Ясновидящая
Комедия в четырех действиях
Действующие лица
Ольга Павловна Скупинская.
Федул Петрович Дакалкин – помещик.
Федосья Лукишна – жена его.
Настенька – дочь их.
Майор Достойнов.
Маргарита Чернодушкина.
Антип Макарыч Дрянев – племянник ее.
Евгения.
Трусов – гарнизонный офицер.
Пересиделкина – девица.
Точкин – ученый.
Перфильевна – больная купчиха, старуха.
Дунька – служанка г-жи Скупннской.
Пузыречкин – доктор.
Частный пристав.
Солдаты, полицейские.
Действие в губернском городе.
Действие первое
Комната в доме г-жи Скупинской.
Явление I
Г-жа Скупинская, сидя у стола, рассматривает разные шитья и работы, которые подает ей Дунька.
Г-жа Скупинская.
И это столько наработано в сутки? Людям на смех. Полно же вам спускать. Прикажу Домне не давать вам вовсе ужинать.
Дунька.
Позвольте вам доложить: чем нас ввечеру кормят, того совсем нельзя назвать ужином.
Г-жа Скупинская.
А что ж там не по вашему вкусу?
Дунька.
Помилуйте, сударыня, может быть, вам и неизвестно, но божусь вам, что нам выдают оставшиеся от обеда ломти хлеба да по луковице на человека.
Г-жа Скупинская.
Стало же, вам дается всего вдоволь, когда от обеда остаются ломти! А лук всегда здоров.
Дунька.
Оттого, сударыня, остается, что сухари так черствы и заплеснены, что и после недельного голода никто их есть не станет.
Г-жа Скупинская.
Меньше будете есть, больше станете работать. Да и чем эта пища не хороша, когда я и нищим раздаю ее, для спасения души своей.
Дунька.
Однако ж, сударыня, хотя вы и изволили назначить каждую субботу для раздачи нищим остатков от недельного нашего содержания, но они, видно, недовольны вашим подаянием, перестали вовсе приходить для получения его.
Г-жа Скупинская.
Моя ли в том вина? Я со всем усердием готова вспомоществовать несчастным; а не приходят ко мне, так и бог с ними. Да что ты много воли даешь языку? Не твое дело рассуждать о вашем содержании. От тебя только спрашивается работа, а не рассказы. Рассержусь и обедать не велю давать.
Дунька.
На это воля ваша. Но уж и работы не извольте спрашивать.
Г-жа Скупинская.
Да ты уже в самом деле забываешься…
Явление II
Те же и Маргарита в черном платье и салопе, на голове чепчик, черный же, с длинною, на глаза висящею оборкою.
Г-жа Скупинская.
Не г-жу ли Маргариту имею счастье видеть?
Маргарита низко кланяется.
(Г-жа Скупинская, бросаясь к ней, с восторгом.)
Ах, какая мне благодать свыше ниспосылается! Наконец убогий мой дом осчастливлен вашим посещением! Извините, моя милая, что я вас не встретила в сенях.
Маргарита
(с небольшим смирением, часто и низко кланяясь, вздыхает).
Недостойной ради на что такой труд предпринимать? Мир и вся благая да дарует вам приход мой!
Г-жа Скупинская.
С чувством умиления принимаю благословение ваше, моя милая, и верю, что с приходом вашим новое счастие посетит дом мой. За грехи мои мне неизвестно было о вашем пребывании в здешнем городе; вчера только узнала о вашем благочестии и послала просить вас посетить меня и благословить мою хижину.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Одни добродетели призывают на нас благоденствие, и одни добрые дела удерживают его при нас, моя матушка!
Г-жа Скупинская.
Сядьте, моя милая, отдохните.
Дунька подает стулья, и они садятся.
Душевно желала насладиться беседою вашею и получить пользу грешной моей душе.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Когда вы смиряетесь, называя себя грешницею, как же мне, окаяннейшей, себя уже называть? Успокаивайте, моя сударыня, совесть свою добродетелью всякого рода.
Г-жа Скупинская.
Ах, моя милая! При всем желании не могу быть доброю!
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Что же есть человек? Во грехах мы все рождаемся!
Г-жа Скупинская.
И беспрестанно согрешаем, а особливо вот с этими тварями.
(Указывая на Дуньку.)
Маргарита
(все громко вздыхает).
Известно, моя сударыня! Кто же более нас и ко греху приводит, как не сии мошенницы, плутовки, ленивицы, племя окаянного и треклятого Хама. Да сохранятся уста мои от поношения ближнего! Блажен, моя сударыня, кто имеет столько решимости, чтобы избавиться от всякой суеты. Ох!
Г-жа Скупинская.
То уж подлинно! Я слышала про вас, что вы все продали?
Маргарита.
Нет, моя сударыня! Продавать есть служить и угождать бесу сребролюбия; я все имущество раздала бедным, а этих тварей, этих негодных, вот как и эта раба, я, наградив, отпустила.
Дунька
(в сторону).
Может быть, ни одной и не было.
Г-жа Скупинская.
Подлинно вы блаженны, моя милая! Наставьте меня, что мне делать с моими жирными лентяйками? Вот в сутки не могли обметать и пометить по дюжине этих полотенец.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Праздность есть мать всех пороков. Во удержание от нее не скучайте приказывать таких ленивиц почаще подсекать. У них ведь рабские чувства.
(Рассматривает полотенца.)
Полотенца очень хороши! Они у вас, моя сударыня, чай, лишние? Ох!
Г-жа Скупинская.
От нечего делать приказываю им что-нибудь работать. Излишние продаю. Позвольте, я отберу которое получше для вас…
Маргарита
(берет сама несколько из них).
И! Моя сударыня! К чему ради меня, окаянной, еще вам и беспокоиться! С меня и этого довольно.
(Смиренно прячет в большой полотняный мешок, висящий у нее под салопом, в коем уже наложено других вещей.)
Ох-ох-ох-ох!
Г-жа Скупинская.
Пожалуйте-ка, моя милая, перечту, сколько там?
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Да не знает шуйца, что дает десница! Начто пересчитывать подаяние? Избегайте, моя сударыня, беса тщеславия! А это, кажется, чулочки?
(Берет и рассматривает.)
И все домашней работы?
Г-жа Скупинская.
Свои чулочницы ковыряют, лишь бы, что называется, не сложа руки сидели. Как встанет от шитья, так и вяжет чулок, пока опять сядет за шитье.
Маргарита.
Конечно, моя сударыня! Благое дело не давать баловаться этим тварям. А чулочки изрядненькие! Гладкая работа! Вот я несколько пар принимаю – не для себя, на что мне этот тлен? – но в раздачу бедным и убогим, ради вашего здравия и спасения души.
(Прячет чулки в свертке.)
Ох-ох-ох-ох! Все суета, сон, пыль и прах в здешней жизни!
(Продолжает рассматривать все лежащее на столе.)
Это, никак, холстинка?
Дунька
(собрав все наскоро).
Позвольте, сударыня, унести в вашу спальню.
Г-жа Скупинская.
Хорошо, положи там на комоде. Смотри же, я знаю там все до последней нитки.
Дунька.
Не бойтесь, сударыня, все будет цело.
(В сторону.)
Хамово отродье? От кого-то она произошла?
(Уходит.)
Г-жа Скупинская.
Сядьте, моя милая! Побеседуйте еще со мною. Наставляйте меня в добродетели…
Маргарита.
Прежде всего я хочу просить вас, моя сударыня, не называйте меня: моя милая. Это слово смущает мои помышления. Это слово как-то любовное. Тьфу! осквернила уста диавольскнм порождением! Это слово прилично лишь сему развращенному миру, с которым я давно разорвала все связи и хочу совершенно забыть его и все совершаемые в нем мерзости. Ох!
Г-жа Скупинская.
Да это говорится из одной учтивости…
Маргарита.
Какие учтивости со мною, окаянною? Презрение и поругание мне прилично. Называйте меня прямо: грешная Маргарита! Ох!
Г-жа Скупинская.
Не могу вас так называть и явно осуждать. Все мы грешные, окаянные…
Маргарита
(громко вздохнув и ударив себя в грудь).
Ох!., а я паче всех!
Г-жа Скупинская.
Желала бы с вами сравниться! Ваше смирение, произвольная нищета…
Маргарита.
Творите милостыню чрез нас, недостойных. Подражайте презревшим титла, почести, богатство, сладости брака…
Г-жа Скупинская.
Ах! Это вы все совершили? Расскажите, пожалуйста, хотя вкратце ваши труды и подвиги на пользу меня, грешницы!
Маргарита.
Сколько ни возлюбила я вас, моя сударыня, но не могу. Довольно, ежели скажу вам, что я сиятельная, что я урожденная княжна… Но да изгладится сие из памяти вашей, и не обижайте меня, вспоминая о сем. Ох, моя сударыня! Несмотря ни на пост, ни на изнурение плоти моея, красота моя цвела, как роза. С женихами… – тьфу! согрешила помышлением! – я не знала, что и делать: не было отбою. Наконец я решилась – ох! – давши на брак слово одному князю, генералу, красавцу, украшенному орденами; я тихонько продала все, деньги раздала скрытно и оставила место своей родины. В сей, приличной по грехам моим, одежде скитаюсь из града во град и, спрашивая подаяния, раздаю неимущей братии нашей и стыдящимся просить милостыню. Вот, моя сударыня, тайна грешной Маргариты! Полюбя вас, из-за обета моего – вечной скрытности, рассказала вам все. Забудьте – и никому не объявляйте.
Г-жа Скупинская.
О! как могу забыть!.. Я в умилении!.. Подлинно блажен наш город, имеющий вас в числе своих жителей! Вас с вашими добродетелями никто здесь и не знает. Я вчера впервые лишь услышала и послала просить вас благословить мой дом, но бездельник слуга, видно, залился и поздно пошел. Я и не ожидала уже иметь счастия видеть вас у себя, потому что вас не застали дома.
Маргарита.
Моя человеколюбивая хозяйка, дающая мне убежище в доме своем, сказала, что вы, моя сударыня, изволили меня, нижайшую, спрашивать, и так я, оставя свои благочестивые занятия, поспешила к вам.
Г-жа Скупинская.
Да не помешала ли я вам? Мне это будет очень больно!
Маргарита.
Ничего, моя сударыня! На всяком месте и во всякий час правила мои и занятия со мною. Я и в хижину свою возвращалась поплакать, как и ежечасно делаю, о грехах своих и о том, что делается в нашем треокаянном мире. Была я, моя сударыня, в ранней, стою и – ей! – откинула все житейское помышление. Как гляжу – стоит предо мною якобы девица, молоденькая, разряжена как идол, капотец из отличной материи так ловко сидит, накладка вот эдакой ширины из той же материи, только полосы в другую сторону, вид очень хорош; на шее воротничок шитья и узора отличного, шляпка – загляденье, рукава полные, самые модные. Все она, несчастная, по сторонам посматривает, я было хотела подойти и сказать, что сатана ловит ее в свои сети, – как вдруг и вбежал молодчик – правду сказать, писаный! Одет хватски, по самой последней моде Поговоря немного, взял ее за руку и увел. Сердце мое кровию облилось! Я пошла расспрашивать тут же стоящих и, узнав, что это муж и жена, немного успокоилась. Но все-таки нехорошо, моя сударыня, нас так смущать! Ох, нехорошо! Потом возвращалася чрез гостиный двор, так там и еще хуже! Ей! Истину говорю! Мужчины и женщины без зазрения ходят вместе, разговаривают и даже хохочут между собою, когда им бы надобно друг от друга убегать, как от язвы. В разврате мир лежит! Старухи хотят быть молодыми, молодые вертопрашничают, между супругами раздоры, дети родителей не уважают, родители о детях не пекутся, везде роскошь, пресыщение, а бедные незнаемы умирают от голода, жажды, хлада и без крова. О! разврат, разврат! Не хочу никого осуждать! Да погибнут они, окаянные!
Г-жа Скупинская.
Ваша правда, матушка, ваша правда! Я до слез тронута вашими сладкоречивыми рассказами. Был ли вчера у вас помещик Дурылкин?
Маргарита.
Был, моя сударыня, был. Ох! и тут искушение.
Г-жа Скупинская.
Какое искушение?
Маргарита.
Искушение, моя сударыня, от злого супостата! Я живу в скрытности, в молчании и уединении. Молюсь и каюсь! Кто меня знает, кто ведает? Ох! Отыскал-таки меня – и отдал беленькую бумажку для раздачи бедным. Сказывал, что якобы пророчица, живущая в вашем доме, повелела ему это отдать. Но я понимаю. Это все враг, искуситель, диавол!
Г-жа Скупинская
(важно).
О нет, г-жа Маргарита! Здесь он ни в чем не участвовал. Это наша ясновидящая открыла г-ну Дурылкину, приезжавшему к ней с разными вопросами, которые она ему все премудро решила, но как она не принимает никакой благодарности, то и повелела раздать деньги нищим и именно чрез вас, причем описала так ясно ваше жилище, особу вашу, хотя, говорит, никогда вас и не видала, рассказала нам о вашей святости, скрытых добродетелях – так что мы от умиления плакали, имея вас, такое сокровище, в своем граде.
Маргарита.
О, моя сударыня! Враг, ненавидяй добра, вложил ей такие словеса! Гонит меня из места в место! Не желаю быть знаема и славима от человек! Пойду сего же дня от сих мест. Я скрылась бы в пустыне, ежели бы нашла такую. Что это за ясновидящая? Почему она меня знает?
Г-жа Скупинская.
О! она все знает и везде все видит, читает мысли человеческие, о прошедшем за тысячу лет говорит, как сегодня это случилось, будущее предсказывает. Это необыкновенная женщина! Один отставной лекарь Пузыречкин, знав мое сострадание к несчастным, сказал мне о ней, и я с радостью приняла ее безо всего. Она занимает небольшую комнату, для меня лишнюю, и ничего не требует. Чудно дело! Все время лежит расслабленная, неподвижная, никто не может к ней войти, и даже я ни один раз не была у ней и не видала ее невероятных страданий. Лекарь, который ее и магнетизирует, один может входить к ней, он нам все рассказал. Она ни ест, ни пьет и от сильной слабости не может говорить. Когда же придет в положение, то есть такое, что – как бы это рассказать – какое-то необыкновенное, что она будто спит, а не спит, тело вовсе не существует, одна душа бодрствует, тогда-то она все эти чудеса творит: предсказывает спрашивающим, и как все отгадывает! Какие делает всем наставления, какие нравоучения! Желала б я всех неверующих созвать послушать её, что бы они тогда сказали?
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Чудные дела! Дивные вещи! Желала бы я иметь с нею беседу – очистить мою совесть, попросить наставлений…
Г-жа Скупинская.
Вот то-то: она, знавши вашу святость, не смеет и взглянуть на вас. Вчера она сказала: когда очищу душу мою от грехов телесным страданием, тогда достойна буду видеть ее и беседовать с нею. Истинно, г-жа Маргарита! я почитаю за особенную благодать, что она у меня в доме и что я узнала вас…
Маргарита
Ох, моя сударыня! Да заградятся уши мои и да не дойдет до сердца моего никакая хвала…
Явление III
Те же и Дакалкин. Маргарита при входе его встает, становится у дверей и иногда вздыхает.
Дакалкин.
Здравствуйте, матушка Ольга Павловна! Узнаете ли вы меня?
Г-жа Скупинская.
Ах, батюшка мой Федул Петрович! Сколько лет не видала вас.
Дакалкин целует руку ее несколько раз.
Не узнала бы, не узнала, если бы не слышала от вашей супруги, что вы скоро будете сюда. Уж как переменился!
Дакалкин.
Как и не перемениться! Ведь двадцать лет с лишечком, как не видался с вами! А расстался-то, помните? В горьких слезах! Ахти-хти!
Г-жа Скупинская.
И! вот старину вспомнил!
Дакалкин.
Да старина-то приятная! Уж как-то мы любились!
Г-жа Скупинская.
Да ну же, полно – не смущай меня, да еще и при благочестивой особе. Г-жа Маргарита! сядьте, пожалуйста, пока я с старым приятелем переговорю.
Маргарита низко кланяется и остается на своем месге.
(Дакалкину.)
Давно ли вы приехали?
Дакалкин.
Только лишь вчера ввечеру.
Г-жа Скупинская.
Надолго ли в здешние деревни?
Дакалкин.
Кажется, что проживу. Дочка у меня одна, и таю почти просватал. Жених, кажется, препорядочный, военный, штаб-офицер. Я было и по рукам и жену свою склонил. Располагал и свадьбу здесь сыграть, ан не тут-то было! Вчера приезжаю и нахожу большую перемену. Какой-то из здешних, да фаля фалей – и сделай предложение. Жена моя, какова ни есть, но женщина благоразумная, – и слышать не захотела. Так, на беду, ваша прокаженная…
Г-жа Скупинская.
Ах, тише, тише, Федул Петрович!
Дакалкин
(спохватясь).
Нечто она здесь?
Г-жа Скупинская.
Не здесь, но она везде. Она все знает и помышления наши видит. Ей и разговор наш известен.
Дакалкин
(смутясь).
Эдаких чудес еще и не слыхивано! Не мое дело премудростью заниматься, так и оставим ее. Но только она сама ли от себя или по внушению какого… то есть… духа наговорила вчера много худого о нашем майоре, а нового жениха хвалит до небес и обещает тысячи благополучии. Фенечка моя и сама видит, что новый жених дурак дураком, но как сказала пророчица, так так тому и быть, смотря на слезы Настенькины. Но я решительно поставлю на своем.
Г-жа Скупинская.
Послушают ли еще вас? Господин ли вы в доме, в семействе? Слухом земля полна.
Дакалкин.
О! это все клевета! Я крут, у меня – рече и быша! Да надобно вовсе не иметь ума, чтобы Настеньку отдавать за Дрянева. Уж прямой Дрянев! Настенька же привязана к майору, а майор к ней. Я по себе знаю, как тяжко разлучать два любящиеся сердца.
Г-жа Скупинская вздыхает и задумывается.
Уж как я страдал, как вас отдали замуж! Эдакой сильной и пламенной любви я и в книгах не начитывал. Помню как теперь, как ваш взор пронзил мое сердце, как я не смел и глядеть на вас; как, бывало, зайду в рощу, гляжу на ваш дом и вслух читаю песенник. Каждую песенку, выражающую мои чувства, оболью горькими слезами. Помните ли, как вы о святой приехали к нам и батенька велел мне поиграть на гуслях, я играл припевающе: «К тебе любовью тлею», а потом, когда мы были у вас, вы играли на клавикордах и нежно запели: «Я твой стон внимаю!» Тут я осмелился, подошел – и чуть-чуть проговорил вам: «О небо!» – а вы и покраснели. Потом уж я был смелее – и при первом случае в менуэте пожал вам ручку и на том же бале, когда мы плясали русскую и переглядывались, то и вы пожали мне руку и вот эдак плечиком грассы мне делали. А как я на розовой бумажке написал к вам любовное письмецо, а вы в ответ бросили в меня папильоткою, где написано было одно, но милое, бесценное слово: «Твоя навек!» Помните ли, как уж потом вы всегда, лаская меня, трепали по щеке и называли нежным голосочком: мой Купидончик!
Г-жа Скупинская
(в мыслях, говорит нежно).
А вы меня называли: прелестная Венера!
Дакалкин.
А как один раз вы уезжали из клуба и уже сели в карету, а я – пока ваша толстая тетушка садилась в нее – забежал к окошку кареты и начал упрашивать: пожалуйте мне вашу ручку! Осчастливьте меня, утешьте, удостойте несчастного!..
Г-жа Скупинская
(в большой задумчивости подает ему руку, которую он страстно несколько раз целует. Потом, одумавшись, вырывает).
Тьфу ты, окаянный! Что ты наделал! Заговорил меня так, что я вот словно вижу, будто это все совершается. Тьфу-тьфу! Соблазнитель!
Дакалкин.
Виноват, матушка Ольга Павловна! Ведь и я забылся, так при вас живо все вообразилось! Вперед уже не буду вспоминать старины. Простите, простите!
(Целует еще ее руку несколько раз.)
Маргарита все примечала.
Явление IV
Те же и г-жа Дакалкина вошла в то время, когда муж ее целовал руки.
Г-жа Дакалкина
(входя).
Ах, что я вижу!
(Г-же Скупинской.)
Доброго утра желаю вам, Ольга Павловна!
(Мужу тихо, с сердцем.)
Ты прекрасно его начал!
Г-жа Скупинская.
Ах, милая моя Федосья Лукишна! Как неожиданно обрадовали меня своим посещением!
Г-жа Дакалкина
(значительно улыбаясь).
Кажется, что неожиданно! Не помешала ли я вам?
Г-жа Скупинская.
Ничего, моя милая!
Г-жа Дакалкина
(мужу ласково, а отворотясь, грозит).
Ты, мой батюшка, сказался, едешь в гостиный двор? А? Мы бы вместе могли отдать наше почтение Ольге Павловне.
Дакалкин
(с робостью).
Да я только что почти приехал…
Г-жа Дакалкина.
Да много дел наделал. А?
(Г-же Скупинской.)
Вы что-то как будто не по себе? Здоровы ли вы?
Г-жа Скупинская.
Все здорова. Занималась утром по хозяйству, да, кажется, немного приустала. Прошу покорно садиться.
(Маргарите )
А вы, г-жа Маргарита! что так далеко от нас? Пожалуйста, подсядьте к нам.
Маргарита
(низко кланяется).
Простите мое недостоинство, ежели я осмелюсь занять приличное мне место у дверей.
Г-жа Скупинская.
Да хоть сядьте, вы все на ногах.
Маргарита.
Не обыкла, моя сударыня, давать покоя моему бренному телу.
Г-жа Дакалкина
(тихо г-же Скупинской).
Что это за женщина?
Г-жа Скупинская.
Это ангел! Благословение на наш город! Это одна княжна, скрывающая и имя и звание свое; все богатство свое роздала бедным и в произвольной нищете странствует. А сколько в ней ума! Говорит, как книга! Как добродетельна! Какие преподает правила! Об ней-то вчера говорила ясновидящая, как вы взошли. Она сказала, что в который дом она входит, так вместе с нею нисходит богатство, здравие и долгоденствие.
Г-жа Дакалкина.
Познакомьте же и меня с нею.
(Мужу.)
А ты, сударь, и не скажешь мне, что здесь есть такое сокровище? Тебе некогда было? А?
(Грозит на него, отворотясь.)
Дакалкин.
