Творчество Френсис Берни в контексте английской «женской прозы» второй половины XVIII века
Ю. В. Кузина
Для XVIII в. характерны многие литературно-культурные преобразования. Постепенное распространение и утверждение в правах «женской прозы» имело как собственно литературные, так и социальные корни. Современницы писателей-гигантов английского Просвещения не только подготовили почву для «женской романистики» XIX в. (Джейн Остен, сестры Бронтэ, Элизабет Гаскелл, Джордж Элиот и др.), но были по сути первыми женщинами, сумевшими литературным творчеством доказать свою несомненную способность к созданию высокохудожественных произведений. Среди них выделяется фигура Френсис Берни (1752-1840), автора романов «Эвелина» («Evelina», 1778), «Цецилия» («Cecilia», 1782), «Камилла» («Camilla», 1796) и «Странница» («The Wanderer», 1814), а также дневников, писем, мемуаров и нескольких комедий, не столь известных. Наиболее популярным произведением Берни был и остается роман «Эвелина, или Вхождение в свет молодой леди» («Evelina, or A Young Lady’s Entrance into the World»). Многие западные критики считают Берни главной предшественницей Джейн Остен, утверждая, что она не только создала «бестселлер», но и «стала основательницей «женской романистики»».
Основная задача данной статьи - попытаться осмыслить, почему и каким образом активное вхождение женщин в литературу происходит именно во второй половине XVIII в. и почему наибольшее внимание авторов-женщин привлекают роман и мемуарно-документальная проза. Целью работы также является выделение разных типов «женского авторства» в литературе подлинно художественной и в литературе популярной или массовой.
Литературная атмосфера XVIII в. в Англии была пропитана духом именно «женской прозы».
Вирджиния Вульф уподобляла вступление женщин в литературу «крестовому походу», но если говорить об эпохе в целом, то нужно отметить, что восемнадцатое столетие не было революционным в плане положения женщины в обществе, которое оставалось нестабильным и в значительной мере бесправным. Женщины до замужества и после были лишены возможности распоряжаться финансами, даже собственными (например, наследство), кроме сумм, выдаваемых «на булавки», но размеры этих отчислений зависели целиком и полностью от прихоти супруга.
Что касается воспитания, то девочек учили лишь тому, что могло бы им пригодиться в семейной жизни, то есть рукоделию, светскому этикету, танцам, иногда риторике. Даниэль Дефо еще в 1697 г. в сочинении «Опыт о проектах» поставил вопрос о том, справедливо ли делать женщину, наделенную равными с мужчиной способностями, лишь кухаркой и нянькой его детей, но даже в «просвещенных домах» воспитание девочек было «узко семейного направления»: Френсис Берни, например, научилась читать лишь в восемь лет, а после оглушительного успеха своей первой книги стала брать уроки латыни у самого Самюэля Джонсона, но эти занятия были вскоре прекращены.
Родители держали под контролем не только поведение, но мысли и чувства дочерей. Первая «проба пера» юной Фанни Берни, повесть «The History of Caroline Evelyn» (книга, послужившая предысторией «Эвелины»), была сожжена самой романисткой 13 июня 1767 г.: мачеха, считая, что «молодым леди» крайне неприлично вести дневники, переписку и прочее, убедила падчерицу в том, что ее отец будет очень огорчен узнать о «преступных наклонностях» любимой дочери, которая скрывала от домашних свой дневник, посвящая его тому, кого не существует («То Nobody»). Что удивительно, в предисловии к последнему роману «Странница» Берни сама отзывается негативно о своих литературных исканиях, отмечая, что в юности «стыдилась и скрывала» их, но таковы были, несомненно, плоды воспитания.
Замужество могло представлять собой еще большую опасность: в 1789 г. в своей популярной книге «Письма к юной леди» («Letters to a Young Lady») преподобный Джон Беннет отмечал, что беды и неприятности в жизни девушки начинаются тогда, когда она становится совершеннолетней (готовой к вступлению в брак, «marriageable»). Неудивительно, что женщины нередко прибегали к крайним мерам: леди Мэри Вортли Монтегю (1689-1762), одна из основательниц движения просвещенных женщин (так называемые «синие чулки»), через четыре года после первой встречи со своим возлюбленным решилась на побег, бросив вызов семье. Фанни Берни не была способна на столь недвусмысленный протест: в возрасте двадцати пяти лет ей пришлось отказать молодому человеку, просившему ее руки, несмотря на протесты родственников. Лишь поддержка отца, доктора Чарльза Берни, известного композитора и музыканта, решила дело в ее пользу.
Если говорить о возможности своим трудом зарабатывать на жизнь, то дворянки были ее практически лишены, поскольку овладение каким-либо ремеслом было недоступно, а также потому, что многие виды деятельности считались совершенно не подходящими для леди. Даже доктор Джонсон, человек весьма прогрессивных взглядов, считал, например, что женщинам не подобает писать портреты, ведь «публичное занятие любым видом искусства <...>, а особенно пристальное вглядывание в лица мужчин слишком нескромно для женщины». Зарабатывать деньги было неприлично, поэтому Френсис Берни чувствовала себя крайне неуютно, когда, будучи на службе у королевы Шарлотты, получала положенное жалование.
Таким образом, согласно многочисленным западным феминистским исследованиям, в общественном положении женщин, в их образовании и социальной роли никаких существенных изменений в XVIII в. не произошло. Редкие случаи, когда в очень знатных и родовитых семьях просвещенные родители давали дочерям прекрасное домашнее образование, не нарушали общей картины. Возможно, корни столь активного вхождения «женского авторства» - в сложившейся в восемнадцатом столетии социокультурной ситуации, в тех глобальных общественных изменениях, которые не только повлекли за собой утверждение в правах авторов-женщин, но и заложили перспективу для успешного развития женской романистики XIX в.
