20.08.2018

Григорій Квітка-Основ'яненко. Письма к лужницкому старцу

Примітки

Вперше надруковано у журн. «Вестник Европы», 1822, № 4 (лютий), с. 306 – 314; № 7 (квітень), с. 232 – 235; № 9-10 (травень), с. 141 – 145. Автограф невідомий. Подається за першодруком.

«Вестник Европы» – двотижневий літературно-мистецький, історичний та політичний журнал, що видавався у Москві у 1802 – 1830 рр., заснований М. М. Карамзіним. З 1815 р. журнал набув консервативного спрямування.

1. Снова в своей деревне

Кто читал выходивший некогда «Украинский вестник», тот, всеконечно, помнит меня, бедственную мою участь от поселившихся у меня домовых французов и мои странствия. Пусть же теперь порадуется премене участи моей на лучшее: я опять у себя, опять полновластный хозяин в доме и во всем имении моем, после пятилетней разлуки соединен с дражайшею моею супругою и малютками…

Мы слыхали об вас, почтенный Старец, и знаем, что вы свое и чужое писанье посылаете печатать в «Вестнике Европы». Недели две уже, как я собрался писать; да все не решался, куда бы мне обратиться с своими пакетами. Мы, авторы, всегда бываем разборчивы на журналы; зато же и нас бракуют. Мой двоюродный братец не мало потел над impromptu на лай Фидельки, и стишки вышли хоть бы куда! Что ж? Нигде их не печатают! Сколько же подобных сему примеров!

У каждого издателя журнала, я полагаю, камин разводится не дровами. Удивляюсь, как не придет никому на мысль издавать ежедневник, в котором бы помещались все пиесы, забракованные издателями других журналов; а печатать бы, по моему мнению, за известную от нас, авторов, плату. Издатель ежедневника в короткое время разбогател бы, как хозяин английской газеты. Но оставим стороннее.

Позвольте мне, почтенный Старец, надеяться, что вы не передадите моего письмеца в оный предполагаемый ежедневник, а прикажете переслать его в избранный вами «Вестник». Вам в память, я думаю, что меня, оставшегося в крайней бедности в тульском трактире, взял к себе ефремовский помещик. Доброй человек! мне у него по смерть его было хорошо. Но его наследники чуть меня не закрепостили; и я, собравшись с духом, вознамерился искать спасения в бегстве. Долго странствовал я по разным местам; наконец, на ярмарке, свидясь с одним земляком моим, услышал радостное известие, что меня вызывают в наш уезд и что опеку велено снять, а меня ввести во владение. Судите о моей радости. Тотчас нахожу попутчика (ибо у меня ни гроша не было за душою), приезжаю в свой уездной город, являюсь прямо к исправнику. С ним вместе поскакали в мое село, сняли с опекунов счеты, созвали крестьян и объявили им, что я по-прежнему господин их; бедняжки все выглядывали, нет ли со мной и барыни.

Имения своего я не узнал: мельницы, риги, молотильни и бог знает чего у меня не устроено, и все наилучшим образом! На гумнах скирды хлеба; мужики разбогатели, и сверх всего чистыми 63000 рублей по день моего вступления. Вот, мой отец! уж это не французское управление! Первым моим делом было освятить свой дом, оскверненный нечестивцами, и отдохнуть хорошенько от всех претерпенных бедствий. Что же? Какова ни была жизнь моя при жене, но и без нее стало мне очень скучно: я стосковался (охоту мою опекун всю уничтожил), начал разведывать, просить знакомых об отыскании следов ее. Виноват; не люблю уединения, люблю сообщество и жизнь веселую. Наконец, в один день возвратилась домой и моя Евдокея Григорьевна с малютками.

Сперва я рассказал ей свои бедствия; потом и жена подробно описала мне, как она выехала из нашей деревни к матушке своей, г-же Вопиюхиной; как, похоронив ее, по причине расстроенных обстоятельств дома их, отправилась в Кр… и там с одною знакомкою содержала модную лавку; как, наконец, по причине худого торга, переехали они в М. Тут жила с горем пополам, пока не узнала от приезжих, что имение нам возвращается; пустились в обратной путь в нашу деревню и нашла уже меня дома.