Да я только вчера вечером приехал и не мог узнать о ней. Я думал, матушка, что вы, живя здесь, изволили прежде меня знать се.
Г-жа Дакалкина
(вздохнув).
Так! За все я виновата!
(Маргарите.)
Приятно мне было бы с вами познакомиться. Одолжите нас, пожаловав поближе.
Маргарита.
Все равно, моя сударыня! Ваши разговоры светские, о прелестях мира, которых всегда чуждается слух мой. Да и что я, грешная, могу доставить вам моим знакомством?
Г-жа Дакалкина.
Много удовольствия, матушка, и душевной пользы. Я очень люблю такого рода беседы.
Маргарита.
Мне о другом неприлично и беседовать. Но в такой компании..
Г-жа Дакалкина.
Так я вас убедительно прошу осчастливить мою убогую хижину своим посещением. Федул Петрович! Скажи, батюшка, где наша квартира, (тихо) и дай беленькую бумажку.
Дакалкин
(Маргарите, которая, когда он подошел, наклонила голову и, не смотря на него, все кланяется).
Мы квартируем близ аптеки, против самого бульвара, большой дом с колоннами – а чей? – еще не знаю. Так во флигеле извольте спросить помещика Дакалкина, (дает деньги) а это на молитвы.
Маргарита
(обращаясь к г-же Дакалкиной).
Обязана принять, моя сударыня, но не для себя. Употреблю в пользу беднейшей братии нашей. Ох!
Г-жа Дакалкина.
Так еще что-нибудь и для вас…
Маргарита.
Не нужно, моя сударыня, не нужно. Я дышу, солнце меня освещает, одеяние зарабатываю – более мне ничего не нужно.
Г-жа Дакалкина.
Но на пищу, на квартиру…
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Ежели не найду пристанища у человеколюбивых сердец, с радостию разделю жилище со скотами и пищу со псами, яко и того недостойная. Сладость житейская, объядение, пресыщение – есть лютейший враг наш. О-ох!
Г-жа Скупинская
(г-же Дакалкиной).
Вот, моя милая, какое мы имеем сокровище!
Г-жа Дакалкина.
То уж подлинно! Я до слез тронута! Жаль, что не имею теперь времени, а то бы просила ее вместе со мною. Ведь я к вам, Ольга Павловна, заехала за делом.
Г-жа Скупинская.
Что вам угодно? Готова служить.
Г-жа Дакалкина.
Вот что, матушка! Обяжите меня поехать со мною в гостиный двор. Вы здешние, вы знаете, где что найти и что почем, а то купцы нас, приезжих, обманут.
Г-жа Скупинская.
Вам же что нужно?
Г-жа Дакалкина.
Много кое-чего в приданое Настеньке, да и в подарок жениху.
Г-жа Скупинская.
Вы таки решаетесь отдать за майора?
Г-жа Дакалкина.
За майора или за нового жениха, как прикажет ясновидящая. Сегодня спрошу у нее.
Дакалкин.
Матушка Федосья Лукишна! осмелюсь и я сказать свое мнение.
Г-жа Дакалкина
(грозно).
Ну, говори, батюшка, говори, какое твое мнение?
Дакалкин
(струся).
Мое мнение… не так, чтобы уж… так тому и быть; а так… мое одно… то есть; собственное мнение. Чего бы слушать вашу ясновидящую? Она не знает ни майора, ни наших с ним связей…
Г-жи Дакалкина и Скупинская
(вместе с ужасом).
Как не знает?
Г-жа Дакалкина.
Что ты это наговорил? Она не знает? Она знает, что и за тысячу лет делалось и что чрез тысячу лет сделается. Предвидит, кто из живущих на земле что в сию минуту делает, кто через пять тысяч лет что будет говорить и даже думать. А он говорит, что она не знает.
Дакалкин.
Да я, матушка, так сказал, чистосердечно, то есть спроста. Но я вам скажу: помышлений моих она не знает, потому что не только я, да и сам дьявол…
Г-жа Дакалкина.
Да что ты это разговорился! Надобно слышать ее и тогда судить. Это не она сама, а душа ее – как бы тебе изъяснить – от магнетической жидкости стесняется и вытесняется. Понимаешь ли? Так вот, душа хотя и выйдет из тела, но она остается в теле, однако ж не в теле, а только чрез тело – и говорит все, что знает. Не поверила бы я, ежели бы не сама слышала, как вчера один повытчик спросил о своей умершей жене, которая не очень-то себя хорошо вела; так где, дескать, ее душа? Что ж? Всю тайну открыла. Только и промолвила: «Жарко!» – и повела рукою по лицу. Доктора ее на ту пору не было, так я растолковала: жарко, то есть: жарится она, моя сердечушка – вечная ей память! – на сковородке ночь и день до скончания века за притиранья да за белила и румяна, что прельщала других, украшая свое лицо. Вот это значит, что рукой повела по лицу. Ну вот и про живых. Один купец не досчитывается больших денег, спрашивает: кто из приказчиков замотался. Она горько и тяжело вздохнула. Я тотчас растолковала, что это, наверное, сын его окрадывает, иначе чего бы ей так тяжело вздыхать, ежели бы это не сын его окрадывал. Так уж когда эдакую премудрость постигла, а помышлений наших не будет знать! Она, не смотря, знает, который час, сколько у кого в кармане денег. Всех чудес и не вспомнишь. А ты еще смеешь не верить.
Дакалкин.
Признаюсь! Это еще мудренее мусье Форфу, Настенькиного учителя, который, не глядя, все карты называл. В свете есть много непостижимых премудростей. Так потому и не удивляюсь, что она и майора нашего знает.
Г-жа Дакалкина.
Сама начала о нем говорить. Я о дочери и не спрашивала, так вдруг и объявила, каков майор никуда годный, и начала требовать отдать за Дрянева. Спрошу сегодня, и хотя Дрянев из рук вон дурак, но когда она уверит, что будет с ним счастлива, то нечего делать: сегодня и сговор.
Дакалкин.
Конечно. Тогда уж нечего делать. Как после таких чудес не поверить.
Г-жа Дакалкина.
Так вот то-то, матушка Ольга Павловна, и надобно все приготовить.
Г-жа Скупинская.
Извольте, Федосья Лукишна! с великим удовольствием поеду, и посмотрим вместе, что купить. Ежели же для жениха что нужно, так здесь трудно найти приличное. У меня есть несколько вещей, они мне не нужны, пользы не приносят, мертвый капитал. Обратив же в деньги, и мне польза будет, и могу помогать бедным чрез г-жу Маргариту.
Г-жа Дакалкина.
Покажите, матушка, ваши вещи. Это будет хорошо!
Г-жа Скупинская.
Девка! Дунька!
(Увидя, что Маргарита бросилась позвать девку.)
Ах! не беспокойтесь! Что вы это трудитесь!
Дунька приходит.
Что это? Оглохла ты, что ли? Подай красный ящик с вещами, да запирай спальню.
Дунька уходит.
Выберите, что вам угодно, я не подорожусь, лишь бы чистые деньги.
Г-жа Дакалкина.
О! как сторгуемся, так и деньги получите.
Дакалкин.
Для этого случая привез чистоты тысяч…
Г-жа Дакалкина
(на него грозно).
Нужно рассказывать.
Дунька приносит ларчик и, поставив на столе, уходит.
Г-жа Скупинская
(отпирает ларчик, перебирает в нем и вынимает часы).
Вот золотые часы. Они мужские, с боем.
Г-жа Дакалкина.
Нет, матушка, часами не должно дарить. Я сколько свадеб знаю, что дарились часами, и хотя очень долго и согласно жили, но либо муж, либо жена умирали.
Г-жа Скупинская
(положив часы, еще вынимает вещь).
Вот серьги богатые. Возьмите для невесты.
Г-жа Дакалкина.
Славнейшие серьги! Завидные! Промоталась бы – да после свадьбы увижу. Жаль из рук выпустить.
(Любовавшись и примеривая к мужу, отдает.)
Г-жа Скупинская
(еще вынимает).
Вот перстень приличный.
Г-жа Дакалкина
(рассматривая).
Да, хорош. Да военные что-то не носят перстней, а как придется отдавать дочь за майора, так и неловко.
Дакалкин
(любуясь перстнем).
Перстень завидный. Мне он очень нравится.
Г-жа Дакалкина.
Еще и вам что-нибудь нравится!
Дакалкин.
Да я, матушка, так сказал.
(Отдает перстень.)
Г-жа Скупинская
(вынув еще).
Вот посмотрите, табакерка с эмалью. Она мужская.
Г-жа Дакалкина.
Да, вот вещь приличная.
(Рассматривая.)
Табакерка очень хороша, возьму ее. А как цена?
Г-жа Скупинская.
Не могу сказать, чтоб и вас и себя не обидеть. Покажите знающим купцам – во что оценят.
Г-жа Дакалкина.
А уступочка будет?
Г-жа Скупинская.
Уж там увидим. Мне дорожиться не должно: эти деньги назначаю для житья в здешней жизни и за упокой в будущей. Хочется приготовить себе место светло, место злачно и покойно.
Г-жа Дакалкина.
Ох, Ольга Павловна! Надобно и о том помышлять – не должно за излишним гоняться!
(Мужу.)
Смотри, Федул Петрович! цельное ли золото! Осматривай хорошенько. Да знаешь ли ты толк?
Дакалкин.
Когда вам нравится, так и весь толк тут.
Маргарита во все это время подкрадывалась к ларчику и с жадностью заглядывала в него; при малейшем движении поспешно возвращалась на свое место. Наконец, когда занялись табакеркою, она подошла и, тихо вынув футляр с перстнем, поспешно отложила его на диван и закрыла подушкою. Потом, став опять у дверей, вздыхает.
Г-жа Дакалкина.
Поедем же, матушка Ольга Павловна, покупать прочее.
Г-жа Скупинская.
Со всею охотою. Позвольте мне только…
(Запирает ящик и кличет.)
Дунька! Девка!
Она приходит.
Зачем ты здесь не стоишь? Неси за мной ларчик и дай мне шляпку и манто.
(Уходит, за ней Дунька.)
Г-жа Дакалкина
(с большим сердцем к мужу).
А ты, голубчик! Поймала я тебя! Это ты выехал в гостиный двор? Это за покупками? Прямехонько сюда, к первой обладательнице своей, а жену и забыл? А?
Дакалкин.
Да это случилось…
Г-жа Дакалкина.
Да это случилось, что и я видела, как ты ей ручки целовал. Нет, дружок! Спрошу, спрошу у ясновидящей, она все твои шалости расскажет.
Дакалкин.
Да какие шалости…
Явление V
Те же и Пузыречкин с медицинскими большими ящиками и бутылками с сигнатурками.
Пузыречкин.
Мое почтение.
(К Дакалкину.)
В первый раз имею удовольствие вас видеть. Не к ясновидящей ли имеете надобность?
Дакалкин
(скоро).
Нет-нет-нет, мне к ней нет дела.
Г-жа Дакалкина.
Как нет дела? А о дочери спросить? Это, сударь, муж мой – и говорит, что нет дела!
Дакалкин.
Да, так точно, мне есть дело: спросить о дочери.
Пузыречкин.
Я должен вам сказать, что наша ясновидящая находится теперь в обыкновенном положении, то есть страдает и не может никого видеть. Я ей привез разные микстуры, тинктуры и прочее, составленное по ее предписанию, как горячительное, так и прохладительное. По приеме сих медикаментов я буду ее магнетизировать, и в четыре часа пополудни она вступит в высшую степень сомнамбулизма. Так тогда, если о чем угодно, можно ее спрашивать. Предваряю вас, сударь, надобно вам иметь веру, слепую и неограниченную веру в магнетизм, удалять от себя мысли, чтобы это был обман или шарлатанство. Иначе она вам ничего не откроет и видеть вас не пожелает.
Дакалкин.
Вот то-то же, голубчик г. доктор! Вот не могу утвердить своей веры, она вот так и шатается. А помышления так и бродят, что весь этот магнетизм есть обман, шарлатанство…
Г-жа Дакалкина.
Пустое, пустое, друг мой! Я вкореню в тебе веру, и приедем в четыре часа, чтобы узнать обо всем.
Пузыречкин.
Вы, сударыня, кажется, не имеете еще таинственного кольца, о котором говорила ясновидящая?
Г-жа Дакалкина.
Нет еще, мы сейчас едем их купить.
(Мужу.)
Вот, друг мой, ежели ты только наденешь это кольцо, так первое, что родится в тебе вера в магнетизм самая горячая, а главное, будешь во всем счастлив и успеешь в своих намерениях – благих однако ж.
Дакалкин.
И подряды с торгов за мной останутся? Это бы хорошо!
Пузыречкин
(будто не слушая его).
Это точно, удивительная сила в этих кольцах. Вот оно.
(Снимает с пальца и дает рассматривать.)
Изображения самые обыкновенные: пять камушков, по-видимому, ничего не значащих, но все вместе имеет удивительную, таинственную силу. Наша страдалица открыла это и повелела всем носить.
(Дакалкину.)
Вы более какими подрядами занимаетесь?
Дакалкин.
Поставляю, сударь, вино для казенных откупов.
Пузыречкин.
И давно уже?
Дакалкин.
Третий срок.
Пузыречкин.
Желали бы и еще?
Дакалкин.
О! уж как бы! Пожертвовал бы чем, чтобы удержать поставку за собою.
Пузыречкин
(в сторону).
Хорошо же!
(Откланиваясь.)
Теперь позвольте поспешить к больной с медикаментами.
(Уходит в боковую комнату.)
Г-жа Дакалкина
(мужу).
Я принужу тебя верить в магнетизм, я принужу! Узнаю от ясновидящей все твои проказы.
Г-жа Скупинская
выходит, готовая к выезду.
Так смотри же, душа моя, хлопочи о цене и всех знающих объезди.
Дакалкин.
Да вы мне позволите, матушка ехать с вами? Карета четвероместная…
Г-жа Дакалкина.
Нет, нет, нет! Мы с Ольгою Павловною вдвоем, а ты возьми себе дрожки. Поедем, матушка!
Г-жа Скупинская.
Как вам угодно, я готова. Г-жа Маргарита! Мы вас подвезем, куда вам угодно.
Маргарита.
Возможно ли это, моя сударыня, чтобы для меня, окаяннейшей всех скотов, трудились бы невинные скоты, когда еще бодры мои ноги? Я же должна здесь остаться на минуточку.
Г-жа Скупинская.
А для чего это?
Маргарита
(смиренно).
Наступил час, и я должна – ох! – исполнить благочестивое занятие – молиться о ежеминутных грехах моих. Я не хочу и минуты пропустить для своей пользы душевной и потому, где есть время и случай, исполняю свое правило и чрез то приобретаю – ох! – драгоценнейшую вещь.
Г-жа Скупинская
(с большим уважением, кланяясь ей).
О мать моя! Поручаю себя и дом вашим молитвам!
Г-жа Дакалкина
(так же).
Благословите и мой дом своим посещением. Я вас ожидаю.
(Взяв мужа за руку, выходит, г-жа Скупинская за ними.)
Маргарита ходит по комнате, вздыхая громко, осматривает, заперты ли двери, и, подойдя на цыпочках к дивану, осматривается, поднимает подушку и берет положенный ею там футляр и проворно прячет в свой мешок.
Пузыречкин
(в то время выходит из боковой комнаты, не неся уже с собой ничего).
В чем упражняется благочестивая Маргарита?
Маргарита
(смиренно).
Очищаю комнату от всего мирского!
Пузыречкин.
Вас ждут вместе очищать совесть и сосуды с медикаментами.
Маргарита
(низко кланяясь).
Обязана, окаянная, послушанием.
Пузыречкин уходит.
Ох-ох-ох! Все на свете суета, все прах и пепел! Одна вечность, вечность нас занимает!
(Уходит тихими шагами.)
Примітки
Шуйца – ліва рука; десница – права рука.
Беленькая бумажка – асигнація в 25 крб.
Фаля – простак, бевзь, йолоп, роззява, самовдоволений невіглас.
Грассы мне делали – виявляли, виказували прихильність до мене (від. франц. grâce – прихильність, милість).
Купидончик (Купидон) – у давньоримській міфології бог кохання.
Венера – в давньоримській міфології богиня кохання та жіночої вроди.
Тинктура – настій.
Сомнамбулизм (інша назва – лунатизм) – розлад свідомості, при якому людина в стані особливого сну автоматично робить звичайні за своїм змістом дії (ходить, перекладає речі і т. п.).
Магнетизм (месмеризм) – тут мова йде про практиковану доктором Месмером (1733 – 1815, проживав у Відні, потім у Парижі) суміш гіпнотизму та знахарства як засіб лікування й демонстрування «чудес». Месмеризм приваблював багатьох легковірних у другій половині XVIII – в перші десятиріччя XIX ст. по всій Європі, доки шарлатанство прибічників Месмера не було викрите.
Действие второе
Комната в квартире Дакалкиных. В углах связки, коробки и чемоданы.
Явление I
Настенька и Достойнов.
Достойнов.
Это для меня непонятно! Я не верил бы, ежели бы не от вас все это слышал! Тем более удивляюсь, что матушка ваша всегда была ко мне так ласкова, всегда называла меня любезным зятем. Да и как иначе после торжественно данного слова? Кто это так сработал?
Настенька.
Уж, конечно, не достоинства Дрянева.
Достойнов.
Видел ли его батюшка?
Настенька.
Видел.
Достойнов.
Неужели и он соглашается в пользу его? После всего, что он мне дорогою говорил?.. Ах! как могут люди переменяться!
Настенька.
Батюшка не переменился. Я вас уверяю, что и матушка вас так же любит, Дрянева же разумеет таким, как он и есть, но предвещания ясновидящей поставляют их в необходимость жертвовать мною.
Достойнов.
Решительно ли ясновидящая требовала сего несчастного союза?
Настенька.
Нет, она только сказала, что с вновь явившимся женихом я буду очень счастлива. Поручила матушке обдумать и отвратить от меня несчастие.
Достойнов.
Какое же? Почему вы будете несчастны со мною?
Настенька.
Далее я не могу уже ничего сказать…
Достойнов.
По нежности чувств ваших вы не хотите сказать, но я могу заключать, что она говорила про меня худо. Пожалуйста, скажите, что она говорила обо мне?
Настенька
( запинаясь).
Все…
Достойнов.
Худое?
Настенька молчит.
Довольно! Вы молчите, следовательно, я отгадываю. Иду сейчас к ней и принужу…
Настенька
(удерживая его).
Ах, ради бога, что вы делаете? Она все знает, все видит, она слышит теперешний наш разговор! Ежели объявит его при посторонних, куда я скроюсь тогда? Притом же, вы не можете ее видеть, она лежит расслаблена, неподвижна, вас не допустят к ней. Сомнением своим вы умножаете ее теперешние страдания.
Достойнов.
Какая мне нужда до ее страданий? Истинно ясновидящая, по крайней мере, как говорят о них, должна все знать и не клеветать ни на кого. Больно мне, но должен вам клясться, что я никогда не был дурным человеком и ввек не буду. Она должна быть обманщица, плутовка…
Настенька
(в страхе).
Удержитесь!.. Ах! что я наделала! Ей все теперь известно.
(Подняв руки вверх, как будто пред кем сознается.)
Я не виновата! Он догадывался, а я молчала. Я не разделяю с ним его неверия!
Достойнов
(размышляя).
Я непременно должен ее видеть, объясниться…
Настенька.
Поговорите с нею кротко, не огорчайте ее. Ах, как она жалка! Как она необыкновенно говорит, как предсказывает! Надобно слышать самому, чтобы увериться.
Достойнов.
Не знаю, какою сверхъестественною силою она уверит меня, что я дурной человек! Я ее непременно увижу, но, чтобы совершенно изобличить ее, скажуся не своим именем. Пожалуйста, помогите мне: не говорите никому о приезде моем сюда.
Настенька.
Даю вам слово, что никому не скажу, но это не нужно, она уже давно знает. А! вот и Дрянев приехал. Я боюсь, как вы с ним обойдетесь?
Достойнов.
О! не беспокойтесь! Вы дали мне о нем понятие, то я с ним буду забавляться.
Явление II
Те же и Дрянев.
Дрянев
(франтит).
Мое почтение, почтенная барышня! Тятеньки и маменьки, верно, нет дома?
Настенька.
Вы отгадали, их нет дома.
Дрянев.
А я полагал, что найду их дома, и поспешил с моим визитом. У нас в Петербурге так рано не выезжают со двора, в это время все вообще занимаются туалетом.
Достойнов.
Отчего же вы не подражаете петербургскому обычаю?
Дрянев
(оборотись к Достойнову).
А! Извините, что я с вами негляже обошелся! Позвольте узнать, с кем имею честь говорить? Не из знакомых ли моих?
Достойнов.
Никак нет.
Дрянев.
Все-таки не вспомню. Позвольте спросить…
Достойнов.
Не узнаете, потому что мы в первый раз видимся.
Дрянев.
Да, это точно. Но нам ничто не мешает, однако ж, быть друзьями.
Достойнов.
Не надеюсь, сударь.
Дрянев
(не слушая, продолжает кланяться, шаркая).
Прошу меня полюбить.
Достойнов.
Не могу, сударь.
Дрянев.
Ну, предоставим это времени. У меня была подобная встреча с одним моим знакомым, когда я был у нас в Петербурге. Знаете ли, любезная барышня, я вам расскажу, смех!
Настенька
(все смеявшаяся).
Ха-ха-ха-ха! Я уже заранее смеюсь – и чтобы не смеяться еще более, оставлю вас и займусь книгою.
(Садится у стола и будто читает, но все слушает и смеется.)
Дрянев.
Ну, после когда-нибудь расскажу. Вы здесь, сударь, в отпуску или по комиссии?
Достойнов
(сухо).
В отпуску.
Дрянев.
Уж как вы, военные, колотили турок, так на удивление.
Достойнов.
Я не участвовал в этой славной войне. Я служу в Финляндском корпусе.
Дрянев.
А! так вы с черкесами управлялись? Славно и там отличились.
Достойнов.
Очень рад, что вам нравится. Ха-ха-ха-ха! в Финляндии – с черкесами, ха-ха-ха-ха!
Дрянев
(также хохочет).
Ха-ха-ха-ха! Чему вы смеетесь? Ха-ха-ха-ха!
Достойнов
(смеясь).
Глупости.
Дрянев
(так же).
Так они глупы?
Достойнов.
Очень, очень. Ха-ха-ха-ха!
Настенька
(удерживаясь, чтоб не хохотать).
