29-01-2020 Бенджамин Дизраэли (Benjamin Disraeli) 573

Роман Б. Дизраэли «Сибилла» как произведение критического реализма

Г. А. Анджапаридзе

Творческое наследие Б. Дизраэли — одного из самых ярких политических деятелей и литераторов XIX столетия — рассматривается в «Истории английской литературы» довольно предвзято и односторонне.

Не отрицая сильных сторон творчества писателя, автор одной из статей этой книги Ю. Кондратьев намеренно выпячивает недостатки, присущие романам Дизраэли, вместо того чтобы попытаться объективно разобраться в творческом методе этого несомненно одаренного, своеобразного, хотя и крайне противоречивого писателя.

Ю. Кондратьев стремится всячески принизить значение творчества Дизраэли, противопоставляя его произведения романам великих английских реалистов XIX в., в частности Ч. Диккенса. Основанием для этого служит реакционность положительной программы Дизраэли — теории «феодального социализма». Однако в этой связи не следует замалчивать тот факт, что Диккенс вообще не дал положительной программы социального переустройства общества, острым критиком которого он был. Дизраэли же, будучи иногда еще более острым критиком буржуазного общества, несмотря на личную честность и благие намерения действительно улучшить жизнь народа, не мог, в силу своей классовой ограниченности, предложить людям ничего иного, кроме «феодального социализма».

Следующий упрек, адресованный Дизраэли, звучит буквально абсурдно: «Сохраняя правдоподобие деталей при характеристике обнищания английских тружеников и рождения протеста в их среде, он вместе с тем, нарушая правду реальной жизни, даже в своем лучшем сочинении «Сибилла» останавливается почти исключительно на описании отрицательных сторон существования трудящихся». И далее: «Заметно, как при этом Дизраэли впадает в грубо натуралистический тон, говоря о быте рабочих, об их жилье и т. п., подчеркивая необузданность и беспорядочность их стихийных выступлений».

Если подходить к анализу явлений литературы исходя из предложенного Ю. Кондратьевым принципа, то почему не упрекнуть великих французских реалистов Бальзака и Золя в том, что они тоже описывали лишь отрицательные стороны французской действительности? Но ведь показ отрицательных сторон буржуазного общества — одна из важнейших черт критического реализма, и вряд ли следует ставить в вину Дизраэли то, что он пытался показать невыносимое положение английских рабочих как типическое.

Кроме того, нельзя согласиться с мыслью Ю. Кондратьева по поводу «грубо натуралистического тона» повествования в «Сибилле». В настоящей статье содержится попытка опровергнуть это утверждение.

[…]

Роман «Сибилла» написан в 1845 г. Как известно, 1842-1848 гг.— это период подъема чартистского движения, а 1830-1850 гг. — время расцвета английского критического реализма. В центре внимания английской литературы этих лет была социальная тема, тема страданий народа, его бедственного положения и борьба за лучшую жизнь. Содержание общественной борьбы этого периода определило содержание его литературы. Писатели различных направлений решали общественно значимые темы по-разному, и характер их творчества был различен. Однако литературу этого времени отличали от литературы прошлого общие, существенно новые черты. […]

Сказанное выше в полной мере относится к роману Дизраэли, полное название которого — «Sybil or the Two Nations» — «Сибилла или две нации». В нем действуют представители обеих наций — бедняки и, условно говоря, «короли и принцы», т. е. аристократы.

Конечно, было бы натяжкой утверждать, что героем романа Дизраэли является народ. Книга написана с позиций аристократа, но аристократа из «Молодой Англии», об идеологах которой К. Маркс и Ф. Энгельс писали в «Манифесте Коммунистической партии»: «Аристократия размахивала нищенской сумой пролетариата как знаменем, чтобы повести за собою народ». «Так возник феодальный социализм: ...наполовину пасквиль, наполовину отголосок прошлого — наполовину угроза будущего, подчас поражающий буржуазию в самое сердце своим горьким, остроумным, язвительным приговором, но всегда производящий комическое впечатление полной неспособностью понять ход современной истории».

Как видно из этого остро критического отзыва, общество «Молодая Англия» имело в то же время бесспорную объективную ценность, являясь союзником пролетариата в борьбе против буржуазии и капитализма. Представители «Молодой Англии» ненавидели буржуа и аристократов-выскочек, что получило отражение и в «Сибилле». Они идеализировали старую, родовитую аристократию и средневековье и были убеждены, что сумеют договориться с народом и обеспечить ему хорошую жизнь, как только уничтожат буржуазию.

