Бабель и Будённый
Валентин Домиль, "Заметки по еврейской истории"
Буденного спросили: - «Вам нравится Бабель?» Смотря, какая бабель, - ответил маршал. В анекдоте, с одной стороны обыгрывается дубоватость бравого вояки. С другой – использованы вполне определенные ассоциации, связанные с русскоязычным звучанием почтенной еврейской фамилии. (Бабель на иврите – Вавилон. – В.Д.).
Невинный, на первый взгляд, анекдот имел глубокий подтекст. В силу целого ряда благоприятствующих обстоятельств из бездарного командарма Буденного сделали героя гражданской войны. А из его армии, пресловутой первой конной, известной не столько ратными подвигами, сколько карательными операциями и погромами, передовой, и в силу этого достойный всяческого подражания, отряд Красной армии. О ней слагались песни («Веди Буденный нас смелее в бой…».). Писались стихи и прозаические произведения. Свою лепту в «буденениану» внес Исаак Бабель. Он участвовал в походах первой конной и как истый одессит «имел, что сказать». В «Конармии» Бабеля нет лихих сражений с грохотом орудий, звоном сабель и прочей боевой атрибутикой.
Бабель пишет о людях, которым довелось соприкоснуться с событиями той поры; и, так или иначе, участвовать в них. С одной стороны это жители тамошних мест, в том числе многочисленное еврейское население; с другой - бойцы Первой конной армии. Конники Буденного. Разношерстная своевольная, не знающая удержу, идущая на пролом публика. В «Дневнике», не стесненный цензурными рамками, Бабель говорит о буденовцах, как о «зверье с принципами». И тут же конкретизирует емкое определение, с помощью убийственных подробностей: - «барахольство, удальство, звериная жестокость, бархатные фуражки, изнасилования, чубы, бои, революция и сифилис». «Конармия» принесла Бабелю мировую известность. Она же способствовала появлению многочисленных недоброжелателей и откровенных врагов.
С гневной отповедью выступил командарм Буденный. В 3 номере журнала «Октябрь» за 1924 год он опубликовал небольшую заметку под заглавием: «Бабизм Бабеля из «Красной нови». Буденный был возмущен тем, что «художественно-публицистический журнал, с ответственным редактором-коммунистом во главе» разрешил «дегенерату от литературы» Бабелю «оплевывать слюной классовой ненависти» 1-ю Конную Красную Армию, являющуюся «величайшим орудием классовой борьбы».
- Неужели, - вопрошал Буденный, - т.Вронский (А.К. Вронский – редактор «Красной нови», В.Д.), так любит вонючие бабье-бабелевские пикантности, что позволяет печатать безответственные небылицы в столь ответственном журнале. За Бабеля вступился Горький.
- Товарищ Буденный охаял «Конармию Бабеля, - писал Горький в «Правде». – Мне кажется, что это сделано напрасно: сам товарищ Буденный любит извне украшать не только своих бойцов, но и лошадей. Бабель украсил бойцов его изнутри и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев. Буденный, в том же агрессивном стиле ответствовал уже Горькому: «От сверхнахальной бабелевской клеветы», - писал он, - Конная армия, буквально, встала на дыбы. И его, Буденного, почтовый ящик переполнен решительными протестами и категорическими требованиями – унять зарвавшегося писаку.
Горький, в свою очередь, посоветовал оппоненту, не судить о литературе с высоты своего коня. Потом он заметил, что «… для правильной и полезной критики необходимо, чтобы критик был или культурно выше литератора, или, – по крайней мере, – стоял на одном уровне культуры с ним». Намекнул, так сказать, на интеллектуальное несоответствие. Ещё он предостерег ретивого командарма от возможных последствий яростной атаки:
- Вы можете физически уничтожить его (Бабеля), возбуждая ваших бойцов против человека, оружие которого - только перо. В редакции Горькому мягко посоветовали смягчить формулировки. Ге- рой гражданской войны, уважаемый человек, образец для подражания. Не гоже. И Горький изменил тон. В опубликованном варианте он ещё раз подчеркнул, что в книге Бабеля нет ничего «карикатурно-пасквильного». Что она скорее возвышает, чем унижает доблестных бойцов Конной армии. И ограничился этим.