XVIII в. изменил в сознании многих англичан некоторые укоренившиеся представления относительно литературы, образования и чтения, «к 1724 г. в Лондоне было не меньше семидесяти типографий, за пределами города - еще двадцать шесть». Издатель Аддисона утверждал, что каждый день продавалось до трех тысяч копий «Зрителя», а, учитывая тот факт, что все периодические издания попадали в кофейни и таверны, следовательно, один и тот же экземпляр мог быть прочитан несколькими людьми, число читателей возрастало до шестидесяти тысяч.
Интерес широкой читающей публики не ограничивался периодическими изданиями. Литературное творчество становится популярным, достойным и доходным ремеслом. Более того, «не существует, пожалуй, других периодов в истории, когда многочисленные шедевры получали столь быстрое и достойное финансовое признание». В 1725 г. Дефо, неплохо разбиравшийся в книготорговле, писал: «Писательство становится значительной отраслью английской экономики». Книготорговцы богатели, открывались библиотеки, а часть доходов жертвовалась на благотворительные цели. Однако наибольшие прибыли получали именно издатели и торговцы, а сами авторы находились нередко в подчиненном и зависимом положении. Так, например, издатель Филдинга оставил после себя состояние в сто тысяч фунтов стерлингов, в то время как сам писатель, уже после издания «Истории Тома Джонса» был вынужден занять пост мирового судьи, чтобы прокормить семью. За роман «Эвелина» мисс Френсис Берни получила всего двадцать гиней, а издатель заработал целое состояние: книга несколько раз переиздавалась, поскольку имела огромный успех.
Тем не менее, все эти факты свидетельствуют о том, что писательский труд становится профессией и завоевывает признание в обществе, более того, литературные произведения эпохи Просвещения «казались последним словом естественности и правды». Изменилось и социальное положение литератора: в 1752 г. Самюэль Ричардсон писал: «Двадцать лет назад я был личностью самого темного происхождения в Великобритании, а теперь меня принимают в лучших домах королевства». Самюэль Джонсон, комментируя популярность литераторов в английских великосветских салонах, отмечал: «Каждый, у кого есть имя или дар услаждать, будет принят во многих домах Лондона».
Сама читающая публика в XVIII в. существенно увеличилась и изменилась по сравнению с предшествующими периодами, впервые даже малоимущие слои населения могли позволить себе покупку книг или других печатных изданий. Наибольшие изменения произошли среди читателей среднего класса: рост благосостояния повлек за собой увеличение досуга и желание приблизиться к интеллектуальному уровню знати. «Новый класс читателей» приветствовал писателей, не отягощенных тяжелым багажом классических авторитетов: знание латыни и греческого, античных поэтик уже не было обязательным. Во многом это объяснялось потребностями социальной группы, литературные вкусы которой стремились удовлетворить писатели XVIII в., а во многом соответствовало требованиям завоевывающего позиции реализма. Сам подход к литературному творчеству стал более демократичным: ни Дефо, ни Ричардсон не были знакомы с античной литературой в том объеме, который был характерен для литераторов с университетским классическим образованием, однако, это не помешало им стать величайшими писателями XVIII в.
Как бы то ни было, в 1753 г. доктор Джонсон отмечал, что современный ему период может быть назван «временем авторов» («The Age of Authors»), поскольку «никогда еще люди столь разных возможностей, столь не равноценного образования, любого рода занятий не стремились в литературу так рьяно».
Читающая публика среднего класса стала активным потребителем различного рода письмовников, периодики, «conduct books» и романов (novel). Романы читали все, но как явление novel был во многом порожден интеллектуальными нуждами среднего класса, буржуазии, небогатого дворянства, джентри: эти книги были более доступны, нежели сочинения древних и более близки читателю, нежели «рыцарские романы» («romance»). В некотором роде, роман - это художественный продукт для окрепшего среднего класса еще и потому, что во времена Дефо возникла необходимость создания литературных произведений, способствующих религиозно-нравственному самосовершенствованию. Впоследствии это духовное начало органично впишется в книги Ричардсона, герои которого не просто повествуют о событиях, происшедших с ними, но и оценивают их с позиций строгих христианских догматов.
Наиболее важным для предмета исследования данной статьи является тот факт, что именно в XVIII в. очень большую часть читающей публики начинают составлять женщины. У представительниц среднего класса тоже увеличился досуг, они получили возможность посещать театры и организовывать различные вечера (музыкальные, литературные и т.д.). Великосветские дамы все чаще участвуют в интеллектуальных беседах и становятся активными читательницами домашних библиотек. Так, например, Ричардсон переписывался со многими дамами, которые советовались с ним по поводу выбора книг и собственных «проб пера». Из 350 адресатов писем автора-героя Стерна в «Тристраме Шенди» значительную часть составляют обращения к «Дженни», «Мадам» и «Джулии». Эпоха Просвещения принесла с собой новый образ светской дамы, сочетавшей утонченность манер с интеллектуальностью и образованностью, поэтому женщины, лишенные возможности получать университетское образование, компенсировали это чтением книг, прежде всего романов.