На наш взгляд, подобные искренние заблуждения можно было найти и в России, когда определенная часть дворянства верила в трудолюбивого, работящего «мужичка», а простой народ почитал «доброго царя» и «хорошего барина».

Композиционное решение романа и призвано подчеркнуть разделение английского общества на две нации. (Иногда автор использует для этого чисто формальный прием: главы, посвященные аристократам, чередуются с главами, в которых описывается жизнь рабочих.) В романе свободно выделяются две перекрещивающиеся сюжетные линии — условно говоря, «светская» и «народная». Первая, посвященная жизни высшего общества (подробное описание скачек, приемов, родословной рода Марни, к которому принадлежит любимый герой автора — Чарльз Эгремонт), не представляет для нас большого интереса, потому что Дизраэли рисует образы большинства аристократов, руководствуясь своими социальными и политическими иллюзиями. Думается, к этой «светской» сюжетной линии с полным правом может быть отнесена и история любви Эгремонта и Сибиллы, банальная и традиционно запутанная. Вторая же линия — изображение писателем простого народа Англии, его тяжелой жизни и адского, нечеловеческого труда — и будет непосредственным предметом нашего исследования.

Интересен прием, с помощью которого Дизраэли сумел охватить обширный жизненный материал и нарисовать правдивую и впечатляющую картину жизни английских трудящихся. Молодой аристократ Чарльз Эгремонт, окончивший сначала колледж в Итоне, а потом Оксфордский университет, едет в родовое поместье, принадлежащее его брату, чтобы баллотироваться там в парламент. Чарльз в плохих отношениях со своим братом, так как он женат на леди Арабелле, в которую был влюблен Эгремонт. Но семейство леди Арабеллы оказало предпочтение старшему брату героя, потому что к нему перешло родовое поместье Марни, а Чарльз как младший брат должен был сам добывать средства к существованию. Так правда реальной жизни разрушает умозрительные построения автора, и в книге появляются строки, точно и беспристрастно изображающие нравы элиты и давлеющую над высшим обществом власть чистогана. Остро критически изображен брат Эгремонта лорд Марни. Дизраэли называет его «the man of parochial mind». Марни холоден, высокомерен, безгранично эгоистичен. Эти типичные качества недалекого, ограниченного английского аристократа подчеркиваются яркой деталью — никто из домочадцев лорда не смеет выиграть у него партию в шахматы или в карты, чтобы не навлечь на себя гнев его светлости.

В родовом поместье Марни и в окрестных городах начинается знакомство Эгремонта с жизнью простых английских тружеников. Осматривая развалины старого аббатства, он встречает там трех человек: Джерарда, потомка разорившегося древнего знатного рода, который работает мастером на фабрике, его дочь Сибиллу и их друга Стивена Морли.

Джерард — очень скромно одетый человек, но, как подчеркивает автор, благородной внешности. Устами Джерарда Дизраэли высказывает мысли патриархального крестьянства, имеющие явный оттенок крамолы. Он вспоминает о том хорошем для народа времени, когда землей, ныне принадлежащей Марни, владел монастырь: «Никто не спорит с тем, что монахи были справедливыми лендлордами, они назначали небольшую плату за аренду; и участки в те дни сдавались на долгие сроки. А крестьяне, арендовавшие землю, могли возобновлять договор прежде, чем срок его истекал. Монахи были людьми богатыми, но великодушными. Тогда еще были и йомены, сэр: страна не была разделена на два класса, господ и рабов, — и между роскошью и нищетой не было тогда столь глубокой пропасти. Благоденствие было тогда для англичан законом жизни, а не пустым словом. У монахов не было частной собственности. Они не имели права накапливать капитал и передавать его по наследству. Они получали доходы и тратили их всегда сообща».

Джерард, а следовательно и Дизраэли, ибо Джерард безусловно положительный герой, видит в монахах не жестоких эксплуататоров, а справедливых и добрых хозяев. Монахи, по мнению Джерарда, работали сообща и понимали, что такое труд. Джерард считает, что работать должны все, без различия сословий и классов: «Трутень — это тот, кто не работает. И неважно, носит он рясу или корону пэра». Мысли Джерарда о собственности на землю являются выражением идей феодального социализма: «Я думаю, кто-то должен владеть землей; хотя я слышал, что можно обойтись и без этого; но раз уж так повелось, я не из тех, кто против лорда, конечно, если он добрый и справедливый».

