Своеобразие конфликта и поэтики комедии А. Галина «Восточная трибуна»
Э. Л. Финк
Необычная ситуация создалась в современной драматургии. В обзоре московского театрального сезона 1981/82 годов критик Борис Любимов писал: «За один сезон состоялись премьеры у А. Дударева и Л. Петрушевской, А. Казанцева и В. Арро, С. Злотникова и В. Гуркина, Н. Павловой и А. Галина, Ю. Макарова и О. Перекалина. Такого не было уже лет двадцать. Вот в такой «взрывной волне драматургического творчества» и видится один из симптомов обновления сцены». И особо значительная роль в этом обновлении у Александра Галина, о чем убедительно свидетельствует статистика. Сегодня в репертуаре московских театров — четыре его пьесы («Летят перелетные птицы», «Ретро», «Наваждение», «Восточная трибуна»). Во всесоюзной афише 1981 и 1982 годов первое место (заняла пьеса «Ретро», по количеству спектаклей намного превысившая показатели всех других пьес. И это закономерно. Безусловно, Галин — один из самых интересных драматургов «новой волны», а пожалуй, и самый интересный. Во всяком случае, в дискуссии о драматургии 80-х на страницах «Литературной газеты» имя Александра Галина упоминалось постоянно. Правда, дискуссия развивалась таким образом, что ее участники, высказывая свое отношение к работе нового драматургического поколения, давали преимущественно общие оценки, суммарные характеристики. На мой взгляд, дискуссии не хватало аналитичности, конкретного исследования характеров, разных авторских индивидуальностей. Сегодня есть смысл в усилиях критики, направленных на осуществление призыва, прозвучавшего в статье Льва Аннинского: «Посмотрим, кто пришел!»
Лев Аннинский ярко, решительно сформулировал свое понимание новаторства, своеобразия молодой драматургии 80-х. Правда, его выводы касаются не всей драматургии, а одной из важнейших линий ее развития — пьес о современных горожанах. Л. Аннинский даже ограничивает поле своей критической наблюдательности пьесами о жителях столицы, их буднях и быте. Критику кажется, что «в пьесах о жизни «новых городских людей» наши драматурги нащупали не просто новые психологические и типологические варианты сценичности. Они нащупали новую драматургическую почву». Прежде всего — это новые конфликтные отношения. С точки зрения Льва Аннинского, проблемы «верха» и «низа», ступенек карьеры — это конфликт традиционный, сегодняшней реальности не соответствующий. «Ступенек давно нет. Уровни идут вперекосяк. Чует драматургия принципиально новую, косую, качающуюся, парадоксальную плоскость конфликта. Нет верха и низа. Есть полицентризм, кружки, свои — чужие, «люди — ин» и «люди — аут».
В таком конфликте раскрывается своеобразие персонажей авторов, пишущих о современных горожанах: «Господствующий лейтмотив: бытовая гонка на месте испарившегося «Эльдорадо». Вчерашние мечтатели неожиданно для себя стервенеют».
Наиболее острое столкновение разных точек зрения вызвали не сюжеты и герои нового драматургического поколения, а проблема авторской позиции. Правда, раздавались голоса, негативно, скептически оценивающие сам предмет изображения — современный городской быт. Для драматурга Диаса Валеева, например, пьесы на эту тему — лишь «бытовой отсек», как бы низший уровень литературы. У драматурга Александра Мишарина или критика Нины Велеховой отношение к молодой драматургии более гибкое и аналитическое. Пафос статьи А. Мишарина — в утверждении авторской активности, необходимости идеала, с позиции которого оцениваются и жизненные противоречия, и драматургические коллизии. Это мысль бесспорная. Споры начинаются, когда речь идет о конкретном авторе, о том, какова позиция А. Казанцева, А. Галина или В. Арро, какими средствами она выражена.
Попробуем разобраться в этих вопросах, обратившись к одной из самых значительных, на мой взгляд, современных пьес — «Восточной трибуне» Александра Галина.
