«Путь всякой плоти» С. Батлера и современный английский роман
И.А. Влодавская
О Сэмюэле Батлере — одном из интереснейших писателей конца XIX — начала XX в. — сейчас много пишут и спорят.
Свой вклад в объективную научную оценку батлеровского наследия внесли российские литературоведы Р. Орлова, А. Аниханова, И. Чекалин, Ю. Кондратьев, М. Урнов.
Однако на Западе интерес к этому писателю далеко не однороден. О своих претензиях на литературное наследие Батлера заявили модернисты, пытаясь представить автора «Пути всякой плоти» своим «предтечей» и «пророком». Некоторые зарубежные исследователи искусственно выпячивают философско-биологическую концепцию романа в ущерб его художественному началу. Попытки исказить смысл художественного творчества писателя и его творческого метода, подогнать их под те или иные реакционные концепции заставляют с большим вниманием отнестись к конкретному анализу романа. Не менее важно также установить его место в литературном процессе на рубеже веков и жизнеспособность «батлеровской традиции» в современном английском романе.
Горький, характеризуя западноевропейский реализм середины XIX в., писал: «Реализм «блудных детей» буржуазии был реализмом критическим: обличая пороки общества; изображая «жизнь и приключения» личности в тисках семейных традиций, религиозных догматов, правовых норм, критический реализм не мог указать человеку выхода из плена».
Эти слова как нельзя более применимы к Батлеру и многое проясняют в его творчестве.
Определенная ограниченность кругозора, идеализм философских воззрений и воинствующий индивидуализм жизненной позиции не помешали писателю создать смелое, талантливое произведение, отвечавшее духу времени и отразившее сдвиги, происшедшие в общественной жизни и в сознании людей. В убедительной художественной форме писатель выразил в романе «Путь всякой плоти» то, что вызревало в передовых умах эпохи. В одной из глав «Пути...» автор устами своего героя говорит: «...Существует множество вещей, о которых следует указать и о которых никто не решается говорить, масса лжи, которую нужно разоблачить и которую никто, однако, не разоблачает. Мне кажется, что я могу сказать то, что никто другой в Англии, кроме меня, не осмелится сказать и что рвется наружу».
В основу романа положена история детства, юности и зрелых лет сына священника Эрнеста Понтифекса. Главная проблема романа — взаимодействие среды и характера, их связей и конфликтов. Сатира писателя направлена против среды буржуазного духовенства, деформирующей душу и ум человека. Пафос романа — в утверждении права героя на бунт, на освобождение от «тисков семейный традиций, религиозных догматов, правовых норм».
«Путь всякой плоти» — роман типа «семейной хроники», ибо в нем рассказывается история пяти поколений семьи Понтифексов, довольно характерная история, подъема и распада буржуазной семьи с ее системой денежной зависимости, жестокой тирании, религиозного ханжества и лицемерия.
В жизни Джорджа Понтифекса, расчетливого дельца, нажившегося на издании религиозных книг, так же, как и в жизни его сына Теобальда, единственной и нерушимой основой являются деньги. Они — цель и смысл жизни, ее главная движущая сила, они определяют вес человека в обществе, ими обусловлены взаимоотношения в семье и за ее пределами. Именно деньги, вернее отсутствие их, определили судьбу Теобальда. Когда под угрозой лишений родительской помощи его вынудили, вопреки желанию, стать священником, подавив в нем последнюю попытку к самостоятельности «навсегда его озлобив и ожесточив. К этому же испытанному средству, но неудачна, прибегает сам Теобальд для усмирения своего взбунтовавшегося сына Эрнеста. Писатель не упускает ни одной возможности зло и безжалостно высмеять своих героев и их неизменную приверженность к деньгам, используя для этого излюбленную форму парадокса. Так, появление ребенка и болезнь жены огорчали Теобальда, ибо мешали ему откладывать положенную сумму «на черный день, дабы обеспечить судьбу потомства…». Теперь у него появилось потомство, и тем нужнее стало откладывать деньги про запас, а ребенок мешал этому.