Разговор Эгремонта с Джерардом и Морли заканчивается кульминацией — взрывом, который вызван утверждением Эгремонта, что королева Англии правит величайшей нацией на земле. В ответ на это Морли спрашивает: «О какой нации вы говорите? она ведь правит двумя...». «Именно двумя», — продолжал молодой человек после недолгого молчания, «двумя нациями, и у них нет никакого интереса друг к другу и между ними нет ничего общего, двумя нациями, чьи обычаи, мысли и чувства столь далеки друг от друга, слово они живут в разных концах Земли или на разных планетах; они по-разному воспитаны, вскормлены разной пищей, подчиняются разным законам и правят ими по-разному». «Вы имеете в виду...», — нерешительно начал Эгремонт, — «Богатых и Бедных».

Мы не можем не оценить горькую правду этих слов и гражданское мужество автора — аристократа, публично заявившего о непримиримом антагонизме богатых и бедных, об антагонизме, разделившем население страны на две нации. Думается, можно и должно говорить о гражданском мужестве Дизраэли еще и потому, что он не ограничивается цитированной выше декларацией, а дает на страницах своего романа потрясающие картины невыносимого существования английских трудящихся.

От первого лица рассказывает писатель о жизни сельскохозяйственных рабочих в городе Марни, который он называет «столицей сельскохозяйственного труда». Описывая красивый ландшафт поместья, Дизраэли восклицает: «Прекрасная иллюзия!».

Автор часто прибегает к приему контраста. Так, вслед за яркими картинами природы он рисует мрачный, темный город с тесными, узкими улочками. Жители его обитают в жалких домишках, сложенных из камней, а щели между камнями пропускают холодный северный ветер. На улице, прямо перед домами, проходят сточные канавы. Жуткий запах гниения, разложения преследует людей. Летом нельзя даже открыть окна и двери, потому что вместо свежего воздуха в комнату врываются «зловонные испарения сточных канав».

«Эти убогие лачуги редко состояли больше чем из двух комнат, и в одной из них обычно спала вся семья, как бы велика она ни была, — взрослые и дети, мужчины и женщины, здоровые и больные. Даже зимой эти дома не отапливались, стены в них были влажные, крыши дырявые, как решето». Здесь Дизраэли использует типичный для его творческой манеры прием. В точных, внешне бесстрастных, графических описаниях чувствуется глубоко скрытое возмущение, улавливается постепенно нарастающий взрыв народного гнева, неотвратимо зреющий протест, хотя автор, кажется, просто фиксирует факты.

Нельзя согласиться с утверждением Ю. Кондратьева в «Истории английской литературы», что стиль «Сибиллы» «чрезвычайно эклектичен». Нам думается, что даже на ограниченном материале приведенных здесь отрывков можно говорить о большом таланте и своеобразном, реалистическом методе Дизраэли-документалиста. Неплодотворна, ошибочна попытка обвинить Дизраэли в натурализме. Ведь все эти описания жалких лачуг, сточных канав, отбросов и болезней интересуют автора не как самоцель, а как типические условия жизни большинства английских трудящихся. Они нужны автору как средства для достижения главной цели — дать правдивую картину жизни той нации Англии, которую он сам назвал «The Poor». В той же главе Дизраэли отмечает, что рабочие отнюдь не мирятся со своим рабским существованием. В ночь после приезда Эгремонта в поместье Марни они поджигают лучшие риги с зерном, выражая тем самым свой протест против невыносимой эксплуатации. Фермер Бингли рассказывает об этом пожаре Эгремонту, которого, в отличие от его старшего брата, считает добрым и справедливым хозяином: «Меня тревожит не сам пожар, — говорил Бингли Эгремонту, — а настроение людей. Знаете ли вы, сэр, что их здесь было больше полусотни, но никто из них не помог моим работникам потушить пламя, хотя вода была совсем рядом, и их помощь была бы нам очень кстати».

Следующий круг ада, куда мы попадаем вместе с героями Дизраэли (тут вполне правомерной кажется аналогия с «Божественной комедии» Данте), — это городок Маубри. Улицы и дома его выглядят более современно и чисто. В многочисленных магазинах и лавках полно товаров. Но видимое благополучие оказывается мнимым. Торговцы безуспешно зазывают покупателей — покупательная способность жителей Маубри настолько мала, что даже в воскресенье они не могут позволить себе купить мяса. Рабочий день длится 12 часов, получает же рабочий всего лишь пенни в час. На нищенский заработок он не может прокормить семью и вынужден жить в кредит, с каждым днем погрязая в долгах и превращаясь из свободного наемного рабочего в невольника, раба.

