Рената Вигано. История двух девушек
(Отрывок)
Глава I
Ранним октябрьским утром отец проводил ее на автобусную станцию.
Было не холодно, но сыро и пасмурно. С едва приметной стежки, где на пожелтевшей траве сверкали капли росы, они свернули на каменистую тропинку, изрытую копытами мулов, потом на грязную проселочную дорогу. Миранда несла чемодан, обвязанный веревкой,— замок был сломан. Прощаясь с матерью, она всплакнула, но теперь крепилась, уверяя себя, что уезжает с охотой.
Отец, завернувшись в старенький плащ-накидку, когда-то серый или зеленый, а теперь какого-то неопределенного цвета, шагал не говоря ни слова. Его, конечно, не радовало, что старшая дочь уезжает в город, чтобы поступить в прислуги. Но что он мог поделать? Кругом были горы, суровые и голые, лишь внизу виднелись каштановые рощи да разбросанные по склонам тощие поля — больше камней, чем земли. Правда, у него было свое хозяйство, но чуть не весь прибыток съедали налоги, а по лавкам сидело пятеро голодных детей, которым опостылела полента. Только летом ему удавалось кое-что заработать, сдавая дом дачникам, а в остальное время — ничего или почти ничего. Дачники, которые жили у него в прошлом году, — синьора с сыном и дочерью — и предложили ему отдать им Миранду в прислуги.
Когда эта синьора, синьорина и молодой человек спросили у него, что он об этом думает, он сразу ответил согласием. Мать и Миранда тоже были довольны. Однако когда дошло до дела, все приуныли; но что решено, то решено, к тому же синьора прислала письмо, в котором говорила, что ждет Миранду, и теперь уже нельзя было идти на попятный.
- Если что — напиши, — сказал отец.
Это должно было означать: если там тебе будет плохо, ты всегда можешь вернуться домой.
Миранда только кивнула головой — у нее перехватило дыхание, и не столько от того, что она поднималась в гору с чемоданом в руке, сколько от ласковых слов, которые выжал из себя отец.
В октябре светает медленно, и между домами еще было почти совсем темно, а в лавке на площади горели огни. Автобус стоял на остановке, уже готовый к отправлению, и сквозь стекла видны были закутанные, недвижимые, словно застывшие пассажиры — казалось, они сидят здесь уже целые годы. Не было только шофера и кондуктора — они, конечно, зашли в лавку выпить на дорогу по стаканчику граппы. Миранда с отцом тоже зашли, отец спросил кофе, и они выпили по чашечке. Кофе был почти холодный и жидкий и понравился Миранде только потому, что она пила его стоя, возле прилавка удовольствие, редко выпадавшее здешним женщинам.
Тем временем мужчины, выпивавшие в лавке, разговаривали с отцом о Миранде. Каждый ронял какое-нибудь горькое замечание насчет того, что всегда приходится покидать родные места то отцам, то матерям, то детям – иначе всем не прокормиться; каждый поминал святых и мадонну, и все вместе вздыхали. Потом те, кто сидел, поднялись, и шофер сказал:
- Пора ехать.
Миранда хотела поцеловать отца, но она не привыкла к таким нежностям, а у него на лице застыло суровое, непреклонное выражение, за которым бедняки прячут волнение и душевную боль, словно стыдятся даже того, что любят друг друга. Он лишь слегка коснулся рукой цветастого платка, которым она повязала голову, и сказал:
— Ну, поезжай, моя девочка.
Миранда влезла в автобус и села, положив чемодан себе на колени. Она смотрела через окно на отца, а он — на нее, но сквозь запотелое стекло они едва видели друг друга. Миранда вспомнила, что даже не попрощалась с братьями — они еще спали, — и ей захотелось сказать отцу, чтобы он передал им привет, и маме тоже, но к горлу подкатил комок, и она не смогла вымолвить ни единого слова.
А отец вдруг запахнул плащ-накидку, ни на кого не глядя, сказал «счастливо»» коснулся пальцем шляпы и ушел. Уже рассвело, через минуту он исчез за тяжелым белым пологом тумана.