В комедии А. Галина встречаются бывшие одноклассники лет через пятнадцать после окончания школы. Точнее, один одноклассник и пять одноклассниц. Встречаются на заброшенном стадионе одного областного города, куда по дороге из Москвы в Крым заехал Вадим Коняев на машине брата жены.
Герои Галина — тридцатипятилетние, послевоенное поколение. Только Олег Потехин, брат Валентины, жены Коняева, — молод. Он — недоучившийся студент, современный молодой человек, трезвый и ироничный. Машина, на которой они путешествуют, принадлежала покойному отцу. Мать отдала ее сыну как своеобразную компенсацию за то, что выйдя снова замуж, она не может уделить ему ни времени, ни заботы. В этом мотиве пьесы — перекличка с арбузовскими «Жестокими играми», с обидой и ожесточением, которые испытывает Кай, получая от матери посылки и коротенькие, на машинке напечатанные записочки.
Главная причина появления Вадима Коняева в родном городе — ему нужны деньги, а в багажнике — импортные, отчимом Олега и Валентины привезенные из Италии вещи. Но эта конкретная и досадная необходимость отступает, когда Вадим попадает в родной город. Его захватывают воспоминания: «Видишь ту крышу? Вправо от колокольни... Там жила девушка, в которую я был безумно влюблен».
На трибуну разрушенного стадиона приходит девушка, которая любила Вадима, — Вера Семенихина. Приходит красивая Мадлен, которой Вадим когда-то делал, предложение. Она отказала, потому что знала: он любит другую, Милу Кленышеву. Позже всех появляется Мила, теперь — Людмила Ивановна, председатель райисполкома, судя по характеру ее забот.
Место действия в пьесе Александра Галина — восточная трибуна старого стадиона. Время — летнее воскресенье, от полудня до заката солнца. Здесь; Вадим прощался с друзьями перед отъездом в консерваторию. Это место действия обладает особыми свойствами — оно динамично, не замкнуто, связано и с Москвой, откуда Вадим приехал, и с дорогой на юг, которая у него впереди, с улицами и домами этого города... За трибунами стадиона идет жизнь, частицы которой приносят сюда женщины, пришедшие на свиданье со своей юностью. Вера Семенихина живет по-прежнему в том же доме, в той же комнате. А дом, в котором жил Вадим, снесли, и его единственная родственница, тетя Валя, переехала в новый район, ее дом — против проходной завода, где теперь работает Шура Подрезова. Локальное место действия как бы расширяется, продолжается и за пределами видимого зрителю, реально данного читателю пространства.
Важнейший мотив пьесы — мотив движения времени, который, в частности, выражен через трансформацию места действия. Олег Потехин видит лишь сегодняшнюю данность: заброшенный стадион, огромные лопухи на дорожках. А Вадиму вспоминается стадион «Урожай», спортивный праздник, футбольный матч сборной города со сборной цирков мира, он помнит свой мальчишеский восторг, азарт и яркость переживаний. А потом рассказывает Олегу, что стадион построили в другом месте, а здесь «поставят высотную гостиницу».
4-5 часов реального времени, когда Вадим встречается со своими одноклассницами, концентрируют в себе все прошедшие пятнадцать лет, все значительные события их жизни и все изменения, вызванные ходом времени. Герои Галина постоянно соотносят сегодняшний день с прошлым. Тема воспоминаний вводится Олегом, которому только двадцать: «Отец помер вчера... пять лет назад». Все женщины и Вадим Коняев внимательны к ходу времени, памятным датам, возрасту детей... Эта особенность организации места и времени действия связана с природой драматизма, своеобразием конфликта, который исследуется Галиным. Его интересует вся жизнь героев, а не их поведение в какой-то момент, их взаимодействие с повседневностью, ровным будничным ходом жизни. Мы знакомимся с героями в воскресенье, когда встреча со старыми друзьями должна усиливать праздничную тональность чувств, мыслей, настроения. Но через этот «прорыв» привычного драматург умеет пристально и емко воссоздать, чем и как живут его герои в свои обычные дни,
Тип конфликта, принцип построения сюжета и характера, своеобразие общения в пьесе Галина во многом восходят к чеховской традиции, к чеховской концепции драматизма.