Именно так, в кредит, живет семья ткача Ворнера. В его доме нет ни пищи, ни топлива. Жена больна. А трое детей хотя и здоровы, но большую часть времени проводят в постелях, потому что у них нет одежды. Гневным обличением капитализма и правящей в Англии буржуазии пронизан монолог Ворнера: «Я не могу продать свой ткацкий станок», — продолжал он, — «ведь мне заплатят за него, как за старые дрова, а он мне дороже золота. Не порок и не лень довели меня до нищеты. Я был рожден, чтобы работать, и я был готов работать. Я любил свой станок, и станок любил меня. Он дал мне дом с садом в моей родной деревне. Дал мне в жены девушку, которую я любил, наградил детьми и под моим кровом царили довольство и достаток. Я был счастлив: больше мне ничего не было нужно. Так почему же я здесь? А потому, что хозяин нашел раба, который заменил трудолюбивого и изобретательного ремесленника. Раньше он был вольным мастером своего дела, а сейчас ему в лучшем случае приходится наблюдать за машинами, да и это занятие постепенно ускользает из его рук, переходит к женщинам и детям. Капиталист процветает, он накапливает огромные богатства, мы же падаем все ниже и ниже, мы теперь хуже вьючных животных, потому что кормят их лучше, чем нас, и о них больше заботятся. И так оно и должно быть, потому что при существующей системе животные ценятся дороже нас. И все же нам твердят, что интересы Капитала и Труда совпадают».

Этот монолог, развивающий мысль о том, что нечеловеческие условия труда в капиталистическом обществе лишают людей возможности нормально работать, принадлежит, бесспорно, перу писателя-реалиста. Особенно остро и злободневно звучат последние его строки: «Интересы Труда и Капитала никогда не совпадали и совпадать не могут» — этот вывод одного из идеологов английской аристократии XIX в. чрезвычайно важен и интересен в свете противопоставления утверждениям современных буржуазных идеологов о якобы происходящем в развитых капиталистических странах слиянии труда и капитала — так называемом «народном капитализме». Понимание и изображение писателем непримиримого антагонизма труда и капитала в капиталистическом обществе — еще одна бесспорная заслуга Дизраэли — писателя и реалиста.

Можно смело сказать, что чем дальше мы углубляемся в роман, в частности в описания жизни рабочего класса, тем точнее, сильнее, значительнее, реалистичнее становятся рисуемые автором картины. На протяжении всего романа идет противоборство двух отчетливо выраженных тенденций, рожденных глубокими противоречиями в мировоззрении автора. Художественным воплощением этих противоречий являются две параллельные сюжетные линии романа, о которых говорилось выше. Первая продиктована автору его политическими заблуждениями и социологическими иллюзиями. Анализируя страницы, посвященные аристократии, мы можем говорить о правдивости многих портретов, об отдельных реалистических деталях, используемых Дизраэли (ср. образ старшего брата Эгремонта). В целом же описание жизни высшего общества вряд ли можно назвать реалистическим, так как в данном случае автор исходит не из реальной действительности, а из своих собственных теоретических построений. Налицо попытка уложить жизненный материал в рамки заведомо ложной социологической схемы; правдивые портреты тонут в фальшивых обобщениях. И, что особенно любопытно, автор порой не только рисует реалистические характеры, но дает резко критическое изображение представителей аристократии. В то же время, отвлекаясь от конкретных людей и отношений, он часто впадает в схематизм и, более того, делает обобщения, не вытекающие из используемого им жизненного материала.

Когда же Дизраэли от «самовыражения» переходит к серьезному познанию окружающего мира и его вопиющих противоречий, рождаются замечательные по своей реалистической силе страницы, посвященные жизни «The Poor». Для доказательства торжества правды жизни и победы критического реализма в изображении простых людей Англии можно привести множество примеров. Один из самых ярких и впечатляющих — это рассказ о выходе из шахты после трудового дня целой армии рабочих. В данном отрывке стиль Дизраэли из сухого, протокольного становится эмоциональным, страстным, появляются риторические вопросы, восклицания. Это настоящая, талантливая, социальная, реалистическая проза. Дизраэли-документалист предстает перед нами в новом качестве — талантливым и страстным публицистом:

«They come forth: the mine delivers its gang and the pit its bondsmen; the forge is silent and the engine is still. The plain is covered with the swarming multitude: bands of stalwart men, broad-chested and muscular, wet with toil, and black as the children of tropics: troops of youth — alas! Of both sexes — though neither their raiment nor their language indicates the difference; all are clad in male attire, and oaths that men might shudder at, issue from lips born to breathe words of sweetness. Yet these are to be — some are — the mothers of England! But can we wonder at the hideous coarseness of their language, when we remember the savage rudeness of their lives? ...that seem to have escaped the notice of the Society for the Abolition of negro Slavery. Those worthy gentlemen too apear to have been singularly unconscious of the sufferings of the little trappers, which was remarkable, as many of them were in their own employ».

