Трагедия мёртвого времени
В. Силюнас
Как в каждой подлинной трагедии, в «Мертвых сыновьях» герои видны нам на тревожном фоне истории, и, как каждая настоящая трагедия, роман испанской писаельницы — это неустанные поиски ответа на вопрос: в чем корни личных катастроф и бед народных?
Поэтому, хотя непосредственное действие книги протекает с января по сентябрь 1948 года, мы вновь и вновь возвращаемся к годам республики, гражданской войны и поражения, к странствиям на чужбине и судьбе тех, у кого отняли родину. Порой светлая, но чаще тяжелая память о прошлом вытесняет в сознании действующих лиц сегодняшнее. Композиция, построенная на частом возврате в прошлое, глубоко содержательна; два основных и противостоящих друг другу героя Даниэль Корво и Мигель Фернандес обречены — они лишены настоящей жизни.
Шестнадцать лет тому назад бежал из дома юный Даниэль, бедный родственник владельцев полуфеодального поместья Энкрусихада. И вот теперь он вновь появляется здесь, чтобы наняться лесником к хозяевам поместья — своему дядюшке Корво и двоюродной сестре Исабели. Словно кровожадный спрут, присосалась Энкрусихада к скудным землям Эгроса, оплела своими щупальцами бедняков и нищих издольщиков. И возвращение сюда Даниэля воспринимается как предательство.
Боец республиканской армии, он очутился в гуще борьбы без верного компаса, ведомый одной жаждой справедливости. В детстве он убегал из Энкрусихады к детям бедняков, а затем возвращался под кров поместья, и так каждый день: туда и обратно, туда и обратно. И все же — холоп среди господ, господский сын среди батраков — он, особенно в годы гражданской войны, испытал чувство единения с людьми именно как близость с мыкающими горе, с тружениками. Потому для него потеря чувства человеческой общности означала потерю общности с трудовым народом. Порой одиночество бывает равносильно предательству. После поражения республики, после гибели жены Вероники, тоже одной из Корво, убежавшей за ним из Энкрусихады, Даниэль замкнулся в одиночестве...
Сегодня Даниэль в любви двадцатилетнего заключенного Мигеля Фернандеса, томящегося в лагере, расположенном в ущелье вблизи Энкрусихады, и младшей дочери дядюшки Корво Моники увидел как бы повторение своей молодости.
Дитя городских трущоб (впервые он узнал вкус масла в дни республики), голодный оборванец Мигель рано понял, какая пропасть разделяет нищету и ослепительную роскошь. В искалеченном ужасами войны сознании подростка этот антагонизм приобрел форму выбора: быть рабом или быть господином. Он решил стать господином, и в стране, где закон предопределял ему жить среди рабов, он мог пойти к своей цели только вопреки закону. Мигель стал преступником.
Наказание только укрепило его в своем ожесточении. «Доброта» Диего Эрреры, «хорошего» начальника эгросского лагеря, приводила его в исступление. Своими утешительными проповедями Эррера превращал заключенных в терпеливых рабов. Взбешенный тупой покорностью побежденных, Мигель как бы непрерывно решал для себя раскольниковский вопрос: кто же я — Наполеон или тварь дрожащая?
Впрочем, близость к Достоевскому не только в том, что мы можем провести параллель между Мигелем Фернандесом и Родионом Раскольниковым, не только в болезненно-остром восприятии несправедливости мироустройства (как оборотная сторона этого — эпилепсия Мигеля, «туман», служащий ему подтверждением собственной исключительности), не только в том, что судьба Даниэля как бы говорит нам: если душа мертва, если умолк голос совести, то нет уже ничего, что удерживало бы от подлости, от преступления.
Подобно великому русскому писателю, Ана Мария Матуте раскрывает в своем драматически насыщенном повествовании и гибель окончательно исчерпавшего себя, выродившегося помещичьего мира, и звериный лик идущей ему на смену буржуазной жизни. Мертвое время, время, которое летит, «кружится в воздухе, развеивается пеплом, угольной пылью, ветром, вернувшимся на круги своя».
С одной стороны, «недоповесившийся» помещик, трясущийся алкоголик дядюшка Корво (Даниэль вынул его из петли, и с тех пор дядюшка ходит с искривленной шеей), с другой — власть буржуазного города, растлевающая и калечащая Мигеля власть золота.