Есть здесь внешнее действие: оно как будто бы развивается по сценарию, предложенному Олегом Потехиным, современным и практичным молодым человеком: «Тряхнем провинцию! Пусть девчата вспарывают матрасы».
Есть и движение внутреннее, самораскрытие героев, самоанализ, минуты доверия, мгновения горьких признаний и прозрений. В диалогах героев раскрывается вся их жизнь, все заботы и раздумья: сколько получают, где работают, здоровы ли дети, кто — жены, кто — мужья, в чем раскаиваются, к чему стремятся...
В пьесе нет готовых ответов, нет отбора жизненного материала, подчиненного какой-то одной проблеме: надо вглядеться в лица, вслушаться в голоса...
Цели и желания Коняева и Потехина разнонаправлены, их отношение к городу, предстоящей встрече ни в чем не похожи. Олег настойчиво обращается к Вадиму с советами, наставлениями. Ему о многом хочется спросить Коняева, но, пожалуй, чаще он стремится побудить его к деятельности и деловитости.
К своему старшему родственнику Олег относится с симпатией, но и с иронией, считает его слишком мягким. «Какой благородный шурин мне достался. Вот за что тебя Валентина любит. После нашей семейки ты для нее — зефир в шоколаде».
В начале 1 действия каждый диалог Олега и Вадима проявляет и углубляет различие в характерах, в отношении к тому, что им предстоит. Потехин сразу приступает к делу: «Кому что подойдет — пусть берут. Полчаса на воспоминания, и ходу. К ночи надо добраться до приличной гостиницы. Ты предупредил, чтобы они захватили деньги?»
Коняев. Размеры... деньги. Сказал, встретимся — поговорим.
Так и движется пьеса, переплетая внешнее действие — примерки, покупки — и действие внутреннее, построенное на взаимном узнавании. Между этими двумя сюжетными рядами — сложная связь, взаимодействие. Те конкретные детали быта, семейных обстоятельств, которые выясняются по ходу распродажи, помогают глубже и точнее проникнуть в мотивы настроений, в сложность и своеобразие каждой человеческой судьбы.
Точнее, ситуация примерок, обсуждение цен играют заметную роль лишь в 1 акте, в конце которого Мадлен уносит сумки с вещами к спекулянтке. В 1 действии появляются четыре одноклассницы Вадима, и только в начале II приходит та, пятая, которую Вадим любил. Во втором акте выяснение того, как прожили, какими стали, в чем и почему реальность не совпала с юношескими мечтами, становится первым планом действия. Пьеса движется вглубь характеров и взаимоотношений: если первый разговор Вадима с Шурой Подрезовой ведется вокруг общих и внешних контуров судьбы каждого, то встречи с Мадлен или Кленышевой постепенно выливаются во взаимные исповеди.
Первой на трибуну стадиона приходит Шура Подрезова. Она не была в школе близким другом Вадима: просто — из одного класса, из одной компании. Поэтому она очень рада встрече, но и смущена: «Кто я такая, чтобы меня помнить?». Она привыкла гордиться успехами товарища юности: Вадим в Москве, музыкант. Характер Шуры Подрезовой отличается емкостью, полнотой: Галину удается многостороннее изображение человека в драматическом произведении. Широта и объем изображения жизни и человека достигаются как бы сменой ракурсов: быт и душевная жизнь, драматизм и комизм, взгляд со стороны и самооценка героев.
Шура прибегает повидать Вадима, оставив на плите кипящие наволочки. Во II действии она скажет: «Наволочки сняла, простыни поставила...» Продолжается привычное течение жизни, но в то же время приезд Вадима как бы приподнимает всех участников встречи над ежедневной суетой, заставляет задуматься.