А каким горьким сарказмом пронизаны заключительные строки цитаты, бьющие в упор по ханжеской морали английских буржуа-филантропов!

Но не только молодые женщины заняты непосильным трудом в шахтах. Дизраэли, умело используя прием прямого авторского обращения к читателю, рассказывает о 4-5-летних тружениках.

Не ограничиваясь картиной жестокой, «прямой» эксплуатации рабочих на производстве, писатель показывает, как буржуа каждый день и час грабят рабочих с помощью, так сказать, «косвенных поборов». Зарплата им выплачивается не деньгами, а товарами, которые они должны брать в лавке обязательного потребления («Tommy-shop»). Расчеты с рабочими производятся при помощи специальной книжки — «Tommy-book». Товары, которыми платят рабочим, очень низкого качества, а стоимость их в «Tommy-shop» значительно выше, чем в обычных магазинах. Так, один рабочий, отдавая долг врачу натурой — сыром, узнал, что тот сорт сыра, который он купил за десять пенсов, на самом деле стоит всего шесть. Очень часто владелец «Tommy-shop» Диггс заставляет рабочих брать абсолютно бесполезные им вещи. «На что шахтеру эти жилетки? Что прикажете с ними делать?», — восклицает один из рабочих. А делать приходится следующее. Рядом с лавкой Диггса находится лавка, которой владеет его зять и где принимают на «комиссию» по значительно более низким ценам такие ненужные рабочим вещи, как, например, жилеты. Они вынуждены за гроши продавать свою «овеществленную» зарплату зятю Диггса, чтобы купить себе предметы первой необходимости, такие, как картофель или молоко, которыми Диггс не торгует. Зарплата рабочим в Маубри начисляется каждые пять недель, и раз в пять недель происходит так называемый «Grand Tommy-Day».

Этот эпизод один из самых сильных и впечатляющих во всем романе. Раннее дождливое утро. Вокруг лавки Диггса уже собралась огромная толпа женщин. Они терпеливо ждут открытия. Вот дверь на минутку приоткрылась и снова захлопнулась. «Это был только Джозеф (сын Диггса. — Г. А.),—говорит одна из покупательниц. — Ему нравится смотреть, как мы мокнем». С помощью вот таких казалось бы мелких, но очень выразительных и «говорящих» деталей обрисованы автором сам Диггс и его сынок Джозеф. Женщины называют хозяина лавки «а shoking little dog».

С большой психологической достоверностью рисует Дизраэли поведение женщин-покупательниц. Сначала, пока' двери лавки закрыты, они более или менее спокойно разговаривают между собой о своих делах, Обращаются к маленькому, бледному мальчику, который пришел за хлебом для больной матери, и одна из женщин бросает горькую и страшную фразу. «...«Томми» убьет все: сначала здоровье, а потом и совесть, попомните мое слово». Но вот двери открылись, и толпа теряет человеческий облик. Писатель сознательно не смягчает краски, но тут же показывает нам двух прямых виновников этого чудовищного превращения человека в зверя. В лавке страшная теснота, духота, толкотня. Диггс всячески третирует покупательниц. Он требует, чтобы они стояли спокойно, а Джозеф начинает их бить, и в этой толкотне и свалке маленький бледный мальчик, пришедший за хлебом, падает, и толпа затаптывает его насмерть. Рассказ о лавке Диггса — еще одна пощечина «просвещенной и процветающей» Англии.

Самый страшный круг ада, в который вводит нас Дизраэли, — это Водгейт. В рассказе о Водгейте в полной мере проявились основные противоречия Дизраэли-политика и Дизраэли-литератора. Водгейт — ничейная земля неподалеку от Маубри. С незапамятных времен на ней селились люди с темным прошлым, беглые и обездоленные. В Водгейте их привлекало то, что там не было никаких хозяев и не действовали никакие законы. Шло время. И на пустынном безлюдном месте вырос небольшой промышленный вольный город, своего рода государство в государстве. Жители Водгейта — искусные работники, мастера своего дела. Они изготовляют различные изделия из железа и меди (замки, ключи и пр.). Их продукция настолько хороша, что идет даже на европейские рынки. Сами же они не покидают своего города, потому что им нравится полное отсутствие законов. В Водгейте нет ни лендлордов, ни каких бы то ни было других должностных лиц. Нет там ни церкви, ни священников, ни школ.

