Маленький мальчик у большой воды
Мирон Петровский
Творчество Н. Дубова не обойдено вниманием критики — на смену рецензиям в последнее время пришли статьи и литературные портреты, которые, к сожалению, представляют собой чаще всего композицию из нескольких рецензий, расположенных по хронологической канве. Гораздо интересней (но почему-то это делается редко и робко) посмотреть на творчество Н. Дубова как на целостную систему. Установить законы этой системы, распространяющиеся на все ее части. Исследовать художественный мир, созданный писателем.
Мир — если понимать под этим словом всю реальность вокруг человека и его внутреннюю, духовную жизнь — огромен и неисчерпаем. Перенести его на страницы книг целиком — задача принципиально неразрешимая, и художник, как бы велики ни были его творческие потенции, никогда не покушается на то, чтобы изобразить весь мир. Художник изображает некую частицу мира — самую для него важную — и поручает ей представительствовать за весь. Принцип моделирования одних явлений другими лежит, таким образом, в самой природе художества. Поэтому у каждого писателя (у одного — больше, у другого — меньше) так заметны повторяющиеся, варьируемые и развиваемые темы, образы, ситуации. Читатель знает, что неизбывная тема творчества, скажем, Ю. Бондарева и В. Быкова — война, но у первого все герои и конфликты сосредоточены на переднем крае фронта, у второго — в партизанских краях Это — «малый», художественный мир, при помощи которого писатель исследует огромный мир, настоящее, прошедшее и будущее, общество и человека, психологию и мораль.
Есть такие излюбленные темы, образы, положения и у Николая Дубова.
Все критики, писавшие о творчестве Н. Дубова, отмечали верность писателя одному герою: о чем бы ни рассказывал писатель, в центре его повествования всегда будет стоять фигура маленького мальчика. Вакансия главного героя в повести Н. Дубова открыта, так сказать, лишь «детям до шестнадцати». Отклонения от этого правила у Н. Дубова — самые незначительные.
Но осталось незамеченным или недооцененным вот какое обстоятельство: фигурка маленького мальчика в повестях Н. Дубова всегда поставлена на берегу реки, озера, моря — у «большой воды».
В первой повести писатель приводил своего маленького героя то на берег горной реки, то на берег озера и, словно не догадываясь, какое значение в его творчестве впоследствии приобретет появление этого героя в этих местах, быстро уводил его прочь. Но уже в повести «Огни на реке» то обстоятельство, что действие происходит у воды, вынесено в название. Повесть начинается приездом героя на берег Днепра и заканчивается отъездом: значение придано лишь тому, что заключено между ними — пребыванию мальчика у великой реки.
«Сирота» — повесть многоплановая, и было бы преувеличением утверждать, будто «прибрежное» положение повести играет роль во всех ее планах, но для нескольких линий повествования роль Азовского (и отчасти Черного) моря несомненна и значительна. И каждый раз оказывается, что эти линии, тянущиеся к морю, определяют решительные повороты в судьбе Лешки Горбачева.
На первых же страницах повести «Небо с овчинку» возникает вопрос о поездке мальчика к морю, например, в Алушту, но выясняется, что море там особого рода — курортное, и мальчик едет в другую сторону. Действие повести протекает возле реки, возле озера, на острове, посреди этого озера, и для повествования чрезвычайно важен «некурортный» характер этих берегов.
В названии следующей повести Н. Дубова звучит самая важная для писателя ситуация, данная как формула. Повесть называется «Мальчик у моря». Это очень точное название, и оно осталось бы точным, если бы стояло над статьей о творчестве Н. Дубова. Или хотя бы над рецензией на любую другую его книгу.
Маленький мальчик у большой воды — на берегу реки, озера, моря — этот образ в этой ситуации проходит через все повести Н. Дубова. «Мы живем на берегу моря. А что мы знаем о нем?» — спрашивает учитель в повести «Сирота»...