«Как странно стекаются обстоятельства! – подумал я сам себе, выслушав ее приключения. – Французы нас разлучили; мы странствовали долго; я скитался с места на место; жена моя занималася торговлею в модной лавке: теперь мы опять вместе!» Для такой радости мы решились на святках праздновать наше соединение и пригласить на пир наших добрых соседей, когда возвратятся они с баллотировки.

Что случится тогда у нас, не премину вас уведомить, ежели не помешает отлучка в Р., куда я после нового года должен ехать взять Дуняшу из пансиона. Пора девку замуж. От мадамы же чрез людей слышим, что она вышла превоспитанная: танцует чуть ли не лучше ваших балетчиц. У нас же стоят полки. Приданного не пожалеем. Жена моя уже из наличной нашей суммы 20 тысяч взяла на первоначальное устройство; 17 тысяч послала в М. старого долгу по модной лавке; 12 тысяч туда же на обзаведение своего гардероба; 10 тысяч отложила для Лидиньки; а на остальные 4000 из Хар. выписывает экипажи, потому что прежние все обветшали, да и старомодны. В рассуждении денег тужить не о чем; долгов ни копейки, кредит снова есть: теперь заживем. Поручаю себя и проч.

Фалалей Повинухин

19 декабря 821

Примітки

…взял к себе ефремовский помещик. – Тут розходження з «Письмами к издателям», де в останньому листі Фалалей пише, що його забрав з Тули єпіфанський поміщик.

…возвратятся они с баллотировки… – тобто зі зборів, на яких обиралися дворянські органи влади.

Починаючи з 1775 р. дворянство в Росії мало право організовуватись по губерніях і обирати свої органи влади. Губернські дворянські збори (а відповідно і повітові) обирали предводителів дворянства, голів і засідателів палат цивільного і карного суду, справників. Правами виборців користувались потомственні дворяни, що мали чин і доход з маєтку не менше 100 крб.

2. Распространение просвещения

Ну, мой милостивец! отличилися же мы не на шутку! задали пир на весь мир! Так-то, мой отец! Мы праздновали паки соединение наше с возлюбленной моею Евдокеею Григорьевной. Это было 29 декабря. Гостей съехалось около семидесяти, и большая часть из них незваных и нам незнаемых; пожаловали, голубчики, меня посмотреть и познакомиться, наслышась о моих похождениях. Все были веселы, забавлялись, играли. Стол был не на шутку, вина вдоволь. Хоть я и не люблю ничего французского, но тут уж нечего делать, надобно было расщедриться: купил французской мадеры, и ею пили здоровье. Спина заболела, откланиваяся каждому. После обеда зашла речь о политике, ибо все почти гости, выключая военных, были дворяне, возвратившиеся с баллотировки.

Чудно на свете стало; все не так, как было в наше время! Тогда, особливо же вскоре после открытия наместничеств, кто побогаче да погордее, тот и предводитель; у кого более поземельных споров с однодворцами, того в уездные судьи: свои дела очистит и поможетродственникам, соседям. Кто живее и проворнее, на ухарской ли тройке катить, борзую ли подметить, в отгадочку ли перекинуть, так вот и исправник! В таком уезде что и губернатор может сделать?

Бывало, об недоимке никто и не думает, и указы лежат нераспечатаны; воровство ли какое велят исследовать, так просителя на краденных у него же лошадях шлют к городничему, да и в острог; сиди там, мой родной, пока все твое судьями проигрываемое имущество предано будет забвению. А губернатор-то хлопочет, хлопочет! Глядишь, его же сменили за беспорядки в губернии. Так вот был век в старину!