Это государство, которое можно назвать «анархо-эгоистическим», ибо каждый его житель интересуется только своим домом, своим трудом, своим благом. Как и во всей Англии, здесь царит собственность. Более того, понятие собственности в Водгейте доведено до абсурда: улицы никто не убирает, потому что они общие, каждый освещает только свой собственный дом. В городе нет крупных капиталистических предприятий — все товары производятся на дому у мастера. Под его руководством работает множество учеников, которые подвергаются немыслимой эксплуатации. Жизнь их сходна с существованием рабочего скота, тирания и произвол мастеров не знают границ. Молодые рабочие, подмастерья, работают по 16, а то и по 20 часов в сутки, часто мастера перепродают их друг другу, кормят падалью. Спят рабочие на чердаках или в подвалах, но, как утверждает автор, бодрость их духа поддерживается твердым убеждением, что когда-нибудь и они станут мастерами-хозяевами.

Непоколебимый сторонник частной собственности, Дизраэли не представлял себе, как можно иначе организовать производство и поэтому «обещал» молодым рабочим облегчение жизни только тогда, когда «ни сами станут хозяевами. Однако писатель оставляет открытым вопрос о том, будут ли новоявленные мастера, происходящие из подмастерьев, также эксплуатировать и истязать своих учеников. Об этом в романе не говорится ни слова. Вообще главы о Водгейте (книга III, гл. 4, 7) написаны довольно бегло, конспективно. В них почти нет детализации, индивидуализированных человеческих характеров. Кстати, в большей или меньшей степени это относится ко всему произведению.

Роман «Сибилла» густо населен. Но удельный вес выписанных со всей тщательностью и подробностью действующих лиц, а также глубоко раскрытых человеческих характеров невелик в пестром калейдоскопе второстепенных персонажей. Однако эта конспективность, стремление к наибольшей обобщенности, часто в ущерб разработке индивидуального характера, полностью соответствуют замыслам автора. Ведь «Сибилла» — это не роман о рабочем или о семье рабочего, но попытка документалиста, писателя-политика дать широкую и подробную картину жизни общества, охватить как можно больше жизненного материала, который даже без авторских комментариев и оценок является человеческим документом потрясающей силы. Книга полна протокольных, документальных описаний жизни народа, который предстает перед нами обобщенно, как единое целое.

Следует отметить различие в обрисовке второстепенных персонажей у Дизраэли и у Диккенса. Последний часто добивается создания запоминающегося образа второстепенного действующего лица путем многократного повторения какой-нибудь одной детали, лейтмотива данного характера. Этого абсолютно лишены второстепенные персонажи у Дизраэли. Он обычно использует однократную, но достаточно яркую, запоминающуюся, «играющую» деталь. Такова, например, информация о лорде Марни, который не выносит, когда у него выигрывают партию в шахматы. Очень метки штрихи, характеризующие Диггса (владельца «Tommy-shop»): карандаш за ухом и застывшая, ничего не выражающая улыбка. В главах, посвященных Водгейту, рассказывается о ссадинах и шрамах, покрывающих тело подмастерьев,— результат их воспитания и обучения у городских мастеров: здесь наглядно проявляется протокольный стиль автора. Дизраэли интересуется не столько анализом причин возникновения Водгейта или поисками путей его уничтожения, сколько констатацией факта его существования, созданием обобщения, символа беспросветной жизни и адского труда сотен его обитателей.

Однако нельзя не заметить определенной умозрительности, даже схематизма в главах о Водгейте. В этой связи небезынтересно привести мысль У. Теккерея, который, анализируя «Сибиллу», писал: «Он (Дизраэли) изображает поселение сельскохозяйственных рабочих — голодных, гибнущих под игом крупного лендлорда; рабочих, которых лишили прав на обрабатываемую ими землю, дабы его лордство, отдавая им жалкие гроши, мог за счет этого почти не платить налог на бедных; рабочих, которые живут далеко от места, где работают, и умирают от нищеты в том ужасном поселении, где их заставили жить. Страницы эти, пожалуй, лучше всего, что он написал: они правдивы, точны, реалистичны и пронизаны искренним чувством. Думается, что он хотел рассмотреть все разнообразие труда — из сельскохозяйственных районов он переносит нас в фабричные и в районы шахт. И тут, как нам кажется, описание становится слабее не от недостатка чувства, а от недостаточного знакомства с предметом».

Как видно из приведенной цитаты, Теккерей упрекает Дизраэли, говоря современным критическим языком, «в недостаточном знании жизненного материала». Конечно, Дизраэли не ставил своей целью выразить в «Сибилле» интересы рабочих, раскрыть их характеры с большой психологической точностью и достоверностью. Да и вряд ли он бы сумел это сделать. Но то, что он честно и откровенно рассказал о видимой «невооруженным глазом» невыносимой жизни простых английских тружеников, является значительным вкладом в литературу критического реализма XIX в.