В своих нападках на буржуазную семью Батлер, как известно, не был оригинален. Продолжая традиции блестящей плеяды английских реалистов, его роман во многом перекликался с произведениями Кингсли, Элиот, Гарди, Мередита, Резерфорда, X. Уорд и др. Заслуга Батлера как художника выразилась более всего в том, что в условиях викторианского общества с его жесткими нравственными нормами и стремлением канонизировать буржуазную семью от нашел новые безжалостные интонации.
Сила и смелость разоблачений Батлера выражается более всего в том, что он осмелился осудить не просто буржуазную семью, но семью священнослужителя, придав своей сатине антиклерикальный характер. В романе «Путь всякой. Плоти» находит конкретно-художественное, реалистическое выражение, воплощаясь в характерах и судьбах героев, то, что он до этого декларировал в своей утопии «Едгин» и стихотворении «Праведник».
[…]
«Путь всякой плоти» — это роман ученичества или воспитания, изображающий становление личности героя, тяжелый и мучительный процесс ее самоопределения в тисках общества. Жанр этот впервые оформился в просветительской литературе, выражая растущий интерес к человеческой личности, ее судьбе и к возможностям ее изменения.
В XIX р., в условиях викторианской Англии, тема воспитания приобрела несколько иное звучание. Обострение социально-политических конфликтов и рост научной информации приводят к глубоким сдвигам в общественном сознании, к переоценке былых ценностей. В этих условиях роман воспитания, обогащается новыми тенденциями, неуклонно ведущими к подрыву нравственных устоев общества — поисками истины, религиозными сомнениями, скептицизмом, утратой веры (известную роль в этом сыграли оксфордское движение и религиозная полемика тех лет).
С той или иной степенью остроты по разных художественных уровнях этот обновленный вариант темы ученичества встречается а творчестве многих писателей викторианской поры (А. Фроуд, Д. Джюсбери, Д. Стедлинг, Г.Д. Льюис, Ч. Кингсли).
Поиски истины — нравственной и социальной — логикой жизни приводят героя к разрыву со старшим поколением. В романах Мередита «Испытание Ричарда Феверела» (1859), «Приключения Гарри Ричмонда» (1871), «Карьера Бьючемпа» (1875), Д. Элиот «Мельница на Флоссе» (1860), Т. Гарди «Джуд незаметный» (1895), У.X. Уайта «Автобиография Марка Резерфорда» (1881), «Освобождение» Марка Резерфорда» (1885) и др. эта тема особенно явственно звучит как одна из первых решительных попыток переоценки моральных ценностей викторианской эпохи как бунт молодого поколения против насильно навязываемого ему образа мысли и образа жизни» Новое и наиболее талантливое воплощение нашла тема конфликта поколений, бунта детей против отцов в романе Батлера «Путь всякой плоти». Несмотря на более чем вековую традицию романа воспитания или ученичества в английской литературе, Батлер смог внести в эту, ставшую общеевропейской, тему «воспитания чувств» не только нечто свое, но и сказал именно то, что люди хотели услышать, что они начинали осознавать – именно этот аспект романа — жизнеописание героя, эволюция его мировосприятия и взглядов, приводящей его к разрыву с прошлым, — более всего отвечали господствующим настроениям передовых кругов радикальной буржуазной интеллигенции конца XIX — начала XX вв. Подобно Мередиту, но без его изощренности, Батлер проявляет высокое мастерство психологического анализа, раскрывает социальную и психологическую подоплеку поступков и поведения героя, изображая пережитую им духовную эволюцию и пройденный жизненный путь. Не случайно в одной из заключительных глав Эрнест говорит, что чувствует себя в силах сказать то, чего еще никто не осмеливался сказать. Не случайно по выходе из тюрьмы он, по словам автора, «беспокоился не о себе»: «оставалась еще его сестра, оставался его брат Джо, а с ними сотни и тысячи молодых людей во всей Англии, отравленных ложью».
И как бы Батлер не увлекался рассказом об эскападах своего героя, метавшегося в поисках смысла жизни, потребность разоблачить ложь, сбросить покровы лицемерия с двух столпов викторианского общества — семьи и религии — довлеет в романе.
