как очередной сужающийся круг, оставляющий все меньше и меньше ценностей, связывающих Ройтхамера с жизнью. Одна из последних его записей: «Моцарт, Веберн, и ничего больше». Повседневное течение жизни: «проснуться, умыться, одеться, работать, общаться с миром, не отчаиваться, пытаться не отчаиваться» — представляется ему все более и более фальшивым и абсурдным. Он кончает самоубийством — предпринимает «последнюю, единственно важную корректуру», — «корректуру нашего существования, искажающего нашу природу».
Свои записи Ройтхамер завещает другу, с которым учился вместе в Кембридже и от лица которого ведется повествование. Впрочем, оно ни тоном, ни складом ничуть не меняется, когда авторский текст перемежается записями Ройтхамера или размышлениями и тирадами третьего лица - хозяина дома Хёллера: все три голоса слиты в один, привычно бернгардовский.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1976. – № 4. – С. 7-8.
Произведения
Критика