Неоднократно подчеркивая дикость, грубость, пьянство, почти животную тупость и необразованность обитателей Водгейта, Дизраэли даже не пытается проанализировать причины этих явлений, а удовлетворяется простой констатацией факта.

Политические и экономические иллюзии продиктовали писателю его положительную программу. Чистейшей воды утопией является образцовая фабрика Траффорда, где мастером-инспектором работает Джерард. На этой фабрике чистота, введены значительно более выгодные и нормальные условия труда рабочих, да и живут они неплохо. На стене висит кружечка для пожертвований на больных. Предприниматель и рабочие довольны друг другом. А почему? Потому что хозяин этой фабрики — «хороший». Он добр, не гонится за баснословными прибылями, не выжимает из рабочих соки, а удовлетворяется небольшими доходами. Словом, и волки сыты, и овцы целы. Мысль Дизраэли — политика и социолога — предельно ясна и реакционна: в коренном изменении нуждается не общественный строй Англии, а характеры отдельных личностей, хозяев, которых надо перевоспитывать.

Но в художественной практике Дизраэли как писатель-реалист обычно побеждает в себе политика и социолога. Он не может пройти мимо назревающего, сознательного протеста рабочих масс против угнетателей и эксплуататоров. Значительное место в романе «Сибилла» занимает правдивое изображение чартистского движения. Дизраэли описывает «факельный митинг» в Маубри, на котором выступает Ворнер а признанный вождь рабочих Джерард. Сначала Джерард является сторонником чартизма — «of the moral force». Он говорит на митинге о страданиях народа, о его попранном священном праве на труд. Но в то же время он еще верит в мирное разрешение всех проблем и с составленной на собрании петицией направляется в Лондон, чтобы представить ее в парламент.

Следуя жизненной правде, Дизраэли остро критически изображает любимую им аристократию, показывая, сколь далека она от интересов народа и сколь безразличны ей его беды и страдания. Первый член парламента лорд Милфорд, к которому приходят рабочие-делегаты, еще не встал с постели, хотя уже час дня. Делегаты обходят множество членов парламента, но никого из них «National Petition» не интересует. Обращает на себя внимание сатирическое изображение одного из парламентариев, некоего мистера Кремлина. Он утверждает, что правительство вовсе не интересуется внутренней политикой и предлагает переделать петицию, посвятив ее внешней политике Англии — тогда-де общество уделит ей внимание. Только Чарльз Эгремонт сочувствует делегатам.

Верный жизненной правде, Дизраэли подчеркивает организованность борьбы чартистов. Описывая их реакцию на решение кабинета министров, заседавшего в Бирмингеме и отклонившего петицию, он устами одного из героев говорит: «Совершенно очевидно, что эти самые чартисты действуют по определенному плану. Заметьте, они никак себя не проявляли, пока Национальная петиция не была представлена к рассмотрению, а теперь, как только мы ее отклонили, мы узнаем, что они восстали».

По всей стране прокатывается волна народных выступлений. Правительство напугано и арестовывает чартистских лидеров. Сибилла предупреждает Джерарда о грозящей ему опасности. И тут Дизраэли очень точно прослеживает эволюцию взглядов Джерарда — превращение его из сторонника «moral force» в приверженца «physical force». Джерард говорит, что чартистские лидеры не ждали такого организованного революционного выступления масс. Он выступает теперь за революционную борьбу, приветствуя, в частности, столкновения народа с полицией и войсками. Сибилла уговаривает отца не подвергать свою жизнь опасности и скрыться, но он отвечает ей, что настало время решительных действий: «В будущем не должно быть ни пустых фраз, ни ничтожных мелких дел», и «время разговоров прошло».

Образ Джерарда — один из центральных в романе и наиболее тщательно разработан автором. Он обрисован писателем в соответствии с принципами критического реализма. Во-первых, характер Джерарда «безусловно типический. Это человек высоких личных качеств — умный, честный, глубоко убежденный в правоте своего дела, которому он готов отдать все силы, а если понадобится, и жизнь. Рабочие бесконечно преданы ему. Джерард, образно говоря, совесть и ум народа, его признанный вождь. Во-вторых, динамика характера Джерарда развивается в тесной связи с жизненными реалиями, под их непосредственным я прямым воздействием, что также является одной из характерных черт произведения критического реализма. Типические обстоятельства влияют на типические характеры и изменяют их. В романе четко прослеживается взаимодействие общего и индивидуального и эволюция последнего в результате изменений условий, окружающих героя. Развитие характера Джерарда происходит постепенно и поэтому убедительно звучит его ответ на увещевания Сибиллы, призывающей его остаться в семье подобно большинству делегатов, разъехавшихся по домам: «Если люди поднимутся на борьбу, я буду бороться вместе с ними, и если будет нужно — погибну в этой борьбе». В этих словах звучит непоколебимая уверенность в справедливости и необходимости борьбы, которую ведет народ.