В восемнадцатом столетии роман (novel, или «роман Нового времени») окончательно осмысливается как отдельный жанр, закрепляются его литературные традиции, начинается период его длительного господства. Этот процесс полно и подробно исследован в трудах многих отечественных литературоведов, например, в монографии A. A. Елистратовой «Английский роман эпохи Просвещения». Постоянно ощущаемая необходимость теоретического осмысления процесса активного внедрения романа побуждала многих мыслителей-литераторов к созданию критических учений о романе, однако, по преимуществу, это были попытки противопоставить роман XVIII в. «рыцарскому роману». Еще в 1692 г. Уилльям Конгрив важнейшей чертой романа (novel) считал его современность, связь с реальной жизнью, отмечая, что в то время, как romance уводит читателей в мир выдуманных героев, королей и рыцарей, ярких событий и страстей, романы (novel) повествуют о том, что близко и понятно читателю.
Идеи Конгрива перекликаются с умозаключениями Клары Рив, которая в книге «The Progress of Romance» (1785) сравнивает жанры: «Рыцарский роман (romance) - это героическая басня, повествующая о сказочных вещах и героях. Роман (novel) - картина реальной жизни, времени и нравов». Основное отличие и преимущество романа - близость к тому, что емко называется «everyday life», но все свидетели и современники литературного процесса XVIII в. отмечали также существенное отличие языка romance и novel. Литературная этикетность уступает место простоте и индивидуальности. По словам Яна Уотта, понятие индивидуальности распространялось и на персонажей и на сюжетные линии. Литературные вкусы эпохи и среднего класса определили появление на страницах романов других героев, обычных современников, наличие в книгах фона, background, и стали причиной большего правдоподобия.
Женщины XVIII в. стали активными читательницами романов, хотя нужно отметить, что литературные вкусы общественности менялись постепенно: еще долгое время «рыцарские романы очаровывали умы и сердца», по преимуществу знатной молодежи, но все же восемнадцатое столетие стало эпохой среднего класса, которому был ближе новый жанр - novel.
Недостаточность классического образования у женщин привела к тому, что интеллектуальная жажда могла быть утолена только чтением романов. Так, Френсис Берни с удовольствием читала и перечитывала Стерна, знала «Сентиментальное путешествие» практически наизусть, но не считала подобное чтение подходящим для молодой леди. Впоследствии она не раз подчеркивала, что в библиотеке ее отца было мало романов, поскольку подобная литература не слишком соответствовала статусу ученого и музыкального теоретика. Романов в доме действительно держали мало, но юные Берни с большим удовольствием брали книги у знакомых: саму Фанни Берни никто не контролировал при выборе литературы и она неоднократно пыталась осилить античных авторов, однако, романы были ближе и понятней.
Необходимо отметить, что ограниченность образования не была единственной причиной активного интереса женской читающей аудитории к романам. Этот жанр охватывал основную сферу интересов читательниц: «жизнь сердца», «движения души», то есть собственно психологию. Героям романов было легко сопереживать, а житейская мудрость таких книг была близка и понятна в первую очередь женщинам. Нередко дамы соотносили себя с героинями романов (novels), настолько тесно проблематика подобных произведений перекликалась с реальной жизнью. Перефразируя слова доктора Джонсона о Ричардсоне, можно сказать, что страницы романов привлекали женщин не описанием событий, а описанием чувств.
Как отмечалось выше, именно в XVIII в. появляется большое количество книг, написанных женщинами. Еще в 70-х гг. XVII в. Афра Бен, «первая профессиональная английская писательница», вполне успешно конкурировала с авторами-мужчинами. За ней последовали Мэри Менли, Элайза Хейвуд и другие. Все эти женщины самостоятельно зарабатывали на жизнь своими «литературными поделками», но современников в меньшей степени интересовала художественная сторона их произведений.
Книги этих писательниц были чрезвычайно популярны в начале XVIII в. и представляли собой развлекательное, легкое «чтиво» для любителей так называемых «скандальных хроник». Этот жанр сформировался в Англии под влиянием французской беллетристики, основательно укоренился и приобрел многочисленных поклонников. Название «скандальные хроники» весьма условно - так именовались эти романы (а по всем жанровым признакам это были именно романы, хотя и отличавшиеся от английских просветительских романов XVIII в.), но это было формальное наименование, переведенное с французского chroniques scandaleuses. Авторы выдавали их за реальные истории жизни известных людей, иногда называли «мемуарами», «биографиями» или же «histories». Не отличаясь большими художественными достоинствами, «скандальные романы» были популярны благодаря пикантному, а подчас и просто неприличному содержанию. К этим произведениям трудно применить литературно-художественные критерии романа XVIII в., поскольку это была, безусловно, массовая литература.
Наиболее известный пример этого жанра, «Новая Атлантида» («Secret Memoirs and Manners of Several Persons of Quality, of Both Sexes from the New Atlantis, an Island in the Mediteranean», 1709) Мэри Менли, состояла из бесконечных диалогов и монологов, «настолько длинных, что по ходу чтения можно было забыть, кто же именно из персонажей их произносит». Однако после выхода романа в свет весь читающий Лондон увлекся им. Леди Мэри Вортли Монтегю, отличавшаяся безупречным литературным вкусом, в юности увлекалась книгами миссис Менли. В одном из писем к подруге она просит прислать вторую часть «Новой Атлантиды», а также интересуется судьбой самой Менли, скандальность которой вызывала сильный интерес: «Не знаешь ли ты, что стало с этой несчастной писательницей? Многие люди оскорблены той свободой, с какой она пишет свои мемуары, и ее арестовали». Вполне логичное завершение сокрушительного литературного успеха подобных произведений.
«Скандальные романы» часто служили определенным политическим целям и были своего рода литературным разоблачением темных тайн «власть предержащих». Однако книги оставались популярными, даже когда политический скандал заканчивался. Возможно, причина крылась в том, что эти романы были «удачной популярной формой, проверенным коммерческим образцом, поскольку предоставляли читателям возможность косвенно поучаствовать в эротически возбуждающей и блистательной жизни развращенной аристократии».