Шура и удивлена, что Вадим привез какие-то вещи на продажу, и взволнована, но быстро принимает предложенные Олегом условия игры. Самохваловой и Семенихиной она показывает с трудом натянутое французское платье, с Мадлен советуется о цене. И в этом своем увлечении, суетливости, беспокойстве Шура кажется смешной.
Самохвалова. ...Чумная, что ли? Загорать здесь решила... (Смотрит в сторону трибуны) Что она делает?
Но эта прозаическая и нелепая ситуация подготавливает момент, когда обнаружится ее беда, скрытая драма бодрой и жизнерадостной Шуры Подрезовой: у нее муж в ЛТП, в лечебно-трудовом профилактории.
Подрезова. Вадик... Что, я два месяца должна работать на одно платье?
Потехин. Выход простой, Шура. Это платье будет носить другая женщина, у которой спутник не так далеко, как у вас.
Подрезова. Ты моего спутника не трогай. Он труженик. Он пьет и работает. Работает и пьет. Он другой жизни не знает (плачет). Да, мне это платье, если хочешь знать, Вадик, нужно, чтобы он через меня человеком себя почувствовал. Подумала, приеду к нему в этом платье — может, он повеселеет... захочет на волю...».
Но драматург так выстраивает участие Шуры в действии, что читателю и зрителю нельзя остановиться на жалости к Шуре, как итоговой оценке ее судьбы. Когда Шура узнает, что деньги нужны Вадиму, что у него материальные затруднения, она решается первой: «Вадик, мне платье нравится, и я его покупаю...».
У нее есть чувство собственного достоинства, чувство своей социальной полноценности: она наладчица на большом текстильном комбинате, хорошо зарабатывает, растит дочь. И если Шура начинала разговор с Вадимом снизу вверх, то это вовсе не от приниженности, а от уважения к его способностям, к его делу, к музыке.
Наташа Самохвалова и Вера Семенихина идут по заросшему полю стадиона, держась за руки (С первого класса дружат, — замечает Подрезова). Но с первых реплик видно, что это дружба-вражда, дружба людей, по-разному воспринимающих каждое событие.
Самохвалова. Парень, выглядишь ты потрясающе.
Семенихина. Постарел, парень... постарел... Есть и волос седой.
Вместе с Вадимом мы вглядываемся в лица подруг: «Как живете, девочки?». Оказывается, работают экономистами, «столы рядом стоят». Вере живется трудно: брат учится в Академии художеств, ему нужно помогать, «мама почти не видит». Она осталась одна, и одиночество Веры мотивируется двумя разнокачественными причинами:
«Кому я интересна без денег, со слепой матерью?..
Я любила одного человека, а он любил другую...».
И то, и другое — правда, у Веры наиболее тяжелые жизненные обстоятельства, но она сохраняет своеобразный душевный романтизм.
Семенихина. Что слышно в Москве?
Коняев. Что тебя интересует, Верочка?
Семенихина. О чем сейчас говорят? Какие новые идеи появились?
Конечно, свою потребность в духовной пище Вера выражает с провинциальной наивной прямолинейностью. Сама форма может вызвать улыбку, даже иронию, как и интерес Наташи Самохваловой к подробностям жизни Карела Гота. Но нельзя не уважать эту потребность подняться над обыденностью, стремление жить не только сегодняшними практическими интересами.
Пока Вадим разговаривает с Верой, Олег Потехин демонстрирует Шуре и Наташе платья, туфли, косметику. Он ведет себя уверенно, кажется, что события пошли по заданному Олегом направлению: «Сейчас, шурин, я заработаю тебе столько, сколько ты за год не наиграешь... Действуем по тому же методу. Ты встречаешь их внизу, я жду наверху!».
Олегу искренне кажется, что они действуют вместе и по одному методу, только функции у них разные.
Может показаться, что и Людмила Ивановна, как Бычок, холодно и расчетливо строит свою жизнь, и сейчас к Вадиму относится чисто потребительски: «разрядка» «зефир в шоколаде» — на один вечер. Но то, что чувствует и думает Людмила Ивановна, вспоминая юность и рассказывая о своей сегодняшней жизни, — обнаруживает масштаб ее личности, который не укладывается в конкретную ситуацию жены номенклатурного мужа. На антресолях в коробке из-под обуви она хранит письма Вадима, в глубине души затаив боль, жажду свежего воздуха.
