09-05-2019 Макс Вальтер Шульц (Max Walter Schulz) 69

Поэтика заглавий в творчестве М. В. Шульца

Т. Г. Загородных

Заглавия в художественной литературе всегда вызывали интерес у филологов, как лингвистов, так и литературоведов. Исследователи неоднократно отмечали специфические, семантически осложненные качества названия художественного произведения. Несмотря на обилие исследовательских работ о заглавиях, данная проблематика далеко не исчерпана, поскольку характер отношений между книгой и ее названием сложен и многообразен, к тому же индивидуально маркирован в творчестве каждого отдельного поэта и писателя.

Настоящая статья посвящена проблеме заглавий в творчестве Макса Вальтера Шульца — видного прозаика, характер дарования которого великолепно отражается в названиях его произведений.

Уже первый роман М. В. Шульца «Мы не пыль на ветру» стал литературным событием 60-х годов, а его название — «счастливо найденной формулой нового мироощущения». Заглавие оттеняет подчеркнуто лаконичный, программный подзаголовок, своего рода визитную карточку авторской концепции — «роман о непотерянном поколении». В результате читатель настраивается на восприятие книги не как изолированного явления, а на фоне с ассоциативно возникающими произведениями писателей «потерянного поколения» (Э. М. Ремарка, Р. Олдингтона, Э. Хемингуэя) и поколения «вернувшихся» (Г. Бёлля, В. Борхерта).

Более того, назвав свою книгу «романом о непотерянном поколении», Шульц очень точно определил нравственный пафос произведений многих своих сверстников, стремившихся рассказать о мучительных заблуждениях того поколения немцев, которое было воспитано при фашизме, одурманено идеологией расового превосходства, брошено в огонь преступной войны. Это была исповедь поколения, дорогой ценой заплатившего за свои ошибки, обретавшего правду в прямом столкновении с историей, прошедшего через «преступление и наказание», но действительно не потерянного для человечества.

Заглавие этого романа относится к такому типу названий, поэтическая значимость которых как бы установлена заранее, «прозрачна» для читателя. Мы имеем в виду слова и словосочетания и вне заглавия обладающие значительным запасом «смыслов», и обозначающие, как правило, явления природы, времена года, собственные имена мифологических героев, исторические реалии, библейские изречения. К последним относится и название романа Шульца («Быть пылью на ветру» а смысле «не быть хозяином своей судьбы, подчиняться чужой, божьей воле»). Символически-мистическое значение библейской формулы трансформируется в книге на линии отрицания и приобретает реалистический смысл.

В довольно значительном по объему романе Шульц выделяет три части, обозначенные заголовком: «Петухи кричат поутру», «Совиные сумерки», «Старый ствол». Они задуманы не только как цезуры внешней композиции, но и как «действенные элементы», «ключи», открывающие пространные периоды повествования. Например, оглавление «Старый ствол» связано с образом дерева — «древа жизни», которое выступает в книге и предметно — старый каштан у дома, и метафорически — «старый говорун», опьянявший своей болтовней Хильду, героиню произведения.

Образ «древа жизни» как одна из констант миропорядка займет свое место, и во втором романе М. В. Шульца «Триптих с семью мостами» (1974г.), являющимся фактическим продолжением его книги «Мы не пыль на ветру».

«Триптих с семью мостами» — это роман об обществе и личности, несущий в себе признаки романа социально-политического, философского, психологического.

Идейный пафос этой книги концентрированно выражен в интригующем названии — метафоре бытия, представленной цифровой символикой.

Числовой код из тройки и семерки подчеркнуто традиционно замещает образ мира, расчлененный писателем по вертикали и горизонтали и воплощенный в солидном романе на пятистах страницах. Опираясь на цифровую модель, провоцируя ее семантическую интерпретацию, Шульц возвращает читателя к схемам мифологического сознания, в частности к практике ритуальных измерений основных параметров бытия.

Заслуживает внимания специфическая семантика этих чисел. Роль числа «три» как первого числа и основной количественной константы в самых разных традициях хорошо известна (три сферы Вселенной, три попытки или три действия, три героя сказки и т. д.). Объяснение этому можно искать в свойствах самого числа «три», представляющего собой идеальную структуру с выделенными началом, серединой и концом. Эта структура легко становится точной моделью сущностей, признаваемых идеальными, или же приблизительным образом любого явления. Например, этому принципу поставлена в соответствие организация любой временной последовательности посредством трехчленного эталона. Поэтому троичные образы могут мыслиться разделенными во времени как три фазы или в пространстве — как три сосуществующие ипостаси.

Таким образом, число «три» может служить идеальной моделью любого динамического процесса, предполагающего возникновение, развитие, упадок, или — в несколько ином плане — тезис, антитезис, синтез. Последнее аккумулирует троичный принцип композиции в произведениях искусства, включая триптих или игру триадами.

«Триптих...» Шульца — это символ в его эмоционально-обобщающем иносказательном значении. Это триединство во времени — связь прошлого, настоящего и будущего; это человек как «сумма» трех времен, триединство поколений: отцов — Фюслера, Хладека, Доры Хагедорн, Йозефа Сагана; детей — Леи, Руди Хагедорна, Хильды, Винцента Сагана, Залигера; внуков — Рейнгарда, Беаты, Катлены, Жанны.