На тайном собрании руководители восставших договариваются печатать прокламации, призывающие к вооруженной борьбе. Джерард предлагает создать «Комитет для вооружения людей». Но все присутствующие на собрании, в том числе и сам Джерард, арестованы. Движение оказывается лишенным своих лидеров, однако оставшиеся на свободе готовы продолжать борьбу. Такой же убежденностью проникнуты слова младшего соратника Джерарда, Девилдаста: «Мы должны начать борьбу... и показать капиталистам, от кого они зависят, чтобы в будущем они не могли уже захватывать себе львиную долю дохода, и тогда все будет в порядке». «Справедливая зарплата за честный труд, — сказал Мик. — Вот как обстоят дела». И далее: «Не слышал я никогда, что моральная сила выиграла битву при Ватерлоо, — сказал Девилдаст. — Я бы хотел, чтобы капиталисты хоть раз рискнули применить моральную силу и посмотрели бы, чем все это кончилось. Лично я завтра же стану сторонником моральной силы, только если капиталисты отзовут своих „красномундирочников”».

Высший подъем движения, его последний аккорд в романе — это восстание жителей Водгейта под воздействием чартистского агитатора.

Очень колоритно описан поход под руководством Хэттона: «Поход; епископа Хэттона во главе разъяренных толп в шахтерские районы был, пожалуй, самым мощным народным выступлением со времен «Похода Благочестия». Сидя верхом на уродливом белом муле, у которого было бельмо на глазу, епископ размахивал огромным молотом, намереваясь, как он заявлял, сокрушить им всех врагов народа — всех подрядчиков, штейгеров и прочих подхалимов, а также всех хозяев меновых лавок. Тысячи разъяренных людей следовали за ним, размахивая дубинами, вооруженные железными прутьями, молотами и кайлами... Перед епископом, словно орифламма, плыло шелковое знамя, подаренное ему делегатом. На знамени были начертаны слова из Хартии».

Восставшие громят лавки; разрушена и лавка Диггса — сам он бежал, а Джозеф, вернувшийся за «Tommy-book», гибнет в огне. Все «завоеванные» товары делятся поровну. Дизраэли откровенно говорит, что полиция бессильна справиться с восставшими, которые постепенно завладевают всем районом. К ним присоединяются все новые и новые силы. Во главе восставших масс вновь становится Джерард, который гибнет в столкновении с войсками. В изображении Джерарда писатель до конца остается реалистом — Джерард не мог победить, но и не мог признать себя побежденным. Ему оставалось лишь одно — погибнуть. Образ Джерарда — настоящего вдохновителя и руководителя масс, их трибуна и вождя — бесспорно, большая удача Дизраэли-реалиста. Следует заметить, что ни в одном романе Диккенса нет такого активного, действенного героя-борца.

В описании восстания и вооруженной борьбы вновь проявляется двойственность, противоречивость мировоззрения автора. С одной стороны, Дизраэли-реалист, прекрасно понимающий справедливость требований рабочих, правдиво рисует восставших и сочувствует гибели Джерарда. С другой стороны, Дизраэли-политик, убежденный монархист побаивается мощной волны народного гнева, который, как он чувствует, может заодно с «плохими» капиталистами смести с лица земли и столь обожаемую им монархию.

Именно этим в значительной степени и объясняется выдержанный в традициях романа «Серебряной ложки» «хэппи-энд», которым и завершается «Сибилла». Героиня романа, прежде убежденная в том, что только среди бедняков можно найти настоящих людей, сама оказывается потомком древнего аристократического рода (отсюда и все добродетели Джерарда) и владелицей изрядного состояния. Она выходит замуж за Эгремонта, который после гибели брата наследует титул лорда Марни. Соратники Джерарда по чартистскому движению Денди Мик и Девилдаст становятся предпринимателями.

Однако классовый мир, по воле автора воцаряющийся в конце романа, и отказ его героев от борьбы не в силах затушевать главных достоинств произведения — правдивого, реалистического изображения жизни английских трудящихся и их борьбы.

Несмотря на все противоречия романа, «Сибилла» является важным и интересным звеном в литературе критического реализма XIX в. — лучшие страницы книги убедительно доказывают это.

Л-ра: Вестник МГУ. Сер. : Филология. – 1967. – № 1. – С. 51-62.

Биография

Произведения

Критика