И Даниэль Корво и Мигель Фернандес социально обречены. И символично, что именно Даниэлю суждено сыграть роковую роль в судьбе человека, в котором он увидел самого себя в прошлом.
Не нужно быть меланхолическим датским принцем, чтобы понять зловещую истину: Испания — тюрьма. Это понимает и Мигель Фернандес. Но он сам отравлен мертвым воздухом этой тюрьмы. Он истерически бьется в своей клетке и предпринимает отчаянную попытку побега. («Я не могу больше. Лучше пулю в спину... Я и минуты не могу больше выносить эту собачью жизнь и эту ужасную, как называешь ты, свободу...» — говорит Мигель другому узнику, Санте.) Но Санта поверил начальнику, что тюрьма — это спасительное место, он вцепляется в Мигеля, чтобы не дать ему бежать, чтобы силой отстоять идею смирения. И Мигель убивает Санту. А Даниэль подстерегает Мигеля, чтобы толкнуть под жандармскую пулю...
Расплата Даниэля с Мигелем Фернандесом — это его разрыв с единственным, что у него еще осталось, со своим республиканским прошлым. Поражение республики таким образом — причина гибели не только Даниэля, но и Фернандеса. Трагедия настоящей жизни в том, что когда-то ее не удалось повернуть по другому руслу, в том, что время республики, время надежд и свободы словно замерло («часы — те часы с круглым циферблатом и незабываемым звоном, что висели на лестнице в интернате Розы Люксембург в Виладрау,— остановились однажды утром навсегда»).
Судьбы Даниэля и Мигеля очерчены рельефно и глубоко, но они существуют не сами по себе, а в половодье жизни. Роман многоголос и многолик — тут и бойцы гражданской войны, и узники лагерей, и воспитанники интерната для детей республиканцев, и крестьяне, и уголовники... Зоркость и образная емкость позволяют Матуте в одной-двух фразах нарисовать персонаж. Весь роман как бы состоит из коротких фрагментов поэтической летописи — своего рода стихотворений в прозе. Но впечатление от «Мертвых сыновей» не дробится: словно из разноцветных камушков, разбросанных с точным художническим расчетом, возникает величественная фреска народной жизни. И в этом полифоническом звучании нет места удручающему унынию.
Изображая крушение судеб своих героев и картины жизни народных низов, полных нечеловеческого горя, как полна им душа матери, увидевшей труп взорвавшегося на петарде мальчика, эта книга не только говорит нам: так дальше жить нельзя. Она полна порыва к иной, достойной человека жизни.
Может быть, потому Матуте так щедра и неистощима в описании красок и красот земли. У нее поразительное живописное видение. Заключенный в ее книге видит через решетку «золотую и зеленую воду среди камышей, единственный свежий мазок в этом царстве скал и красной земли. Тут было только одно дерево — бук на том берегу, от него под вечер падала длинная тень. Железные прутья отражались в реке. Мокрые круглые камни — розовые, белые, голубые — блестели от солнца».
Тут уже вспоминаешь не Достоевского, а Лорку. Густая вязь своеобычных, не всегда до конца досказанных образов-символов, словно наполненных лорковской печалью и таинственностью, придает поэтическое обаяние авторской интонации. И жаль, что эта эмоциональная окрашенность образного строя книги, выделяющая творчество Матуте среди молодых испанских писателей (большинство из них придерживается манеры беспристрастного рассказа, где детали живут как бы вне авторского отношения к ним), не нашла отражения в предисловии к «Мертвым сыновьям». Тем более что в целом предисловие Г. Степанова — это тонкое и вдумчивое исследование творчества Матуте. И безусловная удача — труд Н. Трауберг, М. Абезгауз и Е. Бабицкой, осуществивших в едином стилистическом ключе перевод этого очень сложного в языковом отношении произведения.
«Я писала и буду писать романы неприятные на вкус для нёба буржуев и эстетов. Роман уже не может служить лишь для времяпровождения или для того, чтобы забыть о действительности. Он должен быть документом нашего времени, должен ставить проблемы современного человека и одновременно ранить, если можно так выразиться, сознание общества, порождая желание улучшить его», — говорит Ана Мария Матуте. После «Мертвых сыновей» (1958) она опубликовала две части своей трилогии «Торгаши»: «Первые воспоминания» (1960) и «Солдаты плачут по ночам» (1964).
Л-ра: Новый мир. – 1965. – № 6. – С. 261-263.
Критика
