Норман Мейлер. Древнейшие вечера
Т. Ротенберг
«История как роман, роман как история» — в подзаголовке к широкоизвестной книге документальной прозы «Армии ночи», созданной на гребне «бурных шестидесятых», нашла предельно емкое отображение едва ли не важнейшая доминанта художнических поисков Нормана Мейлера (род. в
И тем не менее исторический роман «Древнейшие вечера», выхода которого в течение нескольких лет с нетерпением ожидала американская — и не только американская — критика (появившись наконец на книжных прилавках в
В эпиграф к роману писатель вынес строки из «Идей Добра и Зла» У.Б. Йейтса. В этих строках ирландский поэт высказывал уверенность в том, что «границы сознания извечно подвижны... множество сознаний могут перетекать одно в другое и, таким образом, создавать или выявлять единое сознание, единую энергию... наши воспоминания — часть единой памяти, памяти Природы».
Бесспорная заслуга Мейлера — удивительное по достоверности воссоздание атмосферы жизни в Древнем Египте, проникновение в мировосприятие человека тех давних времен, по мере раскрытия которого у читателя крепнет ощущение, что специфика историко-культурного контекста лишь подчеркивает неизменность природы человека, его духовную стабильность. На зрелом этапе творчества Мейлер словно обрёл наконец своего героя — не только наиболее близкого автору по духу, но и наиболее совершенного с художественной точки зрения. Не может не удивить тот факт, что в лице персонажа-повествователя Мененхетета прозаику удалось создать на редкость яркий и органичный образ, вобравший его собственные размышления о жизни, науке, философии, искусстве и вместе с тем предельно обособившийся от своего творца, живущий полнокровной романной жизнью.
В центре авторского внимания — взаимоотношения двух главных героев книги: фараона Рамзеса II и его подданного. Неизменный демократизм мировоззрения Мейлера, при всех его реальных и подчас неразрешимых противоречиях, очень скоро проявляет себя в том, что второй предстает в глазах читателя намного более интересным, нежели почитаемый и искренне боготворимый им властитель, который, несмотря на личностную незаурядность, несравненно более скован кастовыми условностями. И хотя пространственные границы его существования волею романиста довольно широки (благодаря «новой жизни», обретаемой им в браке с третьей женой, хеттской принцессой, не говоря уже о постоянной возможности ухода в ритуал — в жизнь богов и богоподобных предков), восприятие мира фараоном оказывается беднее мудрости, обретаемой его верным слугой в процессе четырех «воплощений» (Мейлер смело ставит на службу своему романному замыслу традиционные верования восточных народов о реинкарнации души, обеспечивая своему персонажу возможность, прожив несколько жизней, стать участником и очевидцем различных стадий исторического развития его отчизны, три из которых падают на время правления Рамзеса II).
За четыре воплощения Мененхетету предстоит пройти путь от колесничего и военачальника Рамзеса II до вельможи при дворе Рамзеса IX, где мы впервые и знакомимся с ним. Любая из его биографий необычайно драматична, исполнена взлетов и падений, честолюбия и горечи, увлечений и разочарований. «Древнейшие вечера» — это вечера, проведенные Мененхететом и его родственниками-придворными в обществе пригласившего их молодого, нерешительного, жаждущего приобщиться к житейской мудрости фараона (точнее, вечер и ночь, на протяжении которых Мененхетет повествует о прожитых им необычных жизнях). Его глазами мы видим Египет периода наивысшего расцвета, наблюдаем восход и закат его богоподобного властителя, чей пульс бьется в унисон с мыслями египетских богов, и оба Египта, Верхний и Нижний, живут в едином ритме с этим пульсом, с его дыханием, определяющим скорость течения Нила.
Открывает роман «Книга умершего», выполняющая функцию введения и описывающая состояние души в момент перевоплощения. Эти первые сорок страниц призваны погрузить читателя в лабиринт мифопоэтического мировидения, в рамках которого бытие героев неотделимо от извечной жизни богов египетского пантеона, жизни, бесконечно повторяющейся в смене времен года, дня и ночи, рождения и смерти, взаимоотношениях людей, народных празднествах и религиозных обрядах, наконец, в существовании земного представителя богов — фараона Рамзеса II, — являющейся как бы матрицей существования каждого обитателя Египта. Принимая конвенции мифопоэтического письма, читатель приемлет как естественные и закономерные и последующие многочисленные описания разного рода мистических состояний, которые являются органической частью повествования и, как выяснится в конце романа, наивысшей целью четырех жизней главного его героя.