Симптоматичен в этом смысле тот факт, что интерес к роману «Путь всякой плоти» резко возрастает в 20-е гг. нашего века. По словам Джека Линдсея, «это был период разрыва со старыми общепринятыми идеями... Он поставил во главу угла критику викторианского общества, которую осуществили такие писатели, как Мередит, Шоу, Уэллс, Батлер, Голсуорси». Новому поколению читателей роман Батлера глубоко импонировал царившей, в нем атмосферой «переоценки ценностей». И дело тут не только в том, что писатель отважно ополчился на «святая святых» викторианства — буржуазную семью и церковь. Важно было то, что безжалостно сокрушая недавних идолов, он представил своего героя Эрнеста не только их жертвой, но и антагонистом, восстающим против насилия и окружающей его лжи. Всем ходом повествования, Батлер утверждал право молодого поколения на бунт против обветшавших устоев викторианской Англии.
Однако если в своем отрицании Эрнест силен и убедителен, то в своей положительной программе, в «конструктивных» идеях он проявляет узость взглядов и беспомощность. Поднявшись однажды до бунта и осуждения лжи и лицемерия современного ему общества, герой впоследствии, войдя в русло размеренного и обеспеченного существования, растрачивает себя по мелочам, создав себе жизненную программу, весьма далекую от прежнего бунтарства: отцовство без ответственности, независимый доход, умеренный гедонизм и весьма умеренное интеллектуальное фрондерство.
Перефразируя удачное определение героев подобного рода, данное Олдриджем, можно сказать, что Эрнест как бунтарь хорош, когда он срывает маску с лицемерия, и дурен, когда после этого просто отворачивается и уходит.
«Путь всякой плоти» это в какой-то степени и автобиографический роман, и «роман идей», и роман-пародия.
Попытки писателя разработать определённую положительную программу и свое философское кредо, объяснившее генезис человеческого поведения в обществе, определили интеллектуальный, философский характер «Пути...». Появление книг подобного типа стало знамением времени в английской литературе той поры. Обнаруживай известную связь с рационализмом просветительского романа, этот жанр должен был усвоить и выразить по-своему тот дух интеллектуальных поисков, которым отмечена жизнь английского общества второй половины XIX в. Успехи в развитии естествознаний и точных наук заразили пафосом позитивного исследования и гуманитарные науки. Появляется отчетливая тенденция внести в литературу элемент научного мышления, что обусловило появление натурализма как литературного направления и такого жанра, как «роман идей» или интеллектуальный роман.
Раздвигая рамки традиционного фабульного романа, взывавшего к сердцу и воображению читателя, новый интеллектуальный роман, оперируя определенными идеями, обращался к разуму, стремясь подчинить развитие сюжета и характеров определенной философской концепции. Это наложило свой отпечаток и на его художественные особенности: действие становится замедленным, ретроспективный метод изображения все более уступает место интроспективному — отсюда возрастающая психологическая углубленность творческого метода.
Из биографии автора «Пути...» явствует, что свои роман он задумал и начал как плод личных переживаний и раздумий и как ответ на вопросы, волновавшие многих его современников. Тесно переплетая в канве романа автобиографические моменты с художественным домыслом, писатель сумел в единичном — судьбе своего героя, близкой к его собственной — уловить главное движение времени: стремление к пересмотру общественных установлений, нравов и верований викторианской эпохи, протест против них. Поэтому — независимо от степени автобиографичности изображаемого — роман Батлера социален, ибо он обнажил корни того нравственного и общественного зла, которое порождали викторианская буржуазная семья, церковь, система воспитания и образования. Со временем, однако, Батлер, как и многие другие современные ему писатели, поддается воздействию натуралистической доктрины. Он переделывает уже начатый роман, положив в основу его разработанную им философско-биологическую схему. Попытки втиснуть живую ткань повествования в «прокрустово ложе» мертворожденной теории «созидательной эволюции» не могли не причинить ущерба роману, вступив в противоречие с его первоначальным умыслом. В свете теоретического постулата Батлера бунт героя должен был утратить свой общественный, социальный смысл и предстать лишь как пробуждение в нем «жизненной силы» его предков. Но, к чести Батлера, нужно отметить, что поступки героя в романе выглядят убедительнее авторских комментариев к ним, а книга в целом оставляет впечатление большой жизненной правды. Ведущей в книге становится именно патетическая история борьбы Эрнеста против своего отца и всего, что стоит за его спиной, вытесняя научно несостоятельную и художественно беспомощную тему восстановления «гармонии поколений».
