17-12-2017 Томас Карлейль (Thomas Carlyle) 296

Значение литературно-критического творчества Томаса Карлейля

В.П. Перемышленникова

Раннее творчество английского литературного критика, историка и моралиста Томаса Карлейля (1795-1881) приходится на 20-30-е гг. XIX в., то есть на «переходный период» в английской литературе, когда вопросы эстетики, столь актуальные в эпоху романтизма, постепенно уступали место социальным проблемам, на разрешение которых была призвана вся викторианская литература. Та же эволюция интересов от эстетики к социальным вопросам наблюдается и в раннем творчестве Карлейля.

Карлейль начал свой творческий путь как литературный критик, увлеченный вопросами эстетики, но постепенно все более заинтересовывался проблемами морали и нравственности, и если еще в пору создания книги «Жизнь Фридриха Шиллера» (1823-1825) он рассматривал прекрасное как категорию, включающую добро, а потому и более высокую, чем доброе, то уже в эссе о Бёрнсе, Новалисе, Гейне, Вернере, Жане Поле Рихтере, Гёте, Шиллере, Мюлльнере, Клингемане и др. (1827-1835) основным эстетическим критерием для него является моральная правда произведения.

В области эстетики Карлейль — идеалист и романтик, хотя нравственная основа его эстетических взглядов и формировалась под влиянием гуманистического мировоззрения Шиллера.

И все же не Шиллер, а немецкая романтическая философия и более всего литература немецкого романтизма повлияла на окончательное оформление эстетических взглядов Карлейля. Именно философская доктрина романтиков о единстве многообразного мира определила его представление о многообразии художественных форм и их единстве с содержанием искусства. В противоположность Шиллеру, считавшему эстетическое воспитание основой социального преобразования и потому особенно стремившемуся совершенствовать поэтическую форму своих произведений, Карлейль полагал, что форма и содержание искусства в равной мере должны служить единой цели: воспитанию людей через развитие их эстетических вкусов, так и выработку в них прочных моральных убеждений. Романтики же научили его принципам художественного творчества, основанных на восприятии мира сквозь призму чувств и воображения и делавших романтическое искусство действительно впечатляющим с точки зрения и его формы, и его содержания. Романтическая ирония, напряженная эмоциональная атмосфера произведений, грандиозность масштабов, которыми измеряется каждый его образ и идея, — все это отразилось и на писательской манере Карлейля, определив ее необычную взволнованность и страстность.

Философская широта мышления, приобретенная Карлейлем благодаря его знакомству с романтической литературой, определила и универсальность проблематики его творчества, и многообразие его интересов. Как литературный критик он занимается вопросами демократизации отечественной литературы, отстаивая право людей труда говорить о жизни своей языком поэзии, которая испокон веков считалась в Англии вотчиной аристократов («Стихи против хлебных законов»).

Он реформирует традиционный метод обзора в литературной критике, окончательно утвердив романтический принцип интерпретации, предложенный братьями Шлегель в Германии, подхваченный затем Кольриджем и «лондонскими романтиками» в Англии и предполагавший проникновение, а не вмешательство критика в замысел автора произведения. Но в этот романтический принцип он привнес и нечто свое, новое: его интерпретация означает не только поиски красоты произведения, как это было у романтиков, но и разрешение проблем морали и нравственности, которые не стояли в центре внимания романтиков. Карлейль приспособил именно такую — этическую — интерпретацию к нуждам английской эссеистики, что и делает его творчество этих лет поворотным пунктом в английской литературной критике XIX в.

Карлейль реформировал и эстетический вкус своих соотечественников, ломая их высокомерное отношение к эстетическим вкусам других народов, в частности немцев. Он утверждал мысль о том, что индивидуальные особенности писателя, как и целой национальной литературы, есть их характерное качество, а не недостаток, и, рассматривая национальное своеобразие литератур с позиций характерности, он доказывал их равноправие в системе единой мировой литературы, в приобщении к эстетическим богатствам которой видел великое благо для самих англичан, способ обогащения и расширения их собственных эстетических представлений.

В переводах и критических статьях Карлейль мастерски развивал воспринятую им у Гете идею мировой литературы, толкуя ее как универсальный способ разрешения всех мировых проблем и объединения наций на основе их культурного сотрудничества. В сближении же английской и немецкой литератур он видел первую ступень в осуществлении этой идеи, а потому с необычайным жаром пропагандировал немецкую литературу в Англии.

Как пропагандист немецкой литературы он продолжил традицию английской германистики, дав систематизированное толкование творчества Гете и Шиллера и утвердив у читателя представление о них как о писателях мирового значения, равных Шекспиру, Данте и Сервантесу. Он также ввел в Англию менее всего известную ей тогда немецкую литературу романтического направления, тем самым подготовив англичан к восприятию критических реалистов Тургенева, Толстого, Достоевского и дав своим соотечественникам представление о поступательном развитии литературы в историческом плане.

Карлейль занимается и изучением истории литературы, соединив в своем романтическом методе внимание к индивидуальности писателя с универсальностью историко-литературных проблем. Его исследования отдельных авторов, жанров, эпох и, наконец, попытка создания фундаментального труда по истории немецкой литературы положили в английском литературоведении XIX в. начало ее научному и систематическому изучению. Введенный им в практику литературной критики принцип историзма определил огромное социально-политическое значение литературы, представив ее как существенный элемент национальной истории, как неотъемлемый компонент всей жизни народа, наполняющей литературу своим содержанием.

