Творчество Божены Немцовой в оценке Н. С. Лескова
Т. С. Карская
Вопрос о связях Лескова с чешской литературой как часть вопроса о славянских интересах писателя уже ставился последователями, однако пока еще в самом общем плане. Между тем, связи эти требуют детального изучения, так как представляют собой важное звено в истории взаимоотношений между родственными славянскими культурами. Одной из наиболее ярких страниц этой истории является устойчивый интерес Лескова к творчеству Божены Немцовой. Лесков любил произведения чешской писательницы, стремился популяризировать их и, что самое интересное, испытал их творческое воздействие в начале своего писательского пути. Данная работа посвящена преимущественно одному из разделов этой большой темы — анализу прямых оценок Лесковым творчества Немцовой.
Лесков посетил Прагу в октябре 1862 г. на пути в Париж, куда он был командирован как собственный корреспондент «Северной пчелы». Здесь он близко сошелся с журналистскими и учено-литературными кругами, где и узнал многие подробности о жизненном и творческом пути Немцовой, скончавшейся в начале того же года. Похороны знаменитой писательницы, вылившиеся в грандиозную демонстрацию славянского единства, были у всех в памяти. Чешская пресса продолжала публиковать различные статьи о ней, один за другим выходили томики первого собрания ее сочинений, распространялся литографированный ее портрет.
Еще основательнее познакомился Лесков с творчеством Немцовой в Париже благодаря известному чешскому революционеру-эмигранту Й. В. Фричу, с которым он близко сошелся. Фрич был страстным пропагандистом идеи славянской взаимности, в частности, пропагандистом чешской литературы, в которой почетное место отводил Немцовой. Он распространял ее произведения среди представителей славянского мира, составлявших тогда в Париже целую колонию, и сам откликнулся на смерть писательницы стихотворением, исполненным горестного чувства.
Чешская писательница привлекла внимание Лескова не только потому, что о ней много говорили. Тогда еще только вступающий на литературный путь, он находил у Немцовой много созвучного своим собственным художественным идеям, не всегда еще зрелым, но уже обильным и многообразным. Ему импонировали интерес Немцовой к народной жизни, поиски ею положительного народного типа, обращение к народно-национальным основам жизни — этнографии, фольклору, народной речи. Творчество Немцовой порадовало его как внезапное открытие в духовной культуре славянского мира. Лескова, страстного поборника самоопределения женщины, писательница восхитила и как яркий пример того, что «не выродилась еще славянская женщина», что она была одной из тех «отличных» дочерей своего народа, которые дружно шли об руку с мужьями и братьями на бой с недолей своей прекрасной родины» и всего более, конечно, тем, что она по праву заняла одно из первых мест в «возрожденной чешской литературе».
Первым результатом заинтересованности Лескова творчеством Немцовой явился его перевод одного из ее произведений — сказки «О двенадцати месяцах», опубликований в «Северной пчеле» по возвращении писателя в Россию весной 1863 г. 4. В конце июня в той же газете появился анонимный очерк «Божина Немцова — чешская народная писательница». Этот очерк до сих пор не учитывался в научной литературе о Немцовой. Между тем он представляет большой интерес. Анализ его содержания и лексикостилистические особенности позволяют утверждать, что его автором является Лесков. Свое изложение творческой биографии Немцовой он построил на основе статьи о писательнице польского литератора Я. Ф. Новаковского (она также нигде не учтена), помещенной в новогоднем календаре для женщин и представляющей собой компиляцию из чешских газетных некрологов.
Обе публикации представляют большой интерес. В кратком подстрочном примечании к сказке Лесков характеризует Немцову как известную чешскую писательницу, знатока народной речи, тонкого стилиста. Значительно более развернутая характеристика Немцовой дана в очерке. При сопоставлении его текста со статьей Новаковского обнаруживается, что Лесков внес весьма существенные, характерные именно для него дополнения. Он в общем согласен с той высокой оценкой творчества Немцовой, которую дает Новаковский. Следуя за ним, Лесков и сам утверждает, что Немцову можно сравнить «с литературными знаменитостями Европы», называет произведения ее «поэтическими перлами», «Бабушку» — «прославленной», «Горную деревню» — «прекрасной повестью» и т. д. Но Лесков вносит от себя и такие штрихи в характеристику писательницы, которые в совокупности своей рисуют ее облик в ином свете, чем у польского автора. Необходимо прежде всего отметить, что он вводит в текст очерка факты, свидетельствующие о его большей, чем у Новаковского осведомленности относительно бедственных условий жизни Немцовой («обстоятельства во многих отношениях становились все круче и круче», «Божена дошла до самой крайней нищеты», «помощь не шла ниоткуда» и т. п.) и, главное, об отношении к ней чешского народа — факты, ставшие ему известными из бесед с деятелями чешской литературы во время пребывания за границей.