Тогда-то дворянство понимало свою вольность и пользовалося ею; а теперь все не то: только и слышишь: польза общая того велит. А эта польза тащит деньги из кармана. Там училища, там больницы, там богадельни, да и господь знает что! Губерния перед губерниею щеголяет: у нас-де то, а у нас-де то; газеты только и наполнены, что о сем, да благородными, дескать, поступками: тот последнее жалованье разделяет с училищем, тот завладенное родителем возвращает с убытками. Да и перечесть всего трудно!

А все это лет двадцать так переменилося, как все принялись за просвещение! Без него и в чины нынче выйти нельзя. Ну куда же деваться нашей молодежи? Вот у соседа моего есть сын Петенька, малой лет под 30 и уж молодец! Франт, шаркун, одевается, чешется, душится лихо; по-русски, по-французски и по-немецки болтает, а далее титулярного не дошел; не смеет к черной доске подойти. Вот в наше время и при таких же затеях он бы попал в коллежские, потому что достатком изобилен; ведь богачи в тот век нанимали же за себя в караул, так можно бы подрядить, чтоб существительного и прилагательного написали за него, сколько нужно для штабства.

Нет таки, все не то и не так идет, как при нас! Понятия совсем не те! Вот, например: в одной соседней нашей губернии дворянство выпросило позволение выбирать себе председателей в палаты, так, дескать, не нахвалятся. Иные процессы миром оканчивают, другие решат уж справедливо. Молчу; да и что говорить? Не тот дух, не то и рассуждение! Согрешил, окаянный! не мое бы и дело, да так к речи пришлось. Вся материя эта после гостей в голове осталась; я и другие подобные мне против прочих спорили, так все одно и твердится. Теперешних умников и переспорить нельзя. В старину таки один-два, много три, расположат, кого куда в уезд, кого по губернии: так и творится; а нынче всякой с своим шаром по своей воле располагает! Не знаю, а чувствую только, что наша братия уже на выборы хоть и не езди.

Не наскучил ли я вам, батюшка Лужницкий, своею философиею? Говорю, что на ум идет, а другие пусть разбирают и судят.

Фалалей Повинухин

31 декабря 821

Примітки

…вскоре после открытия наместничеств…– найвищої адміністративно-територіальної одиниці в царській Росії в кінці XVIII – початку XX ст. Усю повноту військової і цивільної влади у намісництві здійснював намісник (генерал-губернатор), призначуваний царем.

Тогда-то дворянство понимало свою вольность и пользовалось ею. – Указом цариці Катерини II від 1762 р. дворянство звільнялось від обов’язкової служби, але не позбавлялось прав на землю і кріпаків.

…попал в коллежские… – тобто досяг би чину колезького радника (цивільний чин шостого класу, який прирівнювався до військового звання полковника).

3. Воспитание девиц

Благодарю вас, мой батюшка, почтеннейший Старец, за внимание к моей нижайшей просьбе. Признаться, я уже скучал, видя, что все мои сочинения остаются под спудом и в неизвестности. Писать-таки я руку набил; да как оно не печатное, так куда и годится? Что ж, мой милостивец, не изволил меня и строчкою утешить? Правду сказать, не на что и отвечать было; а ты, мой родной, посмотрел бы на наших молодцов, как они и без вопроса отвечают.

Что и говорить! ученье свет! не нашему темному времени чета! Сколько книг выходит! Ведь без ума книги не напишешь, а напечатать и не думай. Живши на хлебах у ефремовского помещика, покупали мы у разносчиков книги целыми коробами; иную раз пять вместе читаем, да толкуем. Всякой говорит: умно, дескать, написано, печать свидетельствует; а о чем? понять трудно. Умудряется свет!

Правду сказать, и женское воспитание дошло до совершенства. Посмотри, как ловко танцуют, как зашнурованы; пустятся же по-французски, так матушки за ними пас! Иная и без пансиона такая выдет вострушка, что в глаза мечется. Примером может послужить и моя Евдокея Григорьевна. Кроме церковной печати, ничего не смыслила; а как понатерлась в большом свете, так туда же за знатью. Сколько стихов затвердила, сколько моральных правил со вздохами проповедует! Успела, голубушка моя, и по-французски научиться. А все от большого света заняла. Теперь ей много помогает во всем Дуняша, которую я из пансиона в Р. принял обратно. Вышла козырь-девка! Уж недаром прожила у madame Sans-Dents!

