К вопросу о своеобразии метода и жанра «Прекрасной баллады Милосердия» Т. Чаттертона
И.В. Вершинин
«Прекрасная баллада Милосердия», приписываемая Томасом Чаттертоном средневековому монаху Томасу Роули, входящая в цикл «Поэмы Роули» и датируемая
Вместе с тем следует подчеркнуть, что несмотря на довольно частое обращение исследователей поэзии Чаттертона к «Прекрасной балладе Милосердия» их работы не содержат исчерпывающего анализа этого произведения, учитывающего особенности его творческого метода, специфику жанра и его место в общем контексте не только творчества Чаттертона, но и всего литературного процесса в Англии второй половин XVIII в. народному творчеству, представляет собой небольшое сюжетное произведение лиро-эпического характера часто на историческую тему, относящуюся как правило к героическому прошлому. Для баллады характерна тенденция устранения авторской позиции из повествования для придания ему «объективного звучания» (отсутствие лирического героя, авторских оценок описываемых событий и персонажей и т. д.). Баллада стремится к динамичному и лаконичному повествованию, что проявляется в значительном сокращении различного рода описаний, где структурообразующую функцию выполняют диалог и монолог, являющиеся сюжетно-композиционной доминантой жанра.
В «Прекрасной балладе Милосердия» заметно «нарушены» пропорции между описанием природы и собственно диалогом, в котором раскрывается идейный смысл произведения. Во всей балладе Чаттертона тринадцать строф, и только четыре содержат диалог и монолог. Таким образом, особое значение приобретает в произведении описание природы. Пейзаж в балладе не является только эмоциональным фоном, сопровождающим само действие. В этом произведении Чаттертона пейзаж непосредственно входит в развитие сюжетной линии и несет на себе как компизицонную, так и идейную нагрузку.
Исследователи, как правило, рассматривают высокие художественные достоинства этого произведения в связи с удачным воспроизведением духа средневековой поэзии. Однако важно отметить, что при внешнем сближении с поэтикой средневековья (что в целом отражает искания английских предромантиков) «Прекрасная баллада Милосердия» заключает в себе идеи, свойственные художникам именно конца XVIII в. и соответствует эстетическим воззрениям этого периода, причем, эти новые тенденции, противопоставляющие произведение средневековым сочинениям, проявляются именно в раскрытии темы природы.
Описание приближающейся грозы и самой бури символически предваряет и придает эмоциональное напряжение тому социальному конфликту, который будет рельефно выявлен в диалоге бедного пилигрима и аббата. Этот социальный конфликт как бы проецируется на природу, отражающую нестабильность, вечное движение, грандиозные потрясения, свойственные человеческому обществу и всему миру в целом. Солнечная погода, образы цветущей природы неожиданно сменяются зловещими картинами приближающейся грозы и описанием града, настигающего бедняка в пути. Намедленность событийного действия компенсируется динамичностью пейзажа.
Важнейшую функцию в раскрытии основного конфликта, имеющего, как уже отмечалось, социальную основу, играют принципы контраста и параллелизма. Контрастны образы богатого и бедного священников, нарисованные Чаттертоном с большим художественным мастерством; контрастны смены солнечной погоды и яростной бури, враждебной не только самой природе, но и человеку. Параллелизм лежит в основе композиционной структуры произведения и отчетливо разделяет его на две части. В первой части показана встреча пилигрима с богатым священником, во второй — встреча с монахом «нищенствующего ордена» Лимитуров. И в первой, и во второй частях баллады обеим встречам предшествуют соответственно смена хорошей и плохой погоды. Однако показательно то, что принцип контраста органически входит в принцип параллелизма. С одной стороны поэт дает абсолютно идентичные ситуации, но с другой — разрешение (финалы) этих ситуаций носит контрастный характер. Подобное органическое сочетание контраста и параллелизма в рамках одного небольшого поэтического произведения рождает его цельный художественный ритм и свидетельствует о высоком поэтическом даровании молодого автора, его художественной зрелости.
Важно отметить, что в решении темы природы нашли отражение новаторские тенденции, свойственные английскому предромантизму. Тема природы, получающая особо широкое распространение в английской поэзии XVIII в., разрабатывается писателями различных направлений по-разному. Не будет преувеличением сказать, что трактовка этой темы может рассматриваться как один из критериев принадлежности писателя к тому или иному литературному направлению и характеризует его в той или иной степени в целом.