Сделайте милость, господа! Моего терпения нет!
Дрянев.
Конечно, и вам смешно-с?
Настенька.
Как же! Очень смешно!
Достойнов.
Вы давно из Петербурга? Конечно, там служили?
Дрянев.
Нет-с, я не служил, а четыре года назад, я и губернатор наш, мы ездили в Петербург и прожили там полтора месяца.
Достойнов.
Что же вы там заметили любопытного?
Дрянев.
Уж там не заметить! Да там все любопытное! Какая разница с нашим городом! Куда! Сравнения нет. А особливо вот что чудесно, как на Невском ирошпекте пустятся гулять: всякий кавалер с своей дамой, ведет ее под руку, в кольцо. Так это прелесть – картина! Да там и много кое-чего преотменного! Уж дай только женюсь, прямо поеду туда на житье. Только у нас в Петербурге и можно с удовольствием жить.
Достойнов.
А вы женитесь? Позвольте узнать, на ком?
Дрянев
(указывая на Настеньку, тихо).
Вот она, кралечка, сидит. Ась? Какова?
Достойнов.
Да, эта девица…
Дрянев.
Эта девица – я вам по дружбе скажу – и у нас в Петербурге на редкость была бы. Я думаю, вам она нивись как прелестна кажется? У вас ведь там все калмычки?
Достойнов
(смеясь).
Точно, в Финляндии калмычки.
Дрянев.
Ну, так, я это знаю.
Достойнов.
Эта девица так мне нравится, что и я хочу на ней жениться.
Дрянев.
Нет, сударь, опоздали.
Достойнов.
Разве у вас все уже кончено?
Дрянев.
Почитай, все, только отец ее не совсем еще согласен и мать колеблется, да по дружбе вам открою – и сама барышня немного кобенится, но для меня это плевое дело.
Достойнов.
О! так вы много успели. Поздравляю вас…
Дрянев ему откланивается.
Явление III
Те же и Дакалкин.
Дакалкин
( Достойнову).
А! как я рад, что здесь вас нашел – да и вместе с Антипом Макарычем. Как вы это сошлись?
Достойнов.
О! да мы уж и подружили.
Дакалкин.
Это хорошо, я рад этому. Как дело ни кончится, зачем достойным людям и не сближаться между собою.
Достойнов делает знак неудовольствия.
Настенька! (Достойнову.) И вы, сударь! Вот рекомендую: купите магнетическое кольцо, наденьте, и вы вмиг переменитесь!
Дрянев пред зеркалом франтит.
Достойнов.
Что это за кольцо?
Дакалкин.
Чудеса, а не кольцо! Я про здешнюю ясновидящую слышать не хотел, почитал все обманом, шарлатанством. Жена моя сейчас завезла меня в лавку, где продаются эти кольца, – вот, по-видимому, простые. Жена и купи мне – дорого, проклятое! пятьдесят рублев. Я надел, что ж? Вот как переродился! Все сомнение, все неверие как руками сняло! Теперь я этой ясновидящей верю, повинуюсь, уважаю ее, почитаю и всякое слово ее для меня закон и повеление.
Достойнов.
Как? Неужели от кольца?..
Дакалкин.
Да, да, да, вот от простого кольца. Кажется, все просто? Крест, якорь да пять камушков, но сила большая! Ясновидящая велела всем носить эти кольца для временного и вечного благополучия. Я, однако ж, дошел до таинственного смысла. Крест – вера, якорь – надежда, а пять камушков – ась? Кто отгадает?
(Посматривает на всех.)
Так слушайте же: пять камушков – пять букв: amour, или по-русски: любовь – только без ерика. Каково? Подумаешь: вот мудрости человеческие! А сила-то какая! Батюшки мои, батюшки! Теперь я к магнетизму вот так и горю, да уж как будто и духов вижу, прошедшее все знаю и вижу и ясно могу рассказать, вот будущего только еще не знаю, но это со временем придет.
Достойнов.
Стало, ясновидящая все правду говорила?
Дакалкин.
Правду и истину! Стою и утверждаю в том. Вот вы не верите магнетизму, попробуйте купите кольцо – и вы тот же час начнете верить всему, что ни скажет ясновидящая.
Достойнов.
Не думаю, чтобы я поверил.
Дакалкин
Ну вот же вам живой человек. Антип Макарыч! Ведь колечко, верно, есть? И в ясновидящую веруешь?
Дрянев
(отойдя от зеркала).
Как же? В нее должно веровать, что ни говорит она, все свыше.
( Повергаясь, выходит.)
Дакалкин
(в восторге).
Видите ли? Что теперь скажете? Какова сила магнетизма? А?
Достойнов.
После этого, к прискорбию моему, я вижу, что вы верите всему, что она и про меня говорила?
Дакалкин
(смешавшись).
Про вас? Да… нет – это не то, хотя она и говорила… так это – не знаю как – посудить…
Достойнов.
Я боюсь, ежели чрез это таинственное кольцо потеряю в вас одного-единственного моего защитника и ходатая.
Дакалкин.
О! напрасно, я в слове тверд. В магнетизм и ясновидящую верю всем сердцем и помышлением, а слово мое перед вами сдержать готов всею душою и даже твердостию и крепостию душевною. Приедет жена, скажу свою волю и потребую решительного исполнения.
Достойнов.
Дай бог!
Настенька
(целует руку у отца).
Батюшка! Сделайте милость! Вы видите – не ясна ли моя погибель?
Дакалкин.
Ты погибшая, ежели это состоится. Это ясно, как день…
(Взяв за руку Настеньку и Достойнова.)
Послушайте, мои любезные… О! ежели бы я мог назвать уже вас – любезнейшие дети! Пред вами я буду откровенен. Двадцать лет я снисходил во всем жене моей! Двадцать лет исполнял ее волю! Но теперь, когда дело идет о счастье единственной моей дочери, я вступлю в свои права.
Достойнов
Дай бог!
Дакалкин.
Вот и она приехала. Вы услышите, что я ей скажу и поставлю на своем.
Явление IV
Те же, г-жа Дакалкина и Дрянев.
Г-жа Дакалкина
(Достойнову).
А! и вы здесь? И, конечно, так же меня ожидали, как и Антип Макарыч?
Дрянев.
Признаться сказать, не с терпением вас ожидал и больно скучал. Уж дошло было и до зевоты, хотел было уехать, да встретил вас.
Г-жа Дакалкина.
Что же вам угодно от меня?
Дрянев.
Как что? Известное дело: чем вы меня решите? Сговор так сговор. Али будете водить, водить, да после и откажете? Так у меня ясновидящая есть: что она тогда скажет.
Г-жа Дакалкина.
Ее-то решения хочу дождаться. Сегодня я у нее спрошу, и как она повелит, так я и поступлю. Прошу пожаловать за ответом ввечеру.
Дрянев.
Ну, когда до вечера, так уж недолго. Прощайте, до приятного свидания!
(Настеньке.)
Не скучайте, сударыня, время до вечера скоро пролетит.
(Уходит шаркая.)
Г-жа Дакалкина
(Достойнову).
И вам, сударь, то же скажу.
Дакалкин
(ему же).
Что же, мой любезный! Потерпи до вечера, тогда и решим судьбу твою.
Достойнов.
Но я еще убедительнейше прошу. После благосклонного вашего приема, поданной надежды, после торжественного слова…
Дакалкин.
Да. Вот только то, что слово вам дали.
Г-жа Дакалкина.
Настенька! Иди к себе, прими покупки.
Настенька уходит.
Счастье дочери для нас дороже всякого слова.
Дакалкин.
Конечно, конечно! Что слово? Сказал, да и переменил.
Г-жа Дакалкина.
Нам ясновидящая открыла глаза.
Дакалкин.
Да уж как открыла? Начистоту.
Достойнов.
Что же она вам сказала обо мне?
Г-жа Дакалкина.
Она говорила о вас много невыгодного. Ей трудно не верить!
Дакалкин.
Не только трудно, но и опасно – и даже страшно!
Г-жа Дакалкина.
Да и без того, просто посудить: вы человек военный, пойдете в поход, вас убьют…
Дакалкин.
Пришла пуля, вот и аминь!
Достойнов.
Да ведь и штатский может умереть?
Дакалкин.
Ого! Еще скорее, чем ваш брат военный.
Г-жа Дакалкина.
Притом же, вы старее своей невесты.
Дакалкин.
Как же? Уж и очень!
Достойнов.
Десять лет не делает большой разницы у мужа с женой.
Дакалкин.
Да прямо вам скажу: никакой! Вот мое мнение.
Г-жа Дакалкина.
Как никакой? Десять лет? Ужасная разница!
Дакалкин.
Да, десять лет! Ужасно! Как ночь и день!
Г-жа Дакалкина.
Вы не думайте, чтобы мы в чем-нибудь предпочитали вам Дрянева.
Дакалкин.
Этого у нас и в помышлении нет.
Достойнов.
Позвольте поусомниться, очень видно пристрастие…
Дакалкин.
Правда, проглядывает несколько.
Г-жа Дакалкина.
Разве мы не видим, что он дурак?
Дакалкин.
Да уж как глуп! Я мало подобных видывал!
Г-жа Дакалкина.
Можно бояться, что дочь наша с ним будет несчастна.
Дакалкин.
Да, чтоб и не погибла.
Г-жа Дакалкина.
Но ясновидящая сулит нам лестное счастье.
Дакалкин.
А для получения такого благополучия надобно всем жертвовать.
Достойнов.
Не обманщица ли это какая?
Дакалкин.
Я и сам думаю, не плутовка ли она?
Г-жа Дакалкина.
Больше и говорить нечего. Ясновидящая все решит, я ей верю.
(Подходит к столу.)
Дакалкин.
И я ей верю и повинуюсь. Подождите до вечера, тогда все решится. Так или не так, увидим.
(Достойнов хочет идти. Дакалкин, провожая его.)
Видите, что с нею ничего сделать нельзя. Хоть спорь, хоть бранись, она свое. Но я ее непременно уломаю. Вы заметили, что она уже поддается?
Достойнов
(с неудовольствием).
Все заметил, все видел, как вы меня поддерживали. Должен сам решительно действовать.
(Хочет идти и возвращается к Дакалкиным.)
По крайней мере, уважьте мою убедительную просьбу: не объявляйте никому, что я приехал, и, при случае, не говорите, кто я. Это мне необходимо. Прошу вас.
Г-жа Дакалкина/
Извольте. Только для чего это вам нужно? От ясновидящей же нельзя скрыть, она все знает.
Дакалкин.
Минуту знает, в которую мы в город въехали. Так когда спросят меня, я не могу утаить, а пред другими, извольте, буду скрывать.
Достойнов.
Много меня тем обяжете.
(Уходит.)
Г-жа Дакалкина.
А ты, мой голубчик! Вместо того чтобы поддерживать меня в таком щекотливом обстоятельстве, ты все опровергал меня и защищал его!
Дакалкин.
Ах, матушка Федосья Лукишна! Разве вы не изволили слышать? Я за вас горой стоял и все его опровергал. Изволили заметить, что он вышел в неудовольствии на меня, но я на это не смотрю. Я на правду черт и для истины ни по булату!
Явление V
Те же и Маргарита.
Маргарита.
Мир и благоденствие да водворится в дом сей и грешною моею молитвою да приосенит живущих в нем!
Г-жа Дакалкина.
Ах, мать моя! За особенное счастье почитаю ваше посещение! Милости просим! Прошу садиться.
(Мужу.)
Подай, батюшка, стул.
Маргарита.
О! не беспокойтесь, моя сударыня, ради меня, убогой грешницы! Я не стою вашего и воззрения.
Дакалкин подает ей стул.
Г-жа Дакалкина.
Как это можно? Мы недостойны вас принять! Прошу покорно садиться, вы устали, далеко шли.
Маргарита.
Пусть изнуряется это окаянное тело, лишь бы дух мой всегда бодрствовал! Но чтобы не приписали мне притворного унижения, которое есть паче гордости, исполняю вашу гостеприимную волю – ох!
(Едва присела на стул.)
Г-жа Дакалкина.
Расставшись с нами, где были и кого посещали? Расскажите нам на пользу души.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Никого не желала бы посещать и скрылась бы в пустыне от суеты и развращения мира сего, но желание вспомоществовать неимущей братии нашей заставляет меня ходить везде и просить у всех подаяния за души их. Но что ж? Зашла в один дом, не хочу сказывать чей, не мое дело осуждать, – муж сидит в веселой компании, пиршествует, пресыщается, а в подаянии отказал. Я пошла к жене – о горе мне! – она с мужским полом в другой комнате беседует, окруженная легионом искусителей! Долго я стояла и все ожидала, что вспомнят страждущее человечество. Напрасно! Ох! Пошла в другой дом, где отец проигрывает все, а дочери не имеют в чем прилично в люди показаться, все у них старомодное и совсем не по их уже летам. Какого же ждать тут подаяния? С сокрушенным сердцем пошла далее и зашла в третий дом: мать разряжена, дочь также от нее не отстает – поехали, окаянные, в публичный сад на гулянье, прямо в сети сатанинские, а мне велели приходить после. Ох! знаю я это после! Потом куда ни пойду – там куча военных в трактире глумятся, там старики юродствуют, младые бесчинствуют, мужи быстро мчатся в челюсти ада, жены развращаются, девы погибают.
(Вскрикнув.)
О! да исчезнут они, окаянные, с лица земли, чтобы нам, невинным, не было поводу к осуждению ближних! Ох! сколько слез я пролила о участи, ожидающей их на дне адовом.
Г-жа Дакалкина
(сквозь слезы).
Ах, мать моя! Вы меня… в слезы привели своею душеспасительною беседою! О! если б скорее погибли все развратные в мире сем!
Маргарита.
О том всегдашняя молитва воссылается и от меня, смиренной! Ох! Вы же, моя сударыня, были где в отлучке или все дома?
Г-жа Дакалкина.
Выезжала, как и при вас условились с Скупинскою, купить кое-что для приданого.
Маргарита.
Ох, суета сует! Нужно ли это для вечности? А много накупили, моя сударыня?
Г-жа Дакалкина.
Еще сущую безделицу. Платки, сукно для людей. Много пойдет на акапировку и этих скотов!
Маргарита.
Правда, моя сударыня, ох, правда! Эти скоты пожирают все труды господ своих. Хамово племя! А платочки для такого случая купили, верно, получше?
Г-жа Дакалкина.
Не так, чтобы и отличные! Федул Петрович! Федул Петрович! что там забился в угол от нас далеко? Не хочешь слушать душеспасительной беседы, видно, совесть в чем упрекает. Слышишь! Покажи купленные платки. Да не там! Вон там они лежат. Все мне наперекор делает.
Дакалкин приносит связку платков.
Маргарита
(рассматривая).
Да, платочки изрядненькие – убогому… неимущему… для зимнего времени – ох!
Г-жа Дакалкина.
Не прикажете ли и вам служить одним?
Маргарита.
Мне? Помилуйте, начто? Я недостойна и разодранного рубища! Для меня собственно никогда ничего не надобно. Есть небесный свод – это мои палаты, трава сельная и древесные коренья – моя пища (бьет себя в грудь), и этого я, грешнейшая паче всех, недостойна!
(Увидя, что Дакалкин заворачивает платки, удерживает их.)
Но для неимущей братии приму охотно платочка три-четыре.
Г-жа Дакалкина.
С радостью, матушка, вам отрежу…
Маргарита
( удерживая ее)
Да на что же вы, моя сударыня, будете трудить ваши нежные ручки и сами отрезывать для меня…
Г-жа Дакалкина
(мужу)
Натка, батюшка, отрежь ты, когда умеешь.
Маргарита
(взяв несколько платков, прячет к себе)
Никому не позволю трудиться ради меня, окаянной и недостойной грешницы! Все пойдет за спасение души вашей.
Дакалкин.
Да там – позвольте… кажется, целая дюжина…
Маргарита.
Ох, государь мой! Никогда не тщеславьтесь своим подаянием! Каково ни есть, благо, принято! Ох! не подобало бы мне с мужским полом беседовать. Но пока еще в мире – что делать?
Г-жа Дакалкина
(мужу).
Ну какое вам тут дело? Чего вы здесь сидите? Займитесь своим чем-нибудь, оставьте нас.
Дакалкин.
Да вы мне, матушка, изволили приказать быть здесь и слушать ваши беседы.
Г-жа Дакалкина.
Еще и вам слушать! Идите в свою комнату, запишите расход, поверьте людей.
Дакалкин уходит.
Я приказала! Такая я жена, чтобы приказала, и такой он муж, чтобы послушал. Ох!
Маргарита.
Житье ваше, моя сударыня, как я усматриваю…
Г-жа Дакалкина.
Ох! горькое мое житье!
(С слезами.)
Вот двадцать лет страдаю! И все противоречие, все противоречие!
Маргарита.
Пусть бы иногда и противоречил, да хоть бы любил, моя сударыня!
Г-жа Дакалкина.
Известно, как мужья жен любят! В глаза так и душенька, и миленькая, а за глазами так страшно и подумать. И то одно меня убивает, что спорщик большой. Наставь, мать моя, как мне его исправить?
Маргарита.
Продолжайте, моя сударыня, так же снисходить, как вы всегда делаете, он со временем, увидя ваше терпение, образумится. А что при вас хорош, так то правда, но без вас-то, без вас! Ох!
Г-жа Дакалкина.
До сего времени, грех сказать, ничего не заметила. Сегодня только что-то похожее… Неужели на старости лет?
Маргарита
(громко вздохнув).
О-ох! Над таковыми-то сатана еще и более строит свои козни!
Г-жа Дакалкина.
Ведь при вас все это было? Знаете, мать моя, эта Скупинская – прежняя его любовница, да ее за него не отдали. Сегодня они в первый раз после разрыва виделись, так уж, я думаю, заметили все.
Маргарита.
О горе мне! Как на угольях стояла, моя сударыня!
Г-жа Дакалкина.
Что же у них там было? Пожалуйста, расскажите. Я и сама застала, что он ей руки страстно целовал. Им и старости нет!
Маргарита.
Тьфу-тьфу! Не мое дело рассказывать, да не посею между вами раздора. Вы и сами видели. Ох! видели одни цветочки!
Г-жа Дакалкина.
Что же? Что же? Неужели?..
Маргарита
(запинаясь, будто с трудом выговаривает).
Целовались в уста! Ох! осквернила язык свой!
Г-жа Дакалкина.
В уста! Ах, я несчастная! Что же они говорили?
Маргарита.
Назывались нежными именами: он ее Венерою, она его Купидончиком. Тьфу! нечестивые идолопоклонники! Как их земля не пожрала! Потом…
Г-жа Дакалкина.
Еще не конец? Ужасаюсь слушать! Потом?
Маргарита.
Я ужасаюсь и произнести. Потом, моя сударыня, поносили вас и посмевались над вами. Ох! потом он просил у нее вещицы на память.
Г-жа Дакалкина.
И она отдала?
Маргарита.
Тихонько вложила в руку ему, но я видела – о горе мне! – видела вот этими недостойными очами. О ужас! О разврат! При вас… при вас все это совершалось!
Дакалкина.
При мне? А я, несчастная, и не видала!
Маргарита.
Вы ослеплены были блеском дорогих вещей и ничего не видали. Кажется, что это был тот перстень, который и вы смотрели, моя сударыня, и супруг ваш так хвалил.
Г-жа Дакалкина.
Ах, точно, точно! Теперь я вспомнила, что как она его показывала, так он ей мигнул, а она глазами вот так и повела.
Маргарита.
Ну, вот, моя сударыня, чего же лучше, когда вы сами изволили видеть. Не мое правило рассказывать. Что видела, молчу и осуждаю лишь себя одну, а до других дела нет. О горе мне! Подумаешь: какой разврат в мире сем! Ох! Не выводите только меня, моя сударыня! Я от злобы их могу пострадать, а лучше предоставьте мне недостойными моими словесами их усовестить и супругу не пеняйте. Как человек согрешил – и к вам же обратится. Чрез меня, недостойную, раздайте милостыню неимущим, они за вас помолятся, и вы приобретете паки сердце супруга, а между любовниками родится ненависть. Не скупитесь только в подаянии и с своей стороны молчите, преодолевайте все терпением.
Г-жа Дакалкина.
Послушаю вашего совета, помолчу и найду кое-что раздать на молитвы. Да не можно ли вам принять на себя труд усовестить ее, чтобы удержалась от подобного. В ее ли лета? Никто бы не поверил!
Маргарита.
О! я ей все объясню Представлю, как сатана путает ее в свои сети, изображу ей адские мучения и научу ее средству, как избегать козней диавольских. Ущедряйте только милостину за себя и супруга вашего. О! он много виноват! Какой пример для юной отрасли вашей, моя сударыня!
Г-жа Дакалкина.
Ах, она погибшая, ежели еще долее держать ее при таком развратном отце!
Маргарита.
Не держите ее, моя сударыня, не держите! Сочетайте ее скорее браком. Вот же и женишок достойный.
Г-жа Дакалкина.
Два, мать моя, два. Любого выбирать.
Маргарита.
И! моя сударыня! Я о другом и не говорю. Тот военный, а они известные греховодники! На всяком бале сватаются, во всяком городе женятся да лишних жен и проигрывают в карты. Ох! согрешила осуждением ближнего! Прелестники! Вводят только в пагубу слабых, неопытных. Пропадай они все: не хочу осуждать.
Г-жа Дакалкина.
Знаю и я этих военных! Вот как я была в девках, так человек восемь штаб- и обер-офицеров увивались около меня, а свататься путем так ни один. Матушка моя – у! хват на это была! – чтобы их взманить, и расславь, что меня сватает вот мой фофан. Что ж? Не тут-то было! Все мое офицерство и шарахнуло от меня врозь, а нарекаемый-то женишок, как ни глуп, да тягу из города. Держали меня, держали, ожидали лучшего да ожидали, принуждены приняться опять за моего пентюха, всилу его уломали, чтобы женился на мне. Выкупилась из стыда, не засиделась в девках, а то бы беда! Вот таковы-то военные!
Маргарита.
Поспешайте, моя сударыня, и вы с своею дочкою. Выдавайте, не думавши, за Дрянева. Золотой малый!
Г-жа Дакалкина.
Глупенек крепко больно, мать моя.
Маргарита.
И! моя сударыня! Вы живой пример. Завидное положение жены, когда муж глуп! Признайтесь по совести, что при умнейшем муже вы бы не имели над ним воли и не были бы счастливы, как теперь.