«Тяжело мне... Не знаю, что такое. Мне Мадлен про тебя сказала, мне как будто легче дышать стало».
Но «мягкий» Вадим напор Людмилы Ивановны выдерживает и в гости к ней ехать отказывается. Нужно сказать, что Людмила Ивановна понимает, что жесткие слова Вадима о Бычке справедливы. И мотивы его отказа она понимает: «При всех недостатках Бычков имеет одно достоинство. Души не требует. Он и не догадывается, что такая имеется».
Возвращается Шура Подрезова, и Вадим просит подойти всех остальных, прерывая мучительную для него сцену.
В последующем полилоге развиваются и развязываются все основные мотивы «Восточной трибуны». Ситуация распродажи переключается в трагикомический план: Вера приносит вещи Самохваловой, которую запер отец, — за нарушение приличий и спокойствия в городе. А Шура Подрезова хочет взять еще что-нибудь, волнуется, подсчитывает, хотя все вещи Мадлен сразу отдала спекулянтке.
Вадим оказывается в еще более нелепом положении: раньше его могли счесть спекулянтом, теперь его жалеют и перед ним извиняются.
Коняев. Что с Наташей? Вера, она придет?
Семенихина. Ей стыдно перед тобой, что она ничего не купила.
Молчание.
Коняев. Вы меня сегодня добьете.
Он с трудом подбирает слова, когда его просят произнести прощальный тост: Вадим подавлен сознанием, что «жизнь прошла». И тогда Шура Подрезова бежит как бы вослед за ушедшей молодостью: когда-то она первой приходила на соревнованиях. Она бежит сначала быстро, а потом — «потеряла дыхание», «села на кучу земли». Этот порыв Шуры, каким бы смешным он ни выглядел, не оказался бессмысленным и бесплодным. Совершенно неожиданно в орбиту человеческих отношений, размышлений о жизни оказался втянутым и Олег Потехин. Он поставил «диагноз» всем участникам встречи: «ностальгия по утраченной жизни», несовпадение мечты и реальности.
Это обобщенно сформулированная общечеловеческая проблема, но в каждой конкретной судьбе Галин исследует диалектику созидательных и разрушительных сил времени, диалектику объективных причин и субъективных усилий людей, строящих свою жизнь. Сложность решения проблемы создается скрещением позиций; самооценки корректируются оценками других персонажей, слова, признания воспринимаются на фоне действия, судьбы сопоставляются. Так, в I действии, рассердившись на Веру Семенихину, Самохвалова жалуется Вадиму на подругу: «отщепенка», «пессимистка». Шура Подрезова тут же защищает Веру: «Тяжело ей, Вадик. Она после работы на «скорой», санитаркой устроилась, по ночам-то...».
В финале Кленышева с яростью прерывает Веру, которая пытается напомнить Вадиму мечты и обещания юности:
«Не слушай ее, Вадик. Врет она, жестоко врет! Ничего она не ждет. Она просто неудачница. Жизнь тебя не полюбила, Вера, а за что тебя любить? Ты кисель в юбке, словоблудие твое гроша не стоит». Ясно, что «неудачница», «кисель» — это то, чему Кленышева себя противопоставляет, от чего она отталкивается. Но доверие к ее жизненной позиции подорвано многим — отношением к Вадиму и Бычку, горьким признанием, которое она делает Наташе: «Не много ты потеряла, а я ничего не нашла. У меня любви не было».
С поэтикой Чехова «Восточную трибуну» сближает не только строгая объективность автора в исследовании характеров, но и отношение к событиям, к внешней динамике. На уровне фабулы «Восточная трибуна» заканчивается нулевым результатом: отказавшись задержаться на даче у Кленышевой, Вадим на ожидания Мадлен отвечает чистосердечно: «Мадлен, нового ничего не будет».