Одним из первых певцов природы в английской поэзии, как известно, был Дж. Томсон. Его поэтический цикл «Времена года» (1726-1730) явился важнейшей вехой в развитии английской поэзии, ознаменовав поворот от поэтики классицизма и культа разума к более пристальному вниманию к духовному миру человека, миру его чувств и переживаний, его связи с окружающим миром природы. Показательно, что новаторство Томсона проявилось прежде всего именно в этом произведении, которое в значительной степени повлияло на всю поэзию сентиментализма не только в Англии, но и за ее пределами.
Один из крупнейших современных исследователей творчества Томаса Чаттертона Дональд Тейлор, справедливо разделяя точку зрения о том, что средневековая английская поэзия не знала таких описаний природы, какое мы встречаем «Прекрасной балладе Милосердия», вместе с тем отмечает: «Однако в XVIII в. единственным соперником Чаттертона в описании больших движений и изменений к природе мог бы быть Джеймс Томсон, который возможно оказал на него влияние в этом произведении («Прекрасной балладе Милосердия». — И. В.). Тейлор имеет в виду описание бури в «Лете» Томсона. Действительно, подобные аналоги возможны, но они носят поверхностный характер, отражая лишь некоторое внешнее свойство. Однако отношение к природе, ее художественно-эстетические функции в поэзии Томсона и Чаттертона (в поэзии сентиментализма и предромантизма) имеют глубокие принципиальные различия.
Внимательный художник, Томсон с восхищением говорит о могуществе природы, о ее удивительном многообразии и великолепии:
О, таинственный круг! каких законов сила
Слияла здесь красу с чудесной простотой,
С великолепием приятность согласила,
Со тьмою дивный свет, с движением покой,
С неизменяемым единством измененье?
По что ж ты, человек, слепец среди чудес?
(Перевод В. Жуковского).
Поэт видит противоречивый. характер природы, где соседствуют жизнь и смерть, покой и буря, и вместе с тем это не пугает его, не рождает в душе смятение. Это происходит потому, что в конечном итоге «таинственный круг» довольно легко объясняется Томсоном. Кажущаяся хаотичность природы на самом деле являет собой гармонию. Эта высшая гармония воплощена в идее бога. «Основной смысл поэмы («Времена года». — И. В.) состоит в том,— пишет М. Рейнольдс, — чтобы показать, что он (Томсон. — И. В.) видит в природе не самого Бога, но Божью десницу».
В своих философско-эстетических воззрениях Томсон во многом опирается на классицистов, ибо постижение божественного начала в природе суть для него акт рационалистический, имеющий конечной целью примирение противоречий наблюдаемых в окружающем мире. Вот почему буря, описанная им в «Лете», о которой упоминает Тейлор, не производит такого зловещего впечатления, поскольку она является проявлением высшей воли, то есть божьего гнева.
Иначе проблема решается в «Прекрасной балладе Милосердия» Томаса Чаттертона. В его произведении природа выступает как самостоятельная сила. Более того, поэт подчеркивает ее стихийное начало. Предромантики, видящие в окружающем мире преимущественно зло, не могли понять (в силу социально-экономических и исторических причин) социальную основу зла, а, следовательно, не могли противопоставить жестокости буржуазного общества, рождающегося и крепнущего в Англии именно в это время, свою позитивную программу. Они часто придают вездесущей силе зла универсальный характер и переносят ее действие не только на общество, но и на природу. Предромантики также видят противоречивый, порой антагонистический характер природы, но они не стремятся найти этому какое-то разумное или божественное объяснение, как это делают Томсон и сентименталисты. Если для последних, как писал Томсон во «Временах года», «природа — храм, ... где мнится в тайной мгле сокрыт природы Царь», то Чаттертона и предромантиков она влечет именно своей таинственностью и необъяснимостью.
Сентименталистов описание природы интересует прежде всего с точки зрения тех чувств и эмоций, которые она пробуждает в душе человека (лирического героя), и которые они стремятся с мельчайшими подробностями передать в своих произведениях. Позиция Чаттертона иная.