Из произведений Н. Дубова мы знаем, что люди, живущие у моря (вообще — у «большой воды»), водят пароходы, зажигают бакены, ловят рыбу, варят сталь, прокладывают дороги, выращивают виноград и овощи. Труд связывает их с землей и водой. Другие люди истощают водоемы, но требуют, чтобы не переводилась рыба на их столе. Так в книгах Н. Дубова возникает конфликт между кормильцем и иждивенцем, между добытчиком и потребителем.
Один губит большую воду, спуская в нее отходы химического производства, другие — вырубая лес на берегу, третьи — понуждая людей, работающих у воды, не заглядывая в будущее, эксплуатировать ее богатства. Так возникает конфликт между тружеником и чиновником. Разрастаясь, он может принять форму конфликта между обществом и природными ресурсами. Он становится основой конфликта между человеком и природой. Между культурой и антикультурой.
Место действия, выбранное автором, и люди, уже не по авторской воле, а по своей судьбе, по жизненным обстоятельствам, собирающиеся в этом месте, определяют характер повестей Н. Дубова. Конфликт протекает там, где его протекание становится явным, и участники конфликта — не воплощенные абстракции, не общественные категории, положенные на яйца, а реальные живые люди, кровно заинтересованные в том или ином решении задач, поставленных перед ними жизненными обстоятельствами.
Берег большой воды — это та сценическая площадка, которая дает возможность правдиво разыграть необходимые писателю ситуации.
Это те ситуации, которые приводят к интересующим писателя конфликтам.
Это те конфликты, которые писатель считает самыми важными для себя, для своих современников, для своего времени.
ленные его тупой самоуверенностью, содрогаясь от ненависти к нему и всхлипывая от бессилия, дубовские мальчики бегут.
Сирота Лешка Горбачев — беглец, и книга о нем начинается разделом «Побег», в первой же строчке которого стоят слова «Лешка решил убежать», выделенные в абзац. Бегут герои повести «Небо с овчинку», бегут из села, по улицам которого разгуливает распоясавшийся хулиган с ружьишком, бегут на остров, где развертывается их не совсем традиционная робинзонада. Даже совсем еще крохотный мальчонка Сашук («Мальчик у моря») — и тот бежит, и его возвращают именно как беглеца: «Ты что ж, поганец? — говорит Иван Данилович. — Люди после работы, а тут за тобой по ночам бгай...» Много лет назад Н. Дубов написал сказку для маленьких де гей «Там и Тут» — это, кажется, единственная его вещь для детей младшего возраста, но и здесь все то же: «...Нашли отец с матерью и прочие люди, которые пошли разыскивать Тама. Стали его ругать: зачем без спросу в лес убежал?»
Конечно, это все разные бегства, и я не пытаюсь ни сравнивать, ни приравнивать бегство Юрки («Беглец») к бегству Тама («Там и Тут»), Протестантский характер большинства из них очевиден, но есть — помимо самого факта бегства — еще одно роднящее их обстоятельство. Все побеги у Н. Дубова связаны с познанием. С познанием того, есть ли леший в ночном лесу, или с познанием добра и зла — бегство своих героев Н Дубов всегда изображает в качестве интенсивного познавательного акта. Совершая побег, маленький дубовский герой отделяет себя от всего, что не есть он сам. Происходит мучительный, но благодетельный по последствиям и творческий по природе процесс самопознания: «Бежит он, дикий и суровый... на берега пустынных волн...» Поэтому-то все дубовские беглецы сразу как-то взрослеют.
Несколько раз совершает побеги Лешка-Сирота. При этом ясно, что если ребенок бежит от взрослых, от семьи, от коллектива, то виноваты в этом, главным образом, взрослые, семья, коллектив. Как ни трудно с ними, бежать от них — больно: плох Максим, да лучше с ним. А когда из детского коллектива изгоняется презирающая его красавица Алла, то Лешка, столько раз бегавший Лешка, по-детски влюбленный в Аллу Лешка, глядит на нее с отрезвляющим недоумением: «Неужто унесла она только то, что было в этой корзинке: несколько книжек и тряпки? Как можно было уйти, ни на кого не оглянувшись, ни о чем не пожалев?..» Любимые дубовские герои спасают побегами не тряпки, а высокие нравственные ценности. Но побеги не даются им легко.