Г-жа Дакалкина.
Правда ваша, мать моя, святая правда! Я об этом еще и не размышляла, а теперь вижу, что истинны и премудры слова ваши. Думаю, что в таком смысле и ясновидящая предсказывает нам счастье от этого супружества. Так с дочкой-то никак не слажу. Потрудитесь, мать моя, сказать ей какое благочестивое слово, авось-либо вас послушает.
Маргарита.
Желала бы видеть ее и передать ей от недостойных уст моих наставление по убогому разуму моему.
Г-жа Дакалкина.
Вот я пойду и объясню ей, с кем и о чем она должна говорить, и пришлю к вам.
(Уходит, а Маргарита, встав, ходит по комнате и, подойдя к чемоданам, пробует открыть их, но, видя запертыми, говорит, громко вздыхая: «О суета сует!»)
Явление VI
Маргарита и Дакалкин.
Дакалкин.
Фенюши нет здесь – и вы одни?
Маргарита
(во все сие явление кокетствует, не оставляя, впрочем, главного своего характера).
Одна со грехами моими и только ими и занимаюсь!
Дакалкин.
А мне было надобно спросить жены, как ей угодно…
Маргарита.
А спросить непременно надобно? Ой-ой-ой-ой! Да вы же глава?
Дакалкин.
Да оно так, но все нужен совет, как бывает в согласном супру…
Маргарита
(неприметно поправляет свой головной убор, чтобы открыть лицо и глаза).
Видела я, как преподают вам советы. Удивляюсь, как у вас достает терпения. Не угодно ли вам посидеть со мною, пока придет супруга ваша.
(Садится со всею ловкостью.)
Дакалкин.
Не смею, мать моя, оставаться с вами, чтобы не нарушить вашего благо… благоразмышления.
Маргарита.
Что же делать? Живя в мире, против воли и желания должен всяк сообразоваться с обычаями его. Ох! нам уже не отвратить его от разврата, в коем он гибнет. Притом и натура человека не терпит одиночества, которое рождает грустные мысли и чрез то расстраивает здоровье. Я это на себе испытала. Скажите откровенно: глаза мои не имеют живости? Взгляните на меня. Не правда ли? Цвет лица увядший?
Дакалкин
(робко взглядывая на нее).
Да… нет, не так – чтобы.
(В сторону.)
Она молода, да как хороша!
Маргарита
(будто без умысла ближе подвигает к нему стул свой).
Рука тощая, иссохшая!
Дакалкин.
Нет! Ручка ваша полненькая, прелестная!
Маргарита.
Так еще не довольно изнурила я себя постом и трудами! Ох! Надобно усилить жестокость против грешного моего тела. Пусть скорее вянет и иссыхает.
Дакалкин.
Жаль очень, когда такое милое, прелестное…
Маргарита.
Так, так, окаянная Маргарита! Слушай змия-прельстителя…
Дакалкин.
Простите меня, мать моя, за мою нескромность, но когда вам неприятна правда моя, то я и замолчу.
Маргарита
(будто не слушая).
Так! Так! Продолжайте свою лесть, продолжайте смущать меня, я, окаянная, чувствую, что уже ослабеваю в молитвах и подвигах, нет уже во мне прежнего усердия и горячности к добродетелям. Надобно все это возбудить и для того надобно допустить себе небольшое искушение, некоторые вольности, чтобы потом покаяние было сильнее и действительнее.
Дакалкин.
Точно, точно, мать моя! Ваше правило преблагочестивое! Допустите искушению овладеть вами – немного.
Маргарита.
Я и так чувствую себя падшею чрез одну беседу с вами. Но я человек! Я после принесу жестокое покаяние. Но вы – ах! – не вдавайтесь в суетные беседы с женами. Вы должны любить свою жену паче всего. Скажите мне откровенно: платят ли вам взаимною любовию?
Дакалкин
(в сторону).
Пущусь!
(Громко.)
Это-то несчастье и заставляет искать…
(Берет ее руку и целует.)
Маргарита
(будто не примечая).
Да. Сердце человеческое так устроено, что оно без любви не может быть. Пренебрегая всем, оно ищет взаимности.
Дакалкин
(с нежностью).
Найду ли я ее?
Маргарита
(продолжая держать его руку).
Какой миленький перстенек!
Дакалкин
(снимает у себя перстенек и, надевая с восхищением ей на руку).
Прийми его, дражайшая, на память нежнейших чувств моих…
Маргарита
(взяв перстень, вскакивает со стула).
Удалися, нечестивый, от меня! О горе мне! Что я слышала? Удалися! Дочь твоя идет сюда. О горе, горе мне!
Дакалкин
(уходя, говорит в сторону).
Вот-то искуситель! Даром, что пятьдесят лет, а искусил – кого же? – отшельницу, святошу, и молодому впору. Жаль, что дочка рано пришла!
(Уходит.)
Явление VII
Маргарита и Настенька.
Настенька.
Матушка прислала меня к вам, сударыня, принять от вас полезный совет.
Маргарита.
Я хотела с вами говорить. Ох! как вы это не повинуетесь своим родителям? Это смертный гpex! Ад со всеми мучениями вас ожидает. Почему вы не идете за предлагаемого жениха?
Настенька.
Я согласна идти за того, кого избрали родители мои, предложили его – и сговорили уже.
Маргарита.
Но я говорю о Дряневе. Ясновидящая для вашего благополучия избрала его, и ваши родители от вас требуют исполнения воли своей.
Настенька.
Я совсем не противлюсь их воле и не смею идти против приказаний ясновидящей. Но что мне делать с моим сердцем? Хотя и не должно бы мне, уважая вас и правила ваши, говорить о такой материи, но я должна вас уверить, что майора люблю страстно, а Дрянева, как глупца, ненавижу.
Маргарита.
Это не помешает вам выйти за него.
Настенька.
Как не помешает?
Маргарита.
Послушай, моя невинность! Ты еще молода, неопытна, не знаешь обычаев света, хотя и развращенного. Не все призваны вести жизнь благочестивую, как я, окаянная! Обязанные жить в мире должны вести себя сообразно мирским обычаям. Хотя мне – ох! – тяжело изъяснять тебе, но, любя тебя, должна сказать: в свете, имевши мужа, можно любить другого.
Настенька
(с большим удивлением).
Что вы это говорите?
Маргарита.
Входя в твое положение, объясняю самую истину. Вышедши без сопротивления за Дрянева, вы исполните долг послушной дочери, утешите родителей и получите от них благословение. Муж, дабы приобрести любовь вашу, а более следуя обряду, накупит вам разных обнов, платьев, нарядов, вещей, даст вам полную во всем свободу. Вы будете иметь свой экипаж, выезжать по своей воле на балы, в гости, на гулянья и никому не дадите отчета в своих поступках. Между тем вы все-таки будете любить своего обожателя. Найдется кто – да хоть я и сама, не для интереса, а из дружбы к вам, – буду передавать ваши письма, ваши свидания могут быть у меня в квартире, ни одна душа не узнает. Вы будете счастливы и довольны; родители, видя вас такою, будут восхищаться жребием вашим и, благословляя вас за ваше повиновение, кончат жизнь; супруг, хотя и ослепленный, но благодарный, будет умножать подарки. Согласитесь! Не думайте!
Настенька.
Что я слышу? И это вы мне говорите? Вы, святая женщина?
Маргарита.
Это долг наш, моя возлюбленная, служить ближним по мере возможности. Не хотите ли сделать пробу? Любезный ваш уже приехал? Скажите, где я найду его?
Настенька.
Нет еще, он не приезжал и, кажется, не будет сюда.
Маргарита.
Жаль, я взялась бы для пробы доставить ему ваше письмецо.
Настенька.
Я ничего не понимаю! Матушка послала меня принять от вас благочестивый совет, а вы развращаете меня…
Маргарита.
Я уже вам сказала, что каждому состоянию даны различные правила. Мы – имеем свои, а вам, живущим в свете, должно прежде исполнять то, что льстит чувствам, а потом уже…
Настенька.
Где же ваше смирение? Где ваша набожность? Стало, вы лицемерка, обманщица! Я должна все сказать…
Маргарита.
Дай мне обнять тебя, милое дитя! Я испытывала тебя и, к удовольствию, нашла в тебе душу непреклонную к пороку. Благословляю тебя! Но благословение мое усугубится, ежели ты выйдешь за Дрянева.
(В сторону.)
Дурочка! Видно, что в деревне воспитана. Будешь моею племянницею, тогда я перевоспитаю тебя по всем правилам.
Настенька
(в размышлении).
Она меня испытывала?.. Чему в ней верить?..
Явление VIII
Те же и г-жа Дакалкина.
Г-жа Дакалкина.
Что, мать моя, успели ли вы ее уговорить?
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Осквернила только уста мои светскими речами, говоря все о треклятой и треокаянной – тьфу! – любви. Ох! согрешила! Я ее и искушала, и испытывала, все тщетно! Говорит не обинуясь, что любит майора, а Дрянева ненавидит.
Г-жа Дакалкина.
Я не посмотрю ни на что. Я не отступлю от приказаний ясновидящей. Мне совестно, что я довела вас, мать моя, до суетных разговоров.
(Настеньке.)
Иди к себе и жди моего решения.
Настенька
(уходя).
Никакая сила не истребит моей любви к нему.
Маргаритаю
Видите, видите! О горе! О век развращенный! Советовала бы я вам, моя сударыня, поспешить ее бракосочетанием с Дряневым, чтобы диавол не сотворил какого зла.
Явление IX
Те же и г-жа Скупинская.
Г-жа Дакалкина.
Ах, матушка Ольга Павловна! так нечаянно пожаловали…
Г-жа Скупинская
(в большом беспокойстве).
Подлинно, совсем нечаянно. Я – позвольте сесть – насилу могу с духом собраться!.. Да и как начать?..
Г-жа Дакалкина
(равнодушно).
Что такое? Верно, что-нибудь случилось? Вы в большой расстройке?
Г-жа Скупинская.
Ах! в ужасной, в ужасной! У вас… вы… когда я с вами пересматривала мои вещи, не заметили ли вы, между прочим, перстня?
Г-жа Дакалкина
(с улыбкою).
Как же? Заметила. Дорогой перстень!
Маргарита
(тихо г-же Дакалкиной).
Помните, моя сударыня?
Г-жа Дакалкина
(так же).
Как же! Все понимаю!
(Г-же Скупинской.)
Так что ж, сударыня, перстень?
Г-жа Скупинская.
Не приметили вы, куда я его после положила?
Г-жа Дакалкина.
Я думаю, что вы должны были положить в тот же ларчик, но так ли это, к сожалению, я не приметила.
Г-жа Скупинская.
Вообразите же! Применяясь у бриллиантщика насчет купленной вами табакерки, и когда он сказал, что и больше купит таких вещей и даст хорошую цену, то я поспешила домой за вещами. Приезжаю – ларчик и замок цел, а перстня нет как нет!
Г-жа Дакалкина.
Так что ж после?
Г-жа Скупинская.
Перстня нет, того самого, который я вам показывала.
Г-жа Дакалкина.
Так что ж, сударыня?
Маргарита.
Ох! Все в мире сем тленно и ничтожно!
Г-жа Скупинская.
Так я приехала… побеспокоить вас… не положили ли вы ошибкою?..
Г-жа Дакалкина.
Что, сударыня? Как? Чтобы я его взяла? Что вы это? Как вы смеете думать?
Г-жа Скупинская.
Я не смею ничего думать… я и не говорю ничего… Но как-нибудь по ошибке… Извините меня!
Г-жа Дакалкина.
А больше ничего не пропало, сударыня?
Г-жа Скупинская.
Ничего, один перстень, но он очень дорог…
Г-жа Дакалкина.
Так теперь все раскрыто! Перстень ваш цел, он у… да вы сами знаете, что он здесь и у кого. Ха-ха-ха-ха!
Г-жа Скупинская.
Что такое, сударыня? Что вы говорите? Я ничего не понимаю.
Г-жа Дакалкина
(все смеясь).
Чего же вы смущаетесь? Отчего вы в замешательстве? Перстень ваш здесь, – хитрость ваша не утаилась.
Г-жа Скупинская.
Какая хитрость? Что вы говорите?
Г-жа Дакалкина.
Сейчас я приведу вас еще в большее смятение.
(Кричит.)
Федул Петрович! Настенька! Пошли ко мне отца, да скорее. Ха-ха-ха-ха! Вот любопытная сцена будет!
Маргарита
(отошла от них и все вздыхает).
Ох! Суета сует!
Явление X
Те же и Дакалкин приходит, запыхавшись.
Дакалкин.
Что, матушка? Что угодно?
Г-жа Дакалкина.
Так-то, нежный пятидесятилетний селадон! Открылись ваши амуры!
Дакалкин
(смешавшись, смотрит на всех и, увидя Маргариту, еще более смешался).
Я? Да я… как это? Я…
Г-жа Дакалкина.
Ага! Поймали вас! Пристало ли вам в ваши лета искать случая быть с дамою наедине, целовать ее руки, уходить от жены на свидание. А? Что скажете? Все знаю и рада, что могу теперь вас глаз на глаз свести. Говорите!
Дакалкин.
Да я… только… я… ма-ма-матушка…
Г-жа Дакалкина.
Все открыто! Теперь возвратите перстень своей возлюбленной Венере. При мне, при мне!
Дакалкин.
Как? Какой перстень? Я…
Г-жа Скупинская.
Что… что вы говорите? Как вы смеете говорить?
Г-жа Дакалкина.
Смею – и прямо вам в глаза скажу: перстень этот вы сами при мне подарили тихонько от меня на память моему мужу, прежнему вашему обожателю, который украдкой от меня побежал целовать ваши ручки, что я сама ясно видела.
Г-жа Скупинская.
Как вы смеете это говорить? Федул Петрович! Защитите меня: вы один можете доказать, что это неправда – ложь!
Дакалкин
(обрадовавшись, что дело идет о другом).
Да! Я вас защищу! Это неправда – ложь!
Г-жа Дакалкина
(к нему с сердцем).
Как ложь? Как ты это решился про меня сказать?
Дакалкин
(струся).
Да нет, нет… Я не о вас говорю. Я не говорю, что… неправда и что… ложь, я говорю, что только… неправда.
Г-жа Дакалкина.
Как неправда? Ведь перстень у тебя?
Дакалкин
(прячет руки).
Да… кажется… Нет!
Г-жа Дакалкина.
Ольга Павловна тебе его подарила?
Дакалкин.
Не припомню. Кажется, нет.
Г-жа Скупинская.
Защищайте меня, сударь, от такой клеветы!
Дакалкин.
Защищу, сударыня, сейчас защищу…
Г-жа Дакалкина.
Как вы смеете защищать против своей жены?
Дакалкин.
Избави бог, матушка! Как мне сметь.
Г-жа Дакалкина.
Ведь перстень тебе подарен?
Дакалкин.
Да! Вы про него изволите спрашивать? Как бы вспомнить!
(Отошед, говорит в сторону.)
Как бы искусненько выпутаться!
Г-жа Дакалкина
(схватив его за руку, осматривает).
Постой-ка, дай-ка руку. А где и твой перстенек, который я тебе подарила в день нашей свадьбы и который ты клялся носить по смерть? Где он?
Дакалкин.
Пе… пе… перстенек? Он тут упал… да… Нет, он немного изломался – я его отдал починить… то есть: почистить каменья…
Г-жа Дакалкина.
А! неверный! Теперь мне все открыто. Перстенек ты также подарил в знак верности. Вот, сударыня, развязка вашей интриги. Вы думали скрыть, но я все видела. А теперь вы, не умея, как это дело уладить, вздумали клепать на меня…
Г-жа Скупинская.
Послушайте, сударыня! Я вас вовсе не знала до вчерашнего дня, когда вы приехали советоваться с ясновидящею. Я не могла подумать, чтобы вы сродни были чему-нибудь низкому. Но когда вы воспользовались обстоятельством, взвели на меня такую нелепицу и даже не пощадили своего мужа, то после этого позвольте разуметь о вас, как требуют обстоятельства. Я еще готова терпеть, не начну дела с вами, но согласитесь приехать в четыре часа к ясновидящей и при мне выслушать ее решение! Я покойна: мой перстень отыщется, но – увидим, на чьей стороне…
Г-жа Дакалкина.
О сударыня! ничего не боюсь – и в назначенное время у ясновидящей буду, непременно буду и с удовольствием увижу, кому стыдно будет. Но мой перстенек прошу отдать. Он решительно у вас. Ха-ха-ха-ха!
Г-жа Скупинская.
Не забудьте, сударыня, что я у вас в доме.
(Дакалкину.)
И вы, сударь, не можете удержать жены своей, чтобы не ругалась надо мной и вами?
Дакалкин.
Я свой, сударыня, я и снесу, а вас она не совсем еще ругает.
Г-жа Скупинская.
Чего же еще больше? Г-жа Маргарита! Вы женщина благочестивая и посторонняя в сем деле. Войдите в него и усовестите виновную из нас.
Маргарита.
Ох! Все в мире есть суета, тлен и прах! Никакие сокровища не могут заменить супружеской любви, мира и согласия как между супругами, так и вообще между ближними. И для того советую смиренно, умоляю убогою моею просьбою оставить всю вражду и ссору, пренебречь тленными вещами и жить опять в согласии.
Г-жа Скупинская.
Все оставлю и презрю всем, ежели возвратят мне перстень.
Маргарита.
Но вы же хотите его продать и деньги чрез меня, окаянную, раздать неимущей братии? Так все равно, что якобы он у меня.
Г-жа Скупинская.
Продать хотела, но отдать все деньги не могу. Это слишком много, надобно что-нибудь и мне.
Маргарита.
О скупость! О идол сребролюбия! За такую вашу алчность и несострадание к ближнему вы достойны своей потери и не получите ее обратно, ежели не смягчитесь! Сделайте прежде всего значительное пожертвование для бедных, и злодей, убитый моею недостойною молитвою, возвратит похищенное.
Г-жа Дакалкина.
Я уже сделала обещание пожертвовать по мере возможности, чтобы возвратить любовь моего мужа. Вы теперь должны очищать совесть свою прежде всего раскаянием и совершенно оставить все интриги…
Г-жа Скупинская.
Я презираю вашу злобу и клевету. Жду вас у ясновидящей.
(Уходит.)
Г-жа Дакалкина.
Вот, сударь, что наделала ваша ветреность, ваше непостоянство! Что вы думаете, что вы еще в двадцать лет? Вам, сударь, пятьдесят! Зубы, волосы напоминают, что пора уж вам остепениться. Да! я и новое за вами узнала: за что вы Меня поносили? А?
Дакалкин
(струся, посматривает на Маргариту).
Да я никогда бы не смел, но она начала.
Г-жа Дакалкина.
Прекрасно! Это оправдание? Теперь скажите: где ваш перстенек?
Дакалкин.
Да он… я…
Г-жа Дакалкина.
Скажите прямо. Я требую.
Маргарита
(показав перстень).
Наконец я должна открыть всю истину. Вот он!
Дакалкин
(в большом страхе бросается перед женою на колени).
Прости меня, мать моя! Великодушно прости!
Г-жа Дакалкина.
Каким образом он у вас очутился?
Дакалкин.
Помилуй! Помилуй! Вперед никогда не буду!
Маргарита.
Благочестивый супруг ваш…
Дакалкин.
Сатана меня искусил!
Маргарита.
Пришед сюда ко мне…
Дакалкин.
И думал было уйти.
Маргарита.
Оставшись со мной наедине…
Дакалкин.
Что ж? Виноват, виноват! Впал во искушение!
Маргарита.
Открыл мне чувства свои и желания…
Дакалкин.
Ей! как в тумане был!
Маргарита.
И отдал мне этот перстень…
Дакалкин.
Лукавый дернул!
Маргарита.
Прося употребить – на благочестивые дела.
Дакалкин
(в большой радости).
Так, так, на благочестивые дела. По секрету.
Г-жа Дакалкина.
А! так вот развязка? Встань же, мой друг! Я и не сержусь. Конечно, ведь мы уже не любовники, чтобы нам дорожить такими вещами. Я и не знала твоего тайного благочестия.
Дакалкин.
О! я в таких делах очень скрытен.
Г-жа Дакалкина.
Это и похвально. Даже и от жены скрывал!
Дакалкин.
Такие дела всегда должно таить от жен.
Г-жа Дакалкина.
В этом я хочу подражать тебе.
Дакалкин.
Пожалуй, когда есть охота, я и рукой махну. Только, матушка, не извольте мешать мне.
Г-жа Дакалкина.
Пойдем, мать моя, я поищу кое-чего у себя и препоручу вам на такие же дела, пойдем ко мне, здесь будут готовить стол. Прошу вас разделить с нами убогую нашу трапезу.
Маргарита.
Да преизобилует она всегда, чтобы от крупиц ее могли насыщаться бедные ближние наши! А обо мне, окаянной грешнице, к чему так много беспокоиться? Пища для меня – всегдашнее сухоядение, коего я недостойна! О-ох!
Г-жа Дакалкинаю
Вот примерное воздержание!
(Мужу.)
Иди и ты с нами, дай мне отчет в подаренном тебе перстне.
(Уходит с Маргаритою.)
Дакалкин.
(один).
Как в чем не виноват, так ничего и не боюсь, лишь бы от перепугу – как прикрикнет – не напутать чего на себя. Вот перстенек мутит мою душу! Ну, как ясновидящая при всех прочтет эту историю? Тогда пропал! Не найти ли мне случая побывать у нее и умилостивить, чтобы молчала? Точно. Это будет хорошо. По милости святоши я славно вывернулся. Правду сказать: из-за этой бабенки и сам сатана ни к черту не годится.
Примітки
Пять камушков – пять букв: amоur. – У першодруку помилково: «пять камушков – пять слов: amour».
Ерик – зменшене від слова ерь – старої назви букви Ь.
Сельный – польовий (староруське).
Фофан – бевзь, ваііло, дурень, йолоп.
Селадон – спочатку – вірний, відданий закоханий, пізніше – залицяльник. Від імені героя роману французького письменника О. д’Юрфе (1568 – 1625) «Астрея» (виданий у 1627 – 1628 pp.).
Действие третье
Уединенная комната. Одна дверь в средине, другая, боковая, завешена сукном, окна также завешены сторами. Диван, трюмо и прочие украшения не пышные.
Явление I
Евгения, Маргарита – уже без салопа, и головной убор не закрывает лица. Пузыречкин. Сидят у стола, установленного блюдами и бутылками.
Пузыречкин
(Евгении).