Вместе с тем подобная позиция вовсе не исключает «вмешательства» поэта в происходящее. Наоборот, Чаттертон максимально использует свои «авторские права». Для более убедительного раскрытия основной темы баллады ему понадобилась буря, и вдруг (именно «вдруг») появляется «черная гряда» туч, низвергающих дождь и град. Также необъяснимо («вдруг») начинает пробиваться солнце в момент ухода богатого священника, который отказал в помощи бедному пилигриму, и вновь начинается буря, когда страннику встречается бедный монах. Подобное решение автора объяснить нетрудно: Чаттертону важно было создать идентичные ситуации для первой и второй встречи. Однако не противоречит ли подобный «авторский произвол» нашему утверждению о тенденции Чаттертона к объективному описанию природы? Думается, что нет.
Выше отмечалось, что пейзаж в балладе кроме идейного звучания играет и другую роль — композиционную. Именно в этой части и проявляется субъективное начало. Чаттертон как бы берет на себя те функции, которые у Томсона выполняет «Царь природы», т. е. бог. Чаттертон лишь «порождает» бурю, а затем наблюдает за ней со стороны с удивлением и трепетом, прислушиваясь к раскатам грома, зажмуривая глаза от ярких вспышек молний. Затем как бы спохватившись, поэт «прекращает» бурю, чтобы вновь ее начать, когда это ему понадобится.
Все это позволяет Чаттертону создать удивительно неуютную картину мира, подчеркнуть крайне тяжелое положение маленького беззащитного человека, его одиночество и бессилие в борьбе со стихией зла и несправедливости. Символическое звучание получают в произведении образы мирных животных, несущихся в страхе по равнине, пик часовни, вздрагивающий под ударами грома, гордые вязы, покорно склоняющие кроны под неистовым напором ветра и, наконец, смертоносный град, который дважды сравнивается с каменьями, летящими с неба.
Особое значение в «Прекрасной балладе Милосердия» приобретает появление образа автора в последних стихах седьмой строфы и в двух последних стихах заключительного семистишья. Чаттертон прибегает не престо к несобственно прямой речи как стилистическому приему, но здесь обозначены в известном смысле авторские раздумья, в которых проявляется не косвенно, а прямо, его отношение к происходящему. В первом случае (седьмой строфе) поэт высказывает сомнение в том, что «Милосердие и Любовь могут быть среди богатых», ибо «Рыцари и Бароны живут в праздности и для самих себя». Эта мысль сформулирована Чаттертоном в виде предположения-гипотезы. Причем это своеобразное предположение сделано в самый критический момент, когда буря достигает своего апогея. Дальнейший ход событий, описывае мых в балладе, должен ответить на поставленный вопрос. Вновь автор «устраняется» из повествования и наблюдает вместе с читателем за развитием событийного действия. К концу произведения высказанная автором гипотеза полностью подтверждается, и читатель сам уже может сделать вывод или вывести мораль, которые традиционно завершают балладу. Но Чаттертон идет несколько дальше. Он не просто подводит итог, но высказывает пожелание, которое звучит как призыв. «Непорочная Дева и все Святые, живущие в славе, либо дайте добрую волю богатым, либо дайте добрым людям силу». Социальный смысл этих слов станет более понятным, если мы укажем на то, что «добрый» Чаттертон часто употребляет как синоним слова «бедный». Именно такой смысл и имеет оно в общем контексте произведения. Английское «power» имеет несколько значений, в том числе «власть», «могущество». Причем контекст последнего стиха И всего произведения не только не исключает этого значения слова, но и предполагает его. Кроме того, это слово не просто несет двойное ударение (логическое и тоническое), поскольку стоит в конце стиха и зарифмовано, но его значение усиливается тем, что оно завершает всю балладу. Говоря об авторских отступлениях, следует подчеркнуть, что сюжетная канва служит только основанием, отправным пунктом для рождения размышлений рассказчика, ибо они сами далеко выходят за рамки произведения, приобретая характер обобщения с ярко выраженной социальной окраской.