Нелегко бежать Юрке-Беглецу. Автор не дает повода подозревать своего героя в том, что он возвращается, сломленный тяготами бегства, но и жалостью к ослепшему «папке» тоже не исчерпывается нравственная характеристика возвращения: побегом Юрка побеждает низость и жестокость своих родных, а возвращением — собственную злость и эгоизм. Он возвращается победителем, одержав самую трудную победу — над самим собой. Он бежит ради себя, и он возвращается, совершив «бегство от бегства» — от всего, что было бесчеловечного в его побеге.
Протекающие в очаровательных уголках события дубовских повестей отнюдь не идилличны: маленькие мальчики у большой воды попадают из одной драматической ситуации в другую, несмотря на то, что в единственной военной повести Н. Дубова «У отдельно стоящего дерева» — нет несовершеннолетних героев (по крайней мере, среди лип переднего плана), а там, где на переднем плане дети, — у Н. Дубова нет войны.
Но, оказывается, от человека требуется не меньшая смелость — не меньшая, хотя и другого рода,— чтобы в мирные дни жить «по правде» — так, как только могут и хотят жить маленькие дубовские герои. И предметом художественного исследования у Н. Дубова всегда является гражданское мужество ребенка. Бегство, например, здесь может быть подвигом, и бегут — смелые, когда трусы остаются: смел Лешка Горбачев, убегая от омерзительного дяди Троши, смел Антон, бегством спасая жизнь четвероногого друга, смел Юрка, побег которого — недвусмысленное «нет!» лжи и несправедливости взрослых.
Дубовские мальчики, как все вообще мальчики на свете, мечтают о воинских подвигах и примеряются к ним — в игре. В «Сироте» Витька Гущин играет «в подвиг» — ползет на животе через пыльный и каменистый город, старательно волоча ноги. Это оказывается трудным, но, в общем-то, посильным делом. Посильность ползанья на животе отводит «физическую» сторону подвига, решительно отдавая предпочтение его духовной стороне. Вместе с Витькиным отцом это ползанье осуждает Н. Дубов: он ждет от своих мальчиков не игры, а подвига, и не случайно во второй части дилогии о сироте этот самый Витька выказывает себя трусом, подло потакающим возникновению лживой легенды вокруг собственной тщеславной особы, а истинную смелость проявляет Лешка, не игравший в героизм, а восстающий против лживой легенды.
Писатель оценивает детский подвиг по силе того душевного движения, которое требуется от человека для совершения поступка, называемого подвигом. Подвиг или просто смелый поступок (как бы ни был он мал сам по себе) измеряется у Дубова в масштабах мальчишеского характера и судьбы — ведь нет победы труднее, чем победа над собой, и нет подвига — без подвижника.
Мужество мальчиков у Н. Дубова всегда направлено на спасение других людей («Огни на реке»), на защиту природных («Небо с овчинку») и нравственных ценностей («Горе одному», «Беглец» и все вообще повести Н. Дубова). Никогда писатель не ставит своего героя перед необходимостью самоспасительного, «джек-лондоновского» подвига. Напротив, смелость и подвижничество этих мальчиков очень усложняют им жизнь и приносят одни только неприятности. Но, проиграв в бытовом смысле, они оказываются в громадном моральном выигрыше. Теряя по житейскому, они приобретают по высшему, нравственному счету. Живи они иначе, им бы жилось гораздо благополучней, но наша любовь и уважение были бы не с ними.