Легендарный командарм победил главного пролетарского писателя. Бабель услышал шаги командарма у себя за спиной. И сделал необходимые выводы. На заседании секретариата Российской писательской организации, он высказал сожаление по поводу того, что Буденный не взял его в союзники, выступая против «Конармии».
- Ибо, - сказал Бабель, - «Конармия» мне не нравится. Все написанное им ранее Бабель просил рассматривать, как безответственные потуги любителя. Поскольку, он, только-только, начал «подходить к профессионализму». Свою мысль Бабель развил на 1-м всесоюзном съезде писателей. Там же он указал на образец достойный подражания. Как для себя лично, так и для всех прочих.
- Посмотрите, - говорил он, - как Сталин кует свою речь, как кованы его немногочисленные слова... Я не говорю, что всем нужно писать, как Сталин, но работать, как Сталин, над словом нам надо. В писательской среди тех лет было принято каяться. Изобличать себя. Указывать на ошибки, совершенные вопреки истинным намерениям. И обещать, не повторять их впредь. Писатель, заподозренный в нелояльности, становился изгоем. Он подвергал себя смертельной опасности. Бабель понимал это. И поступал соответственно. Делал все, что мог. Громогласно заявлял, что в любой другой стране он бы «давно подох с голоду».
Расхваливал свое житье бытье в письмах к матери в Бельгию и просил вернуться домой, на Родину. Притом, что «на родине» у него в ту пору не было, ни твердого заработка, ни жилья. Ни, и это существенно, серьезных гарантий безопасности, как для себя, так и для близких. На Парижском конгрессе писателей в защиту культуры летом 1935 года на безупречном французском языке морочил голову западным демократам и либералам рассказами о «прелестях» коллективизации.
Дескать, у колхозника все есть, хлеб, дом, даже орден. Но ему этого мало. Он нуждаются в стихах, прославляющих свободный и радостный труд. Бабеля попросили высказаться по поводу одного из московских процессов. И он, деваться некуда, в «Литературной газете» от 1 февраля 1937 опубликовал статью "Ложь, предательство и смердяковщина". Возмущенно Бабель писал о людях, которые "хотели продать первое в мире рабочее государство фашизму, военщине, банкирам, самым отврати- тельным и несправедливым проявлениям материальной силы на земле". Власти предержащие относились к Бабелю, несмотря на гневные филиппики Буденного, терпимо.
Он бывал заграницей. И в составе делегации и, как частное лицо. Подолгу там жил у родственников Разъезжал по стране в поисках материалов для будущих произведений. В 1936 году вышло первое наиболее полное издание рассказов Бабеля. И, наконец, это было знаком особого расположения, получил дачу в Переделкино. Органы, разумеется, «опекали» Бабеля. Судя по воспоминаниям его жены Антонины Николаевны Пирожковой, к Бабелю был приставлен «литературовед в штатском». Некто Эльсберг. Само по себя это ни о чем не говорило. Тогда все более или менее известные писатели находились под колпаком. А количество «стукачей», было едва ли меньшим, чем количество членов Союза советских писателей.
Зловещую роль в судьбе Бабеля сыграло знакомство с Евгенией Соломоновной Фейгенберг. Они познакомились в Одессе. Евгения Соломоновна работала в одном из одесских издательств. Потом Бабель и Фейгенберг встретились в Москве. К этому времени Евгения Соломоновна стала женой наркома внутренних дел СССР и генерального комиссара госбезопасности Николая Ежова. Бабель бывал в доме Ежова, правда, в его отсутствие.