Карлейль обратился и к науке истории, считая ее, как и историю литературы, за вид искусства, с помощью которого можно постичь душу народов и объединить их. Создавая труды по истории Англии, Германии и Франции («Письма и речи Оливера Кромвеля», «История Фридриха II», «История Французской Революции»), он пытался доказать, что история народа — это история его духовного (прогресса, а потому изучать ее — значит изучать историю его религии, морали, философии, искусства. Вопросы же экономики, действительно составляющей основу всякого исторического развития, остались вне поля зрения Карлейля — историка и романтика.

Карлейль изучал и состояние морали в современном ему обществе и, выступив как ее непримиримый критик, на примерах жизни выдающихся поэтов и писателей создал свой гуманистический идеал морали и нравственности, противопоставив его узаконенным идеалам утилитаризма. Литературную критику он усилил социально-этическим пафосом, определившим характер его романтической критики буржуазных общественных отношений и выразившимся в форме морализирования, которое в сочетании с его романтической страстностью составило неповторимую индивидуальность его писательского почерка.

Карлейль — социальный критик — приспособил традиционный жанр эссе к нуждам социальной критики, окончательно выделив его из ряда развлекательных жанров и придав ему важное политическое звучание памфлета, ставшего в истории английской эссеистики высшим выражением романтического протеста против буржуазного общества и его организации.

Романтическая по содержанию эстетика Карлейля приобрела идеалистический характер под влиянием философии Фихте. Карлейль, увидевший в «божественной идее» Фихте воплощение своего «божественного начала» — Справедливости и Добра, создал и свою собственную эстетическую «теорию символов». В соответствии с этой теорией не только отдельные произведения, но и все искусство в целом объявляется им таким видом «символов», конечное назначение которого состоит в том, чтобы интерпретировать значение «божественного начала» в впечатляющих художественных формах, способных зажечь воображение и взволновать чувства человека.

Из всех видов искусства Карлейль считал литературу самым выразительным «символом», находя в ней счастливое сочетание именно таких художественных достоинств, которые позволяют наиболее прямым путем воздействовать и на сердце человека, и на его разум. Поэтому он и отводил литературе самое первое место не только в мире искусства, но и в разрешении общественных проблем: для него литература — это «парламент» в области социальных отношений и «апокалипсис природы» с точки зрения философии.

Соответственно в глазах Карлейля возрастала и роль писателей в жизни общества, и, призывая человечество отдать свою судьбу в их руки, он мечтал о времени, когда их «мудрость будет поставлена во главе угла», и мир станет «наилучшим, каким его когда-либо делал человек». В литературной утопии Карлейля мировая литературная элита — «аристократы духа»— совершает духовное преобразование человечества и объединяет его на основе прочных межнациональных литературных связей.

Эстетические взгляды Карлейля, однако, было бы сугубо неверным рассматривать, отталкиваясь только от их философского идеализма или утопизма, социально-политических выводов из них, как это часто делается в критической литературе о писателе. Важно обратить внимание на то моральное содержание, которое лежит в основе философских умозаключений Карлейля и вдохновляет их: «божественное начало» — это его термин для обозначения категорий Добра и Справедливости, пропагандой которых он обязывает заниматься писателей; в литературе он мечтает увидеть мудрый и справедливый «парламент», противопоставляя его действующему, который превратился в орган «политического шарлатанства»; поднимая писателей до роли руководителей общества, он протестует против современных ему социальных отношений, при которых писатели «составляют самую бедную часть населения страны», а литература все больше превращается в ходовой и прибыльный товар, нравственная ценность которого мало кого интересует. Высоко оценивая воспитательную роль писателей и литературы, он стремится вернуть им достойное их уважение в общественной жизни. Гуманизм эстетической программы Карлейля в этом смысле не вызывает сомнений: она важна с критической и моральной позиций.

Этические взгляды Карлейля не менее сложны и противоречивы. Идеалы любви, самоотречения и постоянной активности он черпал в оптимистической этике Гёте и под его влиянием создал свой интересный моральный кодекс, многие положения которого, особенно о труде, не потеряли своей актуальности и в наши дни. Эти принципы выражают мораль труженика, стремящегося сделать Добро высшим законом социальных отношений и установить «благородный труд Владыкой на земле».

Но гуманистическая в своей основе, «прелестная» альтруистическая мораль Карлейля имеет и идеалистические крайности, ибо практическое утверждение гётеанских принципов он связывает только с моральным преобразованием общества. В этом — утопический характер его этики. Все конкретные рекомендации Гёте он доводит до романтической абсолютизации, — отсюда отвлеченность его этических воззрений. В частности, на основе заимствованной у Гёте убежденности в том, что природа дала человеку необычайно богатые способности, он создает романтическую «теорию героев», определившую человека как достойное поклонения чудо природы, как потенциального героя. Но эта гордая теория, направленная на то, чтобы пробудить в человеке все его лучшие способности, в социально-политическом преломлении неминуемо ведет к признанию антидемократического культа сильных личностей, которым свыше дано творить историю, быть «капитанами промышленности», «аристократами духа», осуществляющими «мудрое» руководство человечеством.

Таким образом, и в области этики Карлейль более романтик и идеалист, чем гётеанец, хотя именно оптимизм его этики, идущий от Гёте, оказал значительное влияние на его современников, признавших в Карлейле выдающегося моралиста века.

Л-ра: ЛГПИ им. Герцена. XXVII Герценовские чтения. Литературоведение. – Ленинград, 1975. – С. 116-121.

Биография

Произведения

Критика