Дубовские мальчики не выше и не ниже своей судьбы: они равны ей. Но за одной мальчишеской судьбой писатель видит трудное восхождение многих мальчиков к серьезной и мужественной жизни, видит в сегодняшних мальчиках воплощенную связь между прошлым, которое им досталось, и будущим, которое им предстоит. Время действия в книгах Дубова всегда настоящее, в рукописи, вероятно, совпадающее с датой календаря на рабочем столе писателя, но главная временная категория его творчества — будущее. Потому что будущее дает критерий для решения социальных, культурных и нравственных проблем дубовских книг. Настоящее время оценивается с точки зрения его воздействия на будущее ребенка, народа, природы, культуры.
Для времени, изображаемого в «Сироте», сиротство было не просто «семейным положением» множества детей, но в полном и точном смысле слова социальным явлением. Дело даже не в количестве сирот, росших в ту пору по чужим семьям и детдомам, дело в том, что жизнь народа во многом определялась послевоенными трудностями, вдовством, сиротством и дубовский Лешка, со всеми зигзагами и петлями его личной судьбы, — социальный тип: сирота. «Связь времен» исследуется Дубовым в самом критическом ее участке — там, где война повыбивала живые человеческие звенья.
Сиротство Лешки Горбачева мотивируется, таким обрезом, просто — датой. Так же объясняется и сиротство маленькой безымянной девочки в повести «У отдельно стоящего дерева». Но вот угроза сиротства нависает и над Сашуком — героем повести «Мальчик у моря», действие которой протекает в мирное время. У других маленьких героев Дубова, несомненно, есть семья, но главные события повестей связаны с моментами выхода мальчиков из семейного круга в широкий, открытый всем ветрам и страстям жизненный круг.
Взрослые в книгах Н. Дубова становятся воспитателями попавшего в большой мир мальчика с той естественностью долга, с какой в войну идут в солдаты. Н. Дубов не спрашивает у своих героев ни дипломов об окончании соответствующих факультетов, ни даже справок о поступлении на эти факультеты. Искусство оценивает человека иначе, чем отдел кадров: прошедший по всем статьям на пост профессионального воспитателя, Гаевский безнадежно проваливается на том экзамене, где вопросы предлагает художник, ставя своего героя в различные ситуации, а оценки выставляем мы, читатели, по своей совести и разумению. Хороший педагог — это просто хороший человек, и никакой другой педагогики Н. Дубов не хочет знать, но роль хороших людей в жизни его маленьких героев велика и убедительна.
Близость к природе, благотворное влияние ее на человеческую душу, общий для всего человечества язык закатов и рассветов, радуг и ветров, густого лесного воздуха и вольного — степного, одним словом, — очищающая чистота природы, — нет идеи, которую бы писатель отстаивал с большим увлечением и большей верой, чем эта. Так что когда дубовские дети вступают в неравную борьбу за чистоту леса и реки, то решается здесь не гигиеническая проблема, а нравственная, решается вопрос о том, какое наследство получает человек и какое он оставляет своим потомкам, вопрос о судьбах земли и человечества. Вот почему у кромки прибоя в дубовских повестях стоит фигура маленького мальчика. Мальчик у воды — это еще и метафора, соединяющая человеческое — с природным, исконное — с возникающим, вечное — с преходящим, прошлое — с настоящим и будущим, разумное — со стихийным... Метафора очень емкая, но, вопреки своему объему, не расплывчатая, четкая, потому что все ее оттенки — обертоны главного звучания: человек и природа.
Н. Дубов не ставит вопрос о том, что лучше — косить траву и водить лошадей в ночное или варить сталь и снимать с металла стружку. Речь идет о другом: как должен человек, варящий сталь и снимающий стружку, относиться к реке, растению, животному. Речь идет о законах наследования и владения, о памяти, о культуре про которую кем-то сказано, что она и есть — память.