Одной из причин популярности всех романов подобного типа было обращение их авторов к традиционным мифам, в том числе и мифу о поругании чести невинной девушки соблазнителем-аристократом. Наиболее постоянной парой персонажей подобных романов были невинная, пассивная и наивная героиня и ее преследователь. Авторы «скандальных хроник» прибегали к этим героям столь часто, что это могло выглядеть неубедительно, однако, в сознании читательниц подобных романов такие образы формировали стойкие социальные мифы.
Миф о невинной героине, преследуемой и подвергаемой тяжелым испытаниям, был основным средством привлечь внимание читателей. Но эти «любительские истории» оказались своего рода литературным «компостом, на котором выросла фиалка», то есть «Памела» Ричардсона и многие другие произведения. Все романы авторов-женщин XVIII в. так или иначе были связаны литературными традициями с книгами Самюэля Ричардсона, и если Френсис Берни считала его самым главным своим «наставником в литературе», не скрывая, что многим в своем творчестве обязана именно этому романисту, то писательницы начала восемнадцатого столетия, такие как Мэри Мэнли, Элайза Хейвуд, подготовили почву для появления романов Ричардсона.
«Скандальные хроники» во многом заложили основы и принципы организации литературного произведения особого рода, это была популярная, массовая, активно читаемая и раскупаемая литература. Романы миссис Менли расходились, казалось, быстрее, чем издавались, подобно тому, как в наши дни раскупаются так называемые «любовные романы». Такая параллель возможна еще и потому, что «неслучайно авторами наиболее выдающихся скандальных мемуаров начала XVIII века были женщины, и вполне вероятно, что наиболее преданными читателями были тоже по преимуществу женщины». Читательницы легко узнавали известных аристократов и политиков под прозрачными масками экзотических литературных героев (восточных принцев, принцесс и прочее), но помимо этого в каждой книге миссис Менли был представлен набор персонажей-типажей, характерных для всей литературы XVIII в.: мудрые наставники, глуповатые щеголи, коварные и бездушные аристократы-соблазнители, и даже «the female wit», то есть умные, интеллектуально развитые, «передовые» женщины эпохи.
Читательницы популярного романа Элайзы Хейвуд «Любовь в избытке» («Love in Excess», 1719) сопереживали героям в большей степени, нежели задумывались о собственно художественных достоинствах книги. Все многочисленные типажи и персонажи «скандальных хроник» представлены здесь достаточно полно и широко, но, возможно, в силу большого объема, модифицированы: их характеры сложнее, и они выходят за рамки привычного поведения. Неизбежная любовная история разворачивается на фоне мира абсолютного спокойствия и праздности, где царят утонченные манеры и любовные игры. Это своего рода «аристократическая пастораль», нереальный и призрачный мир грез, прекрасные декорации для любовных историй.
Женщины XVIII в., читая «скандальные хроники» Мэри Менли, Элайзы Хейвуд и их многочисленных, не столь известных подражательниц, были гораздо более увлечены интригующими и пикантными подробностями их личной жизни. Трудно судить о том, насколько оправдан был этот сомнительный интерес, однако несомненно, что сами авторы не рассматривали свое литературное творчество с позиций художника, воплощающего философские, нравственные и эстетические искания. Это была литература прежде всего развлекательная, книги, написанные «на злобу дня», по горячим следам политических интриг. Интерес к подобным произведениям подогревался самой светской жизнью. Нельзя недооценивать роль «скандальных хроник» в литературном процессе начала XVIII в.: они внесли свой вклад в формирование жанра романа в Англии, который на долгое время стал основным в европейской литературе и в английской прославил много великих имен. Тем не менее, их вряд ли следует считать главным достижением «женской прозы» XVIII в.
Если же говорить о «женской интеллектуальной элите» XVIII в., так или иначе влиявшей на умы и сердца всех образованных женщин своего времени, то это, безусловно, общество «The Blue Stockings» («Синие чулки»), возникшее в середине XVIII столетия и просуществовавшее до начала XIX. Строго говоря, оно не было в прямом смысле слова литературным, члены кружка не создали ни одного художественного произведения столь выдающегося, как романы Филдинга, Ричардсона или Стерна. Наибольшего мастерства «синие чулки» достигли, пожалуй, в риторике, в искусстве беседы, что очень характерно для Англии XVIII в.: в моде были салоны не только светские, аристократические, но и интеллектуальные.
Ораторское искусство было на высоте: в суды ходили как на представления, заседания Парламента напоминали театральные постановки, а театры были столь популярны, что известные актеры (например, Гаррик) были самыми желанными гостями всех раутов и приемов. В риторике упражнялись политические деятели и мелкопоместные дворяне, умение говорить, вызывая бурный отклик у слушателей (слезы, крики, обмороки) ценилось настолько высоко, что иногда красота речи абсолютно превосходила важность затрагиваемого вопроса. Известно, что свою карьеру политического деятеля, прежде всего парламентского оратора, Ричард Бринсли Шеридан ценил не ниже, а возможно, и выше славы талантливого драматурга. Многие письма и дневники эпохи (например, дневники Френсис Берни) передают уникальную атмосферу светских салонов и литературных кружков, мир утонченного остроумия.
Подобно дамам французского Просвещения, «синие чулки» активно стремились к достижению интеллектуальных целей. Лишенные возможности получать образование в университетах (Сорбонне, Оксфорде или Кембридже), они занимались самообразованием, достигая впечатляющих результатов.