Взревел мотор, в лица людям, толпившимся возле машины, пахнуло горючим, отчего кое-кто почувствовал легкую тошноту, и полный автобус тронулся. Рядом с Мирандой восседала полнотелая женщина, занимавшая три четверти сиденья и заставлявшая ее жаться на самом краю, а напротив — священник с большим узлом, который он с силой пихнул ей под ноги. Миранде пришлось ехать в неудобном положении — ноги она поджимала, так как не смела поставить их на узел, а в грудь ей упиралось ребро чемодана. Она смотрела в окно. Сперва мелькали знакомые места: вот улица, по которой она прогуливалась, когда изредка, в воскресенье, спускалась в селение, вот дом, куда она заходила с подругой, а вот другой, где жили их родственники. Все дома были еще заперты, и стены выглядели темными от непросохшей ночной сырости. Потом пейзаж изменился; теперь все было для нее новым, хотя и похожим на то, что она видела всегда, с тех пор как появилась на свет. Так все лица похожи одно на другое — и все они разные. Это были все те же улицы, дома, горы, но уже не ее улицы, не ее горы.
Всю дорогу она так и сидела, поджав ноги, чтобы не испачкать узел священника, а он это видел, но и пальцем не пошевелил. И полнотелая женщина тоже не подумала подвинуться. Пока доехали, у Миранды онемели спина и плечи и ей вымотало всю душу. На автобусной станции ее должна была ждать Ольга — соседка, которая, поступив в прислуги, уже три года жила в городе и ни разу не приезжала домой. Миранда послала ей открытку с просьбой встретить ее, но теперь боялась, что та не придет, а она одна не сумеет найти дорогу в этом лабиринте улиц с тесно прижавшимися один к другому домами, которые бежали мимо окошек автобуса. К счастью, Ольга пришла, но Миранда не сразу узнала ее в девушке с гривой густых, жестких, как проволока, волос и жестким лицом. Ольга сама окликнула ее, и Миранда с чемоданом в руке соскользнула с подножки и наконец ступила на землю.
В первую минуту она не могла сделать ни шага — при малейшем движении, казалось, в ноги впивались бесчисленные иголки.
Они стояли лицом к лицу и смотрели друг на друга. Ольга для порядка спросила о здоровье домашних, а Миранда что-то ответила, и через минуту им уже не о чем было говорить.
- Я себе ноги отсидела, — проронила Миранда.
Ольга засмеялась и сказала:
- Сними-ка косынку. – И посмотрев на ее темные, но выгоревшие на солнце, туго заплетенные косы, объявила: — Тебе нужно сделать перманент. Волосы у тебя не густые; если их завить, они будут лучше выглядеть.
Для Миранды это не было неотложным делом, и только чтобы доставить удовольствие Ольге, она улыбнулась и кивнула головой.
- Пойдем? — сказала она потом. — Вот адрес моих хозяев.
- Это недалеко, — ответила Ольга, взглянув на письмо, которое Миранда вытащила из кармана. — Но сейчас мы туда не пойдем. Сначала я тебя поведу к себе, а после обеда провожу.
- Меня ждут, — робко заметила Миранда. Но Ольга нахмурилась и, тряхнув своей металлической шевелюрой, сказала:
- Хозяевам никогда не вредно подождать. Ты сама увидишь, что это за птицы. Когда они приезжают к нам на лето, это одни люди, а когда берут тебя в прислуги — совсем другие. Я это сама испытала — тоже попалась, как муха в паутину. Там, в горах, улыбочки и ласковые слова, а здесь... Сама увидишь.
Миранда взяла свой чемодан, и они направились под длинную колоннаду. «В городе не так уж красиво, — подумала Миранда, у которой слегка кружилась голова. — Дома да улицы — то же селение, только в десять, в сто раз больше, вот и все». Ей вдруг стало до отчаяния жаль, что она уехала из дому. Лучше носить дрова с Альпе, лучше ходить но воду к роднику... Что угодно, только не быть здесь, среди стольких голых стен, и слепых окон, и неизвестных людей, которые куда-то спешат.
- Я сразу наплевала на хозяев, — сказала Ольга. — Нашла себе комнату у одной доброй синьоры и работаю поденно то там, то здесь. По крайней мере вечером ты свободна, идешь куда вздумается, хочешь — на танцы, хочешь — в кино, и никто тебе слова не скажет.