Все-таки он очень велик, пласт истории, лежащий между экспонатом-неандертальцем и экскурсантами-детьми в дубовском музее из «Сироты», если человек от страха перед природой успел прийти к страху за природу. Но — и в этом, возможно, есть некий парадокс, — только начав испытывать страх за природу, человек достиг наивысшей власти над нею, ибо боялся он природы — чужой, а опасается — за свою.
Все творчество Н. Дубова — анализ важнейших проблем общественного бытия, главным образом, в культурологическом аспекте. Этот аспект открывается с очевидностью, если рассматривать не отдельные книги Н. Дубова, но именно творчество писателя в развитии. Культурологическая проблематика повестей Н. Дубова выразительно подтверждается движением его публицистики: от очерка «Как губят море» к очерку «Почему нужно знать античную мифологию». Логическим продолжением этой тенденции было бы обращение писателя к историческому роману, и я нисколько бы не удивился, узнав, что Н. Дубов работает над таким романом.
Природа в повестях Н. Дубова — источник и составная часть культуры. Писатель защищает природу как гуманист: не о т человека, а для человека, и не случайно заряд, выпущенный в повести «Небо с овчинку» по собаке, ранит ребенка.
Еще один «сквозной» образ дубовских повестей: рядом с ребенком всегда оказывается собака. О, эти собаки! О них можно составить целое литературоведческое исследование — с таким блеском написаны эти симпатичные четвероногие! Намерения Н. Дубова бесконечно далеки от сентиментального сюсюкания на тему «собачка — друг человека», хотя она, несомненно, друг. Н. Дубов заходит с другого конца: человек, кому ты друг? — спрашивает он. — Друг ли ты природе, земле, воде, воздуху, траве, зверю? Скажи мне, друг ли ты им, и я скажу, кто ты...
Смысл дубовской «кинологии» в том, что собака — друг, подаренный человеку природой. Первое и, быть может, последнее, ускользающее звено в истончившейся цепочке, связывающей с этой самой природой нынешнего человека. В том вместилище, очаге и барометре культуры, которым является мир дубовской прозы, акцент делается не на происхождении человека от обезьяны, а на происхождении его из природы. Переставленный акцент не вступает в дискуссию с «рисованными от руки схемами» истории Вселенной, но многое меняет в нравственных, человеческих основаниях этой истории.
Однажды в научно-популярном журнале я прочел переводной фантастический рассказ: группа землян-астронавтов прибывает на далекую планету, где, предполагается, есть высокоразвитая жизнь. Маленький отряд — два человека и собака — высаживается на планете. Столкнувшись с загадочными и пугающими обстоятельствами, астронавты вынуждены укрыться за непроницаемой обшивкой своего звездолета. В суматохе поспешного отступления они не заметили, что третий член экспедиции — собака — остался снаружи. Люди мучительно переживают потерю друга, строят один план спасения пса за другим, как вдруг их радио начинает принимать какие-то неизвестные сигналы. Электронный мозг расшифровывает сигналы: жители планеты сообщают, что, исследовав характер оставленного землянами животного, они убедились в его несомненной дружественности. Если у землян такие друзья, то, конечно, сами они прибыли на планету не с агрессивными целями. С теми, кто воспитал таких животных, как подвергшееся исследованию четвероногое, можно без риска вступить в контакт.
Этот рассказ-притча, рассказ — материализованная метафора «скажи, кто твой друг», — с такой точностью передает дубовское отношение к зверю, что лучше и не придумаешь. И я нисколько не удивился, увидев под рассказом строчку нонпарели: «Перевел Н. Дубов». Выбор материала для перевода так же характерен, как выбор жизненного материала; в иностранном авторе переводчик разглядел единомышленника — Н. Дубов тоже приглядывается, можно ли без риска вступить в контакт с хозяином собаки — человеком.