Во второй части («Книга богов») душа умершего в отрочестве принца встретит во мраке пирамиды тень своего прадеда Мененхетета (стоит сказать, что родственные отношения между персонажами в романе предельно усложнены и запутаны в силу весьма свободной, на грани промискуитета, личной жизни его героев — особенность, присущая, впрочем, не только древнеегипетской мифологии, образно воспроизводимой прозаиком, но и мифологическому корпусу других историко-культурных ареалов). Последний поведает ему об основополагающих событиях жизни богов Египта, и отдельные эпизоды этой жизни, впоследствии многократно дублируясь в существовании смертных персонажей, их воспоминаниях о себе, близких и предках, сплетаясь с повествованием Мененхетета о том, как он был живой «тенью» фараона, постепенно раскроют читательскому сознанию свои подлинные место и роль в сложно организованном эпическом целом романа, — целом, где ощущение и реальность, настоящее и прошлое не имеют четких границ, где само время, благодаря поразительной силе памяти и воображения, превращается в пространство-время, в котором человек чувствует себя столь свободным, сколь сильно его воображение и богата его память. Этот мир, несомненно, очень близок произведениям латиноамериканских мастеров «магического реализма», однако такая близость не имеет ничего общего с эпигонством. Укорененность в мифе укрупняет масштаб повествования, а присущий Мейлеру интерес к противоречивым взаимовлияниям научно-рациональных и мистико-эмпирических форм опыта придает его книге весьма современное звучание. Закончив рассказ, вооружающий правнука знаниями об истории, государственном устройстве, обычаях и нравах Египта, прадед отправляется с ним в путешествие по Некрополю, городу пирамид, углубляясь в воспоминания о жизни близких, в собственное детство — т. е. в момент, с которого и начинается развитие сюжета.
Содержание третьей части («Книга ребенка») знакомит читателя с двором преемника Рамзеса II, при котором пожилой военачальник в отставке (это, разумеется, Мененхетет в своем четвертом воплощении) мечтает стать визирем. Слывущий замечательным рассказчиком, в деталях помнящим самые отдаленные — чаще всего батальные — эпизоды египетской истории, он надеется с помощью этого дара расположить к себе честолюбивого, но слабодушного и неопытного молодого фараона. Последний, сославшись на то, что наступает Ночь свиньи (особое в череде традиционных египетских празднеств: по поверьям, в эту ночь в людях и природе выплескивается наружу самое сокровенное), просит его рассказать о событии полуторастолетней давности — легендарной битве египтян с хеттами при Кадише, когда, если верить преданию, рядом с фараоном сражался его колесничий, которого, по слухам, звали Мененхететом.
Следующая, самая обширная и масштабная часть романа, «Книга колесничего», — апофеоз всех четырех жизней Мененхетета. Здесь формируется характер героя; став приближенным фараона, он вместе со своим властителем переживает самый драматический эпизод эпохи расцвета Древнего Египта — сражение при Кадише, на многие десятилетия определившее судьбы страны и ставшее переломным моментом в отношениях фараона и его подданного. Вместе пережив свой звездный час, впервые и единственный раз в жизни забыв перед лицом грозной опасности о разделяющей их пропасти, они расстаются. Терзаемый дурными предчувствиями и страхом перед будущим (победа обернулась практической потерей армии), фараон ссылает своего соратника в безлюдную пустыню на золотые прииски, где в тоске и тщетной надежде на случай, который помог бы ему вырваться из ссылки, тоскливо текут лучшие годы Мененхетета. Однако в самую страшную пору судьба преподносит ему бесценный подарок — секрет индивидуального бессмертия, ключ к тайне перевоплощения, умение обрывать нить, связующую жизнь со смертью, и в тот же миг зачинать себя заново. Спустя четырнадцать лет герою удается, подкупив чиновников фараона, вернуться в Фивы. Египет переживает очередной период пограничных войн, и фараон опять удаляет Мененхетета из столицы, назначив его главнокомандующим всеми своими армиями, чтобы спустя еще пять лет возвратить пятидесятилетнего полководца ко двору, удостоив его должности смотрителя своего гарема. Так в биографии Мененхетета открывается новая страница.