Некоторые положения очерка имеют скрытый полемический характер. Так, Лесков решительно не соглашается с Новаковским, который по существу ограничил значение творчества Немцовой, подчеркнув, что оно носит специфически женскую окраску, т. е. имеет и извинительные слабые стороны. По мнению Лескова, ощущение трогательной женственности нисколько не вредит произведениям чешской писательницы, к ним применимы общелитературные критерии и оценки без каких-либо скидок: эти произведения отвечают требованиям самой строгой критики. В целом его дополнения и поправки представляют собой стройную концепцию творчества Немцовой, в которой он видел близкий ему самому тип народного писателя. Этим и объясняется его очень эмоциональная по тону характеристика Божены Немцовой.
Лесков считает ее художественное дарование «огромным», называет ее писательницей «гениальной», человеком «могучего творческого духа», обладающим не только писательским талантом, но и одаренном всесторонне. Все ее творчество, по его словам, «поэзия», ибо она «поэт». С точки зрения Лескова, это высшая похвала. За словом «поэт» у него кроется большое содержание. В финале очерка «Последняя встреча и последняя разлука с Шевченко» Лесков привел латинскую поговорку: «Oratores fiunt, poetae nascuntur». Слово «поэт» здесь дано в характерном для прошлого века расширительном смысле как обозначение истинного художника слова — личности, одаренной великой творческой силой, проникнутой особой настроенностью духа. Называя Немцову поэтом, Лесков имеет в виду именно такое значение этого слова и тем самым определяет особенное место писательницы не только в чешской, но и в славянских и западноевропейских литературах. Вот почему он так сожалеет, что «сочинения ее ... еще очень мало известны славянскому миру». С подобной установкой связан у Лескова и один из основных мотивов его очерка: осуждение стандартных требований и критериев при оценке жизни и деятельности творческой личности высшего поэтического ранга. Этот мотив с наибольшей отчетливостью звучит в конце очерка, где ясно выражена укоризна в адрес «всей Праги», т. е. чешской национально-патриотической общественности, не сумевшей по-настоящему оценить такое исключительное явление, как Божена Немцова, не обеспечившей ей возможности спокойно творить: она была вынуждена превратиться «из поэта в смотрительницу за сумасшедшими».
Своеобразие творений Немцовой Лесков видит в «чистой, уносящей душу поэзии», проникнутой «высоким народным драматизмом» — глубинным народно-национальным началом, так как в ней «каждый цветок говорит вам, где он вырос и распустился». Лесков подчеркнул, что по существу единственным предметом литературного творчества писательницы был народ, что «она очень хорошо знала все социальные и политические условия его жизни», «сочувствовала его стремлениям и скорбела его скорбью», так как ее любовь к нему была «беспредельной». Всем этим Лесков и объясняет, почему она заслужила у народа известность, какою ни один славянский поэт не пользовался у своего народа. Каждый чех знает Божину Немцову, и у каждого всегда готово обще-чешское выражение: «Народа никто так не знал и не любил, как наша Божина».
Как сказано, приведенные оценки продиктованы Лескову внутренним ощущением его творческой близости к Божене Немцовой. «Беспредельную» любовь к народу, сердечное понимание «высокого народного драматизма», народно-национальные истоки творчества он вообще считал драгоценным качеством каждого настоящего «поэта». Известно, как высоко ценил Лесков эти качества у Шевченко, говоря о его «чувстве той теплой и живой любви» к Украине и ее народу, которую «дышали его произведения». Лесков и сам принадлежал к числу таких «поэтов». П. В. Быков приводит, например следующие, высказанные ему в одной из бесед, слова писателя: «...Высшая добросовестность побуждает нас относиться с особенным сочувствием к крестьянам ...Еще в мои детские годы я видел близко страдания злополучного мужика, и рано во мне начали роиться грезы об улучшении участи несчастливцев».