Евгения Соломоновна приглашала к себе видных писателей и артистов. Она образовала у себя что-то вроде литературного салона. Е.С. Фейгенберг, покончила жизнь самоубийством. А Ежов на следствии показал, что его жена была любовницей Бабеля и Шолохова. Так ли это было? Бог весть. А.Н. Пирожкова утверждает, что у Бабеля просто «был какой-то профессиональный интерес к этому дому». Шолохова не тронули. А Бабель был арестован 15 мая 1939 года у себя на даче в Переделкино. «Дело» Бабеля попало в руки старшего следователя следственной части НКВД СССР лейтенанта ГБ Серикова.
Одновременно с Бабелем был арестован редактор «Красной нивы» Семен Урицкий. Урицкий, как и Бабель, был вхож в салон Фейгенберг-Ежовой. И он сообщил, что Бабель «высказывал свое несогласие с линией партии". Судя по всему, задачи, поставленные перед Сериковым, выходили за рамки стандартного обвинения, и Урицкого заставили «поделиться» конфиденциальной информацией:
- ...Провожая по Кремлю Ежову, - показал Урицкий, - мы разговаривали о Бабеле. Она разоткровенничалась: муж очень ревнует ее к Бабелю, недавно устроил ей сцену, искал письма Бабеля. Были востребованы, накопившиеся за долгие годы, донесения «стукачей». Их тщательно изучили и приобщили к делу. Судя по донесениям, публичные выступления Бабеля, вовсе не отражали его подлинных взглядов. Более того, они противоречили им.
- В ноябре 1934 года, сообщал один «источник», - Бабель сказал: "Люди привыкают к арестам, как к погоде. Ужасает покорность партийцев, и интеллигенции к мысли оказаться за решеткой. Все это - характерная черта государственного режима... Советская власть держится только идеологией. Если бы не было идеологии, десять лет назад все было бы окончено. Идеология дала исполнить приговоры над Каменевым и Зиновьевым. Другой «источник» довел до сведения руководства ещё одно, не менее крамольное высказывание писателя:
- В феврале 1939 года Бабель сказал: "Существующее руководство ВКП (б) прекрасно понимает, что такие люди, как Раковский, Радек и другие отмечены печатью таланта и на много голов возвышаются над окружающей посредственностью нынешнего руководства. Поэтому руководство становится беспощадным: арестовать, расстрелять!" Допрашивали Бабеля с пристрастием. Первый допрос длился трое суток. Без перерыва.
Бабеля вынудили признать связь с троцкистам, а также их тлетворное влияние на его творчество. Руководствуясь наставлениями троцкистов, Бабель намеренно искажал действительность. И умалял роль партии. Тоже намеренно. Ещё Бабель «подтвердил», что он вел «антисоветские разговоры» среди писателей Ю.Олеши, В.Катаева, артиста Михоэлса и кинорежиссеров Александрова и Эйзенштейна… И «шпионил» в пользу Франции… В протоколе так и записано:
- Бабель показал, что в 1933 году через Илью Эренбурга он установил шпионские связи с французским писателем Андре Мальро, которому передавал сведения о состоянии Воздушного флота. Ни больше, ни меньше. На суде, точнее на заседании «тройки», 26 января 1940 Бабель отверг все обвинения.
- Я не виновен. - Заявил он. - Шпионом не был. Никогда ни одного действия не допускал против Советского Союза. В своих показаниях навел на себя поклеп. Себя и других оговорил по принуждению. Члены «тройки» не прореагировали на это. И Бабель был приговорен к расстрелу Расстреляли его на следующий день. 27 января 1940 года. Спустя 14 лет, Военная коллегия Верховного суда рассмотрела заявление жены Бабеля и определила:
- Приговор от 26 января 1940 года в отношении Бабеля И. Э. отменить по вновь открывшимся обстоятельствам и дело о нем... прекратить. Исходя из своих соображений, власти предержащие сообщили А.Н. Пирожковой, что Бабель не был расстрелян, а умер, отбывая наказание в местах заключения, 17 марта 1941 года. Едва ли, напрямую, Буденный был повинен в смерти Бабеля. Но тяжелые шаги командарма, несомненно, сыграли свою трагическую роль.
Бабель слышал их долго и внятно. И это давило. Давило на творчество. Давило на поступки. Давило на жизнь.