Превратностям судьбы героя на придворном поприще посвящена пятая часть романа («Книга цариц»), повествующая о том, как неустрашимый воин постигает тайные пружины человеческих отношений и поступков. Столь неожиданным для окружающих актом Рамзее II, опасающийся дворцового заговора, фактически вверяет Мененхетету свою безопасность, назначая на освободившуюся должность старшего сына своей жены Нефертити, по слухам рожденного ею от самого бога Амона, он удаляет от себя опасного претендента на престол. Через некоторое время Мененхетет получает пост хранителя дворца Нефертити, оскорбленной браком фараона с хеттской принцессой. Рамзее поручает ему следить за могущественной и коварной царицей, приказывая, в случае своей гибели, убить ее в момент получения известия. Отношения Мененхетета и Нефертити, переходящие в интимные, довершают «воспитание чувств» героя; параллельно с любовными утехами он углубляет свои познания в чтении ритуальных папирусов и магии.
Неожиданным переводом Мененхетета во дворец молодой царицы-хеттки открывается шестая часть романа — «Книга фараона». Рамзес дает ему еще более трудное задание: Мененхетет должен помочь молодой царице «постичь дух Египта». Об этом мечтает и она сама, сознавая, что, не став «своей» в Фивах, она отрезает своему маленькому сыну путь к престолу. Мененхетет рискует жизнью, пытаясь увидеться с Нефертити, стремящейся, со своей стороны, использовать его как орудие в борьбе с мужем-властителем, и погибает от руки ее старшего сына, успевая, однако, зачать себя заново в ее лоне. Царицу подвергают жестокому наказанию: ей вырывают ноздри и отправляют в пожизненную ссылку, где она рожает Мененхетета-второго. Одной из наложниц фараона (а в прошлом — любовнице и первой наставнице героя в магии) удается убедить Рамзеса в том, что новорожденный — ее дитя, зачатое от него самого, и таким способом сохранить Мененхетету жизнь. Во втором своем воплощении он достигает статуса верховного жреца Египта.
В седьмой, завершающей части романа («Книга секретов») автор подводит беглый итог всем четырем жизням, прожитым главным героем. Во второй из них, в бытность верховным жрецом, Мененхетет владел двумя тайнами, обретенными в первом воплощении: секретом самовозрождения и знанием мест, где спрятаны сокровища пирамид. Однако ему не удалось сполна насладиться ими: накопленное богатство явилось причиной его преждевременной гибели. Умерщвленный в постели известной на все Фивы блудницы, Мененхетет ухитрился, как и раньше, зачать себя вновь, но не без потерь: новая мать растранжирила все его состояние, а специфика ее «профессии» способствовала тому, что, пребывая в ее утробе, он почти утратил знания, обретенные в предыдущей жизни. Впрочем, своеобразной компенсацией Мененхетету-третьему стало то, что родился он с прекрасным знанием людей, их инстинктов и слабостей, и потому быстро прошел путь до содержателя процветающего борделя, преумножив свою собственность удачными спекуляциями древними папирусами и участками в Некрополе. Постепенно и не без труда ему удается восстановить крупицы опыта прежних воплощений.
Мененхетету-третьему дано осознать ошибки предшествующего существования, за которые он расплатился утратами духовными и материальными. Главной задачей его жизни становится верный выбор жены — своей будущей матери. Женщина, на которой он женится, наделит его в новом воплощении не только здоровьем, но и большим богатством и высоким социальным происхождением (то и другое — благодаря последующему ее браку с отставным военачальником).
На долю Мененхетета-четвертого выпадает еще раз дослужиться до высокого воинского чина. Но честолюбивое стремление стать «тенью» фараона уже чуждо ему. Египет к этому времени вступает в пору упадка. Тяга к духовному, не до конца реализовавшаяся в прежних жизнях, владеет Мененхететом сильнее, нежели карьеристские побуждения. Выйдя в отставку, он всецело посвящает себя медицине и магии, открывающим ему пути к дальнейшему совершенствованию памяти и воображения.