И, наконец, еще один аспект романа — его пародийный замысел. На протяжении около двухсот лет одной из самых популярных книг в Англии был «Путь паломника» Беньяна. По-видимому, именно из-за популярности этой книги и обобщенности ее образов и выводов Батлер решил воспользоваться ею, чтобы создать как бы новый вариант «пути паломника», указать свой, подсказанный горьким опытом и раздумьями человека нового времени, путь к «спасению души человеческой». Так, Эрнест оставляет свой «град разрушения» — взрастившую его семью и среду, проходит через «град тщеславия», сталкиваясь со злом, несправедливостью и «неправедным судилищем», ввергается в «топь уныния» и наконец достигает своего «града спасения». Подобно Беньяну Батлер широко использует ссылки на библию и евангелие, но с совершенно иной целью. Для Беньяна — выходца из народа, никогда не порывавшего связей с ним, — «язык, страсти и иллюзии, заимствованные из Ветхого завета», были естественной, обусловленной «историческим маскарадом» английской революции, формой общения с читателем, воздействия на него. Для Батлера это прежде всего пародийное средство для дискредитации обветшавших канонов пуританизма и его формул. Само название романа звучит пародийно-ироническим диссонансом по отношению к его содержанию. Заимствованное писателем из Библии выражение «путь всякой плоти» традиционно воспринималось как синоним человеческой судьбы вообще. В романе же оно не только не соответствует конформистским представлениям о путях и судьбах человека, но, напротив, является вызовом, и бунтом против них.
В финале романа отчетливее всего раскрывается его пародийный смысл. Батлер-рационалист не верит в потусторонний мир и спасение души. И вот загробному вознаграждению беньяновского героя он с тонким сарказмом противопоставляет свой рационалистический вариант «вознаграждения за мученичество» на этой грешной земле, которое принимает вид приличного дохода, дарующего герою независимость и личную свободу. В этом отождествлении «вечного спасения» и «приличного наследства», утех загробного блаженства и радостей обладания рентой кроется глубокий саркастический смысл. Но при всей разрушительной иронии этой мысли писатель дальше этой чисто буржуазной «радости» не пошел.
Если Батлер-иконоборец сильнее Беньяна, то он явно уступает ему в широте общественного кругозора и демократизма, он ограждает своего герои от открытой и активной борьбы со злом, и жизненный путь Эрнеста — батлеровский вариант.
Нельзя согласиться с явно преувеличенными оценками места и роли Батлера в развитии современной литературы, которые допускают некоторые критики, например, Фрайерсон. Сомнительным, спорным, порой слишком незначительным оказывается при внимательном рассмотрении влияние Батлера на отдельных из упомянутых выше писателей. Но, думается, вполне уместна и целесообразна попытка определить пути и границы этого влияния в тех случаях, где это представляется наиболее доказуемым и весомым.
Наряду с вопросом о конкретном влиянии автора «Пути...» следует говорить также о той большой лепте, которую он внес в развитие уже существовавшей, рожденной самой жизнью проблемности левой традиций, и о преемственности этих обновленных Батлером тем и приемов в творчестве многих писателей нашего времени.
Вопрос о связях Батлера с новейшей английской литературой следует решать в двух направлениях: философском и художественном. Как уже отмечалось выше, эти два начала в наследии писателя — реакционная, философская, доктрина и мастерство реалиста и сатирика — породили определенные противоречия в его творческом облике, наделив его, вместе с тем, и известным своеобразием. Эти противоречивые начала определили основные точки соприкосновения современности с Батлером, или уводя продолжателей его традиций в разные стороны (Моэм, Голсуорси, с одной стороны, Джойс и Вульф, с другой), или, в свою очередь, «порождая в творчестве его последователей известные противоречия. Отчетливее всего это прослеживается на примере многосторонних и глубоких связей Батлера и Шоу. Но это предмет особого исследования.