Они свернули в переулок, потом в другой. Переулки эти, где на них сразу повеяло сыростью, были такие узкие, что дневной свет, скупо сочившийся с серого неба, не достигал нижних этажей. В окнах видны были горящие электрические лампочки.
- Кажется, что уже вечер, — сказала Миранда.
Ольга остановилась у какого-то невзрачного здания.
Они вошли в совершенно темный подъезд и поднялись по расшатанной лестнице с разбитыми ступеньками, которую едва освещал запыленный фонарь. Откуда-то доносился острый запах варившейся капусты.
Ольга постучала в дверь. Им открыла толстая женщина с широким белым лицом, черными, как уголь, глазами и такими же черными волосами.
- Войдите, — сказала она, не трогаясь с места и своим телом загораживая вход. — Это твоя подруга?
- Черт возьми, — возразила Ольга, — как же мы можем войти, когда вы нас не пропускаете, синьора Эрминия?
Та наконец посторонилась, и они вошли в большую полутемную комнату, где царил полный беспорядок. Но Ольга, не задерживаясь, подвела Миранду к занавеске в глубине помещения и откинула ее. За занавеской были железная кровать и комод.
- Это моя комната, — сказала Ольга. — Здесь мне очень хорошо.
Они втроем принялись за суп из капусты, запах которой Ольга и Миранда почувствовали еще на лестнице.
Так как ничего не было видно, синьора Эрминия зажгла настольную лампу. При свете лампы лицо ее казалось еще более белым, а волосы еще более черными, и хотя Миранда стеснялась ее и робела перед ней, она не могла оторвать от нее глаз.
- Что ты на меня так смотришь? Красивая, что ли? — сказала синьора Эрминия и закатилась смехом.
Миранда покраснела и опустила голову, наклонившись над дымящейся тарелкой. Она не была голодна, но заставила себя есть. Пока она глотала это варево, не пережевывая, чтобы не так чувствовался запах капусты, ей казалось, что ее вот-вот вырвет. Но она благополучно съела все до последней ложки и с облегчением отодвинула пустую тарелку.
- Теперь,- сказала Ольга, — я ненадолго уйду. Потом я вернусь за тобой, и мы пойдем в кино. А на место я отведу тебя к вечеру. И то еще будет слишком рано.
Она надела жакетку, накрасила губы и убежала; было слышно, как по лестнице дробно стучат ее каблуки.
Миранда помогла убрать со стола и вызвалась вымыть посуду; синьора Эрминия охотно согласилась на это. Кончив дело, Миранда села в сторонке, на табуретку. Она очень устала, и ей надоел этот полумрак. Скорее бы вернулась Ольга, повторяла она про себя. Синьора. Эрминия больше не обращала на нее внимания: ходила взад и вперед по комнате, говорила сама с собой, как будто была одна, и Миранда с каким-то тоскливым чувством думала, что та забыла про нее. Но синьора Эрминия про нее не забыла. Перестав наконец метаться по комнате и произносить монологи, она села напротив Миранды, уставилась на нее своими большими черными глазами и начала рассматривать ее с ног до головы.
- Если ты думаешь, что Ольга и вправду придет за тобой, то ты ошибаешься, — вдруг оказала она. — Когда Ольга уходит в это время, она идет к любовнику.
Синьора Эрминия взяла колоду карт, стасовала их и начала раскладывать на столе.
- Иди поближе, — приказала она, и Миранда тут же подвинулась к ней вместе с табуреткой. — Сейчас я тебе погадаю, и мы увидим, как у тебя пойдут дела. Для тебя, конечно, бесплатно. Встань.
Но как раз в эту минуту в дверь постучали, и синьора Эрминия пошла открывать. Вошла худая женщина с девочкой. Между ней и синьорой Эрминией сразу начался горячий спор, который очень скоро перешел в ссору.
Худая женщина кричала пронзительным голосом, обвиняя синьору Эрминшо во всех смертных грехах. А потом на нее накинулась и девочка, из которой так и хлынул поток ругательств. Такая маленькая, она ничуть не боялась этой полнотелой, полнолицей женщины и, казалось, готова была впиться в нее, как змея, которой наступили на хвост.