«Королевой» этого кружка была Элизабет Робинсон Монтегю (1720-1800). Такой «титул» она получила от доктора Джонсона. Еще в юности прозванная «миссис Спикер», она увлекалась не только светскими занятиями, но и науками. Умение сочетать очарование с недюжинными интеллектуальными способностями позволило ей стать выдающейся фигурой XVIII в. Детские письма Элизабет свидетельствуют о здравом смысле, любви к учебе, к обществу и об отсутствии сентиментальности. Уже с юных лет просвещенные англичанки XVIII в. «упражнялись» в искусстве писать письма и вести дневники: в Англии именно на эпоху Просвещения приходится расцвет «промежуточной прозы», когда даже частная переписка могла быть опубликована и становилась предметом чтения и изучения. Для общественно-литературного сознания XVIII в. была характерна мысль о возможном издании любых писем и дневников, поэтому к процессу их написания относились ответственно и бережно.
Жанр письма станет основным для Монтегю, но не только для нее: в XVIII в. письма были важнейшим способом для женщины выразить свои мысли, взгляды, описать события и впечатления. Многотомные собрания писем Френсис Берни, Элизабет Монтегю и других свидетельствуют о том большом значении, которое просвещенные англичанки придавали своему эпистолярному творчеству. Это было и попыткой сохранить дух времени для потомков, и средством выражения литературных и прочих устремлений: в письмах жили, страдали, любили, спорили, достигая подчас высот словесного мастерства.
Мемуарно-документальные жанры имели огромное значение, поскольку стали одним из источников жанра романа (novel). Романы-мемуары Дефо, «романы в письмах» Ричардсона и Френсис Берни во многом «выросли» из частной переписки, а наиболее преданными поклонницами эпистолярных форм были именно женщины. Самюэль Ричардсон неоднократно призывал своих знакомых дам вести дневники и переписку, тщательно фиксируя все события.
Френсис Берни долгое время была известна именно благодаря своим «Дневникам и письмам» («Diary and Letters»), впервые изданным в 1843 г., через три года после смерти писательницы. Эта публикация воскресила ее имя из забвения, викторианская публика с интересом читала подробное описание современников и событий. Берни писала письма и вела дневник всю свою долгую жизнь. Еще в юные годы в ней обнаружился талант к живому и правдивому описанию людей и событий, она давала меткие характеристики и была очень наблюдательна. Фанни мало интересовалась психологизмом в чистом виде, поиском собственного «я», дневники и письма давали возможность, прежде всего, фиксировать все важные моменты жизни. Их важность для Берни определялась не завышенной оценкой собственных достоинств, а твердой убежденностью в том, что если ей и суждено войти в историю, то только в качестве дочери доктора Чарльза Берни. В наши дни этот вопрос можно считать спорным, но у Фанни были и объективные причины столь активного ведения дневников: люди, часто бывавшие на музыкальных вечерах в семействе Берни, были действительно незаурядны. Их можно объединить под условным наименованием «интеллектуальной элиты». Фанни лично знала доктора Джонсона, сэра Джошуа Рейнольдса, актера Девида Гаррика и многих других. Ее «Ранний дневник» («Early Diary», издан в 1889 г.) так ярко и выпукло рисует образ доктора Джонсона, так точно передает атмосферу светских раутов в доме доктора Берни, что читатель может легко проникнуться самим духом XVIII в. Для Фанни всегда была важна правдивость и беспристрастность, к описанию любого события (например, суда над Уорреном Хастингсом в 1788 г.) она подходит с основательностью историка. Двенадцать томов ее «Дневников и писем» («The Journals and Letters of Fanny Burney (madame d’Arblay)») представляют собой и исторический документ, и в некотором смысле художественное произведение. Документальная проза Берни не только подготовила почву для ее романов, но в некотором роде, для «женской романистики» XIX в.
Если собственно литературная активность «синих чулок» замыкалась в основном мемуарным и эпистолярным жанрами, то их общественную значимость нельзя недооценивать. Эти «female wits» создали не организацию, а движение в поддержку женского образования и литературного творчества. Распространенной и модной темой салонных бесед и светской переписки были книжные новинки, политические события и общественная жизнь. Движение также чрезвычайно активно поддерживало женщин-писательниц, требуя их признания наравне с мужчинами. Когда в XIX в. романы Джейн Остен будут храниться в каждой резиденции принца-регента, это можно будет считать явной победой «синих чулок».
Литературные салоны и вечера были неотъемлемой частью светской жизни дам-просветительниц, подобная традиция поддерживалась и доктором Джонсоном и Самюэлем Ричардсоном, чье мнение было особенно важно как для «синих чулок», так и для всех просвещенных женщин. Именно романистика Ричардсона стала для них тем ориентиром, к которому следовало стремиться: Френсис Берни, например, называла его имя первым в ряду своих «учителей в литературе», отдавая должное его таланту.
Элизабет Монтегю, «королева» кружка «синих чулок», украшала светские рауты и салоны, а ее родственница по мужу, леди Мэри Вортли Монтегю, была в некотором роде аутсайдером. Ее личность окружали многочисленные сплетни и слухи, подчас совершенно невероятные. Многие исследователи считают леди Мэри наиболее талантливой писательницей первой половины XVIII в., а некоторые полагают, что ее дарование сравнимо только с Джейн Остен. Как бы то ни было, леди Мэри пострадала из-за чрезвычайно негативного отношения к ней Александра Поупа. В своих литературных карикатурах он высмеивал ее под именем «Сафо», допуская подчас грубые выражения и намеки. Возможно, все предположения относительно леди Мэри были не более чем сплетни. Несомненно, что яркая и романтическая натура этой женщины предпочитала скандалы спокойствию и размеренной жизни.