Бесконечно протянувшийся «вечер» близится к финалу. Выслушав рассказ Мененхетета, молодой Рамзес IX отказывает ему в месте визиря: вряд ли безопасно постоянно иметь рядом с собой столь искушенного человека. В ту же ночь во дворце вспыхнет пожар, и Мененхетет поможет справиться с ним, но при этом сядет на трон фараона, за что тот по обычаю предоставит виновному за неслыханное оскорбление власти покончить жизнь самоубийством — признавая в то же время, что в минуты опасности Мененхетет действительно был владыкой обоих Египтов. О том, чем завершился удел его героя, романист умалчивает, выдвигая на рассмотрение читателя две противоречивые версии, сосуществующие в народной памяти на правах преданий. Согласно одной, Мененхетет совершил церемонию «подставного фараона», т. е. отсек себе последовательно члены и умер от потери крови. По другой, он был отдан на милость жрецов и впоследствии был заколот собственной внучкой, ставшей женой фараона.
Роман завершается во мраке той же пирамиды, где и начался. В царстве мертвых Мененхетет беседует со своим правнуком — принцем, не успевшим повзрослеть. Ни в одной из своих четырех жизней, как сознает он теперь, не достиг он желаемого и отнюдь не склонен возвращаться в мир живых. Из могильной тьмы ему и его правнуку видятся смутные очертания непонятной для них жизни Древней Греции и Рима, наступившей спустя тысячелетие после их смерти (здесь-то и развернется действие задуманного Мейлером второго романа трилогии), а затем грезятся уже совсем непостижимые картины грядущего...
Мененхетету, чья душа в каждом из воплощений крепла в борьбе со страданиями, обретая все большую широту прозрения будущего, известного лишь богам, и его правнуку, чей дух сливается с духом его «вечного» предка, чудится, что они «словно по огням» поднимаются вверх по душам тех, кого знали при жизни. «Наши мертвые сердца живут среди молний в ранах богов», — гласит последняя фраза романа. Эту сцену можно считать неким прологом к заключительной книге задуманной автором трилогии, действие которой происходит на космическом корабле.
Амбициозный замысел. Амбициозный вдвойне, если учесть, что создание одной первой части этого романного цикла потребовало от прозаика десяти лет напряженного труда, а ее выход в свет совпал с шестидесятилетием Мейлера. Сегодня можно с уверенностью говорить лишь о своего рода «предварительных итогах» масштабного замысла. О «Древнейших вечерах» — произведении по сути философском, сочетающем глубину осмысления сложнейшего культурно-исторического материала с позиций человека, вооруженного представлениями науки конца XX столетия, с редкой зрелостью писательского таланта.
Не каждому, разумеется, а лишь предельно вдумчивому читателю раскроется сквозь пелену странных, отдаленных, порою откровенно фантастических реалий «исторической прозы» Мейлера прячущийся в ее глубинах «роман идей». Но, закрывая роман, выносишь чувство удивительной цельности мироощущения, сообщившейся от автора к герою, чувство неисчерпаемости, непрерывности, нескончаемости жизни. Книга поражает неподдельной эпической силой, исподволь выковывавшейся в ходе освоения автором законов и тайн документального жанра. А поскольку с творчеством Мейлера связаны многолетние дискуссии вокруг современного западного романа, «Древнейшие вечера» воспринимаются и как реальный итог коллективных художественных поисков, произведение, в котором наконец обретено то качество романного видения, какого недоставало ему с конца XIX века. Органично воплотив критико-аналитическую традицию социальной прозы США на рубеже XIX и XX веков и, с другой стороны, традицию «магического реализма», нашедшую выражение в современном латиноамериканском романе, панорамное произведение Нормана Мейлера как бы сфокусировало в себе плодотворные поиски разных и несхожих реалистических повествовательных форм, определяющие лицо сегодняшнего романа на Западе, доказывая, что и ныне остается неизменным основной его предмет — человек.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1988. – Вып. 2 – С. 74-78.
Произведения
Критика