Любя своих четверолапых друзей, маленькие герои писателя отрабатывают «рефлекс сочувствия», дают выход своей потребности обласкать живое существо, учатся любви бескорыстной и преданной, которую они потом, конечно, перенесут на другие живые существа, но ведь надо же, чтобы было что переносить! Мальчики, стоящие у воды, вообще — все дети у Н. Дубова — ближе к природе, чем взрослые, и писатель зовет приблизиться не к собаке — к ребенку, к природе, зовет человека раскрыть и реализовать свою человеческую сущность. В этом смысле очень выразительна у Н. Дубова сцена, в которой ребенок и собака вместе становятся на защиту природы, на защиту того клочка земли у большой воды, где и положено стоять дубовским мальчикам.
На тех же четверолапых отрицательные персонажи писателя отрабатывают свою ненависть к людям и жажду убийства. Рыбаки из повести «Мальчик у моря» — не чувствительные барышни, и кутенок — детская забава — дорог им не сам по себе. Просто они чувствуют и понимают, что злобный пинок Игната, метившего в кутенка, попадает прямо в сердце маленького мальчика. У Игната всегда найдется в запасе оправдательный довод — бесполезность щенка: «Хватит баловства, еще собаку хлебом кормить!..» Подлинное значение этой внешне благопристойной фразы проявляется «рифмой» — несколько раньше мы уже слышали от Игната что-то о баловстве и о хлебе: «Ну, пока пользы от тебя, как от козла молока, только зря хлеб жуешь...» Но это говорилось — ребенку. И, чтобы совсем уже не оставлять сомнений, Игнат добавляет: «Ты еще несмышленыш, вроде кутенка своего». Художник уравнивает бюрократа с браконьером по их общественной вредности и опасности — Игнат уравнивает ребенка со щенком по «экономической» бесполезности...
На отношении героев этого рода к собаке Н. Дубов моделирует их отношение к человеку. Это необходимо для того, чтобы показать образ с точки зрения перспектив его развития: сегодня Митька с жутковатой блатной кличкой Казенный палит еще только по дворнягам; но завтра... Возможность завтрашней драмы подчеркивается присутствием персонажа, который предъявляет спрос на волонтеров вроде Митьки, готов вооружить их орудиями производства и оплатить труды. «Парень, видать, энергичный, напористый, он поможет», — отзывается о Митьке Степан Степанович, требуя выдать Казенному ружье. И энергичный, напористый парень — не сомневайтесь! — охотно поможет. Ситуация, при которой на помощь призывается энергичный и напористый Митька Казенный, как раз и передана названием дубовской повести «Небо с овчинку».
Водораздел между двумя категориями героев Н. Дубова проведен жестко и бескомпромиссно: по одну его сторону плещется «свободная стихия» — море, на берегу которого стоят маленькие мальчики и взрослые люди труда и чести; по другую — «море житейское», в котором плавают Игнаты, митьки, Степаны Степановичи, дяди троши. Полностью разделяя симпатии и антипатии писателя, всем сердцем сочувствуя его гуманистическому пафосу, все же нельзя отделаться от подозрения, порожденного именно жесткостью «водораздела»: уж не собирается ли Н. Дубов уверить нас, будто любовь к природе есть качество достаточное, чтобы человек стал человеком? Уж не питает ли писатель иллюзию, будто всякий, кто ласкает собачек, а также не ломает кустики и веточки, уже по одному по этому должен быть зачислен в высоконравственные личности и гуманисты?
Конечно, никаких иллюзий на этот счет Н. Дубов не питает. Трезвая мысль писателя оценивает любовь к природе как свойство далеко не достаточное, но категорически необходимое в комплексе нравственных (то есть для Н. Дубова — гражданских) качеств героя. Произведения Н. Дубова — это книги о воспитании гражданина и для воспитания гражданина. Н. Дубов заслуженно снискал славу художника, который изображает мир «с правдивостью, то есть с талантом», если воспользоваться формулой современного поэта. Формула, ставящая знак равенства между этими двумя понятиями, хорошо отвечает актуальным представлениям о природе таланта, о природе художества.
Л-ра: Радуга. – 1977. – № 3. – С. 174-180.
Критика