Не угодно ли еще дичи?
(Ищет на блюде.)
Ого! как скоро управились с рябчиком, и след его простыл, лишь остались одни косточки, а я и не отведывал.
Евгения.
Это наша постница так проворно с ним управилась.
Маргарита
(продолжая есть проворно).
Мое правило: что плохо лежит, то и ловить. Пока вы занимались вычислениями да рассуждениями, а я решила судьбу рябчика, равно как и пирог…
Пузыречкин.
Да и его мало осталось. Это уже чресчур! Смотрите не заболейте!
Маргарита.
Надеясь на ваше искусство, я не боюсь ничего.
(Продолжает есть.)
Евгения.
Да вы и нам ничего не оставили: я голодна!
Маргарита.
Помилуйте, Евгения Ивановна! Вам, страдающим жестокими судорогами, вредно всякое излишество. Когда же придете в сомнамбулизм, тогда насладитесь зрелищем всего сверхъестественного, а о ничтожных рябчиках нашей грешной земли не станете и помышлять. Что же касается до доктора, так он везде себе найдет. Но я (с смиренным видом.) – бедная, окаянная! Я, питающаяся одним сухоядением, не терплю никакой роскоши, излишества и потому, ежели вижу что-нибудь подобное тому, немедленно стараюсь истреблять. Ох! к чему эти бутылки? Они напоминают нам о разврате мира сего! Истребим скорее повод ко многим порокам.
(Наливает стакан вина.)
Пузыречкин.
Вот шампанское, это будет лучше.
(Откупоривает бутылку.)
Маргарита.
Что кому нравится, а я – недостойная! – привыкла запивать рюмочкою портвейна (пьет), а потом уже приниматься за шампанское.
(Евгении.)
Не мешает ли вам болезненное состояние подражать мне?
Евгения.
Боюсь, надобно приготовляться к представлению.
Маргарита.
Тем нужнее придать смелости. Ежели же найдется излишек и более наговоришь сверхъестественного, тем еще увеличится твоя слава.
(Стучит рюмкою.)
Доктор! что ж шампанского?
Пузыречкин
(продолжая откупоривать).
Сейчас, сейчас.
Евгения.
Однако ж прошу не очень горячиться, чтобы не услышала хозяйка нашей громкой беседы и хлопанья бутылок.
Маргарита.
Бедной Скупинской вовсе не до нас. В передней нет ни души.
Пузыречкин
(наливает всем вино)
Вот и шампанское. Удачного исполнения всех наших намерений!
(Пьет.)
Маргарита.
Умножения сострадания глупым здешним жителям!
(Пьет.)
Евгения.
Доброго здоровья и всякого благополучия моему муженьку!
(Пьет.)
Все, захохотав, встают. Маргарита садится в кресло.
Пузыречкин.
Скажите, пожалуйста: отчего вы так некстати вспомнили дражайшего вашего супруга?
Евгения.
Как же? Не ему ли я обязана за такую приятную жизнь? Ежели бы он был молод, богат, то, любя меня, снисходил бы во всем и исполнял бы мои прихоти, а я зато не рассталась бы с ним и не была бы известнее далее круга гарнизонных офицерш. А теперь – иное дело! Веду жизнь приятную, прибыльную и – забавную.
Пузыречкин.
Зачем же вы шли за него? Во все два года жизни с ним ведь вы были связаны.
Евгения.
Зачем я шла за него? Неужели дочери бедного музыканта, получившей случайно порядочное воспитание, не выгодно было пожертвовать свободою, чтобы быть офицершею, хотя бы и гарнизонного? Я же и, выходя за него, располагала в случае невыгод оставить его и искать жизнь повеселее. Узнав скоро, что он хотя и добр, но при старости еще скуп и брюзглив, решилась доставить себе свободу. Найдя ее, и притом приятную жизнь, я должна быть ему очень благодарна, что он мне опротивел. Но – приступим к делу.
Пузыречкин
(прибирает со стола, блюда укладывает в свои ящики, а бутылки ставит к стороне)
Отдохнули ли вы, г-жа Маргарита? Пособите мне.
Маргарита
(развалившаяся в креслах).
Весьма бы не лишнее было чашку кофе или рюмку ликеру, что я очень люблю после вкусного и жирного обеда, но как попечительным доктором не призапасено ничего, то – ох! – суета, все тень скоро преходящая! Но точно, пора к делу.
Вскакивает и, распевая веселые песенки и мазурки, помогает укладывать доктору, потом садятся около стола. Евгения в средине. Маргарита сюда же приносит свой мешок, наполненный разными вещами. Пузыречкин вынимает записную книжку и карандаш.
Евгения
(Маргарите).
Был ли у вас вчера помещик Дурылкин?
Маргарита.
Как же? Был вечером.
Евгения.
За предвещание мое, что он, возвратясь домой, найдет у себя пять молодых офицеров, желающих жениться на его пяти засидевшихся дочерях, он хотел было меня подарить, но от одного его предложения я почувствовала приближение судорог и запретила ему истребить даже мысль, что я из корысти предсказываю, но чтобы и ему предоставить случай сделать доброе дело, как бы в благодарность за исполнение его желания, я повелела ему отыскать скрывающуюся от очей всего света благочестивую и набожную г-жу Маргариту и поручить ей для раздачи неимущей братии сумму, которую он пожелает. Что он вам взнес?
Маргарита
(вынимает из своего мешка).
Вот десятирублевая ассигнация.
Пузыречкин
(записывает).
Десять рублей восемьдесят копеек.
Евгения
(прячет деньги).
Неужели только? Как мало! Он обещал дать по пяти рублей от каждой дочери, то есть беленькую бумажку. Странно! Полно, так ли, г-жа собирательница?
Маргарита.
Да я готова дать клятву, что все взношу по чистой совести.
Пузыречкин.
Клятва и совесть! Это между нами что-то странное будет!
Маргарита.
Вот пятьдесят рублей, полученные мною от одного мужа за то, что я уговорила жену его не прибегать к родным с жалобою на ревность его, о чем она никогда и не думала, и ревность в нем возбуждена была моими же рассказами о небывалых ее проказах. А вот черная материя, подаренная тою же супругою за то, чо я будто бы уговорила мужа ее не отлучаться по несколько дней из дому для разоряющей его карточной игры, о коей он вовсе и не думает, а был откомандирован начальством на несколько дней по секретному делу. Сплетя такие небылицы и получив подарки, я, будто все уладив, оставила их. Пусть после откроется истина – ох! – мое дело сторона!
Пузыречкин.
Прекрасно! Бесподобно! Продолжайте, смиренная Маргарита!
Маргарита.
Вот пять червонцев, полученных мною от гусарского офицера за вынужденное мною у его любезной согласие бежать с ним, но как он меня так скупо наградил, то я и открыла дяде ее намерение искусителя и духом пророческим предсказала, где хранятся у нее письма ее любезного, мною же доставленные. Найдя все по словам моим, дядя подарил мне – вот сто рублей для раздачи нуждающимся и просил меня вперед всегда относиться к нему.
Евгения.
Советую вам с гусарами быть осторожнее, они не любят, чтобы их проводили, и потому не досталось бы вам от них.
Маргарита.
Готова, моя сударыня, терпеть безвинное поругание! Но – бояться нечего: дядя чуть свет увез племянницу в деревню, а офицер поручил мне поискать другой невесты, также богатой, к чему я уже и приступила. Вот вам еще выпрошенные чулки, полотенца, платки. А вот – вещь отличнейшая! Лукавый меня искусил при удобном случае похитить этот перстень!
(Вынимает футляр с перстнем.)
Пузыречкин.
Ах! не об этом ли перстне было при мне в полиции строгое следствие? Все люди из дому были взяты. Не дошло бы до вас.
Маргарита.
По крайней мере, на меня, окаянную, никто не подумает, потому что я всегда сворачиваю на других, как и в этом случае сделала. Это правило покойной моей тетушки, у коей я по сиротству воспитывалась. Это перстень вашей хозяйки Скупинской. Она всех людей и девок представила в полицию к допросу, но дело гладенько мною сработано.
Евгения
(рассматривая перстень).
Так это перстень Скупинской? Чудесный.
Пузыречкин
(также осматривая).
Точно, перстень хорош. Рублей… пятисот стоит. Но я боюсь последствий. Извольте присоединить к прочим.
Маргарита.
Все придумано. Я уверила Дакалкину, что Скупинская лукавит, а подарила его прежнему своему любовнику, мужу ее, который по простоте своей еще более запутывает дело; Скупинская подозревает ее в похищении, рассорились и положили прибегнуть к ясновидящей. Вам предлежит разрешить это дело.
Пузыречкин.
Мы поведем это обыкновенным уголовным порядком: с подозреваемых не снимем сомнения для будущих процессов, а потребуем от них приношений для неимущих, которые молитвами своими тронут совесть виноватого взнести перстень тайно преподобной Маргарите, а она, покрывая слабости ближних, не объявя тайны своей, отдаст, перстень хозяйке – и все кончится мирно.
Евгения.
Мастерская развязка!
Маргарита
(вынимая).
А вот перстенек, подаренный мне от милого дружка в память нежнейших его чувств ко мне.
Евгения.
От кого это?
Маргарита
(нежно).
Ах! От страстного Дакалкина!
Евгения
(смеясь).
Как вы его это подцепили?
Маргарита.
Весьма удачно! Нежный Адонис не выдержал первого моего приступа, растаял и – пал к ногам моим.
Евгения.
Нельзя ли мне этого употребить в нашу пользу? Он должен купить мою скромность.
Маргарита.
С тем я это и сделала. Боясь прогневать злую свою жену, он согласится на всякое пожертвование, лишь бы вы не объявили ей любовных его интриг. Я берусь наклонить его к пожертвованию. Мой отчет кончен, – чем похвалится доктор?
Пузыречкин.
Чем мне хвалиться! Мое дело только записывать абонирующих представление с ясновидящею. Согласитеся, однако ж, что и мне много работы. Как трудно, узнав чудака, склонить его уверить в ясновидящую и решиться адресоваться к ней; узнать их характеры, надобности и, не желая ничем от них пользоваться, склонять их к пожертвованиям. Видите, хотя я и не получаю денег, но отыскиваю источники, откуда их черпать. А магнетические кольца разве ничего не значат? Вот 160 от купца за проданные сегодня четыре. Извольте.
Евгения
(приняв деньги).
Верят даже и в таинственные кольца?
Пузыречкин.
И сколько им приписывают чудес! Легковерие людей есть неисчерпаемый источник для ищущих, подобно нам, приобретений. Сегодня объявили желание – или испросили позволения явиться к ясновидящей за советами (читает записку): Перфильевна, больная купчиха; Точкин, ученый; Трусов, гарнизонный офицер, и девица Пересиделкина.
Евгения.
И только? Какой гран-мизер!
Пузыречкин.
И кажется, что и плата будет весьма мизерная. Что делать! Отказать нельзя. Видно, теряется доверенность к вашим предсказаниям.
Евгения.
Я сама то же подозреваю, посетителей является все меньше и меньше. Не переехать ли нам, где более дураков?
Маргарита.
И я согласна отправиться далее, но прежде надобно женить моего Антипушку.
Евгения.
За этим дело не станет. Я объявлю сегодня, чтобы завтра кончили все дело, а военного жениха еще более выставлю с дурной стороны. Нет ли его, однако, здесь?
Маргарита.
Нет, и по верным известиям он сюда и не будет.
Евгения.
Это очень хорошо. Пусть узнает все, когда свадьба совершится. Как его зовут?
Маргарита.
Знаю, что майор, но фамилии не слыхала.
Пузыречкин.
Я мало им и занимался.
Евгения.
Напрасно. Должно бы поразведать кое-что о нем, всякий человек не без приключений. Можно бы решительно о нем говорить, и это поддержало бы веру в мои предсказания. Итак – завтра свадьба вашего племянника, а там не медля и уплата по условию. Теперь, г-жа Маргарита, не пора ли вам оставить болящую? Она скоро должна вступить в сомнамбулизм.
Маргарита.
Дайте же время привести в порядок мою окаянную особу.
(Поправляет пред зеркалом свой головной убор и, припевая, завешивает по-прежнему глаза.)
Пузыречкин
(отдавая бумаги Евгении).
Вот вам изготовленные ответы для желающих вас спрашивать, они будут подходить по тому порядку, как написаны. Там же и копия с тетрадки, которая будет в кармане ученого и которую вы должны прочесть сквозь мою руку.
Евгения.
Только, пожалуйста, не отходите от меня, как вчера. Я несколько раз приходила в такое замешательство, что не знала, что и говорить, и отвечала почти все знаками.
Пузыречкин.
Которые все перетолкованы сходно с событием и как нельзя лучше.
Маргарита.
Вот я и готова паки со грехами моими вступить в сей развратный мир. Пойдем, г. доктор! Но не предосудительно мне вместе идти с мужчиною? Ох!
Пузыречкин.
Точно. И для того я с своею походною аптекою пойду прямо, а вы чрез потайную дверь и сад.
(Забрав ящики, уходит.)
Маргарита.
Я, окаянная, привыкла везде проходить и явно, и тайно, как того требуют грехи мои. Итак, вы уже можете иметь отраду, чтобы удостоиться взирать на святость мою?
Евгения
(важно).
Страдания очистили мою душу от всех грехов. Она уже чиста, как небесная роса: она уже не может быть искушаема миром и соблазнами его, а потому и достойна узреть и беседовать с необыкновенною в смирении и таящеюся с своими неимоверными добродетелями г-жою Маргаритою. Вышняя сила повелевает мне объявить всем о сей необыкновенной женщине.
Хохочут обе, и Маргарита уходит,
Явление II
Евгения
(одна).
Однако ж пора мне заняться приготовлением к выступлению на свой театр. Локоны.
(Подвязывает локоны и распускает их по плечам.)
Хорошо – и довольно интересно. Жаль, что я должна являться бледною! Эти цветущие розы на щеках моих должны увянуть от пудры, но это успеем сделать пред спектаклем.
(Смотря в зеркало.)
Глаза хороши! А рюмка шампанского пред выходом на сцену сделает их еще ярче и живее. Походка твердая, голос важный, угрожающий; где вуаль?
(Покрывает ею голову, открыв лицо, и принимает различные положения, все пред зеркалом.)
Кажется, так… а так еще важнее, величественнее. Рука, показывающая туда, где я вижу все, другая… так. Я зрю вас, незримых очами слабых смертных…
Явление III
Евгения и Дакалкин.
Дакалкин
(робко заглядывая в дверь).
Не обеспокою ли вас?
Евгения
(испугавшись).
Кто?..
Дакалкин.
Позвольте мне с вами объясниться…
(Робко подходит.)
Евгения
(размышляя с собою).
Как неосторожно оставили ко мне вход. Отказать поздно. Но кто он? Зачем? На удачу!
(Важным голосом и не смотря на Дакалкина.)
Для беседы с слабыми смертными я не могу жертвовать временем, посвящаемым мною жителям горнего мира.
Дакалкин.
Спуститесь, матушка, и к нам на часок. Я слова два только… вы все знаете – и я знаю, что вы знаете, следовательно, мое посещение – конечно, излишнее, но личная просьба всегда много может…
Евгения.
Да, у вас, ходящих во тьме на сей ничтожной планете, просьбы, уверения, обещания необходимы. Вы их делаете без рассудка, исполняете без честности, не дорожите пользами ближних. Но – горе подобно поступающим! Трепещите! Вы никогда не узнаете магнетизма, сей сверхъестественной силы, которая более и более открывается, миллионы верующих ежедневно умножаются. Посредством сего великого дела зло истребится, любовь, дружба и всеобщее согласие, водворясь между людьми, соделает жизнь на сем шаре завидною и для горних обитателей. И для того – повторяю всем и каждому: веруйте в магнетизм, и вы исправитесь, а исправясь, будете более верить в магнетизм.
(В сторону.)
Начало не дурно. Смелее!
Дакалкиню
Истинно! Верю магнетизму, верю всему что угодно, – и для того пришел просить вас…
Евгения.
Не нужно просить – я знаю все. Слабый смертный! Ты видишь своими тленными глазами, что я одна, зачем же ты говоришь, как со многими?
Дакалкин.
Ах, правда! Вот высочайшая мудрость!
Евгения.
Итак – не нужно меня просить: ты получишь исполнение желаемого соразмерно числу, весу, ширине, долготе, глубине и тяжести верования твоего в магнетизм.
Дакалкин.
Именно, именно так! С тех пор, как я вздел вот это таинственное кольцо, так вера в магнетизм вот так у меня и растет, и тяжелеет… и углубляется… и расширяется… и уже нет числа…
Евгения.
Таинственное кольцо, носимое на указательном пальце…
Дакалкин.
А я, по незнанию, ношу на безымянном!
Евгения.
Я это и видела и потому приказываю носить непременно на указательном.
Дакалкин.
И не смотрит на меня, а все видит! Вот штука. Ну, ступай на указательный.
(Силится надеть кольцо.)
Э! не лезет, сударыня!
Евгения.
И веры будет мало.
Дакалкин.
Веры-то много, а кольцо вот что хочешь – не лезет да и не лезет.
Евгения.
Приищи удобное – и вера умножится. Иди, оставь меня, насчет просьбы твоей я сказала ясно.
Дакалкин.
Чувствительную приношу благодарность. Я покоен. Так жена моя ничего знать не будет?
Евгения.
Ежели кто ей не скажет, так она и ввек не узнает.
Дакалкин.
Вы… то есть ты – моя надежда. Ежели ты ей не откроешь, то она и останется при том, что перстенек я отдал г-же Маргарите на благочестивые дела.
Евгения
(в сторону).
А! Это наш Дакалкин! Надобно его проучить, да и не оставить воспользоваться.
(Ему.)
Ты почитаешь, что все кончено, ежели не скажет кто жене? Но я должна сказать…
Дакалкин.
Умилосердись надо мной! Не открывай ей этой тайны!
Евгения.
Как могу я скрыть малейшее зло, творящееся в мире? Я обязана все обнаруживать, объявлять лицемерство, ложь, обман, предательство – одним словом, все неправды. Я должна все открыть.
Дакалкин.
Один ли я, матушка, грешен в сем скорбном мире? Ох! Все мы, сударыня, люди – все человеки!
Евгения.
Все люди погрязли в пороках, я должна их исправить, и мне повелено начать это с человека, страстно любимого своею женою, которая повинуется ему во всем неограниченно, но который неблагодарен к ней…
Дакалкин.
Что ж? Виноват!
Евгения.
Управляет ею с жестокостью…
Дакалкин.
Виноват, виноват! Не нахожу слов к оправданию!
(В сторону.)
Вот словно видит мою душу!
Евгения.
Огорчает всегда противоречиями…
Дакалкин.
Несносный мой характер.
Евгения.
Изменяет ей тайно…
Дакалкин.
Обещаюсь исправиться.
(В сторону.)
Все, совершенно все знает!
Евгения.
Подарки ее, от пламенной и нежной любви делаемые, он раздает другим на память своей любви…
Дакалкин.
Клянусь, более не буду!
Евгения.
Мне повелено открыть свету и бедной, многотерпящей от него жене его пороки, дабы это послужило к его исправлению, а чрез то исправятся и другие подобные ему мужья, которых очень много!
Дакалкин.
Обещаю, даю честное слово, клянусь – оставить все, исправлюсь, переменюсь во всем. Буду кроток и смирен, как барашек, послушен, как теленок, верен, как горлица, – только не объявляй ничего жене моей. В других местах, так… кое-кому… для примера, для страха рассказать можно, меня не везде знают, так и нужды нет. Пусть и другие исправляются, как и я теперь исправился отныне и до века, аминь! Вот как! Довольно ли для вас… то есть для тебя? Только не погуби меня, о ясновидящая! Не говори ничего жене моей!
Евгения.
Ты меня тронул. Я буду молчать. Но ты должен очистить пороки и слабости свои большими жертвами, душевными и телесными, и потому…
Дакалкин.
Что повелишь – исполню, исполню как согрешивший всеми чувствами, душевными и телесными.
Евгения.
Хорошо. Вот и расчет. Пять чувств телесных и столько же душевных. По десяти рублей от чувства.
Дакалкин.
Что делать! Соглашаюсь.
(В сторону.)
Хорошо, что у меня не тридцать чувств, а то бы накладно было!
Евгения.
По десяти рублей за твои грехи и по столько же за обиды жене – и довольно!
Дакалкин.
Ох! многонько! Да – так и быть.
(Вынимает деньги.)
Вот и жертва.
Евгения.
Держи еще деньги – и подтверди мне: раскаиваешься ли совершенно?
Дакалкин.
Совершенно – пресовершенно – и всесовершенно!
Евгения.
Обещаешь ли обращаться с женою своею дружно, ласково, снисходительно?
Дакалкин.
Обещаю, обещаю!
Евгения.
Даешь ли слово не поступать с ней жестоко, не властвовать над нею, не противоречить ей ни в чем и наиболее в супружестве дочери, но исполнить все, как она желает или пожелает?
Дакалкин.
Тысячу честнейших слов даю!
Евгения.
Теперь стань на колени и клянись во всем этом…
Явление IV
Те же и Достойнов, входит тихо и не примечаемый никем.
Евгения
(продолжает важным голосом).
…я же, или душа моя, оставляет беседу с тобою, отделяется от мира сего, возносится к превыспренным жителям, чтобы испросить позволение скрыть все от жены твоей. Получив от них согласие, я возвещу тебя, а ты между тем клянись, мы будем внимать слова твои.
Дакалкин
(стоя на коленях).
Обещаюсь любить ее пламенно, нежно, чувствительно, всем сердцем, всем помышлением, всем желанием, всею искренностью…
Достойнов
(все никем не примечаемый, старается взглянуть на Евгению и, когда она оборотилась, он узнает ее и произносит вполголоса).
Аксюта!
Евгения
(взглядывает на него, громко вскрикивает, закрывается вуалью и бросается в кресла).
Ах!
Дакалкин
(оторопев, вскочил и увидел Достойнова).
Ах, это вы? Что вы это сделали? Зачем вошли без ведома?
Достойнов.
Я хотел видеть ясновидящую; знал, что она в этом доме, прошел везде, не нашел ни хозяйки и ни одного человека; случайно заглянул в эту комнату и – извините, помешал в каких-то ваших пред нею изъяснениях.
(Смеется.)
Дакалкин
(смешавшись).
Нет… право, нет, – это не на ее счет… не подумайте чего другого. Это так… уверение. Вы давно здесь?
Достойнов.