Надобно знать, что и воспитание у сей отличной женщины преотменное! Все питомицы зашнурованы, втянуты так, что любо глядеть; коли иная не прямо себя держит, так на пол ее часов на шесть, чтоб лежала на спине. Ученью роспись преобширная, и всех наук учители ходят по росписи. Лишь в классе к доске, а мадаме Сан-Данвзгрустнулося; тотчас за танцовщицею, да и плясать или гулять в садах. В плясанье и приседанье они много успели. Чуть лишь гости, она поминутно подзывает то ту, то другую; всякая ей книксен – любо смотреть! Все, мои крошки, худеньки! Да и способ прекрасной, чтоб не толстели: взрослым суп, картофель и репа; средним суп да репа, а меньшим одна репа. Зато уж ни одной толстенькой не увидишь; все как палочки, и экономия в порядке.

А буде кто из родителей поклонился бархатом или гарнитуром, так тотчас дочка и поступит в прилежные и за отличие удостоится кушать с м. Сан-Дан за одним столом. Тут уж все не то; одних пирожных три, и всего вдоволь. Я ко всему пригляделся, прожив там три недели. В целую неделю насилу мне двери к мадаме отворили, потому что я спроста приходил не с тем, чего ей надобно было; а как по наставлению пришел с ящиками одезальфы, коею она для соблюдения в доме чистоты и порядка до усталости притирается, так попал даже в число гостей и потчеван был чаем и конфетами – самыми теми, кои кушает м. Sans-Dents, покупая за детские деньги.

Славная женщина! Многие порочат ее: с мужем, дескать, не жила, и кто-то из них кого-то бросил, и будто бы она не может дать хороших правил и примера. И, батюшки мои! да кто же из нас без греха? Кому разобрать, кто чем во Франции был? А она себе разъезжает четвернею! Наша Дуняша во всем по ней: франтится, рядится, сыплет по-французски, кружит молодежи головы; офицерство все около нее, и с ума посходили; танцы, пляски, игры всякой, день, а моя Евдокея Григорьевна без ума от такой жизни; а я, мой голубчик! без рук, без ног и без денег. Расход ужасной, встреча гостей беспрестанная, и угощение им ежеминутное; насилу ускользнул к тебе, мой милостивец! словца два написать.

Когда вырвуся на сенокос, на свободе буду просить твоего решения на мое рассуждение, как должно жить на свете. А до того времени остаюся по гроб ваш верно покорный слуга

Фалалей Повинухин

Апреля 7 дня 822. Фалалеевка.

4. Мотовство

Скажи, почтеннейший и любезнейший Старец! живем ли мы, то есть люди нашего разбора, большого света? и хорошо ли мы живем? и так ли в нашем звании жить должно? Признаюсь, мой милостивец, что, шатаясь по белу свету, я всего нагляделся: слышу осужденье, слышу и похвалы такой жизни, и потому за разномыслием не знаю, чему верить! Сам же, по моему правилу, а более по привычке, не люблю иметь своего мнения. Куда нам за умниками! Пусть другие рассуждают, а я к готовому пристану. Только та беда, не знаешь, к какому мнению пристать.

Иной кричит: «Хорошо делает Памфил Иванович, что батюшкиного имения не проматывает и все его богатство, от процентов приобретенное, приумножает торговыми оборотами, подрядами, поставками; он оставит деткам хлеб насущный».

Другой напротив проповедует: «Если кто умеет жить, так ето Трифон Степанович. Батюшка его киснул в деревне, копил деньгу, а он-то пользуется жизнию. Как переехал в город – дом не дом, стол не стол, гости не гости! На что же и деньги прятать? Деньги вещь общая и круглая: катай их по белу свету; живи в свое удовольствие, не отказывай себе ни в чем; содрал все с мужичков, занимай; продай голяков и доживай веку. Пусть те страдают, кому ты должен; а умер, тогда хоть волк траву ешь!»