Это триединство в пространстве (по одну сторону от местечка Зибенхойзер — Лейпциг, по другую — Прага).

С помощью магического числа «три», поверяя алгеброй гармонию, писатель способен нарушить статическое равновесие актуального состояния своих героев, спровоцировать непредсказуемое душевное движение, бесстрастно заглянуть в будущее, с пристрастием покопаться в прошлом. И самое интересное то, что его действительность — настоящая и прошлая, не говоря уже о будущей, послушно укладывается в предначертанные рамки числовой структуры «три».

Число «семь» также принадлежит к наиболее употребительным цифровым «шаблонам»: выражение идеи Вселенной, полный состав пантеона, константа в описании мирового древа, число дней недели, семь цветов спектра, семь тонов музыки и т. д. В финале романа семь мостов образуют своеобразную дугу, символизируя путь людей друг к другу, интернациональные связи братских народов, взаимоответственность, гуманизма.

Один из настойчиво повторяющихся мотивов в романе — мотив моста. Мост, построенный на месте, где перекрещиваются более всего человеческие потребности, издавна стал символом вечного стремления человека устранить противоречия, конфликты, преодолеть их. В романе Шульца мосты выступают как конкретно (Карлов мост, Лунный мостик в Зибенхойзере), так и в наиболее общем смысле этого символа — человеческое единение, сближение между людьми и странами, связь между прошлым, настоящим и будущим.

Таким образом, название второго романа Шульца — емкая формула, первоэлемент содержательной формы художественного произведения — идеально отвечает определению, в соответствии с которым заглавие — это совершенно особый, «выдвинутый» элемент структуры художественного текста, совмещающий идейно-тематические, лингвистические и эмоциональные функции.

Роман написан сложно, дробно, мозаично. В игре активно задействованы сказки и легенды. И одним из приемов, помогающих скомпоновать богатейший материал в романную форму, является мастерское владение автором техникой заглавия и оглавления.

Роман состоит из 12 глав. Своеобразными мостиками между ними являются их названия. Если заглавие романа предельно лаконично, то в оглавлении его частей представлены самые разнообразные типы и синтаксические формы, начиная от односложных, подчеркнуто «непоэтичных», кончая распространенными предложениями с экспрессивным лексическим содержанием (ср.: «Стирка белья», «Хагедорн вписывает геометрические фигуры в песок времени», «Нелегальная экономическая забастовка против доверия и ответные меры в кухне Мюлендерляйнов», «Суровая романтика: ангел из мешка» и пр.).

Некоторые названия частей романа вызывают многочисленные литературные ассоциации. Например, оглавление «Трезвость милых лебедей» отсылает к прелестным образам из стихотворения Ф. Гёльдерлина «Середина жизни».

В эмблематике средних веков образ лебедя, поющего в предчувствии смерти, был символом гордого, независимого духа, знаком его взлета. А лебедь, тонущий в воде, символизировал дух, сломленный «неутоленным стремлением».

Лебедь Ф. Гёльдерлина, погружаясь в водную пучину, мучительно-сладко тонет в «зеркале вод», навсегда исчезая и не оставляя следа, в то время как «лебедь» М. В. Шульца взмывает в «священно-трезвое» небо.

Понятие «трезвость» служит в немецкой литературе для обозначения особого поэтического стиля, который предполагает поэтическое ясновидение, сочетание высокого пафоса и строгого движения точной и выверенной мысли. Его неизменно связывают с именем Ф. Гёльдерлина, но не только. Этот принцип способен, по мнению Иоганнеса Р. Бехера, осуществить главную задачу поэзии — «постичь смысл времени».

Таким образом, М. В. Шульц, опираясь на литературные реминисценции, цитаты, проводит в главе «Трезвость милых лебедей», важной в композиционном отношении, идею мощи, изощреннности духа, пронизывающего время.

Другие названия глав романа, например «Студия нуль», отсылают к событиям новейшей немецкой истории, а именно к катастрофе 1945 г., которая зафиксирована в немецком самосознании как «час нуль» — болезненный символ тотальной безнадежности.

Иногда оглавление функционирует по принципу «обманутого ожидания». Так, после заглавия «Стирка белья» вместо ожидаемого будничного, подчеркнуто бытового сюжета следуют интереснейшие рассуждения социально-экономического и нравственного характера: о базисе и надстройке, о заигрывании с идеей «идеального социализма», об эмансипации.

В целом для романа показательны совпадения в названиях его частей отдельных слов или фигур, что создает своеобразный эффект переклички, или «эхо» заглавий. Обнаруживая взаимное тяготение, они складываются в определенную лексическую и семантическую систему: время, жизнь, диалог, доверие. Именно эти философемы высвечивают в романе Шульца «Триптих с семью мостами», внутренний мир человека, обретают свою конкретизацию в попытке писателя уловить общие тенденции развития общества. Целое как бы дробится на части, а затем воссоединяется, образуя сложную структуру.

Таким образом, названия романов Шульца представляют собой тщательно продуманное высказывание писателя, органически связанное со всеми уровнями художественного целого (образами, композицией, темами, проблемами, словесной тканью).

Л-ра: Вестник ЛГУ. Сер. 2. – 1989. – Вып. 1. – С. 94-97.

Биография

Произведения