Отмеченным им у Немцовой ощущением «высокого народного драматизма» проникнуты многие произведения самого Лескова. Это находит свое объяснение в его взглядах на содержание народной жизни. Сошлемся на роман «Некуда». В одной из глав этого произведения («Что на земле русской бывает») разгорается принципиальный спор между героями по поводу одного из случаев в деревне Коробыше — убийства «молодой» и «хорошенькой» «бабочкой» мужа и его любовницы — спор о том, имеют ли место в народе драмы, говоря иными словами, способны ли простые люди к глубоким чувствам и переживаниям или вся их жизнь слепое следование инстинктам. Точку зрения автора представляет земский врач Розанов, который на вопрос своего оппонента — учителя Зарницына: «По вашему, что ж, есть драма?» — дает ответ, исполненный глубокого уважения к народу и понимания его духовной жизни: «Да, по-моему, есть их собственная драма. Поверьте, бабы коробышские отлично входят в борьбу убийцы, а мы в нее не можем войти». И далее, имея в виду отрицание Зарницыным способности народа к нравственной борьбе, он утверждает: «А о борьбе-то не беспокойтесь; борьба есть, только рассказать мы про эту борьбу не сумеем». — «А они сами умеют?» — «Себе они это разъясняют толково, а нам груба их борьба, вот и все».
К таким сторонам художественной системы Немцовой, которые наиболее ярко характеризуют ее именно как народного писателя, Лесков испытывал особенное тяготение в первые годы своей деятельности беллетриста. В. В. Виноградов сближает его с Писемским, ссылаясь на собственные признания писателя, упоминавшего Писемского в числе своих учителей. Но это именно лишь один из его предшественников. Несомненно, что в осознании Лесковым себя как писателя сыграли свою роль и произведения Божены Немцовой, характерные как раз этими же чертами.
Все сказанное здесь позволяет понять, почему редакция «Северной пчелы» вынесла решение об опубликовании у себя «Бабушки». По-видимому, сам Лесков и намеревался выступить в роли переводчика.
Знакомство Лескова с творчеством Немцовой и откликами на него не ограничилось несколькими эпизодами его литературной молодости. Едва ли случалось ему потом читать произведения чешской писательницы в оригинале, но зато перед ним открывались все новые и новые возможности знакомства с ними но русским переводам и с характеристиками писательницы, исходившими теперь уже от русских авторов. Можно допустить, что перед поездкой за границу Лесков не обратил большого внимания на те несколько строк о Немцовой, которые ей посвятил А. Н. Пыпин в своем очерке «Два месяца в Праге», но не вызывает никаких сомнений, что впоследствии писатель познакомился с теми ее характеристиками, которые содержатся у Пыпина в «Обзоре истории славянских литератур», и, особенно, в «Истории славянских литератур». Это подтверждают неоднократные упоминания имени Пыпина и его трудов в письмах Лескова к разным лицам.
С произведениями Немцовой в русских переводах Лесков знакомился в журналах. Так в 1866-68 гг. в «Русском вестнике» — журнале, привлекавшем в то время пристальное внимание писателя 16, в переводах М. П. и Э. Г. Петровских, были напечатаны «Бабушка», «В Шумавскнх горах» (совр. пер. — «Горная деревня), «Добрый человек» (совр. пер. — «Хороший человек»), «В замке и возле замка», «У подошвы Керконошских гор» (совр. пер. «Бедные люди»), «Горная идиллия» (совр. пер. — «Домик в горах»). Как человек, живо интересующийся славянской проблематикой, Лесков не мог не обратить внимания и на помещенный в том же журнале за 1866 г. этнографический очерк «Словацкие села под Прессбургом», где упоминалось имя Немцовой — знатока словацкой этнографии, и приводилась в рифмованном переводе свадебная песнь из ее «Картин словацкой жизни» (автором очерка был скрывшийся под псевдонимом «В. П. Иванов-Желудков» В. И. Кельсиев, известный Лескову еще со времени его дружбы с А. Бенни). Не вызывает сомнения и то, что Лесков познакомился с очерком Петровской о Божене Немцовой, который был помещен как раз в том самом номере «Русского вестника» за 1871 г., где была опубликована пятая часть его романа «На ножах» и произведения нескольких лично-знакомых ему и вообще интересовавших его авторов. В той же связи необходимо упомянуть и рассказ Немцовой «Карла» (в переводе той же Петровской), напечатанный в 1870г. в «Заре» — журнале, где до середины 1869 г. сотрудничал Лесков.