Когда вы на коленях начали изъясняться. А деньги это у вас на что?
Дакалкин.
Нет… право… это так, ничего. А деньги я так было вынул. Но что ж она, чай, в обмороке? Надобно пособить.
Достойнов
(удерживая его).
Не беспокойтесь, это ничего. Конечно, она пробуждается от магнетического сна?
Дакалкин.
Точно, точно. Душа ее возвратилась из горнего мира, куда было она по моим надобностям отправилась, да вы не помешали. Это всегда бывает, когда кто из неверующих приблизится. А ведь вы также из неверующих.
Достойнов.
Я очень знаю, что мое присутствие тяжело для нее.
Дакалкин.
То-то, любезнейший! Видите, как нехорошо быть неверующим? Пожалуй же, исправься! И прежде всего купи вог такое таинственное кольцо и надень непременно на указательный палец. На другом пальце хотя и будет сила, но все не так, как на указательном.
Достойнов.
Что же из этого будет?
Дакалкин.
О! много чудес! Чуть лишь наденешь кольцо, так вера в магнетизм вот так и закипит, как котел на огне. Я это по себе знаю. Прежде всего извини, что я вам говорю ты, а не вы, это уж у нас, у ясновидящих, так принято. Да оно и очень справедливо: ведь я вот этими тленными очами вижу, что ты один, а не много вас. Видишь, какая польза от магнетизма? А без него никому это в голову не приходило. О! да мало ли еще чего оттирается чрез магнетизм!
Достойнов.
Довольно будет пользы, ежели станем всякого называть так, как о нем разумеем. Нельзя ли из прочего хотя часточку открыть?
Дакалкин.
Как же, любезнейший! Не только можно, но и должно. Мы, то есть ясновидящие, на то и посылаемся, чтобы вам, слабым смертным, открывать всю истину. Так вот слушайте: это так ясно, как солнце, что когда все уверуют в магнетизм, так ни одного неверующего не будет на сей ничтожной планете, и все-все мы будем ясновидящими, и души наши, когда лишь вздумали, могут отправляться в превыспренный мир, как будто мы теперь куда в гости или на гуляние. Там-то насмотримся всякой всячины! Я вот – почти уж и вижу, что там все не то, что здесь. Куда! Будем знать все прошедшее, будущее и станем читать мысли друг у друга, как книгу; никто тогда никого и обмануть не посмеет. И прочее, и прочее – всего и не вспомню. Уж куда хорошо будет!
Достойнов.
Ежели тогда никто и никого не может обмануть, следовательно, не будет ясновидящих и самого магнетизма. Откуда вы это все почерпнули?
Дакалкин.
Вот как вздел кольцо, так мне свет во всей ясности и открылся. По дружбе и по секрету скажу: я сам теперь почти ясновидящий. Она начинала было меня просвещать…
Достойнов.
Поверите ли вы, ежели я скажу, что она ужаснейшая обманщица…
Дакалкин.
Ни за что в свете не поверю! Она мне здесь чудеса говорила. Веришь ли ты, что она мне то открывала и то угадывала, о чем я еще не думал, да, может быть, и не думал бы никогда, а она вот так решительно и говорит: ты думаешь о том-то! Что ж! Так и есть. Тотчас мне это и входит в мысль. Нет, пожалуйста! поспеши купить кольцо. Кабы можно было, на свой счет купил бы сих колец на весь мир, чтобы все скорее стали ясновидящими.
Достойнов.
Скажите же, когда вы уже обладаете таким таинственным кольцом, то чего вы от нее хотели? В чем вы ей клялись на коленях? К чему я нашел у вас деньги в руках?
Дакалкин.
Ну, уж оставим это, что между нами, ясновидящими, тайна. А деньги – ну, деньги, вы не имеете кольца, так вам не можно и открыть. Теперь оставьте – оставь нас, нам надобно кончить.
Достойнов.
Нет, извините, я имею дело нужнее вашего. Я должен с нею переговорить и уверен, что после того и вы, и все очень ясно увидят. Притом же и супруга ваша не знает, куда вы отлучились.
Дакалкин
(струся).
Правда – и уж, я думаю, хватилась. Вот и еще польза от кольца. Без него я бы сказал про жену: пусть она меня ожидает! Но теперь я словно переродился, сделался супруг нежный, снисходительный, готов ей во всем повиноваться.
Достойнов.
Поздравляю вас с такою необыкновенною переменою. Подлинно это чудо! Поспешайте же к своей супруге, она вас ждет.
Дакалкин.
Сейчас, сейчас поспешу. Но как оставить эту страдающую? Видите, как она мечется! Душеньке-то ее хочется в горний мир, и моя вера шлет ее в превыспреннюю, так безверие твое вот так ее и осаживает.
Достойнов.
Не беспокойтесь, я ее приведу в должный порядок.
Дакалкин.
Желаю же вам уверовать в магнетизм, так все по желанию и получите. Да, пожалуйста, поговори и обо мне. Скажи ей вот так загадками. За чувства мои, дескать, я не стою, она все сполна получит, только чтоб утаила. Так скажи, она поймет эту аллегорию. Да не скажи моей жене, что меня здесь видел, я хочу щадить нежно любимую мною жену.
(Уходит.)
Явление V
Евгения в креслах и Достойнов.
Достойнов.
Что же ты, Аксюта? Придешь ли в себя? Видно, мое присутствие имеет силу разрушать все сверхъестественное и даже душу возвращать из горнего мира опять на наш шар? Что это за комедия? Отвечай же. Я без того не выйду.
Евгения
(вдруг вскочив с исступлением, но, начавши говорить, теряется).
Остановись, дерзновенный! Ты пришел нарушить мое уединение, когда я… я… я…
Достойнов
(смеясь).
Договаривай же! Ну, что же далее? Смелее, смелее. Пусть душа отделится от тела и осмелится еще поносить меня.
Евгения
(униженно).
Я… никогда… не осмеливалась…
Достойнов.
Как не осмеливалась? Ты поносила меня пред моею невестой.
Евгения.
Ах! так это вы?
Достойнов.
Ты теперь только узнала?
Евгения.
Божусь вам, что я не знала! Иначе я не осмелилась бы…
Достойнов.
Очень верю, ты не осмелилась бы не только клеветать на меня, но и играть этой гнусной роли, если бы знала, что я могу здесь быть. Сейчас объясни мне, что тебя заставило клеветать на меня?
Евгения.
Вам известно, что я…
Достойнов.
Легкомысленна, ветрена и способна ко всякой интриге. Ты в том нас всех уверила вскоре по выходе замуж. Тетушка моя, облагодетельствовав тебя, доставив тебе воспитание и чрез замужество – звание, вскоре узнала, что ты неблагодарна к своему, хотя слабому, но доброму мужу и что проказы твои начинают выходить из пределов, послала за тобой, чтобы, дав тебе полезные советы, удержать от несчастной жизни, но получила известие, что ты оставила мужа. Это ее очень огорчило!
Евгения.
Сожалею очень. Вижу, что я много пред ней виновата!
Достойнов.
Как ты попала в ясновидящие?
Евгения.
Один, называющийся доктором и, как я его после узнала, большой мошенник, познакомясь со мною, открыл мне план свой, и я, прельстясь свободною жизнию, равно и могущею быть прибылью, оставила своего мужа и, переезжая из города в город, играю роль ясновидящей. Доктор узнает имеющих надобность советоваться со мною, хитростию испытывает о всем к ним относящемся, проведывает их тайны, обстоятельства, семейные дела и, соображаясь с их желаниями, пользами, а более с их приношениями, изготовляет мне ответы, которые я, будто в сомнамбулизме, изрекаю как оракул.
Достойнов.
Ах! какое изобретено ужаснейшее средство для обольщения!
Евгения.
Доктор говорит, что это средство давно уже изобретено и он сам имел три подобные интриги с ясновидящими и получал большие выгоды.
Достойнов.
Очень верю. Ничто так не доставляет выгод людям, вам подобным, как легковерие. Но страшитесь! Правительство, преследуя всякого рода злоупотребления, отнимет и у вас средства быть вредными обществу. Теперь скажи мне: отчего ты напала на меня, не сделавшего тебе никакого зла, но всегда старавшегося о твоем счастье?
Евгения.
Снова божусь, что я ничего о вас не знала. К нам присоединилась еще одна бродяга, за дурную нравственность изгнанная от своего мужа. Промысел ее для нас весьма прибылен. Она с большим смирением выпрашивает везде подаяния, якобы для раздачи бедным, и тем умножает сумму нашу. Здесь она нашла своего племянника Дрянева и, узнав богатую невесту Дакалкину, основала план: пользуясь легковерием родителей ее, поручила мне описать черными красками жениха, за коего уже сговорена Дакалкина, хвалить Дрянева и обещать от сего брака тьму благополучии, который ежели совершится, то наша компания от Дрянева получит по пяти тысяч рублей на каждого. Я начала действовать, фамилии вашей никто не упоминал, я не знала, что вы уже майор, и ни по чему не могла вообразить, чтобы это были вы.
Достойнов.
Ах! какое невероятное мошенничество! Обольщать, обманывать легковерных ложными чудесами, под маскою набожности скрывать корыстолюбие, клевету и всевозможные злодейства! Нет! Это ни минуты не должно быть терпимо. Я сейчас иду представлю обо всем. Лютейшее наказание вас ожидает. .Сам буду на вас свидетельствовать, выставлю твое сознание, отыщу всех обманутых и погубленных вами и до тех пор не буду покоен, пока вся ваша шайка не получит должного наказания!
Евгения.
Но я не знала…
Достойнов.
Все равно, все равно! Тем большего достойна ты наказания, что клеветала на человека, о коем вовсе ничего не знала, и из гнусной корысти будешь причиною погибели достойной девицы, не сделавшей тебе никогда никакого зла. Это непростительно! Меня мучит уже совесть, что я не открываю пред правительством гнусного вашего плана.
(Размышляет и становится хладнокровнее.)
Но не причтут ли, что я действую для своих выгод?.. В котором часу назначена твоя комедия?
Евгения.
Сегодня в четыре часа.
Достойнов
(подумав).
Слушай, Аксюта! Хотя это и против моих правил, но на сей раз позволяю: отвечай, говори, предсказывай всем, что хочешь; пусть легковерные получают достойное за свою слабость. Но ежели дойдет до решения судьбы девицы Дакалкиной, следовательно, коснется речь и до меня, тогда непременно скажи, что ты все налгала на меня. Этого требую от тебя настоятельно. Запрещаю тебе хвалить меня, это не нужно. Про Дрянева не говори ничего дурного, он и без того виден. Предоставь Дакалкиным на волю, за кого хотят отдать дочь свою. Смотри же, исполни все. Я там не буду, но стану судить о тебе по последствиям.
Евгения
(с покорностью).
Слушаю, сударь! Можно ли мне о вас сказать моим сообщникам?
Достойнов.
Как себе хочешь. Предоставляю совершенно твоей воле рассказать или скрыть – для меня все равно. Смотри, действуй осторожно! Я иду – но не встречуся ли с твоей хозяйкой?
Евгения.
Извольте пройти в эту потайную дверь и потом в сад, войдя в крытые аллеи, можно выйти чрез калитку на улицу…
Достойнов.
А! так у вас все принадлежности к интриге!
(Осматривает комнату.)
Браво! Трюмо, гитара! Видно, душа твоя и во время сомнамбулизма любит заниматься земными предметами? Сколько лекарств!
(Читает сигнатурки у бутылок.)
Что это? Портвейн… шампанское… прикрыто латинскими надписями.
(Смеется.)
Завидное положение! И в заключение – потайная дверь!
Евгения.
Что же делать, сударь! Соскучиться взаперти…
Достойнов.
Хорошо, хорошо! Скоро ты освободишься из заключения.
Евгения.
Не погубите меня! Какая судьба меня ожидает?
Достойнов.
Я еще ни на что не решился. Увижу, как ты будешь действовать.
(Уходит в боковую дверь.)
Евгения
(одна).
Что мне теперь начать? Открыться ли своим? Ежели открою, то хитрая Маргарита найдет средство также очернить Достойнова, истребить доверенность и уважение к моим предсказаниям, исполнит свой план и не даст мне обещанного. Лучше, не открывая им, буду действовать в пользу Достойнова и тем смягчу его, а потом уже открою своим, что меня к тому принудило. Взяв Дрянева, переедем в другой город. Чего здесь не удалося, удастся в другом месте. О! ежели бы собрать скорее капиталец! Тогда, не быв ни от кого зависима, гуляй, Аксюта!
Примітки
Адонис – у грецькій міфології юнак незвичайної краси, коханий Венери. В часи Г. Квітки-Основ’яненка на Україні ставився балет Мореллі «Венера і Адоніс».
Действие четвертое
Комната г-жи Скупинской, что и в первом действии. На средине впереди стоит небольшой стол и кресла, в стороне в два ряда стулья.
Явление I
Г-жа Скупинская и Маргарита, сидя, разговаривают.
Маргарита.
Так, моя матушка! Так, моя сударыня! Таковые-то мучения ожидают грешников, от них же – ох! – первейшая есмь аз! Кайтесь, моя сударыня, и вы на всякий час, не прилепляйтесь к суетному богатству: все сон, все прах! Что имеете, передавайте чрез мои окаянные руци бедным. Чисты вы в своих деяниях, благотворительны, милостивы, но не могли еще победить искусителя – диавола: все еще пристрастны к богатству мира сего. Все тужите, моя сударыня, за тленными вещами. Что злато? Что сребро? Что камения драгоценные? Все пыль, прах и паутина! Оставьте розыски, отложите попечение, презрите все! Кто ни взял, да взял, пусть мучит его совесть, а вы не сокрушайте драгоценного здравия своего.
Г-жа Скупинская.
Вещь-то слишком дорога, чтобы оставить ее пропасть. Канальев своих людей всех отдала в полицию к допросу.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! весьма благоразумно поступили! Они ли, не они взяли, а вы прикажите их порядком пересечь. Более страху будет. Хотя бы и вздумали что вперед похитить, но убоятся наказания за настоящую вину, когда безвинно жестоко постраждут. Святая истина, моя сударыня! А то вы слабенько с ними обращаетесь!
Г-жа Скупинская.
Не могу, мать моя! Сострадания к этим тварям у меня много. А что делают? Только и всего, что работают, работу их продаю, содержу себя, дом и их, негодных тварей, подлинно, что даром бросаю хлеб, уделяю частицу и для бедных. Но как все мало выручается, так я убавила из их содержания и обращаю на раздачу бедным.
Маргарита.
Благое дело, моя сударыня, благое дело! Смертный грех доводить этих канальев до роскоши. Убавьте у них еще и обращайте на бедных. Вы чрез то уготовляете себе место со святыми! Забудьте же о перстне, пусть идет за здравие ваше и за будущий упокой праведной душеньки вашей.
Г-жа Скупинская.
Ах, мать моя! Не могу еще равнодушно вспомнить!
Маргарита.
О! идол сребролюбия! Лютейший враг наш! Сколь сильно ты обладаешь душами тебе преданных! Чрез тебя они погибают душевно и телесно!
Г-жа Скупинская.
Мне больнее всего то, что я против воли должна подозревать г-жу Дакалкину! Не думаю: женщина благородная…
Маргарита.
И! моя сударыня! Враг одинаково действует над простыми и высокородными! Мое грешное дело: видела, не видела, молчи, не возжигай вражды между ближними. Она запрется, а я в ответе. Ох! буду смотреть лишь за своими грехами!
Г-жа Скупинская.
Стало, и вы подтверждаете, что она взяла?
Маргарита
(помолчав).
Молчу, моя сударыня! Мое правило, видела, не видела, доказывать не буду. На себе перенесу, а вас не поссорю.
Г-жа Скупинская.
Стало, я хорошо сделала, предоставив решить это ясновидящей?
Маргарита.
Лишь меня не мешайте, моя сударыня! Якобы я вам ничего и не говорила. Она, обуреваема духом ревности, подозревает, что у вас с ее мужем продолжается… любовь! Тьфу! осквернила уста треклятым изречением. Она меня просила усовестить вас, моя сударыня, чтобы вы отстали от сей пагубы, и предлагала мне подаяния, но я отвергла все и лучше приму, что пожалуете из чистых ручек ваших, нежели от нее неправедно приобретенное.
Г-жа Скупинская.
Или не хотела ли она вас задобрить, что в случае, ежели вы за нею заметили, так чтоб молчанием покрыли.
Маргарита.
Статься может, моя сударыня, статься может. Но я не такова! Не терплю ни малейшего порока, а всего более похищения чужого. Но ясновидящая, если она действительно все знает и ведает, так она подтвердит, как вы засмотрелись, как она схватила да в ридикюль, как муж хотел удержать и как она его толкнула…
Г-жа Скупинская.
Ах, что я слышу!
Маргарита.
Это вам ясновидящая все скажет, а я ни на кого не говорю и не осуждаю никого. Не мое правило – ох!
Явление II
Те же, Пузыречкин, потом Перфильевна, Точкин, Трусов и Пересиделкина.
Пузыречкин
(г-же Скупинской).
Извините, сударыня! Не обеспокою ли вас, пройдя к страдающей? Это время, в которое она назначила себя магнетизировать.
Г-жа Скупинская.
О! ничего, извольте располагать. Могу ли я вам мешать? Я думаю, и посторонние скоро будут собираться?
Пузыречкин.
Имеющие надобность говорить с ясновидящею пришли уже. Позволите ли им войти?
Г-жа Скупинская.
Как же! Покорнейше прошу.
Пузыречкин
(отворив дверь).
Пожалуйте сюда – но без шума.
Входят: Пересиделкина, щегольски и молодо одета, бросается к зеркалу и оправляется. Трусов, буяноват, подходит к ней и говорит тихо. Точкин в размышлении ходит по комнате и размахивает руками. Перфильевна входит после всех, с костылем, немедленно садится, кашляет и стонет. Между тем…
Пузыречкин
(г-же Скупинской).
Это что за женщина? Может ли она здесь быть? Согласится ли наша ясновидящая допустить ее к себе?
Г-жа Скупинская.
Как, сударь? Вы ее не знаете? Это известная г-жа Маргарита, которую ясновидящая велела пригласить к себе.
Пузыречкин
(Маргарите).
Ах, сударыня! это вы? Слышав о необыкновенных ваших деяниях, втайне совершаемых, позвольте свидетельствовать вам свое почтение и удивление, что в нашем веке являются такие способности…
Маргарита.
Ох! не возносите так меня, смиренную и окаянную грешницу! Может быть, одна строчка, вами написанная, превосходит все мои дневные труды, коим вы полагаете цену.
Пузыречкин.
Помилуйте! К чему скрывать дарования? Моя строчка, правда, приносит пользу, но сколько надобно исканий, чтобы открыть, для кого писать. Ваш же один приход в дом доставляет значительный доход, движение руки – бриллиант…
Маргарита.
И самый бриллиант причинит большой вред, ежели не скрывать его! Но я вас удерживаю: идите к больной и приготовьте ее к доставлению нам способов умножить – ох! – наше сокровище!
Пузыречкин уходит в боковую комнату, а Маргарита идет к присутствующим, подходит к Точкину, кланяется и говорит с ним тихо, не получив ничего, идет далее. Меж тем.
Пересиделкина.
Как жаль, что в таких собраниях нет музыки, чтобы чем-нибудь заняться, пока ясновидящая пожалует к нам.
Трусов.
Да, признаться сказать, кто так, как наш брат, пробыл всю войну в армии на биваках, так тому очень бы приятно было пропрыгать экосезчик, а особливо с такою прелестною дамою, как вы-с!
Пересиделкина
(жеманно приседает).
Благодарю за комплимент. Но это удовольствие вы можете часто иметь, пожаловав ко мне в дом. Мы с сестрою, она старше меня, ужасно любим танцы. Да вам, я думаю, редко удавалось в походе танцевать?
Трусов.
Да что вы, сударыня? До того ли у нас в армии? Там и подумать о веселостях некогда. Ядра, пули – так вот так мимо ушей и свистят и ночью не дадут глаз сомкнуть. А как пойдем на приступ, то есть на штурм – так это ужисть, да и все тут! Страшно и рассказывать! А тут глядишь – либо головы, либо ноги и нетуте; так вот забавно!
Пересиделкина.
Ах, как страшно! Лишь воображу, так меня дрожь и пронимает, что же там?
Трусов.
Там и дрожать не дадут, своя же братья подымет на зубки, ну да и солдат должно анкуражировать. Куда бал против сражения! То ли дело! Только не с такою дамою, как вон сидит.
(Хохочет, указывая на Перфильевну, а с другой стороны Маргарита, подошед к нему, кланяется.)
Что вы? Не танцевать ли меня ингажируете?
(Хохочет с Пересиделкиной.)
Маргарита.
Прилично ли так шутить над бедною, нищею, окаянною грешницей, достойной посмеяния только за беззакония свои? Я испрашиваю у вас безделицы для раздачи неимущей братии…
Трусов.
Вот нашла где просить! Изволь, мать моя! Как буду полковым командиром, тогда явись ко мне, я тебя не забуду.
(Хохочет и говорит тихо с Пересиделкиной.)
Маргарита
(подошед к Перфильевне, кланяется).
Для облегчения болезни вашей подайте что окаянной, собирающей не для ради себя, но чтобы собранное моими трудами раздать неимущей братии на очищение множества грехов моих и исцеление ваше от недуга.
Перфильевна.
Ах, мать моя! Кабы знала едакую оказию, принесла бы, матушка, сколько-нибудь мелочи на подаяние. Что ж? Не знала, хоть убей, не знала. Вот пять рублевиков принесла лекарке за труд отдать, вот так в платке и держу. Хотела было полтинничком отделаться, так ее приводчик и слышать не захотел, меньше, дескать, не возьмет, как десять. Да это и наш, хоть – прости его господи! – и немец, да и тот поменьше берет. Отделаюсь и пятью, лишь бы вылечила. А ты, мать моя, пожалуй ко мне, – хоть я и не с сыном живу, но все найду что подать.
(Вздохнув.)
Было время – живала вот эта самая Перфильевна в хоромах да в теремах! Все то прошло, как дым! Где пригожество и проворство девалось? Охти мне!
Явление III
Те же, Дакалкин с женою и дочерью.
Г-жа Дакалкина.
Вот, матушка Ольга Павловна! Ссора ссорою, а приехала-таки к вам в дом. Надеюсь, что вы поверите ясновидящей?
Г-жа Скупинская.
Не смею ей не верить. Она доказала, что знает все прошедшее и будущее.