Но встреча на стадионе вызывает активную внутреннюю работу у всех ее участников. Нелегкий приговор себе произносит Вадим Коняев: «Я ничего не могу для вас сделать. Простите меня». Он не оправдал надежд, которые возлагали на него подруги юности... И ничего нового — вместе с ними — у Вадима не будет. Сейчас он уедет на юг, потом вернется в Москву. Правда, один поступок Вадим уже совершил: он не берет денег, которые принесла Мадлен, отдает их Олегу: «Ты сам разберешься с матерью... или с сестрой».
В последних сценах протягиваются нити от прошлого к будущему. У женщин есть свой взгляд на то, что Вадиму предстоит в будущем. Вера Семенихина помнит, как Вадим мечтал написать музыку: «Ты должен сделать то, что хотел. Ты что-то знаешь про нас, про этот город... Разве наша улица не стоит того... Напиши, как мы жили, иначе никто не заметит, что мы существовали на свете».
Людмила Ивановна Кленышева, враждебно настроенная ко всему идеальному и мечтательному, иначе видит главное дело жизни Коняева: «Пусть он учит детей! Пусть учит детей!».
Тема будущего реализуется через мысль о детях. Кленышева говорит об этом и как руководитель района, хорошо знающий реальные сложности жизни, и как мать, которая в долгу перед своими детьми: ведь это она дала им такого отца — Бычкова. И Мадлен хочет ободрить Вадима, помочь ему преодолеть чувство вины, — перед своей юностью, родным городом, семьей: «У тебя впереди дорога... море... у тебя есть жена, которая еще чего-то хочет добиться в жизни... маленькая девочка. Вспомни о ней, и у тебя станет теплее на сердце... Пройдет время, и ты опять начнешь вспоминать этот город и нас. Что-то будет впереди, а что — посмотрим».
Есть многое в движении пьесы, что заставляет вспомнить о Чехове. Сфера конфликтных отношений — будничная жизнь обыкновенных людей, и источник драматизма у Александра Галина — в необратимом ходе времени. Действие движется от встречи к неизбежной разлуке, и важную смысловую роль играет сопоставление провинции и столицы, реальности и мечты. Жанр пьесы, обозначенный как комедия, включает «скрытые драмы» в жизни персонажей.
И есть существенные различия в инструментовке конфликта, его реализации в действии, в сюжете, в смысловых и эмоциональных итогах. Жизнь чеховских героев не предъявляет спроса на лучшее в них: сестры знают и чувствуют «много лишнего». И никто не понимает в этом городе, как талантлива Маша, как она замечательно играет. А Ирина мучается, потому что уже не помнит, как по-итальянски «окно». И они мечтают о Москве, рвутся в Москву... Москва — это символ осмысленной и прекрасной жизни.
В пьесе Галина сложен, неоднозначен образ Москвы. Впервые в пьесе этот образ появляется в рассказе Олега об отце: «Сгубила его мать... Тянула в Москву. В Челябинске отец что-то открывал... командовал комбинатом... В Москве получил трест и пару инфарктов».
А Кленышева уверена, что совсем скоро москвичом станет Бычок: «Он без особенных талантов, а скоро, думаю, увидишь его на широких московских улицах, заметишь в лицо в потоке машин».
Вадим уехал в Москву, потому что поступил в консерваторию. Там учится брат Веры Семенихиной, — Москва притягивает таланты, но притягивает и людей, наделенных корыстной энергией Бычка.
Вадим сидит в оркестровой яме и не хочет бороться за движение вверх по вертикали жизненного успеха. А его жена Валентина — второй внесценический персонаж пьесы и очень значимый — сейчас репетирует днем и ночью, готовится к творческому конкурсу.