Интерес Лескова к творчеству Немцовой стимулировали также его личные встречи с чехами и прежде всего с Й. Коларжем — одним из его ближайших пражских знакомых. Встреча состоялась в мае 1867 г. в Петербурге, когда Коларж в составе чешской делегации был на Славянском съезде (впоследствии Лесков напоминал ему: «...Вы были у меня на Фурштадской»). Коларж был хорошо осведомлен о переводческой деятельности Петровских — с Э. Г. Петровской он готовил в Праге издание русского перевода «Бабушки», приспособленного для обучения чехов русскому языку. Возможно, в своих беседах он и Лесков касались этого, интересного для обоих предмета. Необходимо также напомнить, что после своего первого посещения Праги Лесков был там еще два раза — в 1875 и 1884 гг. В оба свои приезда он, как об этом свидетельствуют его письма, встречался с чешскими литераторами, в частности, с знакомыми по Мариенбаду. Можно думать, что Лесков был знаком и кое с кем из чешских литераторов, проживавших временно в России.
В журнале «Новый русский базар» (1875, № 10) в серии очерков П. В. Быкова о женщинах, вышедших на самостоятельную дорогу, появился очерк и о Немцовой. Обращает на себя внимание поразительная близость представленных в нем оценок оценкам Лескова в уже рассмотренном нами очерке. Речь идет не о заимствованиях: Быков черпал сведения о Немцовой из статьи Э. Петровской, которая в свою очередь опиралась на материалы Я. Э. Сойки. Сходство оценок Быкова и Лескова находит свое объяснение в близости их взглядов на многие вопросы общественной и литературной жизни, и это не случайно: обоих литераторов связывала многолетняя дружба. По-видимому, в своих беседах они не раз касались вопроса о значении творчества Немцовой для славянских стран, где имя писательницы стало близко многим.
Немцова восхитила Лескова, когда он только вступал в литературу, но не менее высоко ценил он ее, став маститым писателем, на третьем десятилетии литературного труда. Теперь внимание Лескова привлекали и иные стороны ее творчества, наиболее созвучные его взглядам, претерпевшим известную эволюцию.
В начале 80-х гг. одной из центральных для Лескова стала проблема нравственного воспитания молодого поколения. С этим связано участие его в предназначенном для детского чтения журнала «Игрушечка» (1881, № 1) и в альманахе «Складень» (1883). Издательницей последнего была А. Н. Толиверова — детская писательница, с которой Лесков находился в дружеских отношениях и помогал ей в издательских делах ценными советами. Большой интерес представляет письмо к ней от 28 июня 1883 г., содержащем рекомендации по составу дальнейших выпусков альманаха. Пообещав произвести необходимые сокращения в рекомендуемых им для второго выпуска своих произведениях, Лесков пишет: «Иностранные авторы Вамп были выбраны со всегдашней вашей ,,фантазировостью”: Гюго, Диккенс, Жорж Санд, Доде и Лонгфелло — хороши. Но что Вы возьмете у Шпильгагена? Он хорош, но не детск. Надо взять нечто из старика Цшокке и из Брет-Гарта, Круммахера и Божины Немцовой (с чешского)...». Упоминание в данном письме имени Божены Немцовой является еще одним доказательством устойчивой симпатии Лескова к чешской писательнице как к истинному художнику. Изучение контекста, в котором упоминается ее имя, и позволяет понять то новое, что открылось теперь Лескову в давно известных ему произведениях Немцовой, что выступило для него на первый план.
Выбор, на первый взгляд, столь разных авторов, как Цшокке, Круммахер, Брет-Гарт и Божена Немцова, был обусловлен тем, что все они, кроме Круммахера — автора коротеньких притч, были мастерами новеллы, жанра, наиболее удобного для альманаха. Но не это главное. Все они глубоко самобытны как писатели; произведения, созданные ими, отличаются ярким национальным колоритом, живыми человеческими типами, нарисованными в их социальной и психологической конкретности, глубоко индивидуальным языком и стилем, ощутимыми и в переводах. Но что более всего объединяет их — это нравственное содержание их творений, основанное на глубокой вере в человека. Это было глубоко созвучно Лескову. Ссылаясь на вычитанную им где-то мысль китайского императора Кун-цзы. что в каждом сердце есть добро, Лесков писал Буслаеву: «Я это понял и исповедую, и благодаря этому действительно находил теплые углы в холодных сердцах и освещал их». То же, по существу, находили в людях и все названные им писатели. Но как сам Лесков не остановился на освещении одних только «теплых углов», а дал галерею положительных героев, нарисованных во весь рост, так и Цшокке, и Брет-Гарт, и Немцова ввели в свои произведения немало лиц, одушевленных деятельной, самоотверженной любовью к ближнему.