По своей общей поэтической тональности «Прекрасная баллада Милосердия» может быть определена как лирическая баллада. Сам факт обращения Чаттертона к жанру баллады является весьма показательным и характерным для английской поэзии второй половины XVIII в. и отражает рождающийся интерес художников к своей национальной культуре. Вместе с тем, основываясь на народной балладной традиции, Чаттертон воспринимает жанровую структуру не как застывшую форму, а как живую плоть поэзии. Если говорить языком современной литературоведческой терминологии, то поэта в балладе привлекает «содержательная сущность жанра». Подобное «неклассицистическое» отношение к жанру может быть выявлено в рамках его творчества, если мы сравним «Прекрасную балладу Милосердия» с другим замечательным произведением Чаттертона «Бристольской трагедией», написанной двумя годами раньше, в
В «Прекрасной балладе Милосердия», как мы уже отмечали, диалогу и монологу отведено меньше места, свойственные жанру драматизм и динамизм, воплощены художником другими средствами, а именно своеобразным решением темы природы. И в этой балладе Чаттертон прибегает к фольклорным элементам: под этим углом может быть рассмотрен мотив дуба, где происходят встречи героев, а так же некоторые приемы, используемые поэтом в создании портретной характеристики богатого и бедного священников и т. д.
Нетрудно увидеть как различия, так и точки соприкосновения этих двух баллад, что дает основание говорить не только о гибкости самой формы баллады, но об определенной эволюции жанра в рамках творчества Чаттертона. Если «Бристольская трагедия» может быть определена как драматическая баллада, то «Прекрасная баллада Милосердия» — лирическая.
Вся поэтика и стилистика «Прекрасной баллады Милосердия» значительно отличается от дидактической описательной поэзии Томсона, что еще раз подтверждает ограниченный и поверхностный характер сравнения этого произведения с «Летом» автора «Времен года». Это различие наглядно проявляется даже в принципе лексического отбора и образно-языковой структуре произведений. Томсон широко использует условно-поэтический язык классицистов; его стихи насыщены именами героев античной мифологии: Пан, Вакх, Европа, Флора, Зефиры, Серафимы и т. д. Тогда как Чаттертон, довольно широко употребляя поэтизмы, что придает балладе известную возвышенную торжественность и значимость, стремится к простоте и ясности изложения, смело прибегая порой к разговорным конструкциям. Не случайно, говоря о «Прекрасной балладе Милосердия», Виньи с искренним восхищением писал о «простой красоте мысли, свежести и правдивости красок, тонкости исполнения, где ничего не упущено в искусстве детали, и где сверкает все богатство ритма и рифмы». Французский романтик не без основания говорит об «обновлении поэтического языка» у Четтертона.
Однако нельзя не отметить, что в балладе проявилось некоторое влияние дидактической поэзии столь характерной для Англии XVIII в. Известный сентименталистский оттенок приобретает в «Прекрасной балладе Милосердия» диалог, что никоим образом не нарушает в целом общей тональности произведения.
Среди прочих достинств «Прекрасной баллады Милосердия» следует подчеркнуть высокое поэтическое дарование Чаттертона. Он с большим мастерством и легкостью использует сложную и редкую в английской поэзии строфу семистишье. Синтаксически почти каждая строфа являет собой одну фразу, что придает ей определенную законченность и самостоятельность. Чтобы выделить или подчеркнуть какую-нибудь мысль или образ, Чаттертон иногда оформляет строфу в две фазы, но он «отторгает» как правило только два последних стиха, связанных парной рифмой. Сочетание десятисложника с александрийским стихом лишает балладу монотонности; оно то ускоряет, то замедляет движение стиха, подчеркивая переменчивый характер природы.
Филарет Шаль, крупнейший знаток английской литературы, известный французский критик и писатель эпохи романтизма, сетуя на то, что талант Чаттертона не был по достоинству оценен современниками, так писал о сочинениях поэта: «...Им не хватало недостатков и модного притворства, той неясной меланхолии, которая опьяняла женщин и придворных». Сегодня эти «недостатки» являются одним из главных достоинств поэзии Томаса Чаттертона.
Анализ образно-смысловой структуры, композиции, идейного звучания «Прекрасной баллады Милосердия», учитывающий специфику творческого наследия Чаттертона, некоторые общие тенденции развития поэтической мысли в Англии второй половины XVIII столетия, позволяет увидеть глубокую связь произведения как с народной стиховой культурой, так и с поэзией XVIII в., выявить его новаторство, выводящее за рамки собственно жанровой структуры и позволяет говорить о том, что в своих лучших творениях Чаттертон предвосхищает некоторые открытия английского романтизма.
Л-ра: Метод и жанр в зарубежной литературе. – Москва, 1979. – Вып. 4. – С. 49-59.
Произведения
Критика