Что же касается связей Батлера с творчеством других писателей, то, при всей их очевидности, они носят более односторонний и ограниченный характер, чем в случае с Шоу. Несомненная связь с батлеровским романом ощущается в романе С. Моэма «Бремя страстей человеческих». Традиционная тема юношеских исканий со всеми их перипетиями, легшая в основу романа Моэма, во многом перекликается с романом Батлера: освобождение героя от гнета школьной муштры, религии, «бремени страстей», мучительные поиски места в жизни и пр. Правда, финал у Моэма звучит более гуманистично и общая настроенность романа более демократична. Но в то же время в изображении событий романист сохраняет позицию стороннего и бесстрастного наблюдателя. Это резко отличает весь художественный строй книги Моэма от исследуемого произведения Батлера.
Есть, надо полагать, основания утверждать, что роман Батлера сыграл определенную роль и при выборе темы и характера конфликта в трилогиях Бересфорда и Комптона Макензи, в романе Хью Уолпола «Стойкость», А. Беннета «Клейхенгер», Дж. Кеннана «На пороге», Мей Синклер «Мэри Оливьер» и др. На это указывает множество литературоведов.
Убедительны и утверждения некоторых исследователей (в том числе и российских), что в критике викторианской семьи, деспотически подчиняющей и калечащей личность, в критике лицемерной морали викторианства Голсуорси следовал духу батлеровского романа. Более того близость к традиции Батлера сказалась и в том образе жизни, который Голсуорси предопределил своему герою — молодому Джолиону: «жалкая разновидность, представляющая собой, увы, всего только конец века — незаработанный доход, дилетантство, личная свобода».
Следует добавить, что определенная преемственность в разработке антиклерикальной традиции, несомненно, проявилась и в романе Голсуорси «Путь святого». Опубликованный через шестнадцать лет после напечатания «Пути...», роман Голсуорси, по сути, продолжает тему, с такой остротой поставленную в книге его предшественника, показывая губительную, мертвящую власть религии над людьми и их судьбами.
Не менее ощутимо воздействие обличительных тенденций «Пути...» с его яростными усилиями к десентиментализации викторианской семьи на роман Ричарда Олдингтона «Смерть героя», что отмечают и некоторые российские ученые. Правда, Олдингтон в критике викторианства проявляет несравненно большую нетерпимость и злость, чем эпически спокойный и иронический Голсуорси. И в этом избранном им эмоциональном настрое и в том, что свое неприятие викторианства он выразил в непримиримом конфликте отцов и детей, сказывается традиция, с такой силой воплощённая в романе Батлера.
В наши дни, в пору все большего обострения идеологической борьбы тенденции к лжетолкованию творчества Батлера приобрели гипертрофированный, порой явно одиозный характер, В некоторых работах, вышедших за последнее время, прилагаются немалые усилия к тому, чтобы «перетянуть» писателя в лагерь реакционной литературы. Игнорируя обличительный характер его произведений, его несомненную связь с лучшими реалистическими традициями прошлого и развитие лучших сторон его художественного творчества в современной английской литературе критического реализма, эти работы прежде всего выпячивают то, что позволяет поднять автора «Пути...» на щит как «предтечу» и «пророка» модернизма.
Конечно, творчество Батлера в силу своей противоречивости оказало влияние на развитие не только реалистического направления в литературе, думается некоторые основания для кривотолков роман Батлера мог дать. Ведь если в большей его части, рисующей героическое иконоборчество героя, писатель убедителен, силен и социален, то в последних главах он предстает во всей слабости и антисоциальности своих «созидательных» идей. Слабости этой части романа, ее разительное несоответствие всему предшествующему резко обличительному ходу повествования справедливо отмечались многими объективными критиками.