Думается, критик Лев Аннинский поторопился, объявив соотношение «верха» и «низа», лестницу карьеры — традиционной и устаревшей, сегодня — чисто литературной ситуацией. Живые и очень жизненные герои Галина с этим критерием успеха отнюдь не распрощались. И Вадим, и Мадлен остро ощущают разрыв между своими юношескими мечтами и тем, как сложилась их жизнь: «Я тоже не приспособилась к жизни... работаю в областной картинной галерее...». Но время их жизни — не только время потерь, отступления перед обыденностью. Вадим увлекся педагогической работой, и будущее для него поэтому обладает какими-то конкретными связями с днем сегодняшним.
С точки зрения Льва Аннинского, вся молодая драматургия 80-х сосредоточена на исследовании негативных явлений в психологии и нравственности, на изображении того, как сближаются полюса: люди, умеющие делать деньги, и люди, претендующие на духовность. Наверное, подобная схема может быть подтверждена анализом характеров и ситуаций пьесы Владимира Арро «Смотрите, кто пришел!». Но для Александра Галина она решительно не годится. В «Ретро» нет «вчерашних мечтателей», которые поступаются прежними ценностями и «стервенеют», нет сближения разных полюсов. Автор «Восточной трибуны» помогает нам вглядеться в те духовные и душевные усилия, которые делают его герои. В пьесе нет отрицательных персонажей: поначалу казалось, что однозначно написан Олег Потехин: циничен, оборотист, ловко рекламирует товар, беззастенчиво торгуется. Но вот Мадлен отдает ему деньги — и он смущен, стыдится их брать, дорожит мнением женщин о себе. А самое главное — он их понимает, понимает, что происходит с Вадимом, и проявляет такт, даже деликатность.
И если начинал он с презрения к жалкому и пыльному провинциальному городу, то в конце — Олег берет у Мадлен адрес, собирается заехать на обратном пути.
Позиция драматурга диктует неуклонное стремление проникнуть в суть характеров и судеб, разобраться в объективных обстоятельствах и субъективных причинах, эти характеры и судьбы объясняющих.
Уважение к личности обыкновенного человека, стремление понять его внутренний мир — один из великих уроков русской классической литературы, который осваивается и обогащается литературой современной. Мы все ищем и ждем героя масштабного и яркого, вобравшего ритм и размах современности. Но важно не пропустить таких героев, как Валентина из Чулимска, как женщины Александра Галина из обычного провинциального города в центре России.
Мужество негромкое и ежедневное, достоинство честно работающего, порядочного человека, щедрость сердца, готовность к добру — те нематериальные ценности, которые могут и должны стать материальной силой в нашей жизни. Эти ценности А. Галин отстаивает и защищает, но специфически драматургическими, близкими Чехову средствами. Он исследует конкретную противоречивость характеров и сложность обстоятельств. Его писательские задачи вовсе не ограничены наблюдательностью, правдой факта или мотива.
«Восточная трибуна» заставляет вспомнить об одной из лучших пьес предшествующего десятилетия — о «Традиционном сборе» Виктора Розова. В этой пьесе драматургу удалось убедительно и глубоко связать отдельную человеческую судьбу с исследованием важнейших общественных проблем. Эта связь была выражена не только в движении сюжета, в историях выпускников 1941 года, встретившихся через два десятилетия к стенах своей школы. Она была открыто и обнаженно сформулирована Сергеем Усовым, занимавшим особое место в системе персонажей: «По-моему, высшая ценность государства определяется типом человека, который живет в нем».
В пьесе Александра Галина нет прямой публицистичности, итоговых нравственных формул, но есть исследование диалектики взаимосвязей человека и времени.
На страницах «Литературной газеты» критик Инна Вишневская писала, что статья Аннинского показалась ей «достаточно узкой». Это мысль справедливая, но выводы, которые делает Вишневская, только подкрепляют позицию Л. Аннинского: «Пока что лучшие молодые наши пьесы сильны своими антигероями...».
Думаю, что и это — сужение горизонта драматургии 80-х. Мудрой и плодотворной мне кажется позиция критика Константина Щербакова: «...сетуя на нехватку подлинного героя, масштабной сегодняшней личности, не следует проходить мимо того, что сделано».
Л-ра: Поэтика реализма. – Куйбышев, 1984. – С. 133-147.
Критика