Дакалкин.
Да уж как знает! Вот у нас теперь случай случился…
Г-жа Дакалкина.
Постой же, вот я расскажу! Мать нашей хозяйки больна и просит меня узнать от ясновидящей, не умрет ли она? Вчера ясновидящая ведь при вас только и сказала, что все мы смертные? Кажется, ничего не должно бы и значить? Но вот увидите. Приехавши домой, я так больной сказала, и растолковали мы ответ, что это сказано к смерти. Что ж? Не прошло и полчаса, как наша больная, которой уже было гораздо легче, вдруг ох да ох, ох да ох! Так ее и схватило! Дети чтобы за лекарем; не надобно, говорит, смерть мне предсказана, ничто не поможет. Потом все хуже да хуже – да вот часа два назад, как скончалась. Эдак отгадать! На удивление!
Дакалкин.
Да такое удивление, что хоть в газетах написать!
Г-жа Скупинская.
Я очень рада, что вы уверены в ее предсказаниях, очень рада.
Г-жа Дакалкина.
И я очень рада. Увидим!
Дакалкин
(потирая руки, в сторону).
Ой-ой-ой! Увидим, увидим!
Явление IV
Те же и Пузыречкин, выходит из боковых дверей на цыпочках. Все окружают его.
Пузыречкин
(важно).
Я привел ее в магнетический сон. Она скоро выйдет сюда. Все должны сесть подалее и ожидать ее. Подходить, когда я кого подзову. Извольте без всякого шума садиться на свои места.
Все садятся.
Дакалкин
(отведя Пузыречкина в сторону).
Мой любезнейший доктор! Имею непреодолимое желание быть ясновидящим. Окажи мне услугу: намагнетизируй меня!
Пузыречкин.
На что вам это?
Дакалкин.
Ну, смерть хочется быть ясновидящим. Я как вздел кольцо, так прошедшее знаю, но не так задолго. А то бы я знал и прошедшее и будущее, да и с горними духами вошел бы в теснейшую связь.
Пузыречкин
(важно).
Но мне нельзя вас магнетизировать. Вы вдвое дороднее меня, а притом тело ваше так много владычествует над душою, что ей очень трудно взять когда-либо власть над ним.
Дакалкин.
Эх, бедная моя душенька! Нет ей, сердечушке. воли! Нельзя ли этому как пособить?
Пузыречкин.
Очень можно. Сперва должно взять строгий пост: два раза девятнадцать дней по захождении только солнца вкушать хлеб и воду. Изнурять тело большими трудами: каждый день проходить 3 тысячи 333 сажени, три аршина, три поларшина и три четверти аршина с тремя вершками; три часа в день носить на себе трижды три пуда, три полпуда, три фунта, три лота, три золотника какой-нибудь тяжести. Притом отринуть все страсти: гнев…
Дакалкин.
Эх! сколько у вас затей! Пост, страсти, труды – гм! Так не отложить ли уж нам это до другого времени?
Пузыречкин.
Как вам угодно. Но скажите мне, не приехал ли майор, сватающийся на вашей дочери? Не здесь ли он?
Дакалкин.
Нет, его здесь нет и не будет, а где он теперь? Это мы, ясновидящие, знаем. Гм! Вот штука! Удивишься после, любезный доктор! удивишься, что я и без магнетизма кое-что знал.
Пузыречкин.
Извольте занять свое место.
Дакалкин садится подле Настеньки. Пузыречкин идет к столу, расставляет на нем баночки с лекарствами и особо кладет тетрадь. Когда все заняли места и шум утих, он будто не нарочно громко кашляет и ожидает. Минутное молчание.
Явление V
Входит Евгения в белом утреннем щегольском платье, очень бледна, вуаль на голове, но лицо открыто, волосы с старанием распущены локонами, походка важная. Все смотрят на нее в молчании и с удивлением, а особливо Дакалкин.
Евгения
(остановясь посреди театра, после краткого молчания говорит торжественно. Она всегда обращается к зрителям и не смотрит ни на кого из говорящих с нею и даже не оборачивается к ним)
Наконец – душа моя исторгнулась из заключения! Спали оковы, удерживающие ее в сем бренном теле. Она уже вне мира сего! Вне пределов всего исчезающего, уничтожающегося, земного! Она там – там, где малейшая частица неизъяснимо дороже всей, так называемой смертными, вселенной, но нами, видящими все в настоящем образе, зримой как пылинка в бесчисленных мирах!..
Дакалкин
(следующий взорами за всеми движениями Евгении и так же за нею смотрящий вверх, не выдерживает восторга).
Вот чудеса! Вселенная как пылинка! О магнетизм!
Евгения
(продолжает).
Внимайте! Душа моя вне тела сего. Режьте его, сожигайте раскаленным железом, рвите, терзайте его на мелкие части, я не буду чувствовать никакой боли, не услышите от меня никакого стона. Но когда по законам природы душа возвратится паки в сие болезненное вместилище, тогда все мучения будут мною ощущаемы!.. О! веруйте в магнетизм!
Дакалкин.
Веруем!..
Евгения.
Да услышат меня здесь присутствующие, отдаленные… да услышит меня вселенная! Веруйте в магнетизм!.. Магнетизм есть сила великая, сверхъестественная… более не позволено мне сказать. Посредством его моя душа видит все…
Дакалкин
(смотря вверх, в восторге).
Ну!., право, и я многое вижу!..
Евгения.
О! если бы могла я сказать вам, что я вижу! Нет! Смертный не может видеть, не может постигнуть, что зрит душа моя! И ежели я произнесу слово, вы падете мертвы.
Женщины и Дакалкин пугаются.
Замолчу, не открою зримого.
(Слушает.)
Какая восхитительная гармония!
Дакалкин.
Ну, ей! и я слышу! Вот сила таинственного кольца!
Евгения
(еще внимательнее слушает и будто отвечает).
Мои добродетели? Ежели бы ты, вещающий мне сие, был смертный, я сказала бы: как ты ошибаешься! Но ты не можешь ошибаться! Почто же так высоко ценить все то, что я желала бы сделать? Да! конечно, повинуюсь! Человек малостью может приобрести сие неизъяснимое благо, коим вы наслаждаетесь.
В продолжение сего Достойнов вошел тихо и, не примеченный никем, поместился за Настенькою.
Дакалкин
(тихо к Достойнову).
А! и ты здесь? Пожалуйста же, сиди и возбуждай в себе веру, а то чтоб не вышло чего. Ты напрасно скрываешься, она тебя и под землею увидит.
Достойнов.
Увидим, увидим!
Евгения.
Кто не одни избытки, но даже лишая себя всего, вспомоществует ближним, помогает бедной братии, не сам, но чрез принявших на себя священный подвиг сей, тот велик, тот удостоивается жребия с вами…
(Слушает.)
Могу ли я поведать сие ближним моим? О! для чего нет? Повинуюсь!..
Дакалкин.
Жаль! А верно, что-нибудь любопытненькое!
Евгения
(вдруг, все смотря вверх).
Приветствую тебя, душа праведная, в новом жилище твоем! Наконец ты оставила бренный мир сей. Человеки не знали тебя на земли, но ты была их щитом от могущих постигнуть их еще больших зол! Кто же остался в нашем мире, коего добродетели можно бы поставить на весы против всех пороков мира сего?
Дакалкин.
Ага! Вот запятая!..
Евгения.
Как? Сия Маргарита в нищенском виде? Всеми презираемая, от всех пренебрегаемая?
Все смотрят на Маргариту с особенным уважением, она с большим смирением сидит, наклонив голову.
Так! все ее труды, все подвиги проистекают из любви к ближнему. Для сего она презрела благородство рождения, почести, презрела богатство и раздала оное неимущим, заботится только о изнурении плоти, о уничтожении красоты своей, служит всем примером…
(Вдруг останавливается.)
Замолчу.
(Походив, садится в кресла, у стола стоящие.)
Мне запрещено далее описывать ее добродетели… Она здесь. Пощажу ее смирение. Да приближится она и да положит руку на главу мою. Сим облегчатся мои страдания телесные. Приближся, Маргарита! Осяжи мою главу! Облегчи мои страдания!
Маргарита
(будто в большом замешательстве не смеет подойти, прочие убеждают ее знаками. Она тихо подходит).
Ох! что я, окаянная, могу сделать? К чему я пригодна?
Евгения
(все не смотря ни на кого, даже и на подошедшую Маргариту).
Положи руку на мою голову и держи.
Маргарита исполняет.
В этом заключается таинственная сила. Я уже не буду иметь сильных головных судорог. Повелевается тебе отныне приходить ко мне, страждущей, и беседою со мною наставлять меня в тех добродетелях, в коих ты преуспела.
Дакалкин
(потирая лоб, говорит сам себе).
Тут что-то у меня ум за разум заходит. Впрочем… сила магнетизма непостижима!
Евгения.
Довольно. Много мне способствовала. Отыди!
Маргарита, вздыхая, отходит к своему месту.
Г-жа Дакалкина
(бросаясь к ней).
Положи, мать моя, свою праведную десницу на мою грешную голову, страдающую иногда от угара.
Маргарита кладет ей руку на голову.
Г-жа Скунинская
(также к ней).
И меня исцели от головокружения!
Маргарита делает то же и садится на своем месте.
Настенька
(тихо Достойнову).
Вот что для меня странно! Я имела случай узнать эту Маргариту весьма с невыгодней стороны, а ей приписывается такая сила? Нельзя, чтоб ясновидящая не знала!
Достойнов.
Погодите, вы еще более увидите странностей.
Настенька.
Пожалуйста, замолчите. Она скоро вас откроет.
Пузыречкин
(наклонясь к столу, будто рассматривает баночки, подкладывает Евгении тетрадь и, держа ее за пульс, тихо говорит).
Больная купчиха приходит. Вот ей ответы.
(Делает знак Перфильевне, чтобы подошла, которая от слабости едва идет, дрожит, опирается на костыль.)
Евгения
(не обращаясь к ней, по временам всматривается в тетрадь неприметно для других).
Бедная, страждущая ко мне приходит. Я должна подать ей помощь. Жена умершего купца! До семидесяти лет живет на свете.
Дакалкин.
Как раз отгадала! Я думаю, вернее метрической книги!
Перфильевна
(охая).
Будет так – с лишком около того.
Евгения.
Шестой год твоей болезни – это много! Но прежде того ты начала чувствовать слабость, лишаться зубов, волосы твои поседели, зрение мало-помалу притуплялось, голос становился слабее… Болезнь неприятная!
Голоса.
Вот как отгадывает! Удивление!
Евгения.
Давно уже, очень давно, как ты вышла замуж! Лет пятьдесят…
Перфильевна.
Грешное дело, мать ты моя родная!
Евгения.
Не произноси несправедливости! Я не могу быть тебе матерью, а разве, по летам, внукою.
Голоса.
И не смотря, все видит, все знает!
Евгения.
Несносна ее болезнь! Время освободит от нее. Но я хочу помочь ей. Ее не так лечили. Здешние доктора невежды…
Голоса.
Это чудо, как отгадывает!
Перфильевна.
Не умру ли я от этой болезни?
Евгения
Дай мне твой костыль.
(Подают, она долго потирает его рукою сверху и отдает.)
Костыль сей не для мертвых, живой человек должен опираться на него.
Перфильевна
(ободрясь).
Как же я рада, что еще проживу!
Г-жа Скупинская
(сидящим около нее).
Она добрая старушка. Я очень довольна, что еще проживет на сем свете.
Евгения.
Ей надобно пособить. Я употреблю простое средство, без лекарств, чтобы ты немедленно укрепилась. Доктор! Возьми платок Маргариты и помавай над страждущею трижды три раза. После первых трижды она перестанет стонать, после вторых – почувствует крепость во всем теле, а после третьих – не будет иметь надобности в костыле и бодро сама по себе пойдет домой.
Пузыречкин с важностью подходит к Маргарите, берет у нее белый платок и важно машет над Перфильевною.
Перфильевна.
Что это? Как рукой сняло!
Пузыречкин машет еще три раза.
А после которого маханья костыль мне не будет нужен-та?
Пузыречкин.
После третьего.
Перфильевна.
Продолжай же, батька! Я уж и так слышу и вижу, как в двадцать лет.
Пузыречкин машет еще три раза.
(Она отбросила костыль.)
Ахти! да я словно переродилась! Не только могу проворно и бодро ходить, но еще бы сплясала против молодой.
(Хочет ходить крепко, но шатается и дрожит, как обыкновенно старуха.)
Вот… вот каким молодцом стала!
Г-жа Дакалкина.
Мусье доктор! Одолжи-ка, батюшка, платочка! Помахаться-то, помахаться и мне, грешной, от слабости и недугов.
(Машет на себя платком и подзывает дочь.)
Настенька, мой друг! иди ко мне.
(Машет на нее.)
От уроков, от слабости, от простуды.
(Отдает платок Маргарите с поклонами.)
Перфильевна
(между тем доставала деньги).
Чем же мне тебя благодарить? Вот что принесла, все возьми за твое лечение. Теперь пошла Степанида Перфильевна лет на двадцать.
Евгения.
Мне не нужна твоя благодарность, а тем более подарки. Благодари сверхъестественную силу за твое исцеление, но не словами, а благотворением, для чего и отдай все принесенное тобою и вперед отдавай чрез благочестивую Маргариту в руки бедным.
Перфильевна
(отдает Маргарите деньги).
Возьми, преподобная мати! Не осуди за малость. Случится, увижусь – тогда и еще что прибавлю. Перфильевна себе на уме, не последние принесла.
(Хочет идти и возвращается к Евгении.)
Еще спрошу: коли мне случится снова прихворнуть, хоть я теперь и совсем здорова, чем мне, моя… благодетельница, попользоваться в случае, чтобы тебе спросами не скучать?
Евгения.
Самым простым средством можешь помогать себе во всех болезнях. Хранишь ли ту салфетку, на которой обедаешь в день пасхи?
Перфильевна.
Есть… помню, есть. Так что прикажешь с нею делать?
Евгения.
Как скоро почувствуешь в себе слабость, то отрежь от той салфетки лоскуток в три пальца ширины и столько же длины и прикажи себя им окурить на дубовых угольях. В тот же час ты встанешь.
Перфильевна.
Благодарствуйте, премного благодарствуйте. Слезно прошу: посети меня, убогую! Я найду, чем тебя принять и чем угостить. Киевское варенье, какого здесь ни за что не достанешь. Как еще ходила на богомолье, так баночку дерену там купила и теперь берегу для дорогих гостей. А каким чайком тебя попотчую! Еще покойник мой выписывал к нашей свадьбе прямо из Сибири, так щепотки две осталось, не пожалею для тебя. Пойти же мне домой. Прощения просим!
(Хочет идти, но шатается.)
Где же мой костыль? Взять было от собак.
(Наклоняется поднять, но не может.)
Пузыречкин ей подает.
Славно-славно переродилась! Ну, как в двадцать лет.
(Идет слабо, но бодрится, – уходит.)
Г-жа Дакалкина
(продолжая говорить мужу).
Так вот какая сила в простой салфетке! Стану теперь беречь.
Дакалкин.
О магнетизм!
Пузыречкин
(будто пробуя пульс Евгении, говорит тихо).
Ученый идет, вот ему ответы.
Евгения.
Подойди, муж, обладающий всею ученостию, постигший все науки, смотрящий на них совсем с другой точки, нежели все прежние и будущие мудрецы. Муж, осуждающий все доселе во всех родах написанное, желающий понятия всех направить по своим понятиям, стремящийся затмить и помрачить ученостью своею ученость всех доселе бывших и имеющих быть, – но жаль, что никто тебе не верит, не внимает и не читает.
Точкин.
Так, великая! Ты меня узнала, постигла и разгадала. Ты знаешь завистников, завидующих мне от зависти. Но я презираю меня презирающих, отвергаю меня отвергающих, нападаю на нападающих на меня. Писал, пишу и буду писать! Читают ли меня или нет – я пишу. Я вижу, слышу и чувствую, что я или рано, или поздно родился, не для сего времени. Докажу это фактами. – но о сем скажу когда-нибудь после. Точно, мудрая! Пять столетий прежде или пять столетий после, и я был бы на своем месте. Все типографии в мире заняты, завалены, упражнены были бы произведениями моего ума, таланта, гения – génie. Но теперь, в сие время, в текущую эпоху умы не способны меня понимать, а признаюсь… мною владеет также слабость, ибо и я смертный, о чем буду говорить после. Хочу быть, на зло меня критикующим, – хочу быгь читаемым, известным, прославленным. Пришел спросить у тебя совета: что и о чем я должен писать? Я обещал объяснить о таком множестве предметов, что не постигаю, за что и приняться! Я обещал подтвердить все фактами, предположим, что я их не имею, но они у меня в рассудке, а рассудок мой в них. Пусть перецеживают мои хулители эту мысль, но она недостижима, и об этом я буду говорить после. Но теперь с чего начать? Какую науку, какую часть науки, какое отделение науки я должен объяснить, очистить и… и – разложить?
Евгения.
Займись историею.
Точкин.
Желаю – и желаю взглянуть на историю совсем с другой точки, нежели как взирали на нее мужи, именуемые, на зло мне, мудрыми. Но для истории нужно знать логику, а у нас она несовершенна, превратна, безобразна, то я хочу прежде всего составить, создать, слепить свою логику.
Евгения.
Историку, такому, как ты, не нужна логика, ты пишешь историю.
Точкин.
Правда, истина… третьего подобнозначительного в нашем языке нет, но я хочу, чтобы наша словесность, шагнувшая с того времени, как я взялся за перо, – десять лет вперед шагнула и еще далее, и для того сочиню, изобрету, составлю третье, подобнозначительное двум первым. Но и грамматика у нас так несовершенна, несмотря на то что написал…
Евгения.
Историку, как ты, не нужна грамматика, ты пишешь историю.
Точкин.
Но, о всеведущая! Ты видишь, знаешь, понимаешь, что я не силен в истории.
Евгения.
Пиши не то, что знаешь, но что хочешь, и назови историею, – все будет равно. Никто не будет ее читать, ты не для сего века. Пиши, ссылайся на летописи, якобы у тебя имеющиеся, приводи в свидетельство авторов, хотя и не существующих, кто их не знает – будет удивляться твоему всезнанию. Мысли новейших писателей пересказывай по-своему, никто не узнает. Одним словом: продолжай писать, что ты начал уже и имеешь у себя в кармане.
Точкин
(с удивлением).
Как ты это постигла? Я никому еще не показывал.
Евгения.
Я видела перворождающуюся мысль твою о сем предмете. Чтобы уверить тебя и всех присутствующих о моем всезнании, я хочу прочесть заглавие твоей рукописи. Не вынимай ее. Доктор! Я хочу прочесть.
Пузыречкин кладет ей на лоб свою руку, а другую на боковой карман Точкнна.
Евгения
(не обращая глаз на Точкина).
Вот заглавие твоей рукописи.
(Будто читает.)
«История русских лаптей от изобретения их до нашего времени, с показанием причин и обстоятельств, когда, чрез кого и как они усовершенствованы, изменялись и остались нашею национальною собственностью. Разделенная на восемь периодов, но ежели позаботиться, то можно раздвинуть, растянуть, расплодить на двенадцать. Посвящается…» Довольно! Ты более не писал.
Пузыречкин принимает руки.
Точкин
(от удивления вне себя, вынимает из кармана толстую тетрадь).
Точь-в-точь! Слово в слово! Как раз!
Дакалкин.
Вот штука! Эта штука превосходит все штуки. Что, ежели бы мне достигнуть до такой премудрости?
Евгения.
Продолжай, оканчивай первый том. Предмет, тобою выбранный, обширный, пространный, замысловатый. Твоему высокому, широкому и глубокому уму предоставлено черпать из сего никем не тронутого источника. Начинай, а между тем объяви подписку. Какая нужда, ежели ты не кончишь всего издания. Подписавшиеся удовольствуются и программою.
Точкин
(в восторге).
Конечно! Точно! Так! Должно облагодетельствовать настоящий век и будущее потомство. Для ныне живущих издам первый том, последующие – на каждое столетие по одному. Пусть все наслаждаются! Иду, сажусь и пишу, печатаю, продаю и прославляюсь. Всякий читающий мою историю признает, что мысль сия подана мне ясновидящею, подобною тебе. О счастливый век, имеющий вскоре читать мою историю! О блаженное потомство! Для вас оставлю одиннадцать томов! Предки вам позавидуют! Тебе, о мудрая! изготовлю экземпляр на веленевой бумаге, а тебе, о Маргарита! вручу десять экземпляров истории русских лаптей для раздачи неимущим лаптей, одно заменит другое. Пусть получают, удивляются и славят меня. Иду, спешу и – и-иду. А продолжение впредь!
(Уходит.)
Пузыречкин
(указывая Евгении, где читать, машет Трусову, но подходит Пересиделкина).
Воин…
Евгения
(все не смотря)
Неустрашимый рыцарь! рано оставил…
Пузыречкин
(увидя ошибку).
Тс! Постойте! Это девица.
(Отыскивает в тетради.)
Евгения.
Душа моя зрит так много предметов, что я не успеваю всего обозреть. Девица! Тебе уже очень давно наскучило это наименование.
Пересиделкина.
Напротив, я очень люблю свободу, стараюсь ею пользоваться и еще не расположена пока лишиться ее.
Евгения.
Напрасно, время, этот враг тебе подобным, быстро улетает. Впрочем, не отчаивайся, ты можешь иметь жениха.
Пересиделкина
(жеманно).
Но, помилуйте, как это можно мне прежде старшей сестры выходить замуж? Тятенька об этом слышать не хотел. Последний жених, сватавшийся на мне во время нашествия французов, был отличнейший человек, но тятенька никак не хотел отдать меня за него, потому что старшая сестрица оставалась бы в девицах. Впрочем, ежели на это есть воля ваша… Но кто же, ищущий моего свободного сердца?
Евгения.
От тебя зависит избрать одного из множества, имеющих явиться к тебе.
Пересиделкина
(в восторге).
Как? Так я буду иметь множество женихов?
Евгения.
Точно. Ты имеешь дядю чрезвычайно богатого, у него один сын, который ежели умрет без наследства, то все его богатство достанется тебе с сестрою. Тогда явятся к тебе искать твоей руки генералы, князья, графы…
Пересиделкина.
Но я всему предпочитаю княжество!
Евгения.
Это видно по тебе, ты родилась быть княгинею. Довольно! Судьба твоя решена. Оставь меня, будущая княгиня.