Однако именно эту наиболее слабую сторону романа пытаются взять на вооружение адепты модернизма. Более всего по вкусу им приходится культ индивидуализма, лежащий основе «созидательных идей» Батлера. В одной из своих статей Вирджиния Вульф утверждала, что обязана Батлеру именно тем, что «он помог ее поколению поверить в право отдельной личности идти своим путем». Э.М. Форстер, примыкавший к модернистской группе Блумсбери в годы после первой мировой войну, был вторым после Шоу писателем, неоднократно писавшим о влиянии на него Батлера. В одном из эссе, посвященных Батлеру, Форстер изложил мотивы своего восхищения последним, в числе которых были не только свойственные автору «Пути...» культ разума, терпимости и пр., но и главным образом отсутствие у него четкой идейной программы и готовность, с которой он уклонялся от всяких стандартов,
В другом месте Форстер писал: «Сэмюель Батлер чрезвычайно повлиял на меня. Он, Джейн Остин и Марсель Пруст…» Само отношение Батлера к искусству и его задачам прямо противоположно модернистской программе. В очерке: «Альпы и святыни» писатель совершенно недвусмысленно и достаточно категорично отвергал тезис «искусства для искусства», призывая художника учиться у природы, не бежать от жизни и ее трудностей, мужественно стремиться к цели, не закрывать глаза на объяснимое, не искать проторенных дорог.
Что касается вопроса об общности стиля Батлера и модернистов, то и это утверждение представляется лишенным серьезных оснований. «Та же Вирджиния Вульф, принявшая близко к сердцу индивидуалистический бунт автора «Пути…» в стиле своем ничего общего с ним не обнаруживает. С другой стороны, Э. Форстер, любивший ссылаться на влияние Батлера, в своей творческой манере. То, что некоторые критики называют элементами «потока сознания», в романе «Путь всякой плоти» является в действительности внутренними монологами героев. В изображении Батлера бредовые галлюцинации героини воспринимаются как следствие ее неосознанной неудовлетворенности жизнью, как реакция на нелепое воспитание и тираническое лицемерие семейного и общественного уклада; что усугубляет общую обвинительную направленность романа.
Проявленное писателем мастерство психологического анализа, в котором некоторые критики пытаются усмотреть одно из главных свидетельств его причастности к модернизму, тоже ничего общего с последним не имеет. Не утрачивая связи с реальной действительностью, будучи убедительно обусловлен конкретной обстановкой, психологический аспект углубляет емкость и многогранность образной системы романа, раздвигая рамки реализма, но отнюдь не выходит за пределы.
Весь используемый писателем материал упорядочен и подчинен общему замыслу, вытекающему не столько из субъективных воззрений автора, сколько из его глубоко критического отношения к викторианской действительности.
Когда-то Плеханов объяснил успех Ибсена не только сильными, но и слабыми сторонами его творчества, указывая, что сама нечеткость программы, неопределенность протеста делали его близким различным, даже противоборствующим классам. В равной степени это можно отнести и к творчеству Батлера. В том, что Батлер дал известные основания модернистам ссылаться на него и его творчество, сомнений нет. Но важно в данном случае установить, какими сторонами творчества писатель сопричастен к передовому крылу литературы — критическому реализму, а какими — к реакционному «авангарду», ведущему наступление на реализм, и какие из этих сторон доминируют. Что касается претензий «авангардистов» на литературное наследие Батлера, то точкой опоры им служит система философских взглядов писателя (если при их эклектичности и непоследовательности вообще может идти речь о какой-либо системе) и его индивидуалистическая программа, роковым образом сузившая и обескровившая масштабы творчества, а может и личной судьбы, и в некоторой степени ослабившая силу воздействия его лучшего творения.
Однако творческий метод Батлера и общее направление его литературного творчества обнаруживают неоспоримую многостороннюю связь с традициями критического, реализма. Именно этим определяется литературная судьба Батлера и долголетие его лучшего романа.
Тем, кто оспаривает это, отдавая предпочтение Батлеру как философу или пытаясь трактовать его в духе модернизма, стоит прислушаться хотя бы к мнению наиболее объективных буржуазных ученых. Достаточно сослаться для примера на слова одного из мэтров современного западного литературоведения Джозефа Бича: «На одного почитателя морального идеализма, составляющего стержень батлеровского мышления, приходится сотня почитателей его сатиры на викторианские характеры, их догматизм…».
Л-ра: Проблемы прогрессивной литературы Запада 18-20 вв. – Пермь, 1972. – № 270. – С. 146-166.
Произведения
Критика