Миранда подумала о двух своих сестренках. Одна, Мария, при появлении постороннего человека краснела, опускала голову на грудь и замирала в этой позе; другую, Карлу, невозможно было уговорить оставаться дома, когда у них жили дачники: едва поднявшись с постели, она убегала в огород или в лес и появлялась только тогда, когда пора было есть или спать. А эта девочка кричала своим тонким голоском, произносила множество неприличных слов, ругательств, оскорблений — словом, была чуть ли не более грубой и дерзкой, чем ее мать.
Синьора Эрминия не оставалась в долгу. Все три вопили громче и громче, каждая свое, не слушая друг друга, дрожа от обиды и ненависти, торопясь высказать все, что накипело на сердце. Комната наполнилась криками, которые наверняка были слышны и на улице. Миранда удивлялась, как это никто не приходит узнать, что здесь творится.
- Вон отсюда, вон отсюда! Ступайте вон! — кричала синьора Эрминия. — Не то я вас спущу с лестницы!
А худая женщина с девочкой отвечали, что это ее надо спустить с лестницы, не их, а ее, поганую воровку.
- Подставить бы твою голову под кран — сразу сошла бы вся краска! — визгливым голоском крикнула девочка.
- Утри нос, обезьяна! — отпарировала синьора Эрминия. — И скажи своей матери, чтобы она научила тебя хорошим манерам.
Только эти последние фразы и поняла Миранда из всей перебранки. Остальное было темно и запутанно: какая-то старая история, какие-то сплетни, подвохи, интриги.
Наконец худая женщина и девочка ушли. Еще с минуту на лестнице слышались их взволнованные голоса, потом воцарилась тишина; после оглушительного шума она казалась безмерной. Синьора Эрминия села, положив локти на стол. Она сопела, хрипела, задыхалась. Миранду охватил страх: вдруг эта огромная женщина сейчас умрет, а она не сумеет выбраться отсюда и останется в темноте наедине с покойницей? Но через несколько минут синьора Эрминия вполне оправилась, выпила стаканчик вина, причесалась перед зеркалом и как ни в чем не бывало опять взялась за карты.
Уже наступил вечер, когда вернулась Ольга. Даже не извинившись за то, что против обещания пришла так поздно, она шепотом заговорила с синьорой Эрминией, явно возбужденная и радостная. Миранда поднялась с табуретки и сказала:
- Пойдем, Ольга? Уже очень поздно.
Но ни та ни другая не обратили на нее внимания. Теперь Эрминия рассказывала Ольге про ссору, описывая женщину и девочку в резких и язвительных выражениях.
- Ольга, уже поздно, — повторила Миранда. — Хозяева, должно быть, меня и ждать перестали.
- Сейчас иду, — сказала Ольга, но не тронулась с места, а синьора Эрминия продолжала говорить своим громким голосом, неприятным, как ее белое лицо, и, казалось, никогда не кончит.
Миранда стояла с чемоданом в руке поодаль от ненавистной табуретки, на которой она просидела столько часов. После нескольких неудачных попыток она уже не решалась ничего сказать. Наконец синьора Эрминия замолчала. Ольга сказала: «Пойдем», и Миранда была ей так благодарна, как будто та сделала ей подарок. Выйдя из подъезда, они увидели, что идет дождь. Ни у той, ни у другой не было зонтика, и они промокли, пока шли по темным улицам с блестящими от дождя тротуарами. Редкие фонари освещали грязные лужи; повсюду слышался шум воды, лившей из водосточных труб.
- Вот мы и пришли, — сказала Ольга, посмотрев на номер дома.
- Спасибо, извини за беспокойство, — проговорила Миранда, но замешкалась в ярко освещенном, красивом и просторном вестибюле и спросила, умоляюще глядя на Ольгу: — Ты не могла бы подняться со мной? Мне как-то боязно.
Ольга засмеялась.
- Пожалуйста. Мне ничего не стоит зайти к дорогим хозяевам. Я-то их не стесняюсь. Все они одного поля ягоды, уж я их знаю. Паршивый народ.
Критика