Слушая все сие, колеблешься и в самом деле пристаешь к последнему мнению. Что ни случится после, но зато уж пожито! А детям что? – Вот еще! Век не тот! Будет другое время, будут другие нравы; тогда не зазорно будет опять трудами рук своих и изворотами зашибать копейку. По-теперешнему чего не можно, то со временем позволительно будет, да и нужда детей умудрит. Соглашаяся с сим, мой милой! проживаю все доходы самым блестящим и веселым образом; деревни закладываю одну за другою; жизнь шумная, веселая; жена мною не нахвалится; молодежи полон дом, куча женихов; подцепим Дуняше знатного, чиновного, богатого; он, женясь, в свою очередь начнет жить по-нашему, а мы, глядя на его жизнь, будем веселиться.

Терпеть не могу старинных деревенских сидней, чудаков! Знай кричат: «Ей, Фалалей Федулыч! берегися, худой конец будет». Ну что же; хоть на час, да вскачь! Для пустого расчета отказывать себе в удовольствиях! Все нынче образуется, все живут гораздо выше своего состояния; уж не отставать же от обычая и людей. Хорош бы я был, когда б, обедая у соседа на серебре, сам потчевал бы его на фаянсе; пивши из хрусталя, подносил бы в стеклянных рюмках, да еще и вино похуже. У него, дескать, три тысячи душ и все в доме еще старинное.

Какая беда! умей управиться, и тысяча душ дадут оброку против трех; а все нужное можно в долг брать! да кто бы мне и не поверил! Соседка выедет в шалях, жемчугах; ну как же унизить честь моей жены, не накупить ей втрое лучше? Да и кто теперь по состоянию живет? По наряду посудишь, десять тысяч в месяц доходу; а выйдет на поверку, что всего заплачено рублей пятьдесят за гербовую только бумагу – на заемное.

Вот уменье жить! вот просвещение! Все утончено в нашем русском дворянском кругу и все идет на иностранный манер, даже и самое обращение. Нынешний век не нашему старинному веку чета! Не прежнее однообразие! Выезд в гости бывал только в годовые праздники, а то все сидели в кругу, дискать, своего семейства. Смех берет, как вздумаешь! Уж нагляденье на жену да на детей! Мой приятель, не знаю только вправду ли, недавно хвалился своим сынком: привыкши свою жену все называть Лелечкой, в три года забыл, что она Елена Константиновна; а детей по имени таки и не знает, пока няня ему не напомнит. Даже загляни, мой голубчик, в мещанской круг; и там в городах нет другого угощения, как чай, да еще и кофе.

Я был однажды кумом у средственного мещанина; поверишь ли, мой милостивец, что, накормивши, напоивши нас, хозяин не поскупился подать нам еще и кофе, сваренное в горшке, что был прежде с кашей. Всему-то пример мы! Наша братия дает всему цену и ход; очищает нравы и у низших людей. Доживем, что и все переймут у нас. Скажи же, мой истинно любезнейший! не весело ли так жить? Некоторые против сего ворчат и спорят: когда я их слушаю, то как будто и на дело похоже; а как слушаю свою братью, так мне кажется, мы правы.

Реши мое недоумение; я во всем тебя слушал и теперь готов послушать. Ежели мы живем не так, как должно, то вразуми меня, какое зло от такой жизни; а потом наставь меня, как мне переменить весь сей порядок, да только так, мой батюшка, чтобы мне отвадить от моего дому эту молодежь пристойным образом, и что мне отвечать, когда начнут мне в глаза смеяться, коли я пущуся в старину. Заплатить долги я уже знаю как: четверно оброк – так лет в пять все выплачу и копейку зашибу, и могу вступить в откуп, подряды, да и разбогатею. Тогда излишек можно будет проживать по своей воле. Во ожидании дружеского извещения пребуду до гробовой доски вернопреданнейшим.

Фалалей Повинухин

15 мая, Фалалеевка

Біографія

Твори