В отличие от всестороннего образования Элизабет Робинсон (она воспитывалась наравне с братьями, как «gentlewoman»), в распоряжении леди Мэри была только великолепная библиотека. Юная Монтегю жила в мире Руссо и Вольтера. Наиболее известными произведениями эпистолярного жанра являются ее «Посольские письма» («Embassy Letters»), опубликованные в 1763 г. Муж леди Мэри, Эдвард Монтегю, был назначен послом на Востоке. Его дипломатическая карьера не удалась из-за нехватки опыта и непонимания восточного менталитета. «Письма» подробно и красочно воспроизводят период с лета 1716 по осень 1718 г. Так как они были адресованы разным людям, леди Мэри варьировала темы и стиль писем, достигая совершенства. Глубокие философские рассуждения сменялись меланхолическими нотками. Описания живописных мест чередовались с восточными легендами. В этих письмах наиболее ярко представлен характер той, что неизменно вызывала разнообразные эмоции - от ненависти до искренней симпатии, у своих современников, не оставляя никого равнодушным.
Мэри Гренвилль Делани (1700-1788) напротив, вызывала только уважение и восхищение. И Мэри Вортли, и мисс Гренвилль принадлежали к высшим слоям общества, но первая считала это общество тюрьмой, бросала ему вызов или же избегала его. Вторая не только принимала его, но и стала, по сути, воплощением всего лучшего в женщине-аристократке середины XVIII в.
Со смертью королевы Анны обласканная семья лишилась всех привилегий, детство Мэри Гренвилль прошло в страхе перед неминуемым наказанием членов семьи за принадлежность к оппозиции. Характер юной Мэри формировался в период опалы и полнейшей неопределенности, что придало ей сил и твердости. Ирония судьбы: будучи уже пожилой дамой, миссис Делани станет хранительницей королевской семьи, наставницей и добрым ангелом королевы Шарлотты и Георга.
Мэри Делани оставила после себя обширную переписку и дневники, но знаменита она была не только этим. Миссис Делани увлекалась ботаникой - нетипичное увлечение для светской дамы того времени. Она вполне преуспела в изучении растений и приобрела славу в научных кругах. Конечно, она оставила много записей о королевской семье. Именно Мэри Делани на склоне лет представила королеве Шарлотте молодую Френсис Берни, но восприятие двора у этих двух женщин было совершенно различным. Фанни тяготилась службой, поэтому там, где Мэри Делани восхищалась семейным укладом и добродетелями королевской четы, Френсис видела лишь скуку ритуалов и формальность. Отношения между этими двумя женщинами были, однако, очень теплыми: миссис Делани поддерживала творческие устремления Фанни, но обеспокоилась, когда узнала, что Берни собирается писать пьесу. И Мэри Делани, и королева Шарлотта считали, что у безупречной Фанни слишком высокая репутация, а сама она «слишком деликатна, чтобы писать для сцены».
Писать для сцены в XVIII в. для женщины было неприлично, и впоследствии они редко выступали как драматурги, зато в романистике авторы-женщины проявили себя достаточно ярко, хотя нередко появление романа сопровождалось извинениями. Так, когда в 1744 г. вышла в свет книга Сары Филдинг «Давид Простак» («David Simple»), она начиналась предисловием, в котором недвусмысленно объяснялось появление этого романа: «Возможно, наилучшим извинением для женщины, решившейся взяться за перо, является ее бедственное положение. Именно стесненные обстоятельства заставили автора прибегнуть к единственному посильному для нее средству - так и появилась эта книга». Романом Сары Филдинг мог бы гордиться любой автор-мужчина, к тому же, слава знаменитого брата должна была бы способствовать благосклонному отношению к литературному таланту сестры. В России вообще роман Сары Филдинг долгое время издавался под именем Генри Филдинга. Несмотря на явное несовершенство переводов, читающая публика благосклонно отнеслась к роману «Давид Простак».
Когда через тридцать с лишним лет появился роман «Эвелина», то его скромный автор не сразу решился предстать перед публикой, хотя популярность книги была совершенно ошеломляющей. Доктор Джонсон считал, что роман был достоин авторства даже Ричардсона или Филдинга. Сэр Джошуа Рейнольдс не мог оторваться от книги и готов был заплатить пятьдесят фунтов, чтобы узнать имя автора. Только через полгода Френсис Берни заявила о своем непосредственном отношении к этому «бестселлеру».
Еще одной известной современницей Берни была Шарлотта Леннокс (1730-1804), автор нескольких романов, из которых самым известным был «Дон-Кихот - девица» («The Female Quixote», 1752). Это своего рода вариация на тему осмеяния «рыцарственного безумия». Многие писатели и мыслители XVIII в. наиболее близко воспринимали тот пласт романа Сервантеса, который подвергал критике «romances», а также тех, кто без меры увлекался этими произведениями. По словам A.A. Елистратовой, «в литературе раннего Просвещения - у Дефо, у Аддисона и Стиля - образ Дон Кихота <...> трактуется преимущественно свысока, узкорационалистически, как шутовская фигура, смешная пародия на лжегероику средневекового рыцарства».
Главная героиня Арабелла действительно бредит «рыцарскими романами», предоставленная самой себе, поскольку ее отец, маркиз, живет в мире своего воображения, своей фантазии. Единственная радость - книги, оставшиеся после матери, они скрашивают унылое и безрадостное существование в замке. Арабелла читает эти книги и верит, что это подлинные «истории» («histories»). Она с упоением погружается в мир иллюзий, в результате переносит романтические приключения со страниц так любимых ею книг в реальную жизнь. Леннокс описывает цепь самообманов героини: Арабелла постоянно приписывает окружающим то влюбленность в нее, то неистовую страсть, нередко повергая тем самым «воздыхателей» в шок. Ее наивность, неумение отличить собственный вымысел от реальности является тем комически-сатирическим моментом, который наиболее отчетливо выражает отношение века Просвещения к «выдумкам» позднего «рыцарского романа».