Своеобразная этическая направленность произведений всех этих писателей позволяет понять, какая сторона творчества Немцовой особенно привлекала внимание Лескова в 80-е годы. Продолжив свое знакомство с ее творениями по русским переводам, он получил возможность не только вновь убедиться в тех достоинствах, которые были отмечены им прежде, но и найти в них то, что соответствовало его новым взглядам на смысл человеческих отношений. Хороших людей писательница находила почти во всех слоях общества, но, особенно, в низовых, демократических. Показательно, что один из рассказов она так и назвала «Хороший человек» (в переводе Петровской «Добрый человек») в соответствии со сложившимся у многих его действующих лиц мнением о главном герое — простом вознице. Свою точку зрения на место добра в жизни Немцова считала близкой к взглядам самих простых людей. Именно поэтому она и вложила собственные мысли в уста одного из таких героев — жителя маленького чешского городка добряка Глоушека. «Поверьте, пани, — сказал он своей собеседнице, — на свете все-таки больше добрых людей, чем злых. Да что бы и оставалось делать, если бы куколя было больше, чем пшеницы!». Конечно, мысль Немцовой не останавливалась в пределах этой формулы, она шла дальше. И если говорить только о ее художественных произведениях, не касаясь дневниковых записей и обширной корреспонденции (они и не были известны Лескову), то обнаруживается единая пронизывающая их идея о необходимости нравственного усовершенствования человека, о всеобщем братстве и взаимопомощи как естественных формах человеческого общежития, предвещающих светлые перспективы грядущего развития жизни.
Такая идейная направленность творчества Немцовой была чрезвычайно близка Лескову. Он сам в продолжение многих лет уверенно и любовно создавал положительные типы русских людей, преимущественно из демократической среды или близко связанных с нею. «Сила моего таланта в положительных типах, — не раз повторял писатель в последние годы жизни, подводя итог сделанному им. — Я дал читателю положительные типы русских людей. Весь мой второй том под заглавием „Праведники“ представляет собой отрадное явление русской жизни. Это „Однодум", „Пигмей“, „Кадетский монастырь“, „Инженеры-бессребренники“, „На краю света“ и „Фигура“ — положительные типы русских людей. Этому тому своих сочинений я придаю наибольшее значение. Он явно доказывает, был ли я слеп к хорошим и светлым сторонам русской жизни. Покажите мне у другого писателя такое обилие положительных русских типов».
Это изображение русских положительных типов было связано у Лескова с постоянно волновавшей его мыслью о средствах улучшения русской жизни. Одно из главных таких средств он видел в добросовестном отношении людей к своему делу, в честном отношении к долгу. В своих мемуарах Быков приводит собственные слова Лескова по этому поводу: «Единение, помощи друг другу для самоусовершенствования — это ведь тоже относится к добросовестности... У меня рассказов на эту тему довольно... Только они не глас ли вопиющего в пустыне?».
Известная близость идейно-художественных позиций Лескова и Немцовой объясняется в конечном счете весьма сходными социально-общественными и индивидуально-психологическими причинами, в основе которых лежит глубокое отвращение обоих писателей к господству спекулятивно-торгашеского «духа», процветания бессердечия и эгоизма, характерных для буржуазно-капиталистической эпохи.«... Наше нынешнее горе состоит в том, что никто ничего не хочет сделать для человека, если не чает от этого себе выгоды», — говорится в рассказе Лескова «Пигмей». Аналогичные мысли рассеяны и по многим произведениям Немцовой. Положительные герои обоих писателей выступают как антиподы буржуазной морали, как носители высокого нравственного примера, нацеленного, пусть на мирную, однако непреклонную борьбу с общественным злом.
Нечего говорить, такая позиция отражала общее писателям осторожное, а порою и даже отрицательное, отношение к решительным социальным переворотам. Вместе с тем нельзя не заметить несомненного влияния на них идей утопического социализма — идей, которыми были окрашены многие социальные и нравственные искания XIX века. Напряженный интерес Немцовой к современным ей социалистическим учениям общеизвестен. Что же касается Лескова, наука скажет здесь свое последнее слово, когда будут учтены все материалы, свидетельствующие об интересе писателя к идеям социалистов, получившим в его произведениях столь своеобразный резонанс.
Л-ра: Известия АН СССР. Сер. : литература и язык. – 1968. – Т. 27. – Вып 3. – С. 259-264.
Произведения
Критика