Пересиделкина.
Ах! как это лестно слышать! Признаюсь, этим только вы и убедили меня потерять свободу.
(Дает Маргарите денег.)
Примите, матушка, пока безделицу и приходите ко мне в день моей свадьбы, я уговорю моего князя, чтобы он вам щедро отблагодарил за свое счастье.
(Трусову.)
Г. офицер! Слышите ли? Я скоро выйду замуж. Приезжайте на свадьбу. Я вас отрекомендую моему князю, он вам будет полезен.
(Уходит.)
Пузыречкин
(тихо Евгении).
Вот теперь уже воин.
(Подзывает Трусова.)
Евгения
(не смотря на него).
Прапорщик? В тридцать лет прапорщик? Жаждет быть полковником? Это для тебя много!
Трусов.
Никак нет-с, не много-с. У нас в армии все мои сверстники полковые командиры.
Евгения.
Они служили, а ты!..
Трусов.
Я не виноват, что все напротив выходило. Горячность моя всему причиною. Вот как и последний раз случилось: только лишь мы перешли границу, покажись мне, что впереди турки, – меня так и взорвало! Божусь вам! Я не люблю о себе лишнего рассказывать. Бросился вперед, к несчастью, лошадь была у меня горячая – и понеси меня. Я в горячности думаю, что скачу вперед, а она меня несет назад. На беду, дядька мой ввязался за мной. Опомнясь, я спрашиваю: далеко ли турки? Да, говорит, уж не видно. Тут я еще больше разгорячился, говорю ему: возьмем почтовых лошадей. Взяли и скачем. Я, разгорячась, все кричу: «Пошел! Пошел!» – и думаю, что догоняю турок, ан на поверку – я все от них далее и далее. Опомнился, как уж прискакал к маменьке. Тут получил приказ, что меня перевели в гарнизон. Но где в гарнизоне отличиться? Оно. конечно, ничего, служить – так везде служить, да не нашему брату ретивому. Товарищи же мои, напротив, все обвешены крестами. Это ведь ужисть как обидно! Я было начал разгорячаться снова и хотел проситься в армию, как тут и заключили мир. Такая досада! Правда, где прапорщику отличиться? Сделай меня полковым командиром, тогда увидели бы, чего бы я понаделал! Итак… скоро ли буду полковым командиром?
Евгения.
Служи, но вперед не горячись так против неприятеля. Сберегай жизнь, и когда проживешь долго, то по линии получишь чины, а там когда-нибудь для пробы дадут и полк.
Трусов.
Тогда-то мы себя покажем. Тогда явлюсь с моим почтением. До свидания.
(Уходит.)
Г-жа Дакалкина.
Теперь моя очередь.
(Подходит к Евгении.)
Г-жа Скупинская.
Нет, я прежде должна спросить…
Г-жа Дакалкина.
Да вы хозяйка, вы можете после…
Дакалкин
(жене).
Да вы бы, матушка, после уже изволили бы…
Г-жа Дакалкина.
Нет, теперь же хочу. К чему ты все споришь?.. Мне должно узнать судьбу дочери.
Г-жа Скупинская.
Я хочу узнать о перстне…
Г-жа Дакалкина.
Я и без ясновидящей это знаю, и потому мне…
Евгения
(не смотря на них).
К чему этот спор? Душа моя могла бы говорить вдруг с тысячью человек и в то же время каждому отвечать, но тело мое имеет один язык, и потому я в необходимости отвечать каждому порознь. Прежде о перстне. Он похищен!
Дакалкин.
Сразу и отгадала!
Евгения.
Но он найдется. Пусть каждая из подозревающих оставит свои сомнения. Ссора, злоба – суть действия злого духа. Благотворение отгоняет его от нас. Хозяйка перстня должна сделать подаяние бедным чрез Маргариту, и молитва их смягчит злодея и преклонит его к исправлению. Сию ночь в два часа и тридцать семь минут ровно перстень принесен будет к Маргарите, и она завтра возвратит его хозяйке. Никто не должен осмеливаться спрашивать ее: кто его возвратил.
Г-жа Дакалкина.
Я понимаю, как это сделается!
Г-жа Скупинская.
Я и без расспросов все знаю.
Евгения.
Да умолкнет всякая ссора! Завтра в сие время я объясню все дело и рассею обоюдные сомнения. Смиритесь и забудьте все – до завтра. Теперь супруга желает знать, куда супруг девал заветный перстенек?
Г-жа Дакалкина.
Как? Тебе и помышления мои известны?
Дакалкин.
Может быть, об этом после? Теперь бы о дочери…
Евгения.
Все следует своим порядком. Перстень тобою отдан…
Дакалкин
(труся).
Да… отдан… на… доброе дело…
Евгения.
Изъясни мне, что есть доброе дело?
Дакалкин.
Доброе дело?.. До… доброе дело есть всякое, которое… не худое…
Евгения.
Ты ясно отвечал – подобно как и я даю ответы.
Дакалкин
(ободрясь).
Чувствую, чувствую, что скоро буду ясновидящим.
Евгения.
Слушай меня со вниманием. Все получишь, все увидишь и все узнаешь. Не забудь, сколько у тебя чувств душевных и телесных. Исполни поведенное тебе – и не страшись ничего. Теперь, взяв обожаемую тобою супругу за руку в доказательство, что ты отныне ни в чем не будешь ей противоречить, – приступи вместе с нею к устроению счастья дочери. Никто да не дерзает в сем препятствовать.
Дакалкин
(взяв жену за руку).
Отныне обещаюсь ни в чем не противоречить. Твое слово мне закон.
Г-жа Дакалкина.
О! как я благодарна ясновидящей, что она в сем пункте исправила моего мужа и открыла мне тайные его добродетели! Но получил ли он перстень? Это меня смущает!
Евгения.
Не опасайся ничего. Теперь должно решить судьбу вашей дочери.
Настенька
(Достойнову).
Я трепещу! Что-то услышу?
Достойнов
(также ей тихо).
Не бойтесь, видите, что я покоен.
Евгения.
Девица достойна быть счастливой. Ее должно соединить и, если можно, сего же вечера с храбрым, честным, благородным майором Достойновым.
Дакалкин.
Вот так-то!
Г-жа Дакалкина.
Перемена!
Настенька.
Так ли я слышала?
Маргарита.
Как? Что это значит?
Евгения.
Оставьте вопросы, удивление, исполняйте повелеваемое, течение планет благоприятствует. Удивляющимся я изъясню после.
Маргарита.
Как? отдать за майора? Но ты не далее как вчера находила брак этот невыгодным, а, напротив, для счастья их советовала отдать за Дрянева? Что это?
Евгения.
Отдать за майора Достойнова, – так повелевают вышние силы.
Пузыречкин
(в смущении переворачивая листы).
Вот где – вот читайте.
Маргарита
(в досаде).
Да что это она несет?
(Подойдя к ней.)
Вспомни, ясновидящая, что ты говоришь? Тебе вышние силы повелевали советовать за Дрянева. Я и сама, окаянная, видела о сем видение…
Евгения.
Вчера душа моя не довольно еще была очищена телесными страданиями – и потому враг рода человеческого и враг Дакалкина, имея еще силу и власть ослепить меня, явясь в виде небесного жителя, показал мне все в превратном виде. Чрез то, что я ему поверила, усилились мои телесные страдания, и я ими удовлетворила за грехи мои. В теперешнем восторге я вижу, что от союза с Дряневым постигнут их и родителей все несчастья, разорение, нищета и ненависть между супругами. В браке же с Достойновым, которого вчера мне оклеветал злой дух, богатство будет умножаться, слава возрастать, счастье, благополучие и изобилие излиется на них рекою немедленно по совершении брака – и потому должно поспешить.
Г-жа Дакалкина.
Когда так – я не стану долго думать.
(Берет дочь за руку.)
Маргарита
(отнимая ее, с сердцем).
Постойте, постойте! Что вы делаете? Не слушайте ее.
Евгения.
Узнаете после, что повелевают вышние силы!
Маргарита
(с большим сердцем).
Что это все перепутано и отчего? Не слушайте ее!
Евгения.
Кто смеет не повиноваться велению свыше? Кто дерзает?..
Маргарита
(все более сердясь).
Кто дерзает? Я – я дерзаю. Что ты за ахинею несешь? Посмотри!
Пузыречкин
(в замешательстве).
Что тут делать? Не постигаю.
Евгения
(едва удерживает свою роль, делает знаки Маргарите).
Вам, слабые смертные, открою все после…
Маргарита
(рассвирепев, бросается к Евгении).
Не хочу я твоего после. Сейчас переговори все, сейчас признайся, что ты все налгала.
Пузыречкин
(удерживая ее).
Пожалуйста, уймитесь!
Г-жа Скупинская.
Что это такое?
Г-жа Дакалкина.
Налгала?
Дакалкин.
Что-то мудрено!
Настенька смеется.
Достойнов.
Пусть теперь они поссорятся. Буду хладнокровно на все смотреть, дело само по себе устроится.
Евгения
(защищаясь от Маргариты).
Удержись! Никогда ложь не осквернит уст моих! Удержи свой гнев, ты портишь все дело. Будешь раскаиваться, когда узнаешь, что моими устами говорит сама истина…
Маргарита
(схватывает ее).
Твоими-то устами говорит истина?
(Трясет ее.)
Сейчас переговори все сызнова.
Пузыречкин
(удерживая ее).
Опомнитесь!..
Евгения
(вырываясь от нее, с сердцем).
Отвяжись же от меня!.. Я тебя знать не хочу!
Пузыречкин
(к ней, показывая тетрадь).
Да вспомните!.. Вот тут прочтите, пожалуйста, прочтите!..
Маргарита.
Я тебя готова растерзать! Лишила нас большого дохода и отняла счастье у Дрянева, но племянник мой за себя вступится.
Г-жи Дакалкина и Скупинская.
Ее племянник?..
Дакалкин.
Да это комедия!..
Евгения.
Я тебя и твоего племянника знать не хочу. Низкая попрошайка, обманщица… ханжа, лицемерка…
Пузыречкин.
Да пощадите!..
Маргарита.
Ах ты, беглянка! Какая ты ясновидящая? Плутовка!
Евгения.
Замолчи про других, притворная святоша! Ты ссоришь честных людей, делаешь сплетни, окрадываешь подающих тебе…
Маргарита.
Да ты кто? Доктор научает тебя быть ясновидящею, а ты всех обманываешь, будто тебе горние духи говорят, выманиваешь деньги. Назвала себя Евгениею, а ты как была, так и есть Аксинья Бродухина, убежала от мужа и бродишь по свету…
Евгения.
А ты называешь себя княжною? Какая ты княжна? Какая ты Маргарита? Ты Федора Чернодушкина. Муж твой, полковой аудитор, тебя прогнал!..
Дакалкин.
Вот мы теперь не только ясновидящие, но и яснослышащие! Чудеса!
Пузыречкин
(собирая со стола в замешательстве).
Все кончено! Надобно взять свои меры.
(Уходит в боковую комнату.)
Маргарита.
Отдай мою часть – отдай сейчас, сейчав разделимся!
Евгения.
Нет, не прогневайся, ничего не возьмешь, ничего не отдам. Жаловаться ведь не посмеешь, все открою. Знаете ли, что эта обманщица…
Явление VI
Те же и частный пристав.
Частный
(к г-же Скупинской).
Извините, сударыня, что я вас беспокою. Долг службы требует.
Г-жа Скупинская.
Что вам угодно?
Частный.
По вашему же делу я пришел сюда. Производя следствие об украденном у вас перстне, подозрение пало на одну в нищенском виде бродящую женщину, по имени Маргарита. Я отыскал ее квартиру и по осмотре нашел, что она какая-нибудь беглянка и плутовка, ее отыскивают, а между тем я взял все найденные у нее вещи, а из записок ее открывается, что она имеет в сообществе какого-то доктора и одну больную женщину, якобы вами призренную и находящуюся в вашем доме. Прикажите указать мне вашу больную.
Г-жа Скупинская
(указывая на оробевшую Евгению).
Что же, батюшка, вот она! Вот та несчастная, больная, над которою я сжалясь из человеколюбия, приняла в свой дом для получения царства небесного. Она, мой батюшка, как объявил мне доктор, ясновидящая, пророчила, предсказывала, рассказывала, как ее душа…
Частный.
Известны хитрости подобных ясновидящих.
Г-жа Скупинская.
И вот сейчас они поссорились и открылось, что она обманывала нас в товариществе с этою ханжою…
Частный.
Так это и она?
(Берет Маргариту.)
Поди-ка за мной, голубушка!
(Г-же Скупинской.)
Позвольте мне, сударыня, исполнять свою должность.
(К двери.)
Войдите сюда.
Входят четыре полицейских служителя.
Возьмите без церемонии этих проказниц.
Солдаты берут Евгению и Маргариту и отводят к двери.
Маргарита.
Ох-ох-ох-ох! За грехи мои и беззакония стражду я, окаянная!
Евгения.
Ты нас всех погубила!
Частный.
Позвольте узнать, где комната больной? Я должен взять все ее вещи. Не найдется ли там ваш перстень?
Г-жа Скупинская
(указывая на дверь).
Вот она, сударь.
Частный, взяв двух солдат, идет в комнату Евгении.
Г-жа Дакалкина.
Я не могу прийти в себя! Что это с нами?
Г-жа Скупинская.
В какую беду и я попала! А все-то сострадание к бедным.
Достойнов.
Сострадание похвально, но надобно разбирать.
Г-жа Скупинская.
Да как ты их, мой милый, узнаешь? Вот как и эти обманщицы. Одна расслабленная, другая твердит о благочестии, выпрашивает и почти отнимает все для бедных. Я почти верю, что и перстень она похитила.
Дакалкин
(в сторону).
Знаю – испытал ее благочестие!
Достойнов.
Благотворению должно учиться как особой науке. Не зная основательно правил его, можно наделать много зла. О! Как должно быть осторожным с извергами, подобными Маргарите!
Маргарита.
Претерпеваю безвинное поношение за тяжкие грехи мои! Ох!
Евгения
(Достойнову).
Г. майор! защитите – спасите меня!
Достойнов.
Я только удостоверю о настоящем твоем звании. Более от меня ничего не ожидай.
Маргарита.
А! так это вы жених? О! как жаль, что я не знала, что вы здесь!
(Евгении.)
Для чего ты меня не предуведомила?
Евгения.
Я тебе ясно говорила, что все открою после, но твоя горячность все испортила!
Достойнов.
Рано или поздно клевета, злость, обман всегда обнаружится.
Г-жа Дакалкина.
Вы же почему знаете эту ясновидящую?
Достойнов.
Расскажу вам после все ее приключения и как мы с нею здесь встретились.
Дакалкин
(Достойнову).
Да вот что странно! Кольцо вдруг потеряло всю силу. Сколько ни возбуждаю в себе веру в магнетизм, так не тут-то было! Вот как будто слышу глас: не верь, не верь в магнетизм! И кольцо не помогает.
Достойнов.
Вот и хорошо, что я его не купил.
Дакалкин.
Пропадай оно! Мне его совсем не надо. Не знаю, как избавиться.
Явление VII и последнее
Солдаты выводят Пузыречкина, за ними частный несет узлы.
Частный.
Я схватил там и бухгалтера их шайки. Он открыл мне их происхождение и весь ход дела со всеми преступлениями. Признался, что, увидев ссору между своими подругами и не ожидая добра, бросился схватить что можно для себя, но я в пору пришел. Вот все ими приобретенное. А этот молодец, играющий роль доктора, известен у нас в полиции как проезжающий художник.
Дакалкин.
Все-таки мастеровой. Изрядно с нами мастерил!
Пузыречкин.
О женские язычки! Погубили и меня!
Г-жа Скупинская
(частному).
Позвольте, сударь, не найдется ли между вещами и мой бриллиантовый перстень? На футляре подпись моей руки.
Частный.
Мы пересмотрим, и ежели он здесь, то вы без дальнего производства и получите его под свою расписку.
(Кладет узел на стол и, вынимая вещи, рассматривает.)
Г-жа Дакалкина.
Да, теперь многое откроется.
Маргарита.
Однако ж – там есть вещи, дареные мне, окаянной грешнице!
Частный.
Все рассмотрим и исследуем.
Дакалкин
(ходит в смущении).
Ой-ой-ой-ой-ой-ой!
Пузыречкин
(в сторону).
Как я был прост, что давно не отстал от них.
Частный
(вынимая вещи).
Дюжина чулок лавочных, – верно, воровские! Платки…
Маргарита.
Подаренные.
Г-жа Дакалкина.
Да она их почти отняла! Я хотела отрезать ей платочка два, а она вырвала у меня всю дюжину со вздохами.
Маргарита
(вздыхая).
О! как жалки люди! За такую ничтожною вещь ищут погибели ближнего! Идол сребролюбия ими обладает!
Частный.
Замолчи, ты еще и издеваешься?
(Вынув футляр.)
Вот, сударыня, ваш перстень.
Г-жа Скупинская.
Это он, это он! Первое, что всеуниженно прошу у вас, Федосья Лукишна, великодушного прощения за мое глупое подозрение. Она же сказала мне, что видела, как вы его тихонько взяли. Свои пороки приписывала другим.
Г-жа Дакалкина.
Ах! она бесстыдная лгунья! Она же говорила, что видела, как вы его подарили на память моему мужу. Я была очень раздосадована и – простите меня за все, что я в горячности моей наговорила. Прошу вас, оставим все и будем по-прежнему друзьями.
Обнимаются.
Г-жа Скупинская.
От всего сердца! Какие нелепости она сплела! В мои ли лета вступать в такие дурачества? Похожа ли я на любовницу?
Обе смеются.
Да и супруг ваш, неужели на старости…
Г-жа Дакалкина.
То уж правда, нашла на кого сказать! Я сожалею, что, знав моего мужа, так слепо поверила. Что ж! Правду сказать: двадцать лет я с ним прожила и очень довольна была его постоянством, а теперь в его лета, ежели бы кто и говорил что, не поверю!
Частный
(все вынимая).
Перстенек с яхонтом.
Маргарита.
Подаренный.
Дакалкин
(крепко струся).
Ой-ой-ой-ой-ой! Вот беда!
Г-жа Дакалкина.
Да как подаренный? Это… должна уже открыть тайну мужа моего, он, привыкши всегда подобные добрые дела производить скрытно даже от меня, отдал этой обманщице в пользу бедных. Так уж это не ее, потому что обманом взят.
Маргарита.
Когда же пошло на рассказы, так и я расскажу. Муж ваш открывался мне в любви, целовал мои руки и, сняв этот перстенек, подарил в память чувств своих.
Г-жа Дакалкина.
Ах, что я слышу? Федул Петрович? А?
Дакалкин
(в большом страхе).
Погибаю.
Г-жа Скупинская.
Вот какая негодная женщина! Сама все твердила о смирении, о добродетели, рассказывала, как постничает, а вот какие истории выходят. Ой эти святоши!
Г-жа Дакалкина
(к мужу, в большом гневе).
Что ж, сударь, молчишь?
(Скоро.)
Где совесть, где душа, где взаимная любовь, где супружеская верность? Так это-то благочестивое дело? Говори же, сударь, что это?
Дакалкин
(совсем потерявшись).
Бла-бла-благочестивое дело, матушка Федосья Лукишна!
Г-жа Дакалкина.
Хорошо-хорошо! А я, глупая, несчастная, только лишь хвалилась его постоянством!
Частный
(смеясь).
Что ж, сударыня, любовь дело невольное, мы не властны в своих чувствах.
Дакалкин
(стараясь оправдаться).
Видите ли, матушка, я не властен в своих чувствах. Ну, вот я свое, а чувства свое – и не сладишь с ними. А все это, я думаю, от проклятого магнетического кольца. Пропадай оно!
Достойнов.
Но как можно этой плутовке верить? Она все лжет.
Дакалкин
(ухватясь за эту мысль).
Она все лжет, точно лжет. Это… это я отдал ей… для ради того, для выкупа пленных.
Маргарита.
Каких пленных? Ничуть не бывало, точно на память любви. Перестаньте запираться.
Дакалкин.
В землю бы сокрылся!
Г-жа Дакалкина.
Прекрасно! Бесподобно! Отвечай же мне, что у вас происходило?
Дакалкин.
Да что отвечать…
(Ободрясь.)
Да она все лжет, стою в одном: ложь – неправда!
Частный
(между тем собрав все вещи, к г-же Скупинской).
Я все кончил. Иду освободить людей ваших, перстень вы получили, и я приду после взять от вас показание.
(Г-же Дакалкиной.)
Не извольте беспокоиться, о перстеньке я умолчу. Извольте его взять. Прощайте!
(Солдатам.)
Арестантов ведите за мною.
(Уходит.)
Евгения
(ломая руки).
О! если бы душа моя теперь в самом деле оставила это виновное тело.
(Уходит.)
Пузыречкин.
Какою-то меня теперь займут практикой?
(Уходит.)
Маргарита.
Вот следствие воспитания, данного мне безнравственною тетушкою, и сообщества с подобными лицемерками! Ох-ох-ох-ох!
(Уходит.)
За ними идут солдаты.
Г-жа Дакалкина
(мужу).
Что, мой нежный голубочек? Всесветный подлипало! Стен бы стыдился! Но поедем-ка домой, я тебе там всю отпою.
Достойнов.
Позвольте узнать решение моей участи. Сметь ли мне надеяться…
Г-жа Скупинская.
И я прошу за них, моя милая Федосья Лукишна! Вы им и прежде дали слово и никакой нет причины к нарушению его.
Г-жа Дакалкина
(Достойнову).
Я, мой батюшка, и теперь не прочь. Снова подтверждаю мое согласие. Смутили было эти проказницы! Притом же и смышленнее нас люди даются в обман хвастливым умникам и верят им, а нам с простым умом как было не поверить тому, что душа ее якобы с превыспренности все видит и рассказывает. Извините меня за мое легковерие.
(Соединяет его с Настенькою, а она целует ей руки.)
Будьте нашим добрым сыном и ей лучшим мужем, нежели мне ее отец. Ольга Павловна! прошу на сговор дочери, там возобновим нашу дружбу.
Все уходят.
Дакалкин
(один).
Э-эх! Ханжу, ясновидящую и ревнивую жену – для нашего спокойствия – всех бы на одну осину.
Примітки
Анкуражировать (від франц. encourager) – підбадьорювати.
Лот, золотник – вживані в тогочасній Росії міри ваги: лот – 12,8 г, золотник – 4,26 г.