Однако это достаточно узкий взгляд на проблематику книги. Так же, как «Дон Кихот» Сервантеса, книга Леннокс воспринималась чаще всего прямолинейно: «простая работа, демонстрирующая желание автора высмеять французские героические рыцарские романы и подчеркнуть возможность их негативного влияния на умы неопытных читателей». 24 марта 1752 г. в «Ковент-гарденском журнале» появился отзыв Генри Филдинга о романе Леннокс, в котором он сравнил творение Сервантеса с «Дон Кихотом - девицей». Здравомыслие, обдуманность, «правильность» - достоинства, отмеченные Филдингом в книге Леннокс, несмотря на явное предпочтение романа великого испанца.
Если Шарлотта Леннокс была до некоторой степени очарована «рыцарскими романами», что, безусловно, находило отражение в ее произведениях, то Френсис Берни представляла собой уже новое поколение писательниц. Именно ее романы подтверждают закономерность появления таких «величайших леди английской литературы XIX в., как Джейн Остин и Шарлотта Бронтэ».
Как уже упоминалось выше, наиболее популярным романом Берни была «Эвелина», роман в письмах. Сюжет романа прост. Мистер Вилларс, добрый наставник Эвелины, дочери сэра Джона Бельмонта и Каролин Эвелин (истории их брака была посвящена первая «проба пера» Фанни Берни), отпускает свою воспитанницу, выросшую в уединенном поместье, в Лондон. Она сопровождает хорошую знакомую мистера Вилларса, миссис Мирвен, и ее дочь в поездке для встречи с главой семейства капитаном Мирвеном. В Лондоне Эвелина знакомится с лордом Орвиллем, человеком благородным и достойным, влюбляется, но в силу своей неискушенности, незнания столичного светского этикета, постоянно попадает в неловкие ситуации. Дальнейшее развитие сюжета связано с образом мадам Дюваль, бабки Эвелины по материнской линии, малообразованной и грубой женщины, которая пытается заявить о своих правах на внучку и ввести ее в круг лондонских буржуа. Все недоразумения благополучно разрешаются: сэр Джон Бельмонт признает Эвелину своей дочерью, она устраивает судьбу своего сводного брата Макартни и обретает счастье перед алтарем с лордом Орвиллем.
Сюжет вполне традиционен и отражает процесс становления характера юной героини. В женской романистике 1-й половины XVIII в. эта тема воплощалась в сюжете выхода молоденькой девушки в свет и поиска ею спутника жизни. Чаще всего подобной героине приходилось противостоять насилию и соблазнам, это была своего рода «неизбежная, но трагическая борьба, в которой опыт торжествует над невинностью». Берни соединяет в романе типичный сюжет женской развлекательной литературы с просветительской проблематикой. Вопросы соотношения разума и чувства, понятия долга и справедливости, вера в торжество добродетели, осуждение невежества и грубости - все это находит отражение в романе.
Неудивительно, что именно жанр романа в письмах сделал Берни знаменитой. Ее собственные мысли и чувства преломились в эпистолярных посланиях главной героини. Образ Эвелины не только центральный и доминирующий в романе, но и наиболее удачный во всем творчестве Берни. Непосредственность, открытость и искренность Эвелины, ее подверженность влиянию чувств, несмотря на страстное желание руководствоваться разумом, располагают к ней читателей. Если речь некоторых других персонажей местами искусственна и скована, то письма Эвелины, кажется, написаны на одном дыхании. После спектакля с участием Гаррика она пишет: «...какая грация в движениях! Какой огонь и значение в глазах! - Я едва могла поверить в то, что он учил эту роль наизусть, потому что каждое слово, казалось, рождалось в минутном порыве».
Вопрос об автобиографичности романа остается открытым, поскольку временами голосом Эвелины говорит сама Берни. Многие западные исследователи (Маргарет Дуди, Майкл Эделстайн и др.) отмечают, что образ Эвелины совсем не однозначен. С одной стороны, она «простушка», «невинный ребенок», по словам окружающих. С другой, - проницательный и мудрый автор писем. Наблюдательность, внимание к мелочам и врожденный такт не подводят героиню. Она быстро понимает, что светский щеголь мистер Ловель - фат, ее родственники Бренгтоны - вульгарны, а ее поклонник сэр Клемент - опасен. Она вовсе не так проста, потому что умна и внимательна. Попадая в неловкие ситуации, она извлекает уроки, быстро приобретая необходимый жизненный опыт. В конце романа Эвелина уже не «деревенская простушка», а молодая светская дама, но этот внешний лоск мало влияет на ее характер: она с готовностью устраивает счастье своего сводного брата. Секрет популярности книги, возможно, и заключается в светлом образе главной героини, который перекликается с женскими персонажами романов Джейн Остен.
В романе «Эвелина» представлены разные типажи, не только воплощающие какие-либо черты характера, но и отсылающие к разным направлениям литературы 2-й половины XVIII в. Все эти персонажи, встречающиеся на жизненном пути героини, помогают полнее раскрыть ее характер, заставляют ее сделать выбор между ними, руководствуясь здравым смыслом и движениями сердца. Если повороты сюжета в романе вполне прогнозируемы, то палитра образов ярка и многогранна: есть, например, мудрый, понимающий наставник мистер Вилларс, чьи просветительские идеи отражают дух эпохи. Возлюбленный Эвелины лорд Орвилль воплощает мужской идеал своего времени: он умен, воспитан, благороден, галантен, справедлив и хорош собой. Но это не просто традиционные достоинства «героя-любовника», его поведение действительно свидетельствует о добром и благородном характере. Он сдержан, иногда даже слишком, в понимании Эвелины, которая практически с первого взгляда проникается к нему чувством. Пожалуй, Орвилль может показаться несколько холодным, особенно в сравнении с Эвелиной. К сожалению, Берни, как и в случае с Вилларсом, не удалось до конца избежать схематизма, но достоинства лорда Орвилля полностью совпадают с идеалами Просвещения (достаточно вспомнить сэра Чарльза Грандисона).
Весь сатирический талант Берни воплотился в образах мадам Дюваль, капитана Мирвена, мистера Ловеля, семейства Бренгтонов. Каждый из этих персонажей по-своему ярок: например, мадам Дюваль агрессивна и непосредственна в своем эгоизме. Ей трудно противостоять, ураганная энергия грубости и невежества едва не одерживает верх над здравым смыслом. Наибольший комический эффект в романе достигается за счет перепалок мадам Дюваль с капитаном Мирвеном. Грубые, вульгарные шутки и нечистоплотные поступки делают их достойными друг друга, но бравый капитан не так прост. Он не только воплощает невоспитанность и невежество, но является разновидностью типа «честного» «морского волка» эпохи Реставрации. Этот персонаж во многом напоминает главного героя комедии «Простодушный» («The Plain Dealer») Уильяма Уичерли, патриота, честного и мужественного воина.
Всю свою антипатию по отношению к определенной прослойке буржуазного общества Берни выразила в образах Бренгтонов. Сестры Бренгтон дурно воспитаны, глупы и напыщенны. Эвелине трудно найти с ними общий язык, ее пугают их фамильярность и бесцеремонность. Их претенциозность, снобизм и амбиции вполне соответствуют тем изменениям, которые происходили в английском обществе XVIII в.
Искусные диалоги и многогранность юмора в романе «Эвелина» привели к тому, что от Фанни ждали комедий. После издания первого романа Берни надолго стала желанной гостьей салонов, именно комизм и сатира в романе привлекали читателей. Многие не могли поверить в то, что автором «Эвелины» была женщина, настолько «крепким», иногда очень резким был юмор, напоминавший произведения Смоллетта. Сцены и диалоги романа читали вслух во время светских вечеров, но драматургические опыты Берни были не слишком удачны, и в дальнейшем она сосредоточилась на написании романов.
Второй роман «Цецилия, или мемуары наследницы» был тепло встречен читающей публикой, но не отличался легкостью и литературной смелостью «Эвелины»: слишком много «советчиков» окружали Френсис Берни во время создания этого произведения, слишком сильно было давление, оказываемое близкими, в первую очередь доктором Берни и Самюэлем Криспом, другом семьи, которые ждали от «малютки Фанни» новых литературных достижений, тогда как сама писательница чувствовала себя настолько опустошенной, что, по собственному признанию в «Дневниках и письмах», абсолютно «не была уверена в том, что сможет что-нибудь написать». Тем не менее несмотря на явный дидактизм романа, «Цецилия» также стала популярной и настольной книгой многих поколений англичанок.
Наверное, самое неприятное событие в жизни Френсис Берни произошло в 1786 г., когда она, подчиняясь воле отца, принимает предложение служить при дворе - менее подходящее занятие для человека с ее складом ума и характером трудно было представить. Придворная карьера Берни не удалась, однако, впечатления от придворной жизни стали источником многочисленных дневниковых записей о жизни при дворе и о королевской семье. Например, в дневниках и письмах Френсис Берни точно и полно отражены и драматическая история болезни короля, и судебный процесс над Уорреном Хастингсом.
Третий роман, вышедший в 1796 г., «Камилла», создавался с целью поправить материальное положение семьи Фанни и ее мужа, генерала Александра д'Арблай. В честь книги был назван коттедж, построенный на гонорары от продаж, но оглушительного успеха «Камилла» не имела, хотя и соответствовала вкусам эпохи, так как затрагивала вопросы женского образования, столь волновавшие передовые умы.
Последний роман «Странница» (1814) был негативно воспринят критиками, однако, он, несомненно, отражает новые литературные веяния и содержит много «готических» и романтических мотивов, а весь образ главной героини окутан тайной. Неясность ее происхождения, ее общественного статуса, неопределенность места в жизни вызывают интерес и подозрения у других героев романа. Читатель долго остается в неведении относительно тайны рождения героини, сюжет изобилует различными поворотами событий, мотивы тайны, шантажа, поиска места в жизни развиваются на фоне событий Французской революции.
Хотя Берни было создано четыре романа, множество дневников и писем, слава и успех первой книги так и не повторились. «Эвелина», во многом типично «женский» роман, долгие годы оставался настольной книгой многих англичанок. Известно, что Джейн Остен высоко ценила творчество Френсис Берни и несколько раз перечитывала ее первый роман.
«Женское авторство» в XVIII в. прочно завоевало позиции не только в массовой, но и в «большой» литературе, заняв достаточно свободную нишу романов бытописательных, «семейных», с элементами психологизма и дидактизма. Путь, пройденный авторами-женщинами в Англии эпохи Просвещения, был тернист и труден, но в конечном итоге привел к тому, что романное и мемуарно-документальное творчество писательниц этого периода органично вписалось в историю литературы. Несомненно, сравнивая XVIII и XIX вв., эпохой наиболее ярких и выдающихся явлений в мире «женской прозы» Англии следует считать девятнадцатое столетие. Но и смелость, талант, интеллектуальная сила «female wits» XVIII в. должны быть оценены по достоинству.
Л-ра: Известия АН. Серия литературы и языка. – 2003. – № 2. – С. 42-51.
